 |
{271} Режиссерские работы
|
|
|
|
II
Премьера спектакля «Шестое июля» состоялась 30 апреля 1965 года и вызвала значительный интерес у зрителей. О спектакле много писали, устраивались диспуты, и зал всегда был переполнен. А когда в 1970 году Художественный театр получил приглашение на гастроли в Лондон, было решено включить в репертуар гастролей пьесу Шатрова, тем более что этот год был отмечен во всем мире как год столетия со дня рождения В. И. Ленина. В английской газете «Стар» от 13 апреля 1970 года журналистка Нина Хиббин писала:
«Лондонская публика с большим нетерпением ждет второй шатровский спектакль “Шестое июля” (в одном из лондонских театров с успехом шла пьеса М. Шатрова “Большевики”. — Л. В. ), который будет представлен прославленной труппой МХАТ на Всемирном театральном фестивале.
Кинематографическая версия этой пьесы уже с успехом идет на лондонских экранах».
За несколько месяцев до начала гастролей мне было предложено отредактировать спектакль, который к этому времени прошел много раз, успев отпраздновать свое пятилетие.
Ничего экстраординарного в таком поручении не было, если бы не два существенных обстоятельства.
Сцена театра Олд Вик в Лондоне оказалась значительно меньше по размеру (представьте себе попытку перевести балет «Лебединое озеро» со сцены Большого театра на сцену театра «Современник»), без необходимого для мхатовского спектакля вертящегося круга, без панорамного устройства, без подъемных площадок и системы софитов.
Вместо 150 участников московского спектакля в Лондоне количество исполнителей не должно было превышать 40 человек.
На первых порах я растерялся, не понимая, как можно с честью выйти из создавшегося положения. Принять предложение сократить масштабы мхатовского спектакля чуть ли не в четыре раза и отказаться от всех сложных постановочных приемов, сыгравших немалую роль в успехе пьесы, я не считал возможным. Не показывать же за рубежом ухудшенный выездной вариант! Играть в Англии на фестивале спектакль о Ленине надо было, улучшая его качество. После долгих и трудных размышлений мне стало ясно, что единственный путь — это сочинить новую режиссерскую композицию и поставить новый спектакль. Задача, конечно, не из легких, но тем не менее я взялся за ее решение. Прежде всего, учтя реальные условия сцены и состав труппы в 40 человек, я отказался от всех композиционных и постановочных приемов московского спектакля. Долой сферическую карту на горизонте, часы и синхронное движение круга, долой сам круг и подъемные механизмы, долой одновременность действия на нескольких планах!
|
|
|
Для того чтобы до конца преодолеть влияние прежней постановки, надо было искать нового художника и нового композитора. Словом, вместо художника В. Ворошилова я привлек Д. Боровского, а вместо музыки Н. Сидельникова воспользовался симфоническими произведениями Д. Шостаковича. Начались поиски новых возможностей для сценического воплощения документальной драмы. Это было как бы режиссерским упражнением на противоположные решения одной и той же задачи. Для данного случая исходным положением было желание {265} создать большой спектакль по масштабам звучания и в то же время камерный по средствам выражения.
Хоть и очень трудно расставаться с привычным, особенно после успеха, но шаг за шагом в воображении начал складываться совершенно иной спектакль, постепенно оттеснивший старый и становившийся все более и более убедительным.
Вместе с художником Боровским нами был разработан новый постановочный принцип. На небольшой сцене театра Олд Вик с портальным зеркалом шириной 9 метров и с просцениумом, выдвинутым во всю ширину сцены на 3 метра вперед, вплотную друг к другу были подвешены щиты на высоте 2 метров от пола сцены. Они висели по бокам сцены и сзади, образуя в плане как бы контур буквы П. Боковые крылья имели по 5, 5 метра в глубину, а задняя стенка — 8, 5 метра в ширину. Высота всей этой конструкции была 3, 5 метра. Но, принимая во внимание, что она была подвешена на высоте 2 метров от пола, общая высота конструкции достигала 5, 5 метра. На щитах были сплошь наклеены одинаковые по размеру фотопортреты. Это были лица, смотрящие прямо перед собой, чуть больше натурального размера. Всего 1425 фотографий, то есть ровно столько, сколько было делегатов на V Всероссийском съезде Советов. Немало труда стоило нам достать в музее революции фотографии участников заседания в Большом театре 5 июля и именно ими заполнить с трех сторон пространство сцены. Надо сказать, что эти фотографии 1918 года, лица людей, смотрящие со сцены, производили большое, совсем особое впечатление. На них лежала печать событий, печать эпохи.
|
|
|
За фототриптихом с боков и сзади стояли расставленные в шахматном порядке заспинники — небольшие ширмочки, сделанные из черного бархата, совершенно сливавшиеся с бархатной одеждой сцены и дававшие возможность актеру мгновенно появляться в любой части сцены, сделав для этого буквально один шаг вбок. Ширмочки эти, поставленные несколько глубже фототриптиха, были совершенно незаметны.
Планшет сцены и просцениума мы покрыли единым мягким половиком серого цвета.
Над сценой, в самом ее центре, была подвешена черная металлическая рама в форме параллелепипеда, сплошь оснащенная различно направленной световой аппаратурой, имеющей самостоятельное включение для каждого фонаря. Сложность световой партитуры нового варианта потребовала изготовления специальной клавиатуры, на которой ведущий осветитель мог выполнять все переключения, как бы играя по нотам.
Слева на просцениуме был установлен на весь спектакль небольшой стол, на нем настоящий телеграфный аппарат системы Юза (нам удалось его достать в Музее связи) и телефонные аппараты того же времени.
В центре сцены стояли в беспорядке двадцать один венский стул и четыре небольших одинаковых стола квадратной формы на четырех тонких ножках; один стул был поставлен у стола с телеграфным аппаратом.
|
|
|
Вот и все, что было приготовлено для представления многоэпизодной пьесы. Зрители, собравшиеся к началу спектакля, увидели бы в полумраке сцены эту несложную монтировку и с трудом могли бы предугадать дальнейшее течение действия.
Медленно гасился свет, и по звуку гонга (всем известный удар часов Спасской башни) освещались ровным холодным светом все портреты делегатов V съезда, участников развернувшихся событий. Вступала музыка. Это {266} была медленная часть из второго фортепьянного концерта Шостаковича, с ее удивительной, льющейся, широкой и прозрачной темой. На музыку накладывался голос диктора, который по-английски начинал спектакль. Он говорил:
«Леди и джентльмены! Вглядитесь в эти лица…
(Узкий, но очень яркий луч света медленно двигался по фотографиям участников съезда. )
Перед вами участники и очевидцы событий, — продолжал диктор, — которые в действительности произошли в Москве в 1918 году. В эти дни в Большом театре собрался Пятый Всероссийский съезд Советов — высший орган власти — парламент молодой Советской республики. Со всех концов страны в Москву съехались представители народа. Вглядитесь в эти лица… Многих из этих людей, почти всех, уже нет в живых, но остались молчаливые свидетели — стенограммы, письма, показания, записки, телеграммы, воспоминания и другие документы. С их помощью мы попытаемся воспроизвести ход событий тех далеких и вместе с тем таких близких лет».
Во время чтения текста луч, скользивший по всем лицам, на мгновение задерживался на особо важных участниках событий, разыгравшихся в дни съезда.
Медленную широкую тему концерта Шостаковича резко сменял громкий и быстрый стук маятника часов. Одновременно звучало Presto из Восьмой симфонии и со всех сторон выходили на сцену двадцать семь участников спектакля, брали по стулу или столу и, сразу же поставив их на заранее намеченное место, быстро исчезали. На сцене оставались только два артиста, начинавшие спектакль, — Ленин и работник связи. Они занимали свои исходные места — Ленин, облокотившись на край стола, записывал в блокнот тезисы своего выступления, а связист начинал работать на аппарате Юза, который был нами с большим трудом отремонтирован и работал по-настоящему.
|
|
|
В результате перестановки к сцене «Президиум Большого театра» планировка выглядела так, как показано на схеме (см. вкладку). Четыре стола, составленные в ряд и расположенные параллельно рампе, убедительно представляли стол президиума. Единственный, за столом стул для председателя и колокольчик были теми необходимыми атрибутами, без которых не могли развернуться дебаты. Два ряда стульев, расставленные в шахматном порядке на последнем плане сцены, должны были, когда на них сядут участники заседания, создать впечатление президиума и в то же время не претендовать на натуралистическую достоверность. Стулья, стоящие в глубине сцены, это одновременно и президиум, и места для участников событий. На призыв Свердлова продолжать заседание стулья заполнялись действующими лицами картины и все 1425 фотографий делегатов съезда ярко освещались.
После того как начиналось действие, стук маятника смягчался, темп становился нормальным, музыка заканчивалась и голос диктора объявлял: «Пятое июля 1918 года, 12 часов 20 минут. В работе съезда объявлен пятнадцатиминутный перерыв».
На сцену стремительно входил Бонч-Бруевич, подходил к Ленину и взволнованно сообщал ему о столкновениях эсеров с большевиками в фойе театра. Ленин отправлял его к Спиридоновой — пусть сама успокоит своих товарищей. Как только Ленин называл фамилию Спиридоновой, сразу же ярко освещался ее фотопортрет. Этот прием проходил последовательно через весь спектакль. Упоминание или появление на сцене исторически известного {267} персонажа каждый раз сопровождалось демонстрацией его фотографии (фракция левых эсеров занимала левую часть стендов, большевиков — правую).
Как только уходил Бонч-Бруевич, с другой стороны к Ленину подходил матрос и передавал ему какую-то записку. Ленин прочитывал ее и уходил вместе с матросом. Одновременно Горбунов направлялся к телеграфисту и начинал диктовать материалы о съезде для газетной информации. Телеграфисты тут же передавали их по Юзу. И хотя на сцене было мало действующих лиц, быстрая смена коротких эпизодов, накладываемых один на другой, и стремительный темп создавали ощущение напряженности обстановки.
Неоднократное введение телеграфных информации давало не только монтажные куски, способствовавшие ритмическому нагнетанию действия, но и вводило в курс событий, придавая им документальную достоверность. Так, например, в первом монтажном переходе Горбунов диктовал:
|
|
|
«Редакциям всех газет. Партийный состав съезда: большевиков — 868 делегатов, левых эсеров — 470, прочие партии — 87. Всего 1425 делегатов. Возрастной состав: от 20 до 30 лет — 868 делегатов, от 31 до 40 лет — 481, от 41 до 50 лет — 62, от 51 до 60 лет — 14 делегатов. Всего 1425 делегатов».
Во втором монтажном переходе Горбунов продолжал:
«Профессиональный состав: рабочие — 511 делегатов, интеллигентного труда — 510 делегатов, земледельцы — 345 человек, военные — 16, прочих 43 человека. По образованию: низшее — 1116 делегатов, среднее — 245 делегатов, высшее — 64. Всего 1425 человек».
Эти весьма емкие и интересные статистические данные говорили о многом и выслушивались на всех репетициях с большим вниманием. Из них было ясно, что большевистское влияние преобладало, что второй значительной политической силой была партия левых эсеров, что состав съезда преимущественно молодой — до 30 лет, что почти все военные на фронтах, что к власти пришли рабочие и крестьяне и что делегатов с высшим образованием было всего 64 человека!
Все изменения мест действия достигались простейшей, но очень четкой переменой в расстановке одних и тех же столов и стульев. В отличие от первого-варианта спектакля места действия нами были сокращены до пяти: сцена Большого театра, кабинет Ленина, зал заседаний в Кремле, приемная в германском посольстве и штаб левых эсеров. Привожу пять схем расстановки мебели: (см. вкладку).
В картинах «Большой театр», которые я уже описал выше, конфигурация планировки, обращенной как бы в зрительный зал театра, была разрешена как в первом варианте спектакля.
В картинах «Кабинет Ленина» из четырех столов составлялась фигура буквы Т, соответствующая по конфигурации столу, за которым работал Ленин. Также в соответствии с фотодокументами были расставлены стулья.
В картинах «Зал заседаний в Кремле» четыре стола были поставлены в один ряд в центре сцены перпендикулярно линии рампы. В глубине стола стоял стул для председательствующего, по бокам — стулья для участников заседания.
В картинах «Приемная в Германском посольстве» четыре стола составлялись в один большой квадратный стол в центре сцены. Во главе стола был стул для Мирбаха, а по бокам по стулу для посетителей. На столе стоял флажок. Все остальные стулья были выстроены в две линии по бокам сцены, создавая впечатление большой приемной. При вторичном проведении {268} сцены в посольстве мебель после взрыва была перевернута и раскидана по всей сцене.
В картине «Штаб левых эсеров» столы выстраивались в одну линию по диагонали сцены. Во главе стола стоял стул для Спиридоновой, по бокам стулья для членов ЦК партии левых эсеров. Линию стола подчеркивал ряд стульев, стоявших за столом по диагонали.
Скупые точные планировки служили для зрителей безошибочным ориентиром в определении места действия.
Все перестановки на сцене делались участниками спектакля; они сами готовили себе место для следующего эпизода. Так, например, после сцены заседания в Большом театре на конец речи Ленина накладывались музыка и шум аплодисментов. Голос диктора объявлял: «Большинством голосов съезд принял резолюцию фракции большевиков, одобрившую деятельность правительства — Совета Народных Комиссаров во главе с Лениным». Одновременно с этим сообщением освещались фотографии членов большевистской фракции съезда. За это короткое время успевали сделать перестановку на сцену заседания штаба левых эсеров и все участники занимали свои места. Усиливался стук маятника, и диктор продолжал: «Шестое июля, двенадцать часов двадцать минут». Фактор времени — дни, часы и даже минуты, — имеющий в пьесе Шатрова столь важное значение, положенный нами в основу первого варианта спектакля, во второй редакции также учитывался, но отмечался лишь усилением стука маятника и объявлением времени во все поворотные моменты событий. При этом на каждое такое объявление все останавливалось на сцене. Эти своеобразные «стоп-кадры» необычайно акцентировали значение каждой минуты.
«Центральный комитет партии левых социалистов-революционеров, — продолжал диктор, — собрался на экстренное заседание. Присутствовали Спиридонова (давался свет на актрису, игравшую роль Спиридоновой, и одновременно на портрет Спиридоновой), Камков (два луча света), Карелин (два луча), Калегаев (два луча)» — и далее перечислялся весь состав присутствующих на заседании. Последние слова диктора подхватывал без всякой паузы Прошьян, который стоял у стола и читал проект решения. Действие спектакля развивалось без остановок. Ни на мгновение не прекращался поток зрительных и слуховых впечатлений.
Подобные переходы были сделаны по всему спектаклю, динамизируя его течение и повышая напряжение от сцены к сцене. Так, например, следующий переход из штаба в германское посольство строился по особому динамическому принципу: не актер переходил в новую декорацию, а новая декорация приходила к актеру. Вызванный на заседание эсеров Блюмкин останавливался на правой стороне авансцены вместе со своим помощником Андреевым прямо против Спиридоновой. В руках у Блюмкина был портфель с бомбой, предназначенной для убийства Мирбаха. Участники заседания повертывались к Блюмкину, а Спиридонова вставала и заканчивала сцену словами:
«Решение принято. Партия поручает это дело тебе».
Резкий стук маятника на фоне тревожного аккорда. Общая вырубка света, кроме узкого луча, на портфель Блюмкина.
За пять-шесть секунд сменялась обстановка и менялись люди. Теперь против Блюмкина и Андреева стоял по диагонали в противоположном углу сцены военный атташе посольства — Мюллер. Как только на него давался свет, он сразу же начинал:
Мюллер. Господа, к сожалению, посол Германии граф Мирбах не принимает.
{269} Блюмкин. Мы из Всероссийской Чрезвычайной Комиссии.
Мюллер. Повторяю, к сожалению, посол Германии граф Мирбах не принимает.
Этот диалог шел статично, сдержанно и напряженно.
Две планировки: штаб эсеров и германское посольство. Все меняется, кроме положения фигур Блюмкина и Андреева, как бы перешедших из одной картины в другую.
Взрыв бомбы, брошенной Блюмкиным в Мирбаха, совпадал с резкой вырубкой света. Сразу же освещался аппарат Юза (на левой стороне авансцены), дежурный передавал телеграмму, а Ленин, еще ничего не знавший об убийстве Мирбаха, диктовал:
«Петрозаводск. Чрезвоенкому Нацаренусу. Вашу телеграмму передаю, Компроду. С продовольствием теперь, совсем худо. Едва ли сможем помочь…»
Драматизм телеграммы усиливался тем, что зрители уже знали о совершившейся провокации, а Ленин, еще ничего не подозревая, занимался текущими делами. Не успевал Ленин поставить точку, как врывался Бонч-Бруевич и, подойдя к нему, тихо сообщал: «Владимир Ильич! Только что бомбой убит Мирбах! »
Монтаж кусков спектакля, стремительно наслаивавшихся друг на друга обострял чрезвычайные события.
Хочется рассказать еще об одном постановочном приеме, использованном нами в момент кульминации кризиса. Я имею в виду попытку эсеров {270} в ночь на 7 июля взять штурмом Кремль.
Ленин, узнав, что эсеры уже захватили телефонную станцию у Мясницких ворот, мобилизует весь партийный актив и отряды рабочих для разоружения эсеровских дружин. В ночной Москве начались уличные бои. Латышской дивизии еще нет в городе, Ленин вызывает Горбунова:
Ленин. Товарищ Горбунов, Николай Петрович, подготовьте все необходимое для перехода правительства в артиллерийские казармы на Ходынке. Вы меня поняли?
Горбунов (тихо). Хорошо, я подготовлю все необходимое для перехода правительства в артиллерийские казармы на Ходынке.
Горбунов уходит. Ленин достает из кармана браунинг, проверяет, заряжен ли, ставит на предохранитель, прячет в карман. Раздается ружейный выстрел.
Вместе с выстрелом гасился общий свет и одновременно освещался портрет большевика Абельмана. На фоне величественно-траурной музыки звучал голос диктора:
«Делегат V съезда Советов большевик Абельман. Убит левыми эсерами на улицах Москвы».
Вновь раздавался выстрел и освещался еще один портрет. Диктор продолжал:
«Гость V съезда Советов рабочий завода Михельсона большевик Кузнецов. Убит при атаке левых эсеров на Большой театр».
Раздавался еще один выстрел, и снова освещался портрет, и снова звучал скорбный голос диктора:
«Рабочий железнодорожных мастерских большевик Туганов. Убит при атаке левых эсеров на Большой театр».
На сцене ничего не было видно, кроме трех портретов большевиков, убитых в ночь на седьмое.
Но вот резкое включение света, и на сцене уже не кабинет Ленина, а штаб левых эсеров. Музыка оборвалась. С шумом врывается группа людей, пришедших после неудавшейся попытки прорваться в Большой театр, и сообщает, что Спиридонова и вся фракция левых эсеров арестованы в театре.
До перелома событий последующие картины прослаивались отдельными винтовочными выстрелами, сообщениями о новых убитых и освещением каждый раз портрета убитого. Ритмическое однообразие этого приема создавало гнетущее впечатление, необходимое для подготовки сцены перелома.
Коллектив исполнителей репетировал новый вариант с огромным увлечением. Особенно большую талантливую работу проделал В. Н. Муравьев, заменивший в роли Ленина заболевшего Б. А. Смирнова. Артисты поверили, что в новом варианте, проигрывая в массовости, в масштабах пространства, в технике, можно выстроить спектакль не менее убедительно, применяя совершенно другие сценические средства.
1965 – 1972
{271} Режиссерские работы
|
|
|
