 |
Слово только оболочка,. Пленка, звук пустой, но в нем. Бьется розовая точка,. Странным светится огнем,. Бьется жилка, вьется живчик,
|
|
|
|
Слово только оболочка,
Пленка, звук пустой, но в нем
Бьется розовая точка,
Странным светится огнем,
Бьется жилка, вьется живчик,
А тебе и дела нет,
Что в сорочке твой счастливчик
Появляется на свет.
Власть от века есть у слова,
И уж если ты поэт
И когда пути другого
У тебя на свете нет,
Не описывай заране
Ни сражений, ни любви,
Опасайся предсказаний,
Смерти лучше не зови!
Слово только оболочка,
Пленка жребиев людских,
На тебя любая строчка
Точит нож в стихах твоих.
При чтении стихотворения «Слово» А. А. Тарковского тоже невольно вспоминаются написанные ранее произведения. И о том, как « точно розовое пламя, Слово проплывало в вышине» в одноимённом произведении Н. С. Гумилёва и его же предупреждение, даже, пророчество о том, что «дурно пахнут мёртвые слова» - т. е. слова, утратившие Божественное Начало в «скудных пределах естества», а потому потерявшие всякий смысл и ответственность. И клятва, данная перед лицом смерти от имени русского народа А. А. Ахматовой в неимоверно тяжёлом 1942 в хорошо известно всем стихотворение «Мужество»: « И мы сохраним тебя, русская речь, великое русское слово». Потому что если не сохраним – значит, перестанем существовать, «быть» как народ! И крик души О. Э. Мандельштама в страшные 30-е годы: Сохрани мою речь навсегда за привкус несчастья и дыма,
За смолу кругового терпенья, за совестный деготь труда... Такими словами можно обращаться только к Творцу, обещая перенести все посланные испытания и, если нужно, расстаться со своей земной жизнью. И поэт вместе со своим лирическим героем «обращается» в стихотворение «Сохрани мою речь». А восходит этот вечный образ Слова, конечно, к пушкинскому «Пророку» - к мысли о том, что поэт должен исполниться Воли Божией и до конца выполнять своё предназначение. Не забывали об этом великие поэты и в страшную годину смерти и разрушений. А теперь после небольшого экскурса снова возвратимся к стихам А. А. Тарковского и вспомним ещё раз, что глубоко философские стихи его: и «Слово», и «Книга травы» созданы в годы кровопролитных сражений. А ещё о том, что во время великих сражений наиболее остро ощущается смысл земного бытия и Вечности.
И я ниоткуда
|
|
|
Пришел расколоть
Единое чудо
На душу и плоть,
Державу природы
Я должен рассечь
На песню и воды,
На сушу и речь
И, хлеба земного
Отведав, прийти
В свечении слова
К началу пути.
Я сын твой, отрада
Твоя, Авраам,
И жертвы не надо
Моим временам,
А сколько мне в чаше
Обид и труда...
И после сладчайшей
Из чаш - никуда?
Совершенно очевидно, что мысли этого очень непростого произведения во многом перекликаются и со «Словом», и с «Книгой травы», и с «Близостью войны».
И Словом, которое было, «светилось» в начале бытия, в «начале пути» любого человека и всего мироздания. И образом Вечности, которой мы причастны со времён Праотца Авраама и к которой мы возвращаемся, «хлеба земного отведав». И мыслью о причастности общему бытию и о предназначении каждого, выраженной через образ чаши. Многочисленные же контекстуальные антонимы и риторический вопрос в финале отражают, скорее всего, поиск смысла бытия, который в данном произведении гораздо мучительнее, чем в вышеуказанных. Но нельзя не увидеть во всех произведениях, как уже говорилось, общий смысл, общий глубоко философский «настрой».
|
|
|
Чувством причастности Вечному Мирозданию, «растворением» в нём проникнуто и это - одно из лучших, любимых произведений поэта:
И это снилось мне, и это снится мне,
И это мне еще когда-нибудь приснится,
И повторится все, и все довоплотится,
И вам приснится все, что видел я во сне.
Там, в стороне от нас, от мира в стороне
Волна идет вослед волне о берег биться,
А на волне звезда, и человек, и птица,
И явь, и сны, и смерть — волна вослед волне.
Не надо мне числа: я был, и есмь, и буду,
Жизнь — чудо из чудес, и на колени чуду
Один, как сирота, я сам себя кладу,
Один, среди зеркал — в ограде отражений
Морей и городов, лучащихся в чаду.
И мать в слезах берет ребенка на колени.
Всё стихотворение проникнуто, «пронизано» мыслью о неразрывной связи всего и всех в нашем общем мироздании – и потому всё произведение воспринимается как некое единое целое - когда из личного ощущения причастности «вырастает» мысль о Всеобщем Бессмертии! И первое лицо отнюдь не обособление, а именно причастность миллионам таких же «песчинок» мироздания. Не нивелирование, а именно причастность – и временная и пространственная. Оттого, что всё «довоплотится» в другом и других - в грядущем. Оттого, что земное время и пространство вдруг, а может быть, и не вдруг, однажды утрачивают своё значение пред Вечным! И Вечность сначала «от мира в стороне», а потом лирический герой «кладёт ей себя на колени» - т. е. происходит соединение. Вопреки общепринятым традициям, главная мысль – главный вывод, судя по всему, не в начале, не в конце, а в середине произведения: «Не надо мне числа: я был, и есмь, и буду... »! И такое мировоззрение, такое мироощущение глубоко выстрадано! Оно становится «результатом» упорного духовного труда. Возможно, даже, более сложного и мучительного, чем в «Книге травы» или «Близости войны» (Думаю, в общем контексте данной статьи нет необходимости более погружаться в это поистине неисчерпаемое по глубине произведение «И это снилось мне…» Задача всё-таки в несколько ином).
|
|
|
Итак, поиск смысла земного бытия, библейские образы, в разной степени завуалированные, но всё же достаточно хорошо различимые, победа над смертью - всё это столь присуще многим произведениям ветерана Великой Отечественной войны – А. А. Тарковского, несмотря на время официального атеизма. О том, что душа противится небытию, говорилось и в двух предыдущих статьях – и в комментариях эта мысль не нуждается. Речь идёт немного о другом – и мы подходим к одному из главных выводов: именно в годы самых тяжёлых испытаний у человека, не раз смотревшего в глаза смерти, возникают столь глубокие философские мысли образы. И из произведений времён военных: «Книги травы», «Близости войны», «Слова» - «переходят» в написанное более, чем через 20 лет, «И я ниоткуда пришёл расколоть» и в созданное почти через 30 лет, после просмотра созданного его сыном фильма «Зеркало», « И это снилось мне... ». И становятся в чём-то сложнее.
А созданный в 1965г. цикл «Жизнь. Жизнь…», с которого начата статья, воспринимается во многом как некий вывод - вывод воина, защищавшего своё Отечество и в смертном бою осознавшим, что «есть только явь и свет, ни тьмы, ни смерти нет на этом свете».
|
|
|
|
|
|
