Наши деканы

 

Успешная деятельность факультета, создание работоспособного коллектива, моральный облик студентов и преподавателей во многом зависят от личности декана. Поэтому я попытаюсь охарактеризовать наших деканов.

В целом философскому факультету везло с деканами, которые были видными учеными, организаторами, воспитателями и педагогами. Тогда они не избирались, а назначались приказом министра высшего образования СССР и утверждались Центральным Комитетом партии. Правда, деканов тщательно подбирали, учитывая их деловые качества, необходимые для руководства философским факультетом.

В 1939—1941 гг. факультет возглавил видный ученый-философ и хороший лектор Федор Игнатьевич Хасхачих. Его работы (в том числе опубликованные посмертно) «Познаваемость мира и его закономерностей» (1940), «Об античном скептицизме» (1941), «О познаваемости мира» (1946), «Материя и сознание» (1951), «Вопросы теории познания диалектического материализма» (1967) заняли видное место в истории философии советского периода. Характерной чертой этих трудов является тесная связь с современными естественнонаучными достижениями. Ф. И. Хасхачих в свое время блестяще окончил философское отделение Московского университета, затем работал преподавателем философии в вузах Ростова-на-Дону. В 1934 г. окончил аспирантуру МГУ, защитил кандидатскую диссертацию на тему: «Познаваемость мира и его закономерностей».

В самом начале Великой Отечественной войны (1941—1945) Ф. И. Хасхачих создал отряд из преподавателей, аспирантов и студентов философского факультета и отправился на фронт. В составе 5-й, а затем 158-й стрелковой дивизии Хасхачих храбро сражался против фашистских захватчиков. В феврале 1942 г., когда 158-я дивизия перешла в наступление в районе Ржева, в тяжелых боях погибли командир и комиссар 875-го стрелкового полка, и декан заменил погибших, поднимал и вел в атаку бойцов. 5 ноября 1942 г. на боевом посту Хасхачих был убит вражеским снарядом.

 

Следующим деканом военных лет (1943—1944) был выдающийся ученый, крупный специалист по истории философии Борис Степанович Чернышев. Его жизнь была тоже тесно связана с университетом, который он блестяще закончил в 1920 г. Спустя 10 лет вышла его содержательная монография «Софисты», которая заняла видное место в историко-философской литературе. Б. С. Чернышев хорошо владел иностранными языками, он переводил философскую литературу с древнегреческого, латинского, немецкого языков. Он был блестящим знатоком философии. Его работы о диалектике и логике Гегеля не потеряли своего значения до нашего времени. В вышедшем в 40-х гг. трехтомнике «История философии» были опубликованы написанные им главы по античной и гегелевской философии. Как известно, третий том «Истории философии» был подвергнут резкой критике в ЦК ВКП(б), особенно главы о немецкой, в частности гегелевской, философии. Как рассказывала его супруга Анна Георгиевна, которая работала старшей лаборанткой на факультете, Борис Степанович очень остро переживал эту несправедливую критику. Он серьезно заболел и, вероятно, под влиянием этих нападок безвременно скончался в сентябре 1944 г.

После Чернышева деканом стал Дмитрий Алексеевич Кутасов. В 1927 г. он окончил педагогический факультет общественно-экономического отделения 2-го Московского государственного университета (2-й МГУ, теперь Московский государственный педагогический университет). Это был блестящий педагог и лектор. Его лекции, пересыпанные остротами, интересными сравнениями, неожиданными аргументами и выводами, зачаровывали слушателей. Аудитории, в которых читал лекции А. Д. Кутасов, всегда были переполнены студентами и аспирантами. Помимо природного дарования (он родился в семье сельского учителя), видимо, немалую роль сыграло и педагогическое образование. Почти 15 лет Д. А. Кутасов работал доцентом кафедры диалектического и исторического материализма философского факультета МИФЛИ. С 1943 по 1949 г. возглавлял философский факультет МГУ.

Будучи очень гуманным человеком, он практически никогда никому не отказывал в помощи, но имел странную особенность — как бы не замечал людей, которых хорошо знал и уважал, и не здоровался с ними. Это не было проявлением какого-то высокомерия или пренебрежения, это была просто своеобразная черта его поведения. Интересно, что почти никто не обижался на это своеобразное поведение декана. Правда, когда он принимал посетителей или беседовал со знакомыми и незнакомыми людьми, тогда раскрывались щедрость его души и большое человеческое обаяние.

Кутасова сменил в 1949 г. профессор В. Ф. Берестнев. Одновременно в Институте философии Академии наук СССР он работал первым заместителем директора. У него был большой круг обязанностей, и почти не оставалось времени для руководства философским факультетом. Хотя он был по своему характеру очень мягкий в общении человек, когда нужно, мог показать себя взыскательным и требовательным руководителем, сохраняя при этом большой такт, справедливость и честность. На факультете он бывал один-два раза в неделю. Этого, конечно, мало для руководства таким сложным факультетом, как философский, где развертывались бурные события, шла ожесточенная борьба между различными идейными направлениями и группами. Все это его угнетало, он заболел и вынужден был лечь в больницу. Наконец, сам подал заявление об уходе с поста декана. Однако сосредоточиться на работе в Институте философии ему не удалось. К этому времени в Институте философии Академии наук произошли кадровые изменения. На Старой площади (где находился ЦК КПСС) у него уже не было поддержки, и при очередном переизбрании по сектору эстетики он не прошел и вынужден был перейти на кафедру философии Московского государственного педагогического института им. В. И. Ленина. Он это очень болезненно переживал. Уход из Института философии, где он был, по существу, руководителем, вызвал у него сильную психологическую травму. Как специалист по эстетике, В. Ф. Берестнев увлекался живописью, был художественно одарен, хорошо рисовал. В его домашнем архиве и в Доме ученых (РАН в Москве) сохранились нарисованные им портреты современников, главным образом — ученых Академии наук.

Факультет временно остался без декана, но продолжал успешно работать. Правда, ходили самые разные версии о новом назначении. Различные группы профессоров и преподавателей стремились подыскать такого кандидата, который бы отвечал их интересам — научным и педагогическим. Но это были напрасные потуги, так как назначение декана от них не зависело. До самого последнего времени мы не знали, кто будет деканом факультета. И неожиданно постановлением ЦК ВКП(б) от 19 ноября 1949 г. им был назначен профессор А. П. Гагарин. Инициатором его выдвижения был министр высшего образования СССР С. В. Кафтанов, у которого в свое время в качестве первого заместителя председателя Государственного комитета по делам высшей школы работал А. П. Гагарин. В МГУ узнали о назначении нового декана в день его представления Министерством высшего образования ученому совету факультета.

Свою должность А. П. Гагарин воспринял с большим энтузиазмом. На том же заседании ученого совета обсуждался вопрос о подготовке и проведении зимней экзаменационной сессии 1949/50 учебного года. И А. П. Гагарин произнес хорошую речь о правильной организации экзаменационной сессии, как надо оценивать знания студентов, улучшить содержание программ, лекций и учебных пособий. Он словно помолодел: новое назначение как бы вернуло его в те годы, когда он в расцвете своих творческих сил (ему было тогда 40 лет) работал деканом философского факультета МИФЛИ (1935—1937).

На первой же партийной конференции коммунистов Московского университета А. П. Гагарин выступил с большой речью, в которой остановился на задачах философского образования и подверг резкой критике теоретические концепции заведующего кафедрой диалектического и исторического материализма профессора З. Я. Белецкого. Выступление Гагарина понравилось делегатам, часто прерывалось аплодисментами и А. П. Гагарин был избран членом парткома МГУ. Это был редкий случай. Нечасто деканы факультетов выбирались в состав парткома. Тем более что Гагарин только что пришел в университет и стал на партийный учет.

Как декан А. П. Гагарин трудился самозабвенно. Почти каждый день он приходил в деканат в 9 часов утра и находился на факультете до 18 часов вечера, а иногда, когда были студенческие собрания или другие общественные мероприятия, он задерживался до 10—11 часов ночи. В дни, когда бывало много посетителей, А. П. Гагарин в течение всего рабочего дня не выходил из кабинета и даже забывал про обед. К нему всегда шел непрерывный поток студентов, аспирантов, преподавателей. Кроме того, к нему приезжало много посетителей из провинции. Он часто говорил своим замам и помощникам: хватит сидеть в кабинетах, надо быть среди студентов и аспирантов, присутствовать на заседаниях кафедр, посещать лекции.

Студенты и аспиранты называли А. П. Гагарина «другом народа», имея в виду его доброту, гуманность, горячее желание помочь в учебных и бытовых делах. Он ни в чем не отказывал студентам. Каждый, кто к нему приходил, уходил удовлетворенным.

Будучи хорошим оратором, особенно на различного рода собраниях и дискуссиях, Алексей Петрович не всегда хорошо справлялся с лекциями. На студенческих собраниях нередко раздавались критические отзывы и замечания по этому поводу. Видимо, большая загруженность А. П. Гагарина административной работой и общественной деятельностью (которой он уделял большое внимание) не давала ему возможность сосредоточиться на научной работе и подготовке к лекциям. Но надо отметить, что А. П. Гагарин был разносторонним и эрудированным ученым. В свое время в религиозно-духовных учебных заведениях он изучал древнегреческий, латинский, немецкий и французский языки, которые он, правда, изрядно подзабыл. Довольно широк был круг его научных интересов от диалектики и материализма до философских воззрений Ньютона и Лобачевского. В 1932 г. А. П. Гагарин опубликовал интересное научное исследование «Социологические взгляды Лассаля», в 1937 г. вышли работы «Франц Меринг и его философские взгляды» и «Идейная борьба вокруг философского наследия Ф. Меринга».

Среди других трудов интересны его работы об утопическом социализме Ж. Мелье и Ш. Фурье, о философских взглядах французских материалистов, а также Л. Фейербахе и Ф. Дицгене. А. П. Гагарин изучал и историю русской философии. Его работы по этому вопросу: «Основные черты русского классического материализма» «Чернышевский и Лавров — опыт сравнительной характеристики их мировоззрения и метода». Философские взгляды Н. Г. Чернышевского А. П. Гагарин высоко ценил. Н. М. Чернышевская (внучка писателя и философа), работавшая в свое время директором Дома-музея Чернышевского в Саратове, была большим другом А. П. Гагарина и его семьи. После смерти А. П. Гагарина она писала его жене, Зинаиде Николаевне: «Алексей Петрович много труда положил на изучение Чернышевского. Мне даже странно, что не стало Алексея Петровича. Большой это был человек, великолепный организатор, с львиной головой и львиным сердцем»¹.

 

 

##¹ История философской мысли в Московском университете. М., 1982. С. 233.

 

А. П. Гагарин очень внимательно и заботливо относился к кадрам факультета, профессорам и преподавателям. Не давал в обиду честных и порядочных людей, если их незаслуженно обижали или чернили анонимками, которые тогда были в ходу. На факультете был такой случай. Однажды на имя А. П. Гагарина пришло письмо от В. Д. Бонч-Бруевича, который при жизни Ленина работал управляющим делами всего Совнаркома¹. Бонч-Бруевич писал, что работающий на философском факультете МГУ доцент Е. Ф. Муравьев боролся против Советской власти, вел антисоветскую и контрреволюционную деятельность. К письму он приложил записку В. И. Ленина о Муравьеве, где было сказано, что левый эсер Е. Ф. Муравьев совместно с другими левыми эсерами, будучи членом Военно-революционного комитета Рязанской губернии, проявлял диктаторские замашки, не подчинялся Рязанскому совдепу [Совету рабочих, крестьянских, солдатских депутатов]. «За что военно-революционный комитет был разогнан Рязанским Губсовдепом 22. IV. 1918 г. ». Эти люди «перебрались в Воронеж, Муравьев стал народным комиссаром земледелия». Теперь «они мстят, не исполняя умышленно нарядов (распоряжений) для Рязанской губернии» (подчеркнуто В. И. Лениным).

 

 

##¹ Совет Народных Комиссаров — Советское правительство, первым председателем которого и был В. И. Ленин.

 

Мы проверили эти факты. И действительно, В. И. Ленин такой документ писал. Он опубликован в «Ленинском сборнике» (Т. XVIII. М.: Соцэкгиз, 1931. С. 232).

— Ну, что будем делать? — спросил меня Гагарин.

— Молчать, Алексей Петрович. Молчать!

— Да, но нам за это молчание могут дать по шапке!

— Не только по шапке, — ответил я.

— На, храни это письмо, — заключил декан.

Хотя у него был свой сейф для хранения этого документа, он знал, что сейфы вскрываются и просматриваются. Так что это было ненадежное укрытие. Я этот документ носил в своем портфеле.

О письме Бонч-Бруевича не знали даже представители КГБ на факультете. Ведь рассмотрение этого письма вызвало бы на факультете настоящее потрясение. И так на факультете не было устойчивости и стабильности. Началось бы расследование, как Муравьев попал в МГУ. Кто его пригласил. Посыпались бы взыскания и увольнения, но больше всего досталось бы декану Гагарину, он был другом Муравьева и зачислил его на полную доцентскую ставку. Поэтому Гагарин принял правильное решение: письмо не оглашать и не делать его предметом специального рассмотрения. Он позвонил В. Д. Бонч-Бруевичу, с которым был лично знаком, и сообщил, что меры по его письму принимаются.

Я сказал Алексею Петровичу, что то, о чем пишет В. Д. Бонч-Бруевич, было очень давно, в настоящее время Муравьев работает хорошо, добровольно вступил в народное ополчение и с оружием в руках защищал Москву от фашистских варваров, имеет правительственные награды. «Ленинские сборники» сейчас читает сравнительно узкий круг специалистов. Так что вряд ли кто-нибудь узнает о факте, который сообщил Бонч-Бруевич.

Е. Ф. Муравьев был спасен. Но дальнейшая его судьба и жизнь были трагичны. Новый заведующий кафедрой истории религии и атеизма проф. И. Д. Панцхава не провел его при очередном переизбрании. Муравьев был отчислен с факультета. Деканат, как мог, ему помогал. Временно зачисляли его на свободные ставки, за что нас подвергали критике последователи Панцхавы. Вскоре тяжело заболела его жена — у нее произошел инсульт, она лишилась речи и способности двигаться. Она постоянно лежала в постели. У Муравьева не было близких и даже дальних родственников в Москве. Ему, уже довольно старому человеку, пришлось вести домашнее хозяйство, ухаживать за своей больной женой. И никакой помощи со стороны.

Наконец, по чьей-то рекомендации, он решил недавно полученную им однокомнатную квартиру заменить на дом престарелых, где ему обещали выделить вместе с больной женой отдельную комнату. Квартиру он сдал и поехал вместе с едва начавшей выздоравливать женой устраиваться на новом месте. Но, чтобы попасть в дом престарелых, надо предварительно пройти карантин, различные виды контроля (в том числе медицинский). И это продолжалось несколько дней. Их поместили в разные комнаты, в которых жили несколько человек. Он возмутился и начал протестовать.

Его просьбы ускорить устройство в дом престарелых не были услышаны. Он заболел, сердце его не выдержало, и через три дня пребывания в «изоляторе» он умер. В распредприемнике дома престарелых осталась его больная жена. Е. Ф. Муравьева университет похоронил с почестями, а за его вдовой приехала ее родная сестра и увезла с собой на далекий Алтай, где она вскоре и скончалась. Так Е. Ф. Муравьев и его жена потеряли хорошую квартиру и не получили обещанной комнаты в доме престарелых. А они еще могли жить и работать! Такова печальная проза жизни.

В некоторые, особенно погожие солнечные дни А. П. Гагарин после обеда приглашал прогуляться по улице Герцена (теперь Воздвиженка) и рассказывал интересные истории из своей жизни, как он учился в религиозно-духовных учебных заведениях, какие писал работы по истории религии. Недалеко от университета в глубине двора по улице Герцена находилась старая действующая церковь. А. П. Гагарин приглашал зайти туда. Меня просил вести себя там серьезно и не смеяться. Когда он входил в церковь, такой импозантный, высокий, представительный, весь клир и присутствующие богомольцы обращали на него внимание. Он стоял спокойный, уверенный в себе и о чем-то думал. Мне было тогда непонятно, что тянуло его в церковь. Ведь он считался неверующим. Вероятно, он вспоминал свои молодые годы, когда он учился в религиозно-духовных учебных заведениях.

А. П. Гагарин был пламенным патриотом своей Родины. В период Великой Отечественной войны он собрал огромный фактический материал, составивший большой том под названием «Страницы из жизни отцов и детей эпохи Великой Отечественной войны». Это была летопись боевых и трудовых подвигов всех поколений нашей страны в тяжелые военные годы. А. П. Гагарину были близки и понятны чувства и мысли юношей и девушек, их отцов и матерей, спасших нашу Родину от фашистского порабощения, так как единственный сын Алексея Петровича пал смертью храбрых на фронте Отечественной войны. Видный поэт и общественный деятель того времени Николай Тихонов, ознакомившись с этой летописью, признался: «Для писателя-психолога это собрание будет ценным материалом для создания произведений, посвященных Великой Отечественной войне». Видная общественная деятельница Испании и руководитель Испанской компартии Долорес Ибаррури, жившая тогда в СССР (ее сын также геройски погиб в Отечественной войне), писала А. П. Гагарину: «Вы оплакиваете сына-героя, я страдаю о сыне, который был моей гордостью и надеждой. Таких отцов, матерей и семей, как мы, — миллионы. Великое дело требует от всех жертв»¹.

 

 

##¹ Письмо хранится в семейном архиве А. П. Гагарина.

 

В начале 40-х гг. А. П. Гагарин, как первый заместитель председателя Всесоюзного комитета по делам высшей школы, был командирован во Львов — крупный научный центр Западной Украины, где было много высших учебных заведений, — для изучения обстановки и встреч с профессорско-преподавательским составом. И там с ним произошло несчастье или, как затем говорили, «прокол». Его пригласили участвовать в религиозном диспуте с видными львовскими теологами. Аудитория подобралась большая, в основном — из хороших знатоков религии и соответствующей литературы. Развернулась оживленная полемика, в которой А. П. Гагарин потерпел поражение. Он надеялся на свои прежние религиоведческие знания, которые он, как оказалось, основательно подзабыл, а также не учел состав участников и слушателей дискуссии. А. П. Гагарин был прав, когда говорил мне, что дискуссия была подстроена, чтобы нанести удар по престижу Советского Союза, в состав которого вошла Западная Украина. Я спросил его: а зачем тогда ему нужно было вступать в эту дискуссию? Ученый ответил: «Я хотел поддержать прогрессивные силы в Западной Украине, помочь профессорско-преподавательскому составу львовских вузов». Доброта — отличительная черта А. П. Гагарина — здесь не сработала, а подвела.

За этот просчет А. П. Гагарин был освобожден от обязанностей первого заместителя председателя комитета по делам высшей школы и направлен на работу заведующим кафедрой философии Московского городского педагогического института, где он проработал около восьми лет.

Да, много ударов получал А. П. Гагарин на своем тернистом жизненном пути, часто незаслуженных и несправедливых. И получал, как правило, по своей простоте, доверчивости и доброте. Сколько он сделал людям хорошего, скольким дал путевку в жизнь, помог стать кандидатами, докторами и профессорами. И нередко эти люди наносили ему удары в тяжелые, критические минуты. Как тут не вспомнить русскую поговорку: «Сколько свинью не мой, она все равно лезет в грязь». От себя я бы добавил: «там ей приятней».

Последний удар настиг Алексея Петровича в 1952 г. Он любил выступать с лекциями перед широкой аудиторией. Однажды в лектории общества «Знание» в Политехническом музее после лекции ему задали провокационный вопрос: «Могли ли ошибаться Ленин и Сталин в теории и на практике? » А. П. Гагарин по своей простоте и даже, я бы сказал, наивности, ответил: «Конечно, могли, как и все люди, они не святые и потому могут ошибаться». Одного этого было достаточно, чтобы карьера Алексея Петровича закончилась. На второй день после лекции в ЦК КПСС и Министерство высшего образования СССР посыпались заявления о случившемся криминале. Началось разбирательство. Гагарина вызвали в ЦК и просили добровольно уйти в отставку. И буквально через несколько дней появился приказ по Министерству высшего образования об освобождении Гагарина от обязанностей декана философского факультета МГУ «согласно личному заявлению». Всей этой операцией руководили заведующий отделом ЦК КПСС Д. И. Чесноков и заместитель министра высшего образования М. А. Прокофьев.

До последних дней своей жизни ученый оставался страстным пропагандистом научных знаний, готовил новые интересные работы. Уже будучи тяжело больным, находясь в больнице, А. П. Гагарин работал над монографиями «О философии прагматизма», «О свободе совести», «О христианской религии и нравственности». В сентябре 1960 г. последняя работа была уже закончена и подготовлена для сдачи в издательство, а через пять дней, 6 сентября 1960 г., А. П. Гагарина не стало. Похоронен он на Новодевичьем кладбище. Рядом — могила Г. Ф. Александрова, который, занимая высокую должность, несправедливо обидел А. П. Гагарина. С тех пор они стали личными противниками, противниками непримиримыми. Но теперь они лежат рядом. Смерть всех смиряет.

После ухода Алексея Петровича Гагарина на философском факультете долгое время не было декана. Долго подбирались кандидатуры, сталкивались научные разногласия и личные эмоции… Наконец, в начале ноября 1952 г. по решению ЦК КПСС им стал Василий Сергеевич Молодцов. До этого он работал в Высшей партийной школе при ЦК КПСС заместителем заведующего кафедрой диалектического и исторического материализма. Его непосредственным начальником был академик М. Б. Митин, загруженный другими ответственными должностями и редко появлявшийся на кафедре. Фактически ее руководителем был В. С. Молодцов.

Но последний не хотел уходить из Высшей партийной школы. Исполнение обязанностей декана было возложено на меня. В течение примерно месяца после назначения Молодцов не появлялся на факультете. Я позвонил в ЦК КПСС и сообщил об этом. Там очень удивились. Молодцова вызвали на Старую площадь, показали ему решение ЦК и сказали, что возврата в Высшую партшколу нет и не будет, а надо принимать философский факультет. Как ни упирался Молодцов, волей-неволей пришлось ему перебираться в МГУ. Я его познакомил с факультетом, затем он был представлен ученому совету.

На долю В. С. Молодцова выпал один из самых сложных периодов в жизни страны и высшей школы. Смерть Сталина, так называемая «оттепель», бурные процессы в студенческой среде, известное изменение идеологической ситуации, нестабильная обстановка на факультете. И на этом вулкане Молодцов руководил факультетом почти 17 лет! Он придал ему определенную стабильность, сумел сохранить факультет, который собирались прикрыть. Но об этом будет сказано позднее.

Молодцов провел ряд теоретических конференций, одна из которых — по логике — длилась больше месяца, в ней участвовали специалисты не только из Москвы, но и практически из всех союзных республик, а также из крупных научных и вузовских центров Российской Федерации. По сути, получилась Всесоюзная научная конференция по проблемам логики. Особенно интересными были выступления профессоров К. С. Бокрадзе (Грузия) и В. Ф. Асмуса (Московский университет).

Новому декану пришлось решать вопрос с группой З. Я. Белецкого. Дело в том, что на факультете не было единства, шла упорная и острая борьба основной массы профессоров и преподавателей с группой Белецкого и его идеями. В. С. Молодцов долгое время не давал ей никакой оценки, как бы соблюдал нейтралитет. Многие профессора и заведующие кафедрами были в недоумении. Но в действительности он изучал концепции Белецкого, присматривался к расстановке идеологических сил на факультете, оценивал каждого работника.

Как руководитель факультета, Молодцов в решении и больших, и малых вопросов проявлял твердость, решительность наряду с уважением и принципиальностью к оппонентам. Если он принял решение, то сбить его или направить в сторону было уже невозможно.

Однажды с деканом произошел трагикомический случай. Когда он уходил в очередной отпуск или отлучался с факультета на длительный срок по делам Минвуза СССР или ректората МГУ, то оставлял вместо себя как и. о. декана профессора И. Д. Панцхаву, который появился у нас в конце 1950-х гг. На факультете была создана кафедра истории и теории религии и атеизма. Заведующего искали долго. Казалось, им будем бывший декан А. П. Гагарин. Но он решительно отказался и предложил кандидатуру доцента Е. Ф. Муравьева. Но тот по возрасту не совсем подходил. Тогда декан Молодцов пригласил на этот пост И. Д. Панцхаву, ранее возглавлявшего кафедру философии Московского областного пединститута. Вскоре они подружились. Молодцов часто бывал у него на даче, которую посещали ответственные работники отдела науки и вузов ЦК КПСС, Министерства высшего образования СССР. Любопытный был этот человек, И. Д. Панцхава. Он имел большие связи с нужными ему людьми, приглашал их на свою роскошную дачу, где угощал по всем правилам грузинской кухни. Рекой лились армянские и грузинские коньяки. И это помогало решать ему самые сложные проблемы.

В один из своих очередных отпусков В. С. Молодцов, как обычно, оставил своего нового друга временным и. о. декана факультета. И. Д. Панцхава не растерялся и решил стать постоянным. Вместе с первым заместителем министра высшего образования РСФСР С. И. Никишовым они подготовили приказ об освобождении В. С. Молодцова от должности декана философского факультета и назначении на этот пост профессора И. Д. Панцхаву. Решающую роль в этой операции сыграл заместитель министра высшего образования РСФСР С. И. Никишов, который был прикреплен к кафедре Панцхавы для подготовки докторской диссертации. И все это делалось за спиной реального декана! Он не мог и подозревать, что за его спиной верный друг и приятель подложит ему такую свинью. Но подготовленный проект приказа надо было согласовать с отделом науки и вузов ЦК КПСС. С решением Минвуза РСФСР не согласились. После своего возвращения из отпуска профессор Молодцов узнал об этой неприглядной истории. И это положило конец дружбе Молодцова и Панцхавы. Но декан не стал «преследовать» провинившегося, хотя имел мощные рычаги воздействия. Тем более заведующий кафедрой со своей работой справлялся. Молодцов стоял выше личных обид. Любопытно, что при встрече с ним лицо Панцхавы сильно краснело. Переживал, значит, человек.

После 1956 г., когда началась так называемая хрущевская «оттепель», деканы стали не назначаться, а избираться общим собранием профессоров и преподавателей факультетов. Однако первые выборы носили еще формальный характер: кандидатов, выдвинутых для избрания на пост декана, надо было согласовывать с Министерством высшего образования, горкомом партии и отделом науки и вузов ЦК КПСС. Только после одобрения эти кандидатуры ставились на голосование.

Первым выборным деканом на философском факультете МГУ был В. С. Молодцов — после того, как он почти 10 лет проработал в качестве «назначенца» сверху. При тайном голосовании В. С. Молодцова избрали единогласно. В его поддержку выступили видные профессора факультета В. Ф. Асмус и П. С. Попов. Они дали блестящую характеристику Молодцову не только как организатору, педагогу и ученому, но и как человеку.

В 1968 г. истекал срок полномочий В. С. Молодцова. По возрасту он уже не мог претендовать на этот пост. Кроме того, ректор университета академик И. Г. Петровский и новый проректор И. А. Хлябич были настроены не в пользу Молодцова. На факультете шел лихорадочный поиск новой кандидатуры декана. Разумеется, среди профессоров было немало достойных личностей. Было выдвинуто несколько кандидатов на пост декана. Вокруг них развернулись очень жаркие дискуссии, эмоциональные споры, едва контролируемые горячие страсти. Молодцов думал, что и в новых условиях удастся провести того кандидата, который получит одобрение «сверху», а он, Молодцов, такого одобрения добьется. Но не тут-то было. Разгоревшиеся страсти в условиях академической свободы смешали все возможные наметки и предположения и делали непредсказуемым выборы нового декана.

Вопрос о новом декане несколько раз рассматривался на парткоме МГУ и партбюро факультета. Группа профессоров и преподавателей факультета во главе с И. Д. Панцхавой при поддержке ректората (проректор И. А. Хлябич) и парткома университета (секретарь парткома В. Н. Ягодкин) добились выдвижения на пост декана заведующего кафедрой эстетики профессора М. Ф. Овсянникова. Были, конечно, и возражения. В качестве аргументов указывали на его «мягкотелость», отсутствие «твердой руки», организационной «хватки» и даже «аполитичность». Но главное, пожалуй, было не в этом. Часть профессоров факультета опасалась, что Овсянников как декан будет игрушкой в руках Панцхавы. (Ранее М. Ф. Овсянников работал на кафедре философии Московского областного педагогического института, которой заведовал Панцхава).

На ученом совете факультета при избрании Овсянникова против него был выдвинут, как сказали бы теперь, «компромат», при проверке не подтвердившийся. В результате тайного голосования он стал деканом факультета. Бурные страсти вокруг Овсянникова и вся напряженная избирательная компания свидетельствуют о действительно свободных выборах. Вновь избранный декан на деле оказался не таким бесхарактерным и «мягкотелым», как до этого считали некоторые профессора и преподаватели. Он снял заведующего кафедрой профессора Г. С. Васецкого и повел активную борьбу против своих возможных противников — профессоров В. С. Молодцова, А. Д. Косичева, А. М. Ковалева, Д. Ф. Козлова, произвел частичную перестройку организационной структуры деканата, сделал своим первым заместителем по научной работе профессора А. С. Богомолова и т. д. А. С. Богомолов был, конечно, крупным ученым, хорошим лектором, пользовался авторитетом у студентов и в научных кругах. Но он не любил административную деятельность да и не хотел ею заниматься. А работа в деканате требовала много сил, времени и почти каждодневного пребывания там. М. Ф. Овсянников нередко делал Богомолову замечания, что он мало уделяет времени и внимания своим обязанностям. В конечном счете пришлось через некоторое время освободить Богомолова от работы в деканате.

Ощущение устойчивости и относительной стабильности, которое сложилось при почти 17-летнем деканстве Молодцова, было нарушено. Возникли противостоящие друг другу группы, пошли «анонимки». И как говорил А. Г. Егоров (академик-секретарь отделения философии и права), «на философском факультете МГУ идет борьба групп, люди идут «стенка на стенку». Ректорат, партком МГУ решили провести совещание с заведующими кафедрами и членами совета факультета об итогах работы нового декана и ходе перестройки факультета. После доклада М. Ф. Овсянникова выступил я и стал его критиковать за то, что он не сколачивает коллектив профессоров и преподавателей на принципиальной основе, а вносит элементы противостояния и разобщения. Я упрекнул его, что он безосновательно третирует бывшего декана В. С. Молодцова и других профессоров. Меня поддержал профессор А. М. Ковалев и некоторые другие. Против нас выступил секретарь партбюро факультета А. Я. Ильин. Самое любопытное, что проректор Хлябич поддержал мое выступление и назвал мою речь «конструктивной». Для М. Ф. Овсянникова это означало, что надо сплачивать, а не разъединять коллектив. Не последнюю роль в этой неустойчивости факультета играл И. Д. Панцхава. Он плел против Овсянникова паутину интриг и различных инсинуаций. Панцхава и проректор Хлябич при поддержке парткома МГУ открыто говорили, что нынешний декан факультета является временной, преходящей фигурой. Вместо Овсянникова этот на пост уже прочили кандидатуру бывшего первого заместителя министра высшего образования РСФСР С. И. Никишова, который после министерства прошел докторантуру на кафедре теории и истории религии и атеизма, а вскоре стал и доктором философских наук, и профессором.

О своем возможном смещении с поста декана и назначении С. И. Никишова узнал и Овсянников. Он быстро сориентировался и сам перешел в наступление на Панцхаву и его сторонников, привлек на свою сторону профессоров и преподавателей, ранее являвшихся его противниками. Это еще больше усиливало виток противостояния и неустойчивости на факультете.

Поскольку секретарь парткома университета В. Н. Протопопов тоже выступал против Овсянникова, требуя его заменить С. И. Никишовым, декан решительно выступил против В. Н. Протопопова. На одном важном совещании в ректорате по делам философского факультета, которое проводил первый проректор Е. М. Сергеев (исполняющий тогда обязанности ректора), М. Ф. Овсянников так обрушился на секретаря парткома университета, что «не оставил на нем», как тогда говорили, «живого места». Причем М. Ф. Овсянников говорил очень эмоционально, с большим душевным надломом и нервным напряжением, хотя обычно выступал спокойно, даже вяло, хотя и содержательно. Под его внешней простотой, постоянным приветливым выражением лица и вообще видом «простолюдина» (термин Н. Г. Чернышевского для обозначения простого труженика) скрывалась боевая натура. Он никогда не спускал на тормозах важных проблем, а также не терпел обид и несправедливостей. Но злопамятным он не был. Протопопов после этого «погромного» выступления жаловался, что его никто не поддержал и не одернул Овсянникова. В то же время, став затем первым секретарем Ленинского райкома КПСС Москвы, Протопопов не вспоминал старые счеты, хотя имел все возможности ударить по своему бывшему «обидчику». Секретари райкомов партии были могущественными людьми и имели большой арсенал средств, чтобы административно и морально или унизить человека, или вознести вверх. Я так подробно описал эти случаи, чтобы развеять легенду, что критиковать партийных руководителей было нельзя, что подобные выступления всегда подавлялись. На самом деле критика была, и подчас острая. И не обязательно за нее преследовали. Тогдашние партийные руководители, как правило, стояли выше личных обид, а руководствовались принципиальными соображениями, интересами дела.

Шансы и возможности у С. И. Никишова стать деканом факультета были невелики. Большинство членов ученого совета не желало его видеть на этом посту. На отчетно-перевыборном собрании факультета его чуть было не забаллотировали, он едва-едва прошел в новый состав парткома, хотя ранее работал в нем секретарем и неплохо отчитался. А тут еще обнаружилось, что докторская диссертация С. И. Никишова не свободна от плагиата, в ней оказались заимствования из других работ. Правда, их нашлось не так много, но они были. При желании можно было бы раздуть против Никишова дело, но тогдашний заместитель министра высшего образования Н. И. Мохов и секретарь парткома МГУ, ставший затем секретарем Московского горкома КПСС, В. Н. Ягодкин сумели его замять. Но деканом С. И. Никишов так и не стал. Вскоре он вынужден был уйти с факультета. Его назначили заведующим кафедрой научного коммунизма естественных факультетов МГУ, которая не входила в состав философского факультета. На новом посту С. И. Никишов развернул кипучую деятельность, превратив кафедру, как тогда говорили, в образцовую, наладив плодотворное сотрудничество с профессорами естественных факультетов. Особенно тесные контакты у него были с тогдашним деканом факульте

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: