беглый взгляд  a passing glance

Значительную часть их составляли эмигранты, прожившие много лет в Анг­лии и США, люди, для которых два или три иностранных языка были в рав­ной мере родными. В роли переводчиков подвизались и белые эмигранты. Некоторые из них долгое время жили во Франции, а затем эмигрировали в США и на процессе переводили с французского на английский и обратно. Эти люди, лишенные родины, разучились говорить по-русски. Их «русский язык» пестрит большим количеством иностранных слов и архаизмов, из-за сильного акцента иногда даже трудно понять, о чем они говорят5.

В послевоенные годы потребности международных организаций и част­ных конференций в синхронных переводчиках стали быстро расти. В 1948 году в Женеве открылась первая школа для обучения профессиональных син­хронистов, а в 1962 году при московском институте им. М. Тореза были со­зданы курсы, готовящие переводчиков специально для ООН. В настоящее время в услугах квалифицированных синхронистов нуждаются не только правительственные учреждения или организаторы телемостов и видеоконфе­ренций, но и менеджеры компаний, занимающихся компьютерами, спутни­ковой связью и многими другими видами глобальных коммуникаций. Без синхронного перевода на несколько языков современные международные конференции были бы просто немыслимы.

Это верно и для России, и для большинства форумов на Западе, и осо­бенно для ООН, где официальными являются 6 языков. Это — английский, французский, русский, испанский, китайский, арабский, которым соответст­вует равное число так называемых кабин или, как говорят переводчики, «бу­док» (от английского booth). В кабинах, за редким исключением «двуязычни-ков», работают носители всех переводимых на заседаниях языков. Например, «русская кабина», — а название кабины определяется языком, на котором ра­ботают ее переводчики, — обеспечивает воспроизведение заседания на рус­ский язык, «английская кабина» — на английский, и т. д.

В принципе, на заседаниях ООН должны действовать шесть кабин, но пер­вые четыре из них, а именно: английская, французская, русская и испанская — работают исключительно на ПЯ. Китайцы переводят на свой родной язык и с него, а арабы — на английский или французский и обратно. Это, конечно, двойная нагрузка, из-за которой китайские и арабские переводчики работа­ют втроем, а в остальных кабинах сидят по двое. В английской будке один синхронист (его называют russisant} переводит с русского и французского языков на английский, другой — hispanisant на тот же язык с испанского и французского. Во французской будке соответственно russisant переводит с русского и английского на французский, a hispanisant — на тот же язык с ан­глийского и с испанского.

При такой системе, — а она действует во многих крупных международ­ных организациях, - каждый переводчик работает по тридцать минут, а по­том наступает очередь его коллеги. В результате, если оратор выступает по-русски, а в английской кабине russisant отсутствует, то его коллега hispanisant слушает перевод из соседней кабины с русского на французский, и затем уже переводит с французского на английский, Получается как бы «испорченный телефон», который у переводчиков называется «брать с другой кабины» (по-английски — to relay). Однако переводчики четко координируют свою рабо­ту с тем, чтобы оба - russisants или hispanisants — не выходили одновремен­но из кабины. Часто на заседаниях бывает и тройной перевод — например, русский текст переводится на французский, с французского — на англий­ский, а затем на китайский. Такая трехфазовая передача осуществляется за несколько секунд. Если в конференц-зале рабочих языков только два, напри­мер, русский и английский, то создаются только две кабины. А если пере­водчики переводят «в обе стороны», они порой садятся в одну будку.

«Брать с коллег», или relay, — процесс неизбежный, так как мало кто мо­жет высидеть трехчасовое заседание, не выйдя ни разу из кабины. А на кон­ференции с несколькими рабочими языками иногда невозможно обеспечить прямой перевод во все стороны, и переводчикам приходится «брать» с анг­лийского или из другой кабины. Так как прямой перевод значительно точ­нее, чем «двойной», испорченный, то большинство переводчиков старается по возможности избегать relay⁶. На конференциях в России часто использу­ется несколько иная система, при которой в каждой кабине переводчик пе­реводит и на русский, и на иностранный язык⁷.

Синхронисты слушают голоса ораторов через наушники. Многие предпо­читают надевать только один наушник, чтобы лучше следить за своим голо­сом и за переводом. Синхронный переводчик должен научиться одновремен­но сосредоточиваться на выступлении оратора и слушать собственный пере­вод. Переводчик сам включает и выключает собственный микрофон, что поз­воляет ему советоваться или разговаривать с коллегой во время работы. Од­нако микрофон в кабине не должен усиливать голос переводчика, иначе гром­кий звук его собственного голоса может заглушить голос выступающего.

При столь высоком напряжении синхронисту нужны такие условия для работы, которые бы способствовали ее эффективности. Совершенно необхо-

димо, чтобы температура воздуха в кабине хорошо регулировалась, так как жара и холод способны сковать энергию переводчика и серьезно отвлечь его внимание от дела. В кабине всегда должен быть графин с водой и стаканы (желательно, чтобы вода была без льда, который, когда воду наливают, страш­но грохочет в микрофон). И, конечно, очень важно, чтобы были блокноты для записи и хорошо отточенные карандаши.

Но самое важное все же — это наличие под рукой всех письменных ма­териалов, необходимых для предстоящего заседания. Сюда относятся, в пер­вую очередь, повестка дня, список выступающих с указанием их имен и должностей, перечень специфических сокращений, используемых эксперта­ми в обсуждаемой области, и другие документы, которые в системе ООН, ОБ­СЕ и в ряде других международных организаций распечатываются на всех рабочих языках и заблаговременно раздаются переводчикам для освоения специализированных терминов. Кроме того, синхронисту приходится пере­водить не только речи, выступления и неформальные переговоры, но и про­екты решений, резолюций и многое другое. А когда делегаты или участники конференций редактируют тот или иной текст, у них часто возникают спо­ры о значении каждого слова, каждой запятой. Здесь без предварительного ознакомления со спорным документом переводчику делать нечего — работа его просто невозможна. В таких случаях он без всяких церемоний вправе сказать в микрофон: «У переводчика этого текста нет».

Если неформальные обсуждения происходят, как правило, без письмен­ных материалов, то на официальных заседаниях тексты заявлений делегатов распространяются заранее. Это позволяет синхронисту подготовиться к ра­боте, пользуясь и советами коллег, и хорошим словарем, который рекомен­дуется держать в своем учрежденческом багаже. Даже у самого опытного пе­реводчика может внезапно выпасть из памяти какой-то редкий термин или даже часто встречающееся слово. Кроме всего прочего, словарь служит и сво­его рода тезаурусом, т. е. собранием синонимов, откуда можно выбрать нуж­ные слова.

Письменный текст является " спасательным кругом", пишет русский пере­водчик П. Палажченко⁸. Если такой круг у синхрониста есть, он может зара­нее продумать сложные термины и даже целые предложения. Если же у него мало времени (как обычно и бывает! ), то ему лучше всего обратить преиму­щественное внимание на имена собственные, числительные, сокращения, техническую лексику и синтаксические трудности. Больше всего времени в такой спешке следует уделить началу и концу текста, так как ошибки здесь больше всего запоминаются слушателями. Они обычно с интересом ожида­ют начала выступления, менее внимательны к его середине, зато волшебные слова оратора «в заключение я хочу сказать» часто будят даже дремлющую аудиторию. Если первые 40 минут того или иного выступления переводятся прекрасно, а концовка — плохо, то в памяти слушателей стирается и начало.

На тот случай, когда выступающий решает опустить часть своей речи или допускает возможность, что по ходу выступления им могут быть внесены из­менения, во многих распечатываемых текстах делается пометка для перевод-

чика: «проверять при чтении» (Check against delivery). Более того, во время своих выступлений ораторы часто слушают перевод, чтобы проверить, вне­сены ли сделанные ими поправки.

Не говоря уже о том, что у переводчика нет никакой гарантии, что до­кладчик не внесет в последний момент изменения, и возможности заранее подготовиться к лексике выступающих, предварительное ознакомление с их речами очень полезно хотя бы как средство догнать слишком стремительно­го оратора.

Но в то же время письменные варианты выступлений очень опасны для синхрониста. Если он опирается только на текст и не слушает стоящего на трибуне, то рискует пропустить изменения, вносимые, так сказать, экспром­том⁹. В действительности, работа с письменными текстами иногда требует от переводчика тройного внимания — он должен одновременно и слушать, и чи­тать, и говорить. Когда же он предает забвению свою основную миссию — внимать живому слову, а оратор отступает от написанного, тогда, по словам одного переводчика,

тщательно подготовленные предложения письменного текста теряются, пере­водчик уже не может ничего спонтанного придумать и с ужасом слушает те противоречивые фразы, которые выходят из собственных уст, выражения, ко­торые плохо сочетаются друг с другом... подготовленный текст тогда стано­вится дорогой без всяких ориентиров, по которой, на высокой скорости, ка­тится полный конфуз10.

Еще более сложные задачи встают перед синхронистом, когда ему перед заседанием дают и выступление делегата на его же собственном языке, т. е. оригинал, и одновременно текст перевода на английский, называемый " Van Doren" — по фамилии печально известного американца. Примерно 30 лет назад он стал героем телевизионной игры типа «Поля чудес», где за правиль­ные ответы на вопросы по истории, географии, политике, музыке и т. п. по­лагались большие денежные премии. В ходе игры молодой эрудит Van Doren давал правильные ответы, изредка ошибаясь. Скандал разразился потом, когда выяснилось, что все якобы спонтанные отклики — и верные, и неверные — на самом деле были тщательно подготовлены и отрепетированы. Точно так же и текст, названный в честь печально известного юноши, обычно восприни­мающийся на слух как естественный продукт настоящего творчества, в дей­ствительности является заранее подготовленным материалом, который дает­ся синхронисту для прочтения в зале заседания.

Но и Van Doren'bi отнюдь не уберегают от ошибок. Качество их может быть весьма различным. Подчас они оказываются стилистически неудачны­ми или, прямо говоря, просто неграмотными. Если у синхрониста есть запас времени, он обычно вносит в перевод те или иные редакционные поправ­ки. Однако даже небольшие изменения в оригинале чреваты обидой высту­пающего, который желает слышать только то, что было в его оригинале. В результате синхронист может оказаться в безвыходной ситуации. Если он по­пытается читать оригинал одним глазом, а английский перевод — другим, то

рискует стать косоглазым. Но это — не самое страшное. Поскольку ораторы по ходу своих выступлений часто вносят различные изменения, переводчи­ку приходится ни на минуту не ослаблять свою лингвистическую бдитель­ность. Если же читать сразу два текста — оригинал и перевод — и одновре­менно слушать выступающего, можно, как говорят, умом повредиться.

Учитывая все это, можно понять, как велика возможность переводческих ошибок, поправимых, к сожалению, только post factum. Исправление оши­бок делается через стенографов (по-английски — verbatim reporters), которые в больших международных организациях типа ООН ведут записи наиболее важных заседаний. Если переводчик знает, что допустил ошибку, он сообща­ет о ней после своего выступления стенографу, указывая точно, где в запи­санной речи и какие поправки должны быть сделаны.

Пожалуй, самая трудная роль выпадает на долю синхрониста, когда ему приходится иметь дело с неопределенными или сверхскоростными источни­ками переводимого языка. Речь, в частности, идет о видеофильмах и ком­ментариях к слайдам, которые в качестве наглядных пособий все чаще и ча­ще используются сегодня на международных конференциях. Известно, что скорость звукозаписи фильма, как правило, гораздо быстрее речи даже са­мого словоохотливого оратора. Чтобы работать безошибочно в таком темпе, переводчику приходится обращаться с просьбой посмотреть до начала засе­дания видеозапись или получить текст сценария.

И, наконец, самыми трудными для переводчика являются «сюрпризы» на торжественных банкетах, где с тостами выступают порой не совсем трезвые ораторы. Их сбивчивые и путаные спичи нередко превращаются в настоя­щую пытку как для синхрониста, так и для присутствующих.

Наряду с общей дисциплиной и правилами поведения в тех учреждениях, где работают переводчики, в будках есть свои этические нормы. Например, синхронисты большую часть рабочего времени сидят в наушниках, через которые очень трудно услышать голос обращающегося к переводчику (в том числе коллеги по будке). Поэтому при необходимости что-то срочно сооб­щить работающему переводчику — будь то какой-либо термин или иная ин­формация — лучше написать ему записку, а не отвлекать его внимание; в противном случае он будет вынужден снять наушники или закрыть микро­фон, что чревато пропуском части выступления.

Даже когда переводчик временно не работает, он все-таки должен внима­тельно следить за ходом заседания. В то же время в свой получасовой антракт он вполне может налить занятому переводом соседу стакан воды, сходить за нужным ему документом и т. п. Если одного из переводчиков раздражает та­бачный дым, другому приходится воздерживаться в кабине от курения*.

И все-таки правила поведения в будке, так же как и проблемы использо­вания письменных текстов, — лишь этические и технические детали деятель­ности переводчика. В его работе, однако, есть такие проблемы, о которых сами синхронисты предпочитают просто не думать, чтобы не закомплексо-

* В конце книги приведен детальный перечень норм поведения переводчиков в кабине, предложенный преподавателями Джорджтаунского университета.

ваться и не запутаться в своих действиях. Это в первую очередь относится к их невероятно многофункциональной роли. Спросить переводчика, как он работает, все равно что задать сороконожке вопрос, как она ходит. Как из­вестно, задумавшись, сороконожка начала хромать и спотыкаться, да и пере­водчик, стараясь ответить, может сбиться с толку. В самом деле, только ему, синхронисту, известно, как можно за несколько секунд услышать, понять, за­помнить услышанную фразу, в случае необходимости развернуть или сжать ее, изменить ее синтаксис, и при этом дышать как можно тише и спокойнее, чтобы слушатели не услышали отчаянные или панические вздохи перевод­чика, если вдруг он что-то не понимает. По существу дела, он, согласно рус­скому выражению, и швец, и жнец, и на дуде игрец¹¹. Он должен говорить ровно и плавно, а не автоматными очередями, перемежающимися длитель­ными паузами. Как бы ни были перегружены его голова и воля, он обязан всегда оставаться «на плаву», пропуская через себя непрекращающийся сло­весный поток и передавая его смысл. Но он не вправе регулировать этот бур­ный поток, ибо здесь все параметры речи — ее лексика, синтаксис и ско­рость — определяются оратором.

В глазах неосведомленного наблюдателя синхронный переводчик, навер­ное, похож на человека, который регулярно пытается делать в одно и то же время десятки разных дел и, в конце концов, оказывается перед угрозой пре­вратиться во взвинченного невротика. Близкие и друзья такого человека обычно советуют ему либо сузить круг своих занятий, либо подумать о ви­зите к психиатру. Но, как говорил д'Артаньян, излишество не вредит мушке­теру. В умении быть всегда в форме, в мгновенной реакции на каждую пе­реводимую фразу, в одновременном жонглировании понятиями и мыслями как раз и заключается суть работы синхронистов, Как писал один из про­фессионалов в этой области, «среди переводчиков нет места для медленно соображающих или для " словесно тупых" »¹².

В психологическом отношении условия работы синхрониста весьма не­легкие. Поскольку любой оратор обращается, в конечном счете, не к пере­водчику, а к слушателям, синхронисту приходится выполнять двойную роль — быть получателем и отправителем информации и делать оба дела од­новременно¹³. Но благодаря современным технологическим достижениям, переводчик оказался изолированным как от выступающих, так и от слуша­телей. На международных конференциях он чаще всего сидит в своей стек­лянной «клетке», где-то высоко над залом, далеко от делегатов и слушателей, и хорошо видит их затылки, но не лица. В любой момент его голос может быть отключен присутствующими в зале нажатием на регулятор наушника. Переводчик не виден, анонимен и поэтому, естественно, рассматривается как часть оборудования или обслуживания конференции. По-английски выраже­ния conference facilities, communication aids, а также electronic communications подразумевают чаще всего обслуживание конференций, куда включаются не только помещение и оборудование, но и переводчики. В результате отноше­ние к их работе оказывается под стать распространенной в Америке идее, что перевод — своего рода механическая деятельность и что любой человек,

даже робот, заучивший несколько сот слов, может справиться с обязаннос­тями синхрониста. Подобная иллюзия особенно сильно укрепляется во вре­мя межконтинентальных видеоконференций, где переводчик совершенно обезличивается, так как находится на расстоянии нескольких тысяч киломе­тров от места действия.

Ощущение собственной изолированности в той или иной степени давит на психику переводчика, какой бы ни была его ментальность. И это даже не­смотря на то, что рядом с ним в кабине сидит его коллега и что оба они яв­ляются членами коллектива, где люди помогают друг другу. Но в тот момент, когда начинается перевод, синхронист выходит один на один с залом. «Он может рассчитывать только на себя, на свои интеллектуальные ресурсы, свои знания, свою энергию. Он работает один. Чем больше у него слушателей, тем больше может усиливаться ощущение его собственной изолированности»¹⁴.

Другой психологический пресс оказывает свое влияние на переводчика потому, что в сфере его деятельности каждому воздается только за погреш­ности. В отличие от детей, о которых по-английски говорят, что их нужно видеть, а не слышать (children should be seen and not heard), «перевод счита­ется... тем лучше, чем меньше ощущается присутствие посредника»¹⁵. Пере­водчика замечают не тогда, когда он работает блестяще, а когда — плохо. До сих пор не было случая, чтобы представитель моей профессии увидел свое имя на первой странице центральной газеты потому, что он прекрасно пе­реводил. Зато бывали случаи, когда в результате единственной ошибки или оплошности в ходе деликатных переговоров переводчик приобретал печаль­ную мировую известность.

Говорят, что перевести — значит прежде всего понять. А чтобы понять и пе­ревести, одного ума мало — нужны еще и талант, и знания, и специальная под­готовка. Но синхронисту и того мало: чтобы в мгновение понять, тут же пе­ревести вслух на другой язык и сделать это правильно и тактично, — ему не­обходим особый набор аналитических, психологических и многих других спо­собностей и умений. Он должен обладать отличной долговременной и крат­ковременной памятью, способностью сосредоточиваться, железными нервами, выносливостью, интуицией, умением импровизировать, способностью ухва­тить тон и нюансы речи и приспособиться к стилю выступающего, но не пы­таться затмить его своим драматическим даром, если таковой у переводчика есть. У синхрониста должен быть приятный звучный голос и не должно быть дефектов речи. Кроме того, он обязан абсолютно точно приходить на работу, ибо разноязыкие заседания без переводчика просто немыслимы, и, наконец, он должен уметь держать язык за зубами и не показывать даже намеком свои симпатии к той или иной стороне из участвующих в переговорах.

Выполнить все это, на самом деле, не так-то просто. Последнее в особен­ности относится к нейтральности и бесстрастности голоса. Одна из самых трудных и важных задач синхрониста заключается в том, чтобы уловить тон выступающего, понять, говорит ли тот с иронией, бесстрастно или яростно. Однако переводчик не должен выдавать своего личного отношения к деле­гатам или к обсуждаемым вопросам. Во время работы синхронисту прихо-

дится быть актером, перевоплощающимся в своего героя: он становится тем человеком, которого он переводит, и должен убедить в этом слушателей.

Отсюда необходимость всегда говорить от первого лица. Например, ког­да выступающий произносит: «Я думаю», «Мне хочется сказать», его слова пе­реводятся в том же первом, а не в третьем лице. Сказать об ораторе «он ду­мает» — непрофессионально и оскорбительно. Третье лицо употребляется иногда при переводе показаний обвиняемых и свидетелей во время рассле­дования преступления, например: «он говорит, что не был на месте убийст­ва». То же самое можно сделать, когда оратор поправляет себя, — «докладчик извиняется», — дабы было ясно, что именно он, а не синхронист, просит прощения у слушателей за свою ошибку.

Нарушение переводческой этики временами ведет к скандальным казусам. Чаще всего это происходит в ситуации, где выступают не очень просвещен­ные ораторы, несущие околесицу, или дискуссия заходит в тупик и становит­ся просто бессмысленной. И тогда у того или иного темпераментного син­хрониста не хватает терпения, чтобы удержаться и не выразить личного мне­ния, например, соседу по будке. Беда в том, что под горячую руку он порой забывает отключить микрофон... И тогда в зал заседаний летят обрывки раз­говора двух синхронистов — их нелицеприятные комментарии по поводу де­батов или ядовитые реплики по адресу какого-то особенно невежественного краснобая. А порой слышится и нецензурное слово. Все это способно пере­полнить чашу терпения аудитории и погубить карьеру переводчика. Так слу­чалось не раз, и основанием для строгих мер к синхронному переводчику всегда было нарушение простого правила — выключать микрофон по окон­чании своего перевода.

Но бывают случаи, когда переводчика делают без вины виноватым. Это происходит и в ООН, и в других политических организациях, где делегаты в ходе словесных перепалок между собой делают «ошибки», но по разным причинам не хотят их признать. В силу этики дискуссий на высоких уров­нях, где представители разных сторон стараются быть предельно вежливы­ми друг к другу, оратор, чьи слова были поставлены под сомнение, не мо­жет сказать своему оппоненту: «Извините, вы меня не так поняли потому, что вы — безнадежный идиот». И тут возникает, так сказать, внелингвистическая, точнее, дипломатическая, нужда в переводчике, который всегда под рукой. В ответ на упреки своих критиков, сделавший ошибку, но не самокритичный делегат порой заявляет: «Видимо, произошла ошибка в переводе». Или: «Не могу поверить в то, что это было только что сказано переводчиком из анг­лийской будки».

Короче говоря, валят с больной головы на здоровую, и бедный синхро­нист превращается в козла отпущения. И переводчик ничего не может сде­лать — он не имеет права защитить себя публично, заявив в микрофон: «Я с вами не согласен». Как бы велика ни была уверенность синхрониста в пра­вильности сказанного им, по неписаному правилу он должен дождаться кон­ца заседания и лишь тогда может выяснять отношения с обвинителем хотя бы для того, чтобы post-factum отстоять свою честь и достоинство.

Особенно мучительно дается переводчику терпение, когда прямо или ко­свенно под сомнение ставится его компетентность. Это время от времени происходит как в ООН, так и в других международных организациях. Сей­час здесь очень много делегатов, которые когда-то изучали иностранные язы­ки в школах или в вузах, преимущественно английский, и которые абсолют­но уверены, что знают язык в совершенстве. По ходу своих выступлений та­кие грамотеи громогласно поправляют синхронистов. Результат их поправок обычно весьма плачевен. Добиваясь, как правило, буквального перевода раз­личных слов и оборотов из своих выступлений, эти ораторы вносят в анг­лийский язык страшную неразбериху, нелепицы, да и просто ошибки. Это сбивает с толку даже самых опытных переводчиков и здорово треплет им нервы.

Разумеется, бывает, что оратор прав, особенно в тех случаях, когда он вно­сит коррективы в юридические формулы, пункты и статьи договоров, точ­ные технические термины и т. п. В конце концов, даже самый лучший син­хронист не знает всего на свете и может допустить ошибку. Но в большин­стве случаев дело обстоит иначе. Поправки, к сожалению, вставляют и там, где речь идет о самых общих понятиях, оттенки которых известны только носителям языка. Больше того, иные некомпетентные, но властные лингвис­тические цензоры подчас вынуждают синхрониста повторить вслух переве­денную фразу с их коррективами.

Однако переводчик — не попугай и не рядовой носитель своего языка, а его знаток. Заставить такого человека публично искажать родную речь — зна­чит вдвойне оскорблять его. Обиженный, он не может дать волю своему воз­мущению, чтобы соответствующим образом немедленно ответить оппонен­ту. Не может даже в тех случаях, когда точно знает, что автор поправки со­вершенно не прав и вообще плохо владеет английским. По общепринятому этикету, переводчики должны ждать конца заседания, чтобы потом с невозму­тимым видом, спокойно и вежливо объяснить неосведомленному делегату, почему и как на чужом для него языке употребляется поставленное им под сомнение слово или фраза. Это превращает истца в дипломата поневоле. Дру­гой выход из неприятной ситуации — тоже не без доли лукавства, но к не­му синхронисты прибегают чаще. После подобной поправки они объявляют в микрофон: «оратор говорит» (the speaker says), и дальше повторяют спор­ный текст так, как того хочет сам выступающий. Таким образом, другие де­легаты — носители обсуждаемого языка получают возможность увидеть, что их уважаемый иностранный коллега является «голым королем», по крайней мере в лингвистическом смысле.

Как в своих реакциях на поправки, так и в других критических точках своей повседневной работы синхронный переводчик немыслим без сильно­го характера и воли. Сюда относятся, в первую очередь, терпение и вынос­ливость, которые дают ему возможность одолеть тяжелые интеллектуальные нагрузки и перегрузки, поддержать баланс между упадком духа и вдохнове­нием, между разумом и воображением. В конечном счете, творческая дея­тельность переводчика в той или иной мере, говоря математическим языком,

оказывается функцией от его уверенности в себе, о чем не раз писали про­фессионалы в этой области. В воспоминаниях опытного синхрониста Эквал-ла великолепно обрисовывается психология устных переводчиков:

Успешный синхронный переводчик донжен сочетать в себе два противоре­чивых элемента. Он не может быть индифферентным, и в то же время ему должно быть сбсолютно чуждо состояние паники. Самый лучший синхрон­ный перевод... — результат подлинного вдохновения. А вдохновение появ­ляется, когда нервы натянуты до предела, и шок от неожиданных слов и вы­ражений заставляет ум и язык творить, переводить творчески'6.

А что делать, если страх совершить ошибку или даже паническое чувство вдруг приходит в разгар работы? Тут для переводчика самое главное — про­должать говорить ровным и спокойным голосом, чтобы не обратить на се­бя излишнего внимания аудитории.

... точно так, как балерина, танцуя с видимой легкостью, вызывает доверие как балерина, и переводчик, делающий свое дело с легкостью, т. е. четко и уверенно, вызывает доверие как переводчик17.

В отличие от других людей с сильным характером, у многих переводчи­ков, однако, есть в ментальности игровое, актерское начало, а вместе с тем и свои причуды и странности.

Ясно, почему раздраженные бюрократы и начальники называют нас «рг/гпа donna» — слишком вспыльчивые, чтобы эффективно работать. На самом де­ле мы артисты, работающие в условиях стресса. Вот этот стресс и то, что его порождает, в значительной мере обуславливает проблему синхронного перевода18.

Сколькими бы языками ни занимался переводчик и как бы он их ни знал, он должен быть не только лингвистом, или, выражаясь метафорически, сло­весным акробатом, но и ходячим энциклопедическим справочником. По хо­ду работы синхронисту приходится иметь дело с терминологией политиче­ских переговоров, географией, литературой, мировой историей, не говоря уже о правилах и процедурах ведения заседаний. Сюда же примыкают пра­вильно и неправильно приводимые цитаты из Библии, Данте, Сервантеса, Шекспира, Толстого и других авторов, на которых чаще всего ссылаются ора­торы. В другом необъятном разделе того же справочника — сведения из раз­ных областей естествознания и техники, которые обсуждаются на научных конференциях. Ибо здесь участники дискуссий решают проблемы геологии, медицины, программирования и т. п., и переводчику приходится иметь дело со столь разными темами, как рак крови и природный газ. «Жизнь синхрон­ного переводчика — это вечный брифинг», — писал один переводчик'⁹. А порой представители той же профессии добавляли, что «участники всех кон­ференций, будь то производители пластмассовых контейнеров, ядерные фи­зики или эксперты по африканским диалектам, считают что именно их об­ласть — самая важная в мире, и поэтому требует особенной точности»²⁰.

Принято считать, что настоящим переводчиком является тот, кто «знает язык» и следовательно может справиться с материалом на любую тему. Это, конечно, глубокое заблуждение²¹. Тот, кто не понимает, что он переводит, по­хож на человека, впервые увидевшего сафари на снимке, сделанном фото­графом, побывавшим в Африке. Несмотря на всю экзотику дикой природы, запечатленной на фотографии, — растения, животные и т. п., в сознании рас­сматривающего снимок не возникают те же ассоциации и те же эмоции, что испытывает в этот момент непосредственный участник событий²². Так же и переводчик, говорящий о неизведанном и непрочувствованном: если он ос­тается холодным, безучастным к своему предмету, то рано или поздно «осту­пается» перед аудиторией.

Работа устного переводчика осложняется и целым рядом объективных, конкретно говоря, физиологических факторов, первым из которых, и, пожа­луй, самым неприятным, является темп речи ораторов, многие из которых, не привыкшие к устному переводу, порой не могут или не хотят затормозить свои «пулеметные очереди». Не меньше трудностей создается для синхрони­стов и тогда, когда оратор говорит слишком медленно, особенно на русском языке, синтаксис которого сильно отличается от английского. Очень часто это вынуждает переводчика с русского на английский молчать до того мо­мента, пока он не услышит в предложении подлежащее или дополнение. Не говоря уже о впечатлении слушателей от самого оратора, говорящего чере­пашьим темпом, перевод его речи порождает, как правило, множество слов-сорняков.

При очень медленном темпе речи оратора некоторые переводчики заполня­ют длительные паузы в своей речи, используя «пустые» фразы и выражения, развивая и уточняя идеи оратора и дополнительно эксплуатируя логические связи между высказываниями и их частями.

Другая крайность — пропуск переводчиком нужных слов. Это влечет за собой разрушение ясности и цельности речи, вместе с тем переводчик ли­шается возможности закончить каждое свое предложение. В результате теря­ется связь между фразами, которые оказываются такими же разорванными и бессмысленными, как и при слишком длинных паузах медлительного орато­ра. В обоих случаях переводчик оказывается перед угрозой утратить доверие слушателей. Хотя некоторым синхронистам даже при быстром темпе речи удается говорить спокойно и размеренно, но большинство, боясь отстать от оратора, переходит на «галоп» с первого его же предложения.

Какая скорость речи является оптимальной для синхронистов и при ка­кой их работа становится практически невозможной? Этот вопрос исследо­вался Бариком, Черновым и Ширяевым, которые в ходе целого ряда экспе­риментов получили много интересных данных²⁴. Известно, например, что когда оратор выговаривает больше 250 слогов в минуту, синхронисты уже не могут его догнать и практически выбывают из игры²'. В среднем они дают говорящему фору в 2-3 секунды, а отставание более чем на 9 секунд созда­ет риск «потерять» оратора, и тогда перевод становится несинхронным²⁶.

Тот, кто «не отпускает» от себя оратора ни на секунду, рискует серьезно ошибиться. Синхронист, который, услышав первые два-три слова речи, сра­зу бросается в бой, вынужден тут же, на ходу, строить фразы с неуклюжим синтаксисом или неправильными грамматическими конструкциями. Подо­жди он несколько секунд — такая перспектива ему бы не угрожала. Чем боль­ше времени для окончания фразы оставляет себе синхронист, тем выше ве­роятность, что у него получится точный и красивый результат и ему не при­дется поправлять себя. Спешка на старте — признак неискушенного или нервного переводчика. Опытный профессионал пользуется первыми секун­дами речи, для того чтобы запомнить словесную информацию, расшифро­вать ее и мысленно сформулировать свою первую фразу до того, как ее про­изнести.

Прием, который часто используется синхронистами, чтобы предвосхитить то или иное высказывание оратора до его завершения, называется «вероят­ностным прогнозированием»^⁷. Суть его состоит в том, что переводчик на основе уже услышанного в предложении или в целом сегменте текста дела­ет вывод об их дальнейшем развитии и соответственно выстраивает свои фразы²⁸. Это прием, который по своим теоретическим корням близок к иде­ям выдающегося американского лингвиста Н. Хомского о так называемой ге­неративной грамматике, т. е. о создании фраз по лингвистическим законам, интуитивно понимаемых говорящим. Вероятностное прогнозирование пред­ставляется здесь на трех уровнях:

Иерархическая система трех уровней — уровня лингвистической вероятно­сти сочетания двух слов как наименьшей смысловой единицы..., уровня ве­роятности смысловых связей внутри предложения и уровня вероятности пре­дикативных отношений во всем сообщении. Каждый верхний уровень про­гнозирования увеличивает надежность вероятностного прогнозирования на более низкий уровень29.

Проще говоря, по семантике и структуре фразы синхронист может пред­сказать ее дальнейшее развитие и концовку и одновременно скомпоновать свою версию перевода на ПЯ. Принято считать, что такое явление имеет ме­сто при переводе со всех языков. Но эффективность вероятностного прогно­зирования особенно высока в тех из них, как, например, в русском и немец­ком, где глаголы строго управляют набором падежей, предлоги диктуют ог­раниченный ряд падежных окончаний и где есть относительно предсказуе­мый синтаксис. Некоторые русские синхронисты, и в частности Г. Чернов, да­же считают, что любой плавный перевод куска или сегмента речи зависит главным образом от использования вероятностного прогнозирования³⁰.

Другие концептуалисты синхронного перевода преувеличивают роль ве­роятностного прогнозирования, доводя ее подчас до абсурда. По существу дела, их точка зрения держится на предположении о том, что разумные суж­дения о структуре предложения и возможных вариантах перевода могут быть отодвинуты на второй план или вообще заменены интуитивным ощущени­ем вероятности развития высказываний оратора³¹. Ибо, говорят они, то, что

представляется интуицией, на самом деле зачастую оказыва

⇐ Предыдущая234567891011Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: