Из кавказской жизни. 1848 год 1 страница

Из кавказской жизни. 1848 год

В Дагестане

 

Гергебиль был взят^[333], и экспедиция 1848 года в Дагестане считалась конченною. Часть отряда была распущена; в Кумухском ханстве оставались четыре батальона Ширванского полка, занятые частью устройством дорог, частью охранением ханства от набегов неприятеля через горы, непокрытые еще снегом.

1848 год был первым в моей военной жизни. Я служил под начальством командира Ширванского полка, полковника Манюкина (ныне генерал‑ адъютант, начальник 8‑ й пехотной дивизии). Отряд наш все лето оставался в бездействии на высотах Турчидага. С этих высот, покрытых непроницаемыми туманами и орошаемых беспрерывными дождями, мы прислушивались к боевому шуму, доносившемуся до нас из Гергебиля. В конце августа мы спустились с горы и расположились лагерем в окрестностях Курклю. Дагестанский сентябрь делал лагерную жизнь несносною; вокруг все было спокойно; предполагали, что экспедиция кончена, и я терял надежду познакомиться в этом году с настоящей боевой жизнью.

Еще во второй половине августа доходили до нас темные слухи о больших сборах неприятеля; но где и куда он готовился вторгнуться – это оставалось тайною; в конце месяца было получено сведение, что неприятель намерен напасть на Самур; с тех пор известия о вторжении повторялись очень часто, со всех сторон. Наконец, в первых числах сентября все это разрешилось вестью, что Даниель‑ бек вторгнулся в Самурский округ, дошел до селения Ратуна, но будучи встречен нашею милицией, должен был отступить на верховья Самура. На этом замолкли грозные вести. Легко понять, почему ахтинское вторжение застало нас врасплох: куча тревожных сведений, противоречивых и преувеличенных, имела характер мистификации и располагала к недоверчивости. И снова водворился мир в лагерях под Кумухом. Вдруг 10 сентября скачет нарочный прямо к Манюкину; бумага была от подполковника Сераковского, воинского начальника в укреплении и ауле Кураг; ^[334] он писал, что неприятель 8 сентября в больших силах вторгнулся в Самурский округ и идет на Ахты. Кюринские владения были в тревоге, и для безопасности Курага он требовал батальон пехоты. Известие было положительное и не допускало сомнений. Не медля, Манюкин отправил в Кураг первый батальон своего полка с двумя горными орудиями, стянул остальные батальоны и донес князю Аргутинскому о своих распоряжениях. Донесение опоздало: в тот же день князь Аргутинский получил в Шуре сведения о ходе дел, собрал отряд и двинулся на Самур. С полным недоверием к верности последнего сведения, с насмешками над замешательством комендантов Ахтов и Курага, мы шли в Кураг в приятном убеждении, что будем на зимних квартирах прежде других. 12‑ го числа 1‑ й батальон ширванцев пришел в Кураг, сделав в двое суток сто верст. Невдалеке от аула нас встретила толпа растрепанных татарок, с воплями о помощи; мудрено было добраться толку в смешанных криках, где беспрестанно повторялись имена Шамиля, Гаджи‑ Мурада, Даниель‑ султана; в виде пояснения они указывали на гору вправо от дороги, но мы видели там лишь несколько всадников и ничего не понимали. Воющая толпа провожала нас до аула; там били тревогу; гарнизон стоял под ружьем; на саклях развевались значки вооруженных татар; чиновники госпиталя с кинжалами и шашками наголо; все растерялись, но никаких мер не принимали, потому что никто не знал причины тревоги. Уверяли, что авангард Шамиля был уже в виду Курага, но мы имели много причин сомневаться в этом. Нас приняли как избавителей, нам старались доставить все удобства, но Кураг не славится постройками, и гости были помещены в холодный саклях.

14‑ го числа прискакал гонец из Ахтов, с уведомлением, что сам Шамиль в селении Ахтах, близ укрепления, и что Самурский округ в полном восстании. Эта новость раскрыла нам глаза, показав всю важность вторжения, подвергавшего опасности Дагестан и Кубинский уезд; остроты наши над комендантами прекратились, а о зимних квартирах перестали и думать. Мы находились в 24 верстах от Ахтов, и меры предосторожности были не лишними; немедленно три роты ширванцев с двумя орудиями заняли позицию под Курагом; одна рота с двумя линейными составили гарнизон укрепления. Татары вооружились, и Кураг снова взволновался; женщины снова стали проливать слезы и перетаскивать имущество в госпиталь; а смотритель госпиталя, указывая на пример Парижа в том же 1848 году^[335], устраивал завалы на крышах своих владений; туда выносили койки, бочки и всякую лазаретную рухлядь. На площади, в лавке Цурикова, происходил ряд военных совещаний, а вокруг толпились вооруженные чиновники; но неприятель не показывался, и к ночи все приутихло. Не могли только успокоиться войска на биваке; мороз и воспрещение раскладывать огни не давали им спать, а длинная ночь и ледяной ветер часто вынуждали прибегать к горячительным напиткам. 16‑ го приехал к нам дербентский военный губернатор, князь Гагарин^[336], и принял начальство над войсками в Кураге. Он объявил, что горцы с Гаджи‑ Мурадом дошли до Хазры (на реке Самуре, в 45 верстах ниже Ахтов). Для того чтобы остановить их движение, он послал первый батальон ширванцев через сельцо Кабир к сельцу Кырку, лежащему на спуске к Самуру верстах в десяти от Хазров; но так как Гагарину не известны были силы неприятеля, направленные к Хазрам, то нам приказано было до Кырка сделать два выстрела из горных орудий, и, дав таким образом знать о присутствии наших войск против Хазров, идти обратно в Кураг. Расстояние от Курага до Кырка 40 верст; к вечеру мы были уже недалеко от Кырка, но гонец догнал нас с приказанием немедленно вернуться и спешить в Кураг. После короткого отдыха, мы пошли назад темной ночью, под проливным дождем, но с надеждой ночью же дойти до цели и присоединиться к отряду, который по нашим расчетам должен был уже прийти в Кураг. В 7 верстах от Кабира нас встречает новый гонец с приказанием опять идти по‑ прежнему назначению и с известием о прибытии в Кураг князя Аргутинского. Признаюсь, это приказание, вместе с предыдущими обращавшее нас в машину для периодического мешания грязи между Курагом и Кырком, удалявшее нас с неопределенною целью от отряда, тогда как каждую минуту следовало ожидать открытия военных действий, никому не понравилось; уныло поворотили мы в Кабир и пришли туда среди ночи, сделав почти без отдыха 49 верст.

На другой день мы едва убедили командира батальона, полковника Пирогова, не трогаться из Кабира в ожидании какого‑ нибудь приказания прямо от Аргутинского; в самом деле, в 9 часов утра, оно явилось следовать в Кураг и присоединиться к отряду; забыв усталость, мы весело пошли вверх по ущелью. На дороге нам сказали о выступлении отряда в Ахты; мы ускорили шаг и вскоре увидели наши войска, которые змеей ползли на высокий и крутой подъем. Эта была первая колонна, вторая находилась еще в одном переходе от Курага. Нам передали приказание следовать в первой колонне; в 11 часов ночи мы присоединились к ней и составили таким образом отряд из трех Ширванских и одного Апшеронского батальона, четырех горных орудий и множества милиции Кюринского ханства. Беспрестанные передвижения, так нас утомившие, оставались для нас совершенно непонятными, и теперь мы принялись за изыскание их причин. Отправляя нас в Кырк, Гагарин имел, кажется, в виду хоть что‑ нибудь сделать до прибытия Аргутинского; но, узнав, что Аргутинский едет, он воротил нас, опасаясь, что движение не будет согласно с общим планом. Аргутинский был недоволен бесцельным распоряжением, отвлекавшим от отряда целый батальон; но, зная, что батальон возвратится на другой день и примкнет ко второй колонне, он сказал недовольным тоном: «Пускай идет». Гагарин, не ожидавший такого оборота, не решился объявить, что батальон идет уже обратно, и немедленно послал приказание идти на Кырк. Вот это‑ то приказание застигло нас ночью, на дороге к Курагу, и было так тягостно для нас. Если мы на другой день, 17‑ го, присоединились к отряду, то обязаны этим только тому, что не исполнили буквально третьего приказания князя Гагарина («идти на Кырк безостановочно»), а запоздали в Кабире. Если в окрестностях Хазров еще не было неприятеля, то наше появление у Кырка осталось бы без цели; в противном случае два выстрела и затем немедленное отступление не устрашили бы неприятеля и не ободрили бы наших. Следовательно, ни в каком случае первый батальон ширванцев не принес бы Хазрам ни материальной, ни моральной пользы.

17‑ го, вскоре по приезде Аргутинского, прискакал в Кураг измученный и оборванный капитан Бучкиев, посланный накануне из Ахтов от полковника Рота. Весь округ был в восстании, 14‑ го числа скопища Шамиля в числе 15 000 человек осадили Ахты; неприятельская граната взорвала наш пороховой погреб, и осаждающие штурмовали разрушенный бастион, но были отбиты; полковник Рот и несколько офицеров были ранены; убыль гарнизона очень велика; капитан Новоселов принял начальство; а неприятель, продолжая осаду, стал распространяться вниз по Самуру.

Такой грозный оборот дела вынудил Аргутинского, не ожидая сбора всего отряда в Кураге, немедленно идти вперед с войсками, бывшими под рукой. 18‑ го, в 4 часа утра, он двинул первую колонну на Ахты, послав сказать остальным войскам, состоявшим из самурцев, дагестанцев, апшеронцев, дивизиона драгун, сотни донских казаков и шести горных орудий, чтобы они спешили к головной колонне. В 8 часов мы были в виду Ахтов и услышали артиллерийские выстрелы укрепления. К полудню показалась голова колонны, следовавшей из Курага, и князь, не ожидая пока она стянется, двинул три батальона ширванцев и четыре орудия на Ахты. Селение Гра было занято горцами, устроившими завал на ближайшей высоте; значки показывали присутствие многочисленной партии, и пройти по дороге можно было только с боя; вероятно, это обстоятельство вынудило Аргутинского идти без дороги, мимо Гра, по левому хребту ущелья. Мы шли извиваясь по горам, отыскивая доступные спуски; но покатости были так сильны, земляные осыпи так круты и опасны, что мы спускали лошадей и артиллерию с величайшею осторожностью, перенося иногда вьюки на руках. Часто тропинка, пробитая стадами овец, терялась, увлеченная осыпью; тогда саперы возобновляли ее тонкою полосой, едва достаточною для прохода одного человека. Крутые и короткие зигзаги по обрывам в 60 и 70° требовали иногда до двадцати человек для спуска маленького горного лафета. После утомительного 5‑ часового марша, 1‑ й батальон с двумя орудиями и ракетной командой дошел до Самура. Остальные два батальона были эшелонированы по спуску. С радостными криками бросились мы на оконечность хребта; Ахты, окруженные многочисленным неприятелем, открылись во всей красоте их разрушения, но мост через Самур горел, и мы остановились. Густые толпы неприятелей с восточной стороны крепости заколыхались под нашими гранатами и ракетами, а смелая, до неосторожности вылазка сорока или пятидесяти человек ободренного гарнизона обратила их в бегство. 1‑ я гренадерская рота спустилась к реке и открыла огонь по ближайшим частям неприятеля. Нам открывалась вся долина Ахтов, и мы с жадным любопытством впивались во все подробности дела. Над серою массой аула развевалось знамя Шамиля; сады, скалистое русло Ахты‑ чая и все углубления местности были наполнены густыми толпами горцев с многочисленными значками. В особенности много их гнездилось на Ахты‑ чае. Бастион, разрушенный взрывом, был укреплен кулями с мукой, и в нем был устроен такой же ретраншемент^[337]; весь бруствер укрепления, имевший только поясную высоту, был дополнен кулями. Против 1‑ го бастиона видны были подступы осаждающих; мостовое укрепление на Самуре было во власти неприятеля. Внутренность укрепления пострадала от взрыва; никто не мог показаться открыто на валу, потому что горцы стреляли беспрерывно. Ахты очевидно были в положении опасном, но мы только впоследствии узнали все бедствия гарнизона. Мы переговаривались с гарнизоном криками; Аргутинский велел сказать: «Приготовьте мост, а я скоро приду». Нам отвечали: «Нет бревен, мало людей». Конные мюриды, с ловкостью, свойственною горцам, переходили Самур версты полторы ниже Ахтов, по броду почти непроходимому, и тянулись в ущелье влево от нас. Могли ли мы воспользоваться этим бродом, перейти через Самур и освободить Ахты? Я не думаю: сделать переправу под огнем многочисленного неприятеля, штурмовать террасы противного берега, не успев еще поставить на нем ноги, едва ли было возможно. Аргутинский с тоской смотрел на Ахты. «Захар Степанович, – сказал он обращаясь к Манюкину и указывая на Ахты, – здесь может быть потеряно все, над чем я трудился шесть лет! » Наконец он приказал отступать, и прибавил: «Теперь наше отечество – отряд». Не припомню, чтобы мне случалось когда‑ нибудь видеть испуг, подобный испугу артиллеристов в эту минуту; молодой офицер Добровольский, командовавший нашими орудиями, бледный как полотно, нетвердым голосом приказал озадаченным людям навьючивать, и было от чего испугаться. В три последних дня люди и лошади 1‑ го батальона и двух при нем орудий выдержали всевозможные невзгоды, не имея и шести часов в сутки для отдыха, а последнее движение сделало их почти сонными. И вот, нам надо было подниматься по дороге, по которой мы насилу спустились днем, а тут наступала темная осенняя ночь и падение орудия куда‑ нибудь в обрыв, в ущелье, занятое неприятелем, который уже приготовился нас преследовать, легко могло повлечь за собою его потерю, потому что отыскать его можно было только днем: а что случилось бы до света? За подобный случай, очень вероятный при таких обстоятельствах, ответственность так тяжела для артиллерийского офицера, что мы сочувствовали грустному, почти безвыходному положению товарища. Кроме того, забота об орудиях лежала также и на нашем батальоне, а перспектива тащить их в гору на руках, или еще хуже, добывать их со дна какой‑ нибудь трущобы, когда душа едва держится в теле, а о ногах и говорить нечего, сильно беспокоила нас. Но возможно ли было оставаться на такой местности, имея с боков неприятеля! Я вспомнил мирную стоянку на Турчидаге, порывы к бою, тоску бездействия и увидел, что я, как каждый новичок, и не подозревал, какая дорога ведет к лаврам и славе. Но в нашем положении было величие; мы сознавали, что в нас спасение Дагестана, а слова князя: «Отряд – наше отечество» подтверждали наше сознание. Я был только зерно в отряде, а подле меня стоял старый начальник; у ног его Ахты гибли медленно, но, несомненно; там умирали такие же солдаты, как и мы, там были женщины, обреченные на смерть или на участь хуже смерти. Вокруг полуразрушенных стен волновалось население, покорное нам уже девять лет; падение укрепления могло иметь последствием возмущение всего Дагестана. Князь знал все это и не мог подать руку Ахтам. Кто скажет, какие мысли теснились в его седой голове!

В 6 часов вечера, вооружившись храбростью и терпением, мы побрели наверх, удаляясь от Ахты. Манюкин оставался с нами. Горцы обходили нас с обеих сторон; но скоро ночь закрыла все, не прекратив, однако, перестрелки. Часов в 7 неприятель добрался из Гра до второго эшелона; над нашими головами начался ружейный огонь, прерываемый выстрелами орудий; но совершенная темнота, не дозволяя ни одной стороне предпринять что‑ нибудь решительное, делала результат перестрелки почти ничтожным. Цепляясь по обрывам, мы поднимались очень медленно, и скоро настала ожидаемая беда. Оставался только один ужасный подъем, когда лошади артиллерии отказались идти далее; они дрожали, качались под вьюками и вскоре начали падать. Подъем шел крутыми зигзагами по обрыву, на котором едва можно было держаться на ногах; упала лошадь с зарядными ящиками, стоявшая, к несчастью, уже довольно высоко над подошвою подъема. Поднялись страшные крики: «Берегись! берегись! » Посторониться было некуда – везде люди и лошади, а сбоку обрыв. Гром и крик в несколько секунд пролетели пространство, отделявшее меня от лошади; свист камней, вопли и грохот, сливаясь в один гул и постепенно замирая, замолкли на дне пропасти. Я уцелел, получив только удар камнем в шею, но лошадь сорвала капитана Гурского, бывшего недалеко от меня, и опрокинула его с тропинки. Несколько времени считали его погибшим, но, к счастью, он упал на мягкую осыпь и вышел на тропинку, отделавшись ушибом и испугом. Лошадь, падающая ночью с вышины обрыва, распространяет ужас на пути своем; кровь стынет в жилах и сердце замирает, когда закричат наверху: «Лошадь падает! » Секунды ожидания стоят пытки. Не прошло и десяти минут, как упал другой зарядный вьюк; лошадь под орудием тоже упала, но была удержана молодцами‑ солдатами на тропинке; орудия были на волос от гибели. В такой крайности все вьюки сложили на тропинке, предоставляя каждому шагать через орудия, ящики и пробираться под ногами лошадей. Оставалось одно средство – тащить артиллерию на руках; две роты взялись за работу, и к 10 часам вечера мы достигли бивака. Положение наше было ужасно! Мы до крайности изнурили людей и лошадей, а впереди оставались еще две трети подъема. Напрасно, чуть не с мольбами, подносили лошадям ячмень; они едва дышали и не дотрагивались до пищи. Меня терзали такие смутные мысли, что иногда я забывал утомление, но жажда, которую нечем было утолить, мучила меня, и я со злостью жевал свинцовую пулю. Никогда не забуду я этой ночи! Белые облака легли на дно ущелий; они росли, поднимались и как будто потопляли каждый пройденный нами шаг; облака застилали ахтинскую долину, но укрепление ясно обозначалось в туманной глубине. Над ним горело темно‑ красными пятнами зарево зажженных стогов сена и беспрестанно появлялись молнии артиллерийских выстрелов и струйки ружейного огня. Перестрелка и канонада значительно усилились после нашего отступления. Но мы тронулись, уступы гор скрыли огненные пятна, только гул выстрелов доносился до нас. После самых напряженных усилий, в продолжении нескольких часов, мы соединились с третьим эшелоном и продолжали тянуться кверху.

 

Князь М. З. Аргутинский‑ Долгоруков. Литография по рис. с натуры В. Тимма, сделанному в Темир‑ Хан‑ Шуре. 1849.

 

Наконец показалась заря; мы ожили, как оживает на рассвете каждый, кто провел ночь без сна и в движении. Близкий конец мучительного положения дал нам новые силы; оставалось одно дурное место, но лошади не выносили более вьюков, и орудия повезли на колесах, поддерживая их людьми, которым местность позволяла идти выше тропинки. Пятнадцать человек держали канат, а орудия катились на одном колесе, повиснув другим над пропастью. Уже пройдена была большая часть полувоздушного пути, как вдруг крик и грохот заставили нас броситься назад: одного орудия как не бывало; вместе с лошадьми и одним солдатом оно рухнуло вниз, но где оно остановилось в своем падении, никто не знал; мы были уже в полусвете, а внизу еще темнота. Колонна остановилась; бедный наш артиллерист и с ним 150 человек поползли вниз, саженях в 30 ниже тропинки, на травяном уступе, они нашли обеих лошадей, которые спокойно щипали траву, не обращая внимания на людей; ^[338] упавший солдат жестоко ушибся и не имел силы вылезать наверх. На дне глубокого ущелья нашли орудие, и часа через два после падения мы с любопытством рассматривали остатки лафета, которые с трудом втащили наверх. Орудие оказалось в целости, и это утешило артиллеристов; мы были довольны чужою радостью и тем, что батальон счастливо отделался, простояв только четыре часа: с другими бывало хуже. В 9 часов утра мы соединились с главными силами на вершине хребта, после 29 часов, проведенных в движении, без воды и пищи. Я ел как волк, спал как сурок и был совершенно счастлив. В ночь с 18‑ го на 19‑ е мне пришлось в первый раз изведать, как неистощимы силы человека; сто раз мне казалось, что я лягу и умру от изнеможения; но неумолимая необходимость двигаться, чувство долга и роковое «иди» снова поднимали на ноги. Много раз еще мне приходилось поверять этот опыт, и я всегда получал одни и те же результаты. 19‑ го была дневка; она была вынуждена утомлением войск. Мы потеряли Ахты из вида, но пушечные выстрелы слышны были хорошо, давая знать, что укрепление еще продолжает бороться. 20‑ го, мы шли горами по направлению к Кабиру. Мюриды издали следили за нами, но туман скрыл нас от их внимания. К вечеру мы спустились в ущелье Кабир‑ чая, и после небольшого отдыха, в сумерки, двинулись далее, арьергард впереди авангарда, оставляя переднюю колонну в хвосте, – движение часто употреблявшееся Аргутинским, полезное для войск в утомительных переходах, потому что разлагает тягость марша в арьергарде, я с удовольствием воспользовался возможностью прийти на место ночлега ранее других; но мы и не подозревали, сколько мы выигрывали перед бедным авангардом. Несколько времени мы тянулись вдоль по ущелью и, поворотив направо, начали подниматься на гору; сильный дождь и темнота, не позволявшие видеть даже голову собственной лошади, задерживали нас на каждом шагу; земляной подъем до того размыло, что люди и лошади ползли, скользили и падали. Навстречу из аула выбежали к нам татары, освещая дорогу своими чирагами (ночниками), но дождь залил библейские осветительные приборы, и мы продолжали бесславную борьбу с темнотой и грязью, не имея даже свидетелей нашего мужества. В два часа по полуночи, пройдя аул, мы достигли места ночлега, начав подниматься в 8 часов вечера и сделав, в продолжении шести часов, 2 версты! Арьергард же, бывший авангард, явился к нам только в 8 часов утра. 21‑ го дождь провожал наш подъем на гору. Кабир остался за несколько верст в стороне, и скоро мы решили задачу, куда идем. С гребня хребта открылась красивая долина Самура; там светило солнце, лес был зелен как весною, и шумел неугомонный Самур. Долина Самура хороша и сама по себе, но еще более для войск, возвращающихся из сурового и голого Дагестана; приятный климат, изобилие фуража и дичи, хорошие стоянки в прочных и чистых саклях, ласковые жители, и к довершению благополучия, едва ли не самые красивые женщины целого Кавказа: они так привлекательны, что сами горцы отличаются здесь угодливостью к прекрасному полу и вслух любуются, когда девушка гонит буйволов или с неподражаемою грацией несет тяжелый кувшин воды. А лезгинка в праздник или на свадьбе, когда красавица завернет чадру вокруг шеи, влетит в кружок и бросит смелым взглядом вызов молодежи… Но этот предмет может увлечь очень далеко; сказанного довольно, чтобы понять, почему у войск Дагестана лежит сердце к Самурскому округу. Верстах в пятнадцати выше Кырка мы спустились на Самур; мы не шли, а бежали с горы. Мрачная и душная атмосфера ахтинской экспедиции исчезла; непогода и таинственная будущность оставались позади, впереди было солнце, костры и неприятель! Мокрые как рыбы, мы весело переходили сердитый Самур. Переправа кавказской пехоты вброд, через бурную реку, – картина занимательная и для нас, людей бывалых, а для приезжих на Кавказ она поразительна: по грудь в воде, которая не несет, а кидает человека, кавказская пехота в отделениях, рука под руку, с ружьями через плечо, с песенниками и музыкою впереди, ввалит через ревущий поток, не теряя ни одного человека! Мы очутились в 32 верстах ниже Ахтов, на правом берегу Самура, и на другой день, так или иначе, должны были встретить неприятеля. Костры из целых деревьев запылали на биваке; теплый воздух приятно ласкал нас после жизни чересчур суровой, и долго ночью стоял над отрядом веселый шум.

 

Хаджи‑ Мурат. Литография.

 

На этот ночлег пришли к нам два солдата, посланные накануне из Ахтов к князю Аргутинскому с известием о бедствиях крепости. Неприятель взорвал первый бастион и штурмовал оба разрушенных бастиона, но штурм, хотя и с трудом, был отбит; гарнизон убыл наполовину: люди были утомлены до крайности усиленною деятельностью; в воде и съестных припасах был недостаток. Не оставалось сомнения, что укрепление не выдержит следующего штурма, к которому очевидно готовился неприятель. Солдаты‑ выходцы были одеты оборванными татарами; оба хорошо говорили по‑ тавлински и трудно было их отличить от природных тавлинцев. Сюда же приехал полковник Мищенко^[339], кубинский уездный начальник, и рассказал занимательные приключения. Узнав о вторжении в Самурский округ, он собрал кубинскую милицию и пошел вверх по Самуру разведать о неприятеле; отойдя верст восемнадцать от Хазров, он расположил свою полуторатысячную кавалерию отдохнуть, послав вперед сильный разъезд; разъезд наткнулся на несколько десятков конных лезгин, которые, недолго думая, гикнули на кубинцев с криком: «Гаджи‑ Мурад! » Разъезд назад, и давай кричать: «Гаджи‑ Мурад! » Вся милиция на привале подхватила этот крик, вскочила на лошадей и бросилась в Хазры, не ожидая даже налета неприятеля. Мищенко, видя малочисленность неприятеля и подозревая горскую хитрость, хотел остановить милицию, и незаметно, в суете, остался один; тогда он принялся бежать, но погоня была все ближе и ближе. Мищенко свернул с дороги вправо, в лесистые горы, – горцы за ним. Он доскакал до кустов и леса, бросил лошадь, и пеший, уже настигаемый горцами, бросился в какую‑ то лесную трущобу; часть лезгин также пешком бросилась за ним, но отыскать его не могли. Стемнело; Мищенко был спасен и утром дошел до Хазров, где снова принял команду над своей храброй конницей. Много было смеху при рассказе Мищенки; он сам смеялся, сознаваясь, что при всем комизме своего бегства ему тогда было не до смеху.

Еще костры наши не потухли, а мы были уже на походе, и рассвет застал нас в дороге. Первый батальон шел в авангарде; этим оказано нам было справедливо вознаграждение за наши труды с самого начала экспедиции. Пикеты неприятеля, как испуганные птицы, снимались и улетали при нашем появлении. В укреплении Тифлисском мы нашли первые следы разрушения и смерти; от него остались только стены, черные от пожара, а двор наполнен был убитыми небольшого гарнизона. Несколько убитых лежали вне укрепления, и по положению трупов было видно, что гарнизон попался врасплох и старался бежать в горы. Все трупы были раздеты донага и жестоко иссечены шашками. Утих веселый говор; молча, опершись на ружья, смотрели солдаты на тела товарищей; негодование и злость горели в их глазах и еще более омрачали их почерневшие лица.

Колонна под командою начальника штаба дагестанского отряда, полковника Катера^[340], осталась у Тифлисского, охраняя этот важный для нас проход на случай отступления; остальные войска пошли на Ахты. Придя на Микрах‑ чай, в 12 верстах от Ахтов, мы увидели неприятеля в 2 верстах перед собою. Долина была перерезана завалами, сложенными из больших камней; три завала тянулись по уступу хребта, отделяющего Микрах‑ чай от Мескинджинской долины; правый фланг импровизированных укреплений упирался в неприступную гору, левый доходил до обрыва в Самур, а средний завал, выступая перед укрепленною линией, обстреливал обе крайние; гора была также занята горцами, а завал кишел народом и пестрел значками; лезгины, как муравьи, таскали камни и выводили стену. На горе был Кибит‑ Магома, наиб телетлинский, а в завалах Гаджи‑ Мурад и Даниель‑ бек. На возвышении, сзади завала, сидел на ковре лихой наездник Дагестана, окруженный чалмоносцами: начальствующие мюриды один за другим подходили к нему за приказаниями и скрывались в толпе. Неприятель, сделав намаз, ожидал наших действий.

Чтобы проникнуть в Ахты, нам предстояло на выбор атаковать с фронта сильную позицию или обойти ее горами влево; но обход днем, в глазах неприятеля, был бы предупрежден, и расположение Кибит‑ Магомы доказывало, что Гаджи‑ Мурад не упустил его из вида. Надобно было ждать ночи, чтобы скрыть обходное движение, но исполнилось уже четыре дня, как мы бросили Ахты в агонии. Находясь теперь в 12 верстах от Ахтов, мы не слышали пушечных выстрелов, несмотря на совершенную тишину; благоразумно ли было откладывать еще на неопределенное время спасение укрепления?

Стянув войска на Микрах‑ чай, князь Аргутинский сделал следующие распоряжения для атаки мескинджинской позиции: 1, 2 и 3‑ й батальоны ширванцев, с четырьмя горными орудиями, были назначены для штурма завалов; 2‑ й батальон апшеронцев и команда штуцерных должны были прикрывать левый флаг штурмующих от покушений Кибит‑ Магомы; а многочисленная конница, состоявшая из кубинцев, сотни донцов и двух эскадронов нижегородцев, под командой генерал‑ майора Джафар‑ Кули Кубинского, должна была, перейдя Самур вне выстрела, пройти под скалами левого берега, и, миновав завал, снова выйти на правый берег в тыл неприятелю; остальная пехота составила резерв на Микрах‑ чае, под командою командира Апшеронского полка, полковника князя Орбелиани^[341]. Штурмовые колонны вел Манюкин; на правом крыле, по Самуру, шел 3‑ й батальон майора Алтухова^[342], в центре 1‑ й батальон полковника Пирогова, на левом крыле 2‑ й батальон подполковника Кишинского^[343]. Горцы, не отвечая на огонь нашей артиллерии, неподвижно и молча следили за движением пехоты; гранаты, падая в завал, колебали значки своими взрывами; но у подошвы высот нас встретил батальонный огонь из всех завалов; 1‑ й батальон взял правее указанного ему направления и оставил центральный завал влево; кроме фронтального огня он попал под фланговый; избегая этого огня, пошел еще правее, наткнулся на 3‑ й батальон и прижал его к обрывам в Самур. Капитан Добрышин, командир 1‑ й гренадерской роты, и поручик Лазарев^[344], командир 7‑ й егерской роты, желая прекратить замешательство и ускорить развязку, бросились со своими ротами на завал, но упали ранеными, а завал оказался в два роста человека. Тогда не осталось другого средства, как выждать атаку Кишинского, и Манюкин положил людей между камней перед самым завалом. Кишинский потянулся по подошве горы; партия Кибит‑ Магомы с гиком полетела вниз, но огонь крепостных ружей остановил ее вне ружейного выстрела, и лезгины ограничивались скатыванием камней на ширванцев; лишь несколько головорезов сбежали донизу и были переколоты. Отделавшись от Кибит‑ Магомы, Кишинский медленно выбирался на крутую возвышенность, увенчанную завалом правого неприятельского фланга. У самого завала он остановил батальон, послал одну роту в обход правой оконечности завала, и после отдыха в несколько минут, ударил на неприятеля с двух сторон; ружейный залп, посланный навстречу 2‑ го батальона, покрыл завал облаком дыма; когда оно рассеялось, солдаты закалывали на завалах остальных мюридов. Радостное «ура» прокатилось по горам. Аргутинский махнул шапкой; 1‑ й и 3‑ й батальоны в свою очередь кинулись на завал; разбрасывая камни, они ворвались в него, но неприятель, потеряв опору своей позиции и угрожаемый обходом 2‑ го батальона, не упорствовал в защите; несколько ударов штыками очистили завал, и все скопище бросилось бежать. Между тем кавалерия Джафара‑ Кули, перейдя на левый берег Самура, еще до открытия огня неприятелем, оставалась там во все время дела; напрасно Аргутинский, выходя из себя, трубил, желая тронуть эту массу: она в своем спокойствии не внимала сигналам и начала переходить Самур в другой раз только по занятии завалов, так что первые всадники, ступившие на правый берег, встретились с нами уже в полуверсте за завалами. К этой ошибке присоединилась еще другая; в голове кавалерии находились кубинцы, а Гаджи‑ Мурад, видя свое совершенное поражение, прикрыл конницей мюридов густые толпы бегущих, бросая на гибель пеших лезгин, рассеянных по долине. Вот над нами‑ то потешились кубинцы, и что уцелело от штыков, то пало под шашками; но конных мюридов милиция атаковать не осмелилась, а когда вышли на правый берег драгуны и казаки, бывшие в хвосте колонны, то толпы бегущих были уже далеко. Видя взятие завалов, Кибит‑ Магома также обратился в бегство; жители селения проводили его с оружием; потерпев большую потерю, он соединился у Ахтов с Гаджи‑ Мурадом. На высоте Мескинджи мы нашли несколько десятков лезгинских голов, поднесенных нам татарами для полного убеждения, что они люди храбрые и верные. Равнина от завалов до садов мескинджинских покрылась трупами. Солдаты кололи с ожесточением; многие докалывали раненых, распростертых на земле. Нашелся один ширванец, который занимался этим черным делом. С шашкой наголо, он не пропускал ни одного несчастного раненого, и едва замечал какие‑ нибудь признаки жизни в окровавленном теле, сейчас принимался за дело. Но Аргутинский узнал об этом, и горе было негодяю. Видя ожесточение солдат, Аргутинский спасал лезгин, поручая их офицерам на их ответственность; но и за караулом пленные не всегда были безопасны; случалось, что несколько солдат, отуманенных кровью, вырывали бедняка из среды зазевавшегося караула и посылали его к праотцам. Но вот Аргутинский наезжает на кучку пленных, останавливается, смотрит на них пристально, вырывает из середины молодого лезгина лет восемнадцати и, сверкнув глазами, приказывает заколоть несчастного; мальчик сперва испугался и с безмолвным трепетом опрокинулся назад, когда солдаты вонзили штыки в его сухое тело. Никто не смел спросить мрачного вождя о причине этого поступка; все старались отгадать ее, но никто ничего не узнал.

⇐ Предыдущая42434445464748495051Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: