 |
О нет, я не город с кремлем над рекой,
|
|
|
|
О нет, я не город с кремлем над рекой,
Я разве что герб городской.
Не герб городской, а звезда над щитком
На этом гербе городском.
Не гостья небесная в черни воды,
Я разве что имя звезды.
Не голос, не платье на том берегу,
Я только светиться могу.
Не луч световой у тебя за спиной,
Я — дом, разоренный войной.
Не дом на высоком валу крепостном,
Я — память о доме твоем.
Не друг твой, судьбою ниспосланный друг,
Я — выстрела дальнего звук.
В приморскую степь я тебя уведу,
На влажную землю паду,
И стану я книгой младенческих трав,
К родимому лону припав.
Наверное, нигде более не происходит такого полного «растворения» лирического героя в Вечном Мироздании. И название столь необычное! Откуда такое непривычное и удивительное словесное сочетание?! Наверное, всё-таки слово «Книга» в данном контексте ассоциируется с Книгой Священного Писания – Книгой Чисел, Книгой Притчей Соломоновых …
И это мироощущение с предельной ясностью «открывается» в годы великих испытаний, когда проявляется в человеке всё самое главное. Вот тогда всё очень «логично». Только с точки зрения не логики формальной, а Высшей Мудрости Миропорядка!
И, думаю, что если не знать времени написания, непросто будет догадаться, что создаются эти строки посреди атак и рвущихся снарядов. Пусть, даже, и не конкретно на поле брани, или вослед им. Итак, лирический герой становится и «гербом городским», и «именем звезды», и «домом, разорённым войной», – он принимает многочисленные образы мироздания от земли и до неба. И каждый раз всё более уничижая своё собственное значение рядом с Вечным Мирозданием и своей Отчизной. А потому строки эти, видимо, более всех вне времени и пространства. Может быть, только «выстрела дальнего звук» и « дом, разоренный войной» напоминают о сражениях Великой Отечественной войны – но только и войн Наша Многострадальная Отчизна перенесла немало. И если в приведённых ранее произведениях присутствует хоть что-то отдалённо напоминающее «действие», то здесь перед нами только размышление, вернее, мироощущение лирического героя - и даже не о сути земного бытия вообще, а именно о предназначении его самого, о «роли», месте в этом огромном Вечном Мироздании и в своём Отечестве.
|
|
|
Также «растворяет» свою земную жизнь и лирический герой стихотворения с крайне не однозначным названием «Близость войны», созданного в том же 1945году. И, наверное, самый яркий образ, похожий на Райский сад, перед которым земная жизнь лишь «плакун-трава», символично предстаёт перед читателем в финале:
Кто может умереть — умрет,
Кто выживет — бессмертен будет,
Пойдет греметь из рода в род,
Его и правнук не осудит.
На предпоследнюю войну
Бок о бок с новыми друзьями
Пойдем в чужую сторону.
Да будет память близких с нами!
Счастливец, кто переживет
Друзей и подвиг свой военный,
Залечит раны и пойдет
|
|
|
В последний бой со всей Вселенной.
И слава будет не слова,
А свет для всех, но только проще,
А эта жизнь — плакун-трава
Пред той широкошумной рощей.
А теперь снова ненадолго обратимся к более ранним поэтам. Почти за четверть века до этого Н. С. Гумилёв в год своей мученической кончины создал образ Рая, где «у деревьев синие листья», где «всюду вольные звонкие воды» и где «блуждают золотые дымы в синих, синих вечерних кущах иль, как радостные пилигримы, навещают еще живущих» в произведении «На далекой звезде Венере... ». Н. С. Гумилёв, как писали и Е. Н. Трубецкой, и П. А. Флоренский об иконе, «земными красками» изображает Царство Небесное на всём «пространстве» стихотворения и отражает мечту о мире, где «нету слов обидных иль властных» и, наконец, «нету смерти терпкой и душной». (Конечно, это произведение намного сложнее, но в пространстве данной статьи углубляться в него более нет смысла, чтобы не уйти от главной темы). А у А. А. Тарковского этот достаточно «земной» образ «широкошумной рощи», символизирующей Жизнь Вечную. И в тоже время присутствует здесь образ света, который «светит» практически во всех приведённых в статье произведениях. Эти образы появляются, как уже говорилось, в финале и «венчают» размышление о сути бытия, что зримо не присутствует у Н. С. Гумилёва. Кроме того, образы, созданные А. А. Тарковским, в контексте хорошо известных всем исторических событий не имеют столь трагических ассоциаций. Но главное в обоих произведениях – это Образ Вечной Жизни, побеждающей смерть! А к творчеству более ранних поэтов мы обращаемся для того, чтобы яснее ощутить неразрушимую связь, неразрывную «нить», как писал сам А. А. Тарковский, времён, поколений, образов и мыслей. И в связи с этим очевидно, что знаменитый цикл «Жизнь. Жизнь…», с которого начинается данная статья, через 20 лет во многом продолжает «начатое» и в стихотворении «Близость войны», и в «Книге травы». Продолжает мысли освязи времён и поколений «из рода в род» и, конечно, о Бессмертии, о Свете, побеждающем тьму, что, как можно было не раз увидеть, столь присуще А. А. Тарковскому. Да и прекрасное сочетание слов «из рода в род» взято из молитвы по усопшим. ( О чём уже упоминалось в первой части статьи) Как уже было сказано, создаётся «Близость войны», как и «Книга травы», и «Полька», в победном 1945году. И вот в связи с этим невольно вспоминаются, как это ни удивительно, слова истинно русского, истинно православного мыслителя - князя Е. Н. Трубецкого и его знаменитые «Три очерка о русской иконе», написанные почти на 30 лет ранее. И дело здесь не только в образе Вечной Жизни, Царства Небесного, что совершенно естественно и о чём не раз уже говорилось. Исследуя икону, Е. Н. Трубецкой говорит о том, что чаще всего великие произведения создаются не «внутри» трагедии, а после того, как она пережита, выстрадана. И, судя по сему, относится эта мысль не только к иконографии, но и ко всем великим произведениям искусства в целом. И, ещё думаю, совершенно очевидно, что приведённые в статье произведения А. А. Тарковского – яркое тому свидетельство.
И вот в годы военные - годы великих испытаний размышляет лирический герой воина Арсения и о предназначении Слова. Слова в высшем его понимании:
|
|
|
|
|
|
