Physics and Politics – An Old Analogy Revised by William Bennett Munro

Название переводится как «Физика и политика – ревизия старой аналогии». Статья состоит из 4 глав, пойду по порядку.

1. Оказывается, что в 1872 году британский экономист и политический философ Уолтер Беджет написал книгу с точно таким же названием, как и название данной статьи «Физика и политика». он высказал идею, что нужно новые знания в физике перенести на политические концепции и тогда приобретет формы политической науки. Однако Мунро пишет, что те знания по физике, которые были открыты во второй половине 19 века они полностью устарели к моменту написания этой статьи (начало 1930-х гг.), поэтому стоит рассмотреть идеи, которые можно перенести на политическую науку. Так, сегодня атом – это не последняя частица в мире знаний, даже внутри себя она делится на электроны, которые несут в себе заряд электроэнергии. Электроны постоянно движутся, превращая энергию в материю, а материю – в энергию. В 19 веке ученые были озабочены изучением большего, что видно невооруженным глазом, а сейчас всё внимание – к малому. Квантовая наука создала революцию во всех точных науках.

2. Всякая наука влияет на другую науку. И если в одной существует прогресс, то и в другой должен происходить прогресс, даже если между этими науками нет тесной связи. Например, эволюционная доктрина Чарльза Дарвина. Открывшись, она не осталась незамеченной в политической науке: пришлось пересматривать идеи о происхождении государства. Таким образом, студенты-политологи должны смотреть на публичные институты, как на часть огромного эволюционного прогресса.

3. Физика прошла огромный путь от Ньютона и Галилея до сегодняшнего дня, но полит наука стоит на месте, зацикленная на своем абстрактном формализме Локка, Монтескье и Бентама. Если наука говорит только об абсолютных правах и обязанностях, пользуется старой аксиомой о суверенитете, санкциях закона, то такая наука молчит. Главное же – это масса равных и свободных мужчин и женщин, которые являются атомами в содружестве. Все они трудоспособные граждане, имеют равный вес, объем и значение. Нужно исследовать их поведение.

4. Молекулы в физической материи всегда находится под влиянием чего-либо, с чем она взаимодействует. И так и человек имеет мотивацию и подконтролен тому, с кем он связывается. Этот контроль может быть не только общественным, но и исходить изнутри человека. Так, основными институтами, которые могут повлиять на его поведение, выступают раса, религия, приверженность к какой-либо политической партии, профсоюз, клуб по интересам, газета и т.д. (Получается, что для большинства людей догмат индивидуальной свободы лишь миф). Отсюда всплывают проблемы полит науки: нужно не корректировать соц контроль согласно интересам отдельного гражданина, а поддерживать и обеспечивать справедливый баланс между различными группами, к которым люди принадлежат. Мы должны старательно найти ответ на то, что определяет поведение каждого атома.

5. Атомы не могут быть разделены, они состоят из электронов и ядра, ядро – это определенная привычка (creature of a habit-system). Но оно всегда пытается измениться под влиянием различных факторов – идей, которые транслируются в СМИ. Вес отдельного гражданина в политическом организме зависит от его восприимчивости к идеям. Так, каждый человек проходит определенные 7 возрастов. Водородный человек (Н₂) захватывает только один электрон за свою жизнь, это люди твердолобые, идут со своей мыслью напролом, не замечая других, чаще всего из этого числа реформаторы. Металлы, обладающие большим количеством электроном, большей энергетикой, могут несут стабильность и порядок. Таким образом, мир политического мнения должен рассматриваться как сочетание цифр и интенсивности, большая энергетика может компенсировать значительный дефицит численности.

6. Физик не изучает то, что электрон летит или не летит в пространстве. Он озабочен, куда он летит, откуда и под воздействием каких факторов. Такой мотивацией должен быть вдохновлен политолог. Миром правят идеи, которые обладают силой проникновения, электорат – это канал, через который они начинают действовать. Как тогда сделать гражданство лучше? Сейчас только смутные представления об этом. По-видимому, только вдохновлять идеей о гражданском долге.

7. Политология должна непременно отделиться от философии, юриспруденции, психологии ради поиска собственной истины. Политология не должна прислуживать социальной психологии, основа науки в эксперименте, научном методе, наблюдении, описании результатов, психология же слишком облачная для этого наука.

8. В последней главе Вильям Мунро плачет. По выражению Эмерсона, наука о правительстве – это величайшая наука и служение человечеству. Но она оказалась менее всего успешной среди всех других в выявлении принципов. Он сравнивает политологию с метеорологией. Сегодня, когда проблемы происходят в политике, ни один из политиков никогда не обращается к политологии, а надеется на свой опыт. Каждый прогресс в науках делает обществе сложнее, а, следовательно, и управление приобретает сложные черты, однако политология не успевает за временем. Единственное, что можно сделать, это заставить науку идти вперед времени, только она останется в безопасности.

14 Edward Corwin – “The Democratic Dogma and the Future of Political Science” (1929) THE DEMOCRATIC DOGMA AND THE FUTURE OF POLITICAL SCIENCE AMERICAN POLITICAL REVIEW vol. XXIII, No. 1 EDWARD SAMUEL CORWIN (AUGUST, 1929)

Авторский анекдот. Все знают, что специалист - это человек, который знает всё больше и больше о меньше и меньше. А социолог – знает всё меньше и меньше о больше и больше смех. Политолог есть человек, который среди учёных считается политиком, а среди политиков – учёным. Политология всегда хотела предсказывать будущее как астрономия, химия и физика - но не быть чем-то вроде астрологии, алхимии и хиромантии. Лишь с явлением на сцену психологии она получила шанс. Ибо если поведение человека в целом можно сделать предметом научных измерений, то почему невозможно измерить ту его часть, которая ведёт к политическому действию? Аристотель как отец политической науки положил в основу своей концепции идею человеческого неравенства и защиту рабства. Хотя американская политическая наука современности уже стала отходить от него. Связь её с Аристотелем прерывна С другой стороны в Англии «Политику» продолжали читать в университетских курсах, а термин «политическая наука» представлялся родом экзотики. Всё дело в том, что политическая наука является наследницей обветшалого рационализма восемнадцатого столетия. Она вышла из той же матрицы, что и демократическая догма, и стала крестоносцем во имя её. Но вот вопрос - что будет, если она попытается стать «лабораторной» наукой? Что будет, если она заключит альянс с бихевиоризмом и примет предположение о том, что человек прежде всего рациональное существо? I. ИНТЕЛЛИГЕНТСКОЕ ЗАБЛУЖДЕНИЕ Демократическая догма – доктрина о том, что править должен народ. Для нас наиболее важным является следствие, согласно которому человек рационален. Утилитаристы (утилитаризм – есть этическое учение о том, что ценность поступка определяется его полезность, прим. Б.-Г., Б. фон) и отцы-основатели США верили, что это так. Общественный продукт выступает здесь как алгебраическая сумма индивидуальных причинностей, которые и составляют «общественное мнение». Это общественное мнение, ранее представлявшееся просто плодом мыслительной деятельности, теперь понималось как высшая форма менталитета, обращённая к публичным вопросам, в которой закон был альфой и омегой политического объединения и передовых новаций в государственном правлении. Рационалисты XVIIIв. не могли позволить себе сентиментальности. Брайс писал, что в идеальной демократии каждый гражданин бескорыстен, интеллектуален и честен, а его интерес направлен на то, что бы улучшить положение в стране и способствовать выдвижению наилучшего из соревнующихся за право управлять кандидатов. Его здравый смысл основан на знании ситуации в стране. Под такой демократией Брайс понимает реализуемый идеал, основанный на знании человеческой природы. Но если взглянуть на данные педагогики, становится ясно, что «идеальные мальчишки, которые знают всё на свете без всякого образования, наверное, существуют, но их пока никто не видел». Поэтому Брайс был вынужден признать, что идеальная демократия ограничена. Внесение массами своего вклада в процесс управления было «скорее чувством», нежели чем-то, что было на самом деле. В последней работе он был вынужден признать индифферентизм масс, что способствовало его утверждению в мысли, что текущие дела сосредоточены в руках немногих. По-иному, но в схожем ключе к вопросу подходил Острогорский, сочинение которого о политических партиях должно быть практическим руководством для политики. Лоуэлл в своей работе «Общественное мнение и Популярное правительство» считает, что общественное мнение не может быть до конца рациональным, ведь требуются как минимум два 40 условия – сам процесс мышления и знание фактов. А это не всегда так, когда избирающийся привлекает на свою сторону электорат. II. УРОК НАРОДНОГО РАВНОДУШИЯ Итак, демократическая догма подвергается критике за изрядную приверженность рационалистическому сознанию масс. Но главная опасность – это опасность их индифферентности. Два обстоятельства способствовали американской демократии. Первое обстоятельство есть расширение избирательных прав. Второе – постоянное увеличение «избирательского» бремени. Большинство местных и государственных должностей сделались избираемыми. Но, как считают иные из критиков, избиратель потерялся в потоке лиц. Он уже не хотел сообщать о себе миру. И именно тогда, вместо него это сделал политик. Избиратель не был готов к расширению его прав. И если раньше массы были бесправны, то отныне политики обманывали их, но реальная власть всё равно концентрировалась в их руках, а аристократия сменилась политократией. Однако так ли это на самом деле? Неужели индифферентность связана со сложностью выбора? Президентские кампании, на которых она проявляется нагляднее всего, свидетельствуют об обратном. Скорее политика утратила свою развлекательную функцию, ведь появилось кино, телевидение, сравнительно дешёвые автомобили. И политическая наука с её махровым интеллектуализмом не смогла понять этого. III. УРОК МАССОВОЙ ВНУШАЕМОСТИ Равнодушие масс к своим правам и обязанностям, в то время как важность государственного вмешательства во все формы повседневности возрастает – является величайшим вызовом рационализму восемнадцатого века. Политическое животное склонно к нерациональным выводам, даже когда дело касается его личного интереса, а ум его оказывается простой игрушкой в руках пропагандистов. Кредо демократии всегда испытывало вызов. Даже у истоков рождения демократической республики в США есть свой Александр Гамильтон. Бёрк считал, что политика рождается вовсе не из причин, а из человеческой природы и его слова были доказаны Великой Французской революцией. Теперь же антиинтеллектуализм стал жизненной философией. Анти-рационализм выиграл в девятнадцатом и двадцатом столетии по той же причине, по которой рационализм побеждал два века до. Потому что он сам был плодом высокого интеллекта. В то время как рационализм развивался синхронно идеям ньютоновской физики и математики с её дедукцией, представление об иррациональности политического животного пришло к нам вместе с дарвиновской биологией. Дарвин выдвинул идею об изменениях путём медленного накопления небольших различий, которые затем могут проявиться благодаря толчку. Но более того, его теория стимулировала изучение институционального происхождения, и данные антропологии, несмотря на её приверженность рациональности, позволили судить об обратном. Изучение табу, тотемизма и других проблем первобытности должно было укрепить в рационализме человечества, но вместо этого она показала насколько странен это рационализм. Политическая психология пробивала себе дорогу во второй половине XIXв. и в Великобритании, и в Америке. Она приняла идею жизни как борьбы. В 1909г. Уоллес опубликовал книгу «Человеческая природа в политике». Книга носит на себе отпечаток дарвинианства, и позволила обеспечить политическую науку новым мировоззрением. Он изучал приёмы политиков, которые играют в нашем сознании, подбрасывая нам готовые ответы. Мы знаем их подсознательно и подстраиваем свои поступки под них независимо от того рационально это или нет. И здесь мы сталкиваемся с менталитетом народа. Но как нам понять его, ведь он подобен шляпе фокусника? Именно здесь нам и нужен бихевиоризм. IV. ЕВАНГЕЛИЕ БИХЕВИОРИЗМА В 1912г. бихевиористы решили дать амбициозный бой предшествующему развитию. Зная об успехах медицины, физики, химии они решили создать нечто вроде естественной науки. Поведение – это то, что организм делает или говорит. Сказанное и сделанное есть поведенческое. Центральное понятие бихевиоризма есть ответ – реакция живого существа на внешний раздражитель (стимул). Память – есть внешние привычки, спящее табу, приходящее на свет при 41 определённом стимуле. Без стимула не бывает ответа. Творческое мышление – это только игра анаграмм. Но для политической науки бихевиоризм интересен как раз потому, что может сделать её настоящей наукой. И потому, что он отдаёт приорат образованию в демократическом обществе. V. «ЕСТЬ» ПРОТИВ «ДОЛЖНО БЫТЬ» Поняв управление как поведение, политическая наука может отказаться от обыденной легалистской философии и прийти к чему-то большему. Политическая наука приходит к желанному «естественнонаучию», но вместе с тем как бы сливается с бихевиоризмом. Правда, это чревато – ведь найдутся те, кто увидит в обеих науках не пересекающиеся, а идентичные. Но не стоит забывать, что не все психологи изучают политическое поведение, и что не все политологи занимаются его изучением. К тому же судьба обеих дисциплин определяется схожестью предметов изучения, а вовсе не желанием политической науки, во что бы то ни стало сделаться «научной». Ведь её отношения с химией, например, не могут быть признаны столь же важными. К сожалению, там, где естественник способен измерять и контролировать все факторы эксперимента, политолог может быть только рад, если ему удастся изолировать в «лаборатории» хотя бы один. Итак, каковы же перспективы развития «новой политической науки»? Прежде всего, это статистические исследования групповых и индивидуальных отношений в рамках «политической бихевиористской психологии». Не стоит забывать и о её уроках: пропагандистской войне, рекламе того, что мы называем «модой», образовании, десятках других методов воздействия на массы. И когда мы говорим об этих методах воздействия, неужели мы не видим, что их можно использовать как во благо, так и в своекорыстных целях? Поэтому политический учёный должен работать за «чечевичную похлёбку»; он может стать арбитром, которые подавит «собственное», используя статистические и научные методы. Правда, и здесь существует возражение, согласно которому люди не хотят принимать руководства политической науки. Но другие учёные так же воздействуют на умы. Америка готова принять теорию уже за то, что она является научной. Стоит вспомнить и Аристотеля, для которого политическая наука - это общая наука. Судьба политической науки - это то, что она делала всегда: подсказывать государству как прийти к наилучшему для всех исходу политического действия и как достигнуть этого исхода, опираясь на научный метод.