От счета к письму

В своем труде «Жест и речь» Андре Леруа‑ Гуран подчеркивал, насколько важны язык и устная традиция в «чтении» пещерного искусства:

Первоначально фигуративное искусство было непосредственно связано с языком и было гораздо ближе к письму (в самом широком смысле), чем к произведениям искусства. Это была символическая транспозиция, а не точная копия реальности… Как в символах, так и в словах абстракция отражает постепенное приспособление двигательной системы выражения ко все более и более тонко дифференцированным подсказкам мозга. Самые ранние известные картины не изображают охоту, умирающее животное или трогательную семейную сцену, но представляют собой графические строительные блоки без какой‑ либо описательной связи, опорную среду безвозвратно утраченного устного контекста… Это подлинные «мифограммы», более близкие к идеограммам, чем к пиктограммам, и более близкие к пиктограммам, чем к описательному искусству… Идеография в этой форме предшествует пиктографии, и все искусство палеолита идеографическое.

Далее он добавляет:

Также легко представить систему, в которой за тремя линиями следует изображение вола или за семью линиями – рисунок мешка с зерном. В таких обстоятельствах фонетизация происходит самопроизвольно, и чтение становится практически неизбежным. В эпоху зарождения письменности, вероятно, существовала только эта разновидность пиктографии, и письменность должна была немедленно слиться с этой предсуществующей идеографической системой[290].

Как и предполагал Леруа‑ Гуран, в Месопотамии (современный Ирак), на родине письменности, числовые символы сыграли важнейшую роль в возникновении письменного кода[291]. Во многих раскопах, датируемых 8000 годом до нашей эры, археологи нашли небольшие глиняные предметы с нанесенными на них абстрактными формами конусов, цилиндров, сфер, полусфер и тетраэдров. По мнению Дениза Шмандт‑ Бессера, это «калькули» – маленькие маркеры, которые использовали для счета и вычислений. Одни обозначают единицы, другие – кратные арифметических оснований 10 и 60 (10, 60, 600, 3600 и так далее). На Ближнем Востоке сложная система расчетов использовалась в течение длительного периода времени – как минимум 5000 лет, с 8000 по 3000 годы до нашей эры. В городе Сузы, примерно в 3300 году до нашей эры, появилась любопытная переходная форма: калькули стали помещать внутрь полых глиняных «конвертов» с разного вида насечками. Форма и количество таких отметок совпадали с найденными внутри калькулями, образуя тем самым полноценную символическую систему счисления. Постепенно содержимое «конверта», служившее доказательством правильности подсчета, исчезло, а сама запись осталась. Для передачи сообщения (например, «20 козлов») было достаточно одного числового знака в сочетании с символическим изображением объекта. Так родилась идея письма.

Определенную роль счет сыграл и в формировании независимой системы письма в доколумбовой Южной Америке. Здесь главным стимулом послужил расчет временных циклов в календарной системе. Еще в 2000 году до нашей эры ольмеки применяли вырезанные символы – глифы – для обозначения таких отрезков времени, как дни и годы, а также других важных ритуальных циклов. Около 600 года до нашей эры сапотекская культура расширила эту систему, начав использовать особые знаки для обозначения дат, мест и знаменитых участников исторических событий.

Вкратце, как и предполагал Андре Леруа‑ Гуран, кодирование абстрактных идей, таких как число и время, сыграло ведущую роль в зарождении письменности. Возможно, они также внесли свой вклад в саму идею о том, что мысли можно перевести в письменную форму. Первые символы зачастую представляли собой абстрактные геометрические фигуры, которые обеспечивали доступ лишь к небольшому зрительному лексикону. В древнем Шумере и Египте пиктография, по крайней мере временно, служила простым способом обогащения лексикона письменных форм. Ее главным преимуществом была легкость чтения. Ни одному писцу не нужно было объяснять, что нарисованный колос пшеницы – это символ урожая.

Примечательно, что знаки в первых письменных текстах включали целый ряд форм, которые, как обнаружили современные физиологи, кодируются отдельными нейронами зрительной коры приматов. Прежде чем остановиться на «буквенной кассе» – области, наиболее подходящей для связи зрительных форм с речью, – культурная эволюция, по‑ видимому, систематически исследовала пространство возможных конфигураций, закодированных в зрительной коре. Так, египетские иероглифы можно рассматривать как каталог стимулов, способных активировать мозаику вентральных областей. К ним относятся животные ( ), предметы и инструменты ( ), части тела ( и даже ), позы ( ), а также простые геометрические фигуры ( )[292]. Как ни странно, первые писцы старательно избегали двух категорий зрительных репрезентаций, которые хорошо представлены в коре головного мозга. Первая группа – это места, дома и пейзажи. Всего несколько иероглифов изображают их, и то лишь в очень упрощенном виде, который не вызывает никакого ощущения пространства или глубины ( ).

Другая редко используемая категория – это лица. Только майя использовали разнообразие стилизованных лиц для обозначения слогов:

На поверхности коры места и лица занимают вытянутые и достаточно удаленные друг от друга области. Тем не менее обе они расположены слишком далеко от «буквенной кассы» в левом полушарии. Область места, присутствующая в обоих полушариях, лежит близко к медиальной линии мозга, в то время как зона лица преимущественно расположена в правом полушарии – следовательно, находится на максимальном удалении от центра речи в левом полушарии. Может, первые писцы каким‑ то образом обнаружили, что эти две категории не обеспечивали эффективной связи с речевыми центрами? Почти полное отсутствие лиц среди письменных символов можно считать еще одним косвенным доказательством того, что структура мозга послужила мощным ограничительным фактором в эволюции письма.