 |
Две концепции по актуальным вопросам философии
|
|
|
|
ДВЕ КОНЦЕПЦИИ ПО АКТУАЛЬНЫМ ВОПРОСАМ ФИЛОСОФИИ
Философские баталии. Дискуссии по третьему тому «Истории философии»
Еще шла Великая Отечественная война, университет только что возвратился из эвакуации из Свердловска (ныне Екатеринбург), постепенно налаживался учебный процесс. Но научная жизнь не замирала. В 1944 г. был издан третий том «Истории философии», посвященный XVIII—XIX векам, особенно — развитию немецкой классической философии.
Видную роль в написании третьего тома играли профессора философского факультета МГУ Б. С. Чернышев и М. А. Дынник. Однако с критикой выступил профессор З. Я. Белецкий — заведующий кафедрой диалектического и исторического материализма того же факультета. Так что на философским факультете МГУ трудились и создатели, и противники этого труда. Поэтому необходимо более подробно остановиться на судьбе третьего тома.
Профессор З. Я. Белецкий написал письмо И. В. Сталину, в котором раскритиковал третий том «Истории философии»; он считал, что в данном томе содержались большие теоретические и даже политические ошибки.
В нашей историко-философской, учебно-педагогической и исследовательской литературе это письмо, которое наделало много шума и легло в основу постановления ЦК ВКП(б) о третьем томе «Истории философии», не публиковалось. Его содержание мы знаем из ответа на него академика Г. Ф. Александрова. В интересной книге «Философия не кончается. Из истории отечественной философии. XX в. 1920—1950 гг. » говорится, что «оригинал письма Белецкого обнаружить не удалось»1 (с. 182). В результате тщательных поисков нам удалось найти в архивах ЦК ВКП(б) это письмо. Ниже публикуется его полный текст и ответ на него Г. Ф. Александрова. Эти два документа характеризуют состояние историко-философской мысли того времени.
|
|
|
##1 Кн. 1. М., 1998. С. 182.
Письмо профессора З. Я. Белецкого И. В. Сталину
«ДОРОГОЙ ИОСИФ ВИССАРИОНОВИЧ!
В связи с тем, что в процессе войны у нас начало оформляться особое, самостоятельное течение в области философии, — течение, которое требует пересмотра принципиальных предложений (так в тексте письма, скорее всего, положений. — А. К. ) марксистско-ленинской философии, я решил Вам написать настоящее письмо.
Летом 1943 г. вышел в свет третий том «Истории философии» под редакцией т. т. Александрова, Быховского, Митина и Юдина, посвященный рассмотрению философии немецкого классического идеализма. В восторженных и широковещательных рецензиях сообщалось, что, получив 3-й том, наша марксистская литература обогатилась новой крупной работой, в которой показывается, как марксисты должны перерабатывать и осваивать свое идейное наследство.
Задачу переработки и освоения немецкого классического идеализма редакция 3-го тома связала с современными политическими событиями, с необходимостью спасти былые культурные традиции Германии от осквернения их фашистскими варварами. Философия немецкого классического идеализма стала неожиданно центральной проблемой нашей философской мысли.
Как происходит освоение и переработка немецкого классического идеализма в 3-м томе «Истории философии» я хочу показать на нескольких примерах.
Первое. Из третьего тома мы узнаем, что философия немецкого классического идеализма не имела никакого отношения к немецкой действительности. Эта философия, по мнению редакции, была общечеловеческой философией — философия, которая утверждала в обществе идеи революции, свободы и прогресса.
Вот что сказано в третьем томе на сей счет: «В то время как творения классических философов и поэтов Германии провозглашали идеи международного содружества и культурного прогресса человечества, германское государство неизменно выступало в качестве оплота международной реакции и орудия международного разбоя («История философии», т. 3, с. 5).
|
|
|
Далее сказано: «Идеи французской революции дали содержание практической философии Канта» (с. 99).
О философии Фихте говорится: «Национализм Фихте есть прежде всего форма его демократизма, т. е. форма, в которую облекались убеждения Фихте в праве народа на свободное определение основных начал своей политической жизни» (с. 165)1.
##1 Здесь и далее выделено Белецким. — А. К.
Политическая сущность философии Гегеля изображается следующим образом: «Могучим конденсатором, мыслительной лабораторией, в которой перерабатывались идейные влияния всех национальных культур древней, средневековой и новой Европы, был ум Гегеля… и если в лице Гегеля немецкий классический идеализм достиг полной зрелости научного развития и философского творчества, то необходимым условием этого было самоотверженное, чуждое национальной кичливости и ограниченности усвоение культурного богатства, творцами которого были все передовые нации мира. Если уже Кант и Фихте были «немецкими теоретиками французской революции», то в идейном развитии Гегеля понятия и точки зрения, созданные революционным переворотом XVIII столетия, оказались животворным элементом его мировоззрения» (с. 378).
Так представлена с общественно-политической стороны философия немецкого классического идеализма. В этой оценке все ново и все расходится с тем, что мы до сих пор знали об этой философии.
Эта оценка, во-первых, находится в полном противоречии с оценкой, данной в свое время немецкому классическому идеализму Марксом и Энгельсом. Маркс и Энгельс, имея в виду немецкий классический идеализм и немецкое просвещение (следовательно, и поэтов, о которых беспокоится Редакция), писали: «Для немецкой философии XVIII века требования первой французской революции имели смысл лишь как требования «практического разума» вообще, а волеизъявления революционной буржуазии представлялись им законами чистой воли, какой она должна быть, истинно человеческой волей.
|
|
|
Все дело немецких литераторов состояло в том, чтобы согласовать со своей старой философской совестью новые французские идеи или, вернее, в том, чтобы усвоить себе французские идеи, оставаясь на своей старой философской точке зрения» (т. 5, с. 506).
Следовательно, классики марксизма не считали, что идеи французской революции вызвали к жизни немецкую классическую философию. Наоборот, они со всей силой подчеркивали ту мысль, что французская философия была переработана в Германии в интересах немецкой действительности. Они писали, что философия Канта целиком отражала прусскую юнкерскую действительность. Вот их слова: «Состояние Германии в конце прошлого века целиком отражается в кантовской «Критике практического разума» (т. 4, с. 174).
Это оценка кантовской философии, даваемая Марксом и Энгельсом, находится, как можно видеть, в прямой противоположности с оценкой, данной этой философии Редакцией третьего тома.
Если же мы посмотрим, как оценивали классики марксизма с общественно-политической стороны философию Гегеля, то убедимся, что их оценка гегелевской философии также не имела ничего общего с оценкой, данной этой философии Редакцией третьего тома. Маркс и Энгельс отмечали, что философия Гегеля поднялась лишь до уровня бюргерского либерализма. Они писали: «А если, к несчастию, даже и этот бюргерский либерализм знаешь только в том сублимированном виде, который придал ему Гегель и находящиеся всецело под его влиянием школьные учителя, то непременно придешь к выводам, относящимся исключительно к области Святой» (т. 4, с. 177).
В другом месте Маркс писал, что Гегель свою политическую мудрость заимствовал не из идей французской революции, а из средних веков: «Вершиной гегелевского тождества, — писал Маркс, — были как он сам говорил, средние века» (т. 1, с. 592).
Всем известна также политическая оценка философии Гегеля, данная в работе «Людвиг Фейербах».
Энгельс писал: «Мы в конце «Философии права» узнаем, что абсолютная идея должна осуществиться в этой, ограниченной сословным представительством, монархии, которую Фридрих-Вильгельм III так упорно и так напрасно обещал своим подданным, т. е. стало быть в ограниченном и умеренном косвенном господстве имущих классов, приспособленном к тогдашним мелкобуржуазным отношениям Германии. И в заключение там доказывается умозрительным путем необходимость дворянства» (т. 14, с. 639).
|
|
|
Мне пришлось привести эти выдержки из классиков марксизма лишь для того, чтобы показать, насколько велика разница в оценке философии немецкого классического идеализма, даваемая, с одной стороны, классиками марксизма, а с другой — Редакцией третьего тома. Классики марксизма никогда не утверждали, что философия немецкого классического идеализма выросла из идей Великой французской революции, Редакция же третьего тома утверждает, что эта философия целиком выросла из идей французской революции.
Допустим, что оценка, даваемая классиками марксизма, сейчас устарела и Редакция третьего тома решила «творчески» развивать марксизм. Обратимся, в таком случае, к работам самих немецких философов.
Кант во всех своих работах проводит одну мысль — мысль о том, что в обществе для каждого человека идеалы устанавливаются свыше. Эти идеалы выражаются практически в государстве в личности монарха, а в жизни каждого отдельного человека они находят свое выражение в морали. Эти идеалы вечны и неизменны. Ни один человек не в праве их нарушать. Свои воззрения Кант обосновал в теории познания, в логике, нравственности, эстетике. Кант утверждал, что идеальным государством является монархическое государство в том виде, как его выразил прусский король Фридрих II, сказав, что «он только высший слуга государства» (Кант. «Вечный мир», изд. 1905 г., с. 7).
Фихте выступил еще более страстным защитником принципов прусского государства, чем Кант. Фихте учил, что в идее прусского государства должны примеряться интересы буржуазии и юнкерства. Фихте распространялся о ведущей роли немецкого народа по отношению к народам Европы. Фихте в работе «Основные черты философии будущего» писал, что в стране политическая свобода необходима только для одного лица, для монарха. «Безусловно, необходима гражданская свобода, — писал Фихте, — причем в равной степени для всех, политическая же свобода необходима не более чем для одного» (с. 140).
Всякий, кто читал гегелевские работы «Феноменологию духа», «Логику», «Философию права», знает, что в этих работах Гегель указывал, что философия, хотя и прибывает в сфере чистых мыслей, но она всегда подчиняется определенным практическим целям.
|
|
|
В «Философии права» он писал, что в Германии философия является родом официальной службы, как и всякая другая служба.
В «Философии истории» Гегель развивал и обосновывал точку зрения о том, что мировая история в новое время осуществляется через германский народ, который выразил свое национальное самосознание в форме прусского государства. Гегель утверждал, что государственную форму немецкому народу дал Фридрих II, которого, писал Гегель, «можно назвать правителем, при котором наступила новая эпоха» («Философия истории», с. 109).
Отношение к революции Гегель выразил, во-первых, в работе «Феноменология духа». Он писал, что всеобщая свобода не способна ни к какому созиданию, она является лишь фурией исчезновения. «Всеобщая свобода не может породить никакого дела, ей остается лишь отрицательное деление (делание? — А. К. ), она является только фурией исчезновения» (с. 269).
Во-вторых, он выразил свое отношение к ней в работе «Философия истории». Он писал: «Либерализм торжествовал у всех романских наций, составляющих римско-католический мир, — во Франции, в Италии, Испании. Но он обанкротился повсюду, прежде всего обанкротилась его главная фирма (форма? — А. К. ) во Франции («Философия истории», т. 8, с. 418). Гегель подобно Канту и Фихте не был ни сторонником идей Великой Французской революции, ни идеологом революции вообще.
Таким образом, оценка немецкого классического идеализма, данная Марксом и Энгельсом, является правильной, ибо она соответствует исторической правде, оценка же Редакции является вымыслом. Оценка, данная Марксом и Энгельсом, для нас не устарела.
Возникает, однако, вопрос, зачем понадобилось Редакции третьего тома так грубо искажать точку зрения классиков марксизма и прибегать к совершенно очевидному вымыслу. Ответ на этот вопрос станет ясным после рассмотрения взгляда на идеализм как философское мировоззрение и на идеалистическую диалектику.
Второе. Марксистско-ленинская философия дала недвусмысленную оценку идеализму вообще, немецкому классическому идеализму, в частности. Известно, что классики марксизма никогда не утверждали, что философский идеализм являлся когда-либо революционным прогрессивным мировоззрением. Классики марксизма указывали, что в отдельных идеалистических системах в известную эпоху могут быть развиты отдельные моменты или стороны, имеющие прогрессивное значение. Но при этом они предупреждали, что эти положительные стороны приобретают революционный смысл лишь тогда, когда они вырваны из идеалистической системы и когда они материалистически переработаны.
Так учили нас классики марксизма подходить к идеализму. Но совершенно иного взгляда по данному вопросу придерживается редакция третьего тома — т. т. Александров, Быховский, Митин, Юдин.
Из третьего тома мы неожиданно узнаем величайшую новость, — мы узнаем, что идеализм немецкой классической философии был революционным в целом как мировоззрение.
Вот как представляется этой Редакцией третьего тома: «Мыслители Германии, заявляет редакция, могли использовать духовное оружие, выкованное передовыми умами английской, голландской и французской буржуазной революции. В этом заключалась «привилегия» классических немецких философов: вступив в историю позднее других, они могли опираться на достижения своих исторических предшественников. Но, с другой стороны, революционные идеи получили на отсталой германской почве своеобразное преломление. Не находя питательной среды в незрелых социальных отношениях, эти идеи приобретали здесь умозрительный абстрактный характер…
Революционные идеи приобретали у них отвлеченный идеалистический характер. И тем глубже, смелее был полет революционных идей, тем отдаленнее они были от практических, конкретных жизненных вопросов». («История философии», т. 3, с. 215—216).
Эта выдержка в полной мере показывает, какова идейная глубина, научная принципиальность и вместе с тем в чем заключается «тайна» 3-го тома «Истории философии». Нелепость приведенного положения вряд ли необходимо было бы опровергать, если бы под ним не подписались редакторы третьего тома и если бы на нем не воспитывалась сейчас наша молодежь.
Всякий, кто изучал «Материализм и эмпириокритицизм» В. И. Ленина, знаком с оценкой, данной Лениным идеалистической философии Канта, Фихте, Гегеля. Ленин критиковал идеализм немецкой философии, не находя в нем ничего революционного и научного. Ленин указывал, что немецкий классический идеализм всегда являлся удобным убеждением для реакционеров в науке. Неокантианцы, махисты, иммоненты всегда прикрывали свою реакционность этой философией. «Назад к Канту, говорили реакционные неокантианцы. Назад к Фихте и к Беркли, вот что говорят по сути дела реакционные иммоненты» (Ленин, т. 13, с. 175). Там же, в «Материализме и эмпириокритицизме» Ленин писал: «Абсолютная идея Гегеля собрала вместе все противоречия кантовского идеализма, все слабости фихтеанства. Фейербаху оставался только один серьезный шаг, чтобы повернуть снова к материализму, именно — универсально выкинуть вон, абсолютно удалить прочь абсолютную идею, эту гегелевскую «подстановку психического» под физическую природу.
Немецкий классический идеализм явился идеологией немецкой буржуазии, которая по-своему, на немецкий лад подходила к решению политических вопросов. Она стремилась примирить интересы прусской феодальной монархии со своими собственными интересами и тем избежать революции. Немецкая буржуазия была реакционной на всех этапах своего существования. Ее политические принципы были противоположны политическим принципам французской буржуазии. Маркс и Энгельс хорошо понимали, когда писали в «Коммунистическом манифесте», что дело немецких философов состояло в том, чтобы примирить со своей старой философской совестью новые французские идеи.
Оправдать феодальную монархию и обосновать единство интересов всех сословий в стране, оставаясь на почве действительной истории, было невозможно. Поэтому представители немецкого классического идеализма заимствовали свои теоретические принципы из прошлой истории Германии — из идеи народного духа, из морали, из идеи прусской государственности. Такое исходное начало дало возможность им сконструировать чисто логическим путем абстрактную действительность, которая соответствовала интересам буржуазно-юнкерской Германии того времени.
Идеализм немецких классиков был, следовательно, не формой для выражения революционных идей, а и по форме и по содержанию он являлся идеологией консервативно настроенной немецкой буржуазии.
В этом, и только в этом находит объяснение абстрактный, спекулятивный характер этой философии. Нам, марксистам, спасать сейчас этот идеализм не к лицу, а тем более не к лицу приписывать ему революционные черты и сближать с нашей философией.
Третье. Представив немецкий идеализм как революционную идеологию, редакторы третьего тома тт. Александров, Быховский, Митин и Юдин без всяких колебаний сообщают, что диалектика немецкого классического идеализма по содержанию целиком совпадает с нашей диалектикой. Здесь редактора теряют не только самообладание, но и чувство элементарной научной добросовестности.
Известно, что классики марксизма-ленинизма высоко оценили немецкий классический идеализм за его метод, за принцип историзма, на котором зиждется этот метод. Маркс писал, что он считает себя учеником Гегеля в области диалектики. Но вместе тем Маркс заявляет, что его диалектический метод находится в прямой противоположности к диалектическому методу Гегеля. Указывая на связь своего метода с методом Гегеля, Маркс требовал отличать свой диалектический метод как метод научный и революционный от диалектического метода Гегеля как метода в своей основе мистического и антинаучного.
Энгельс, устанавливая это отличие, писал: «Гегелевская диалектика так относится к рациональной диалектике как теория теплорода к механической теории теплоты, как теория флогистона к теории Лавуазье» (т. 14, с. 342).
На это принципиальное отличие метода Маркса от метода Гегеля указывает и т. Сталин. Товарищ Сталин пишет: «На самом деле Маркс и Энгельс взяли из диалектики Гегеля лишь его «рациональное зерно», отбросив гегелевскую идеалистическую шелуху и развив диалектику дальше, с тем чтобы придать ей современный научный вид» (Краткий курс истории ВКП(б), с. 100).
Казалось, что эта оценка гегелевской идеалистической диалектики, данная Энгельсом и тов. Сталиным, не утратила своего значения и в настоящее время. Но Редакция третьего тома по данному вопросу имеет свое особое мнение. Она вопреки указаниям классиков марксизма-ленинизма, объявила, что гегелевский диалектический метод является и революционным, и научным.
До сих пор мы думали, что только Маркс, опираясь на свой революционный метод, постиг существо исторического процесса. Мы думали так же вслед за Марксом, что гегелевское понимание истории было «простой историей предвзятых идей, сказкой о духах и призраках» (т. 4, с. 109). Но оказывается, это наше воззрение устарело. Мы узнаем из третьего тома, что Гегель раньше Маркса постиг с помощью своего диалектического метода суть исторического процесса. «Гегель, — объявляют редакторы 3-го тома, — глубоко постиг существо истории как закономерного, единого в своей противоречивости процесса, как подвижной, динамической взаимосвязи событий» (с. 221).
Отвергая мнение Гегеля о том, что гегелевская диалектика была мистична (так в тексте письма Белецкого — А. К. ) Редакция 3-го тома пишет: «Подобно тому, как логические категории на самом деле оказываются абстрактными, взятыми из самой действительности, так и гегелевский диалектический метод, «движение чистой мысли», в силу которого абстракции развиваются, на самом деле тоже является абстракцией действительного движения природы и общества» (с. 226).
Отвергая указания тов. Сталина о том, что гегелевская философия была антинаучна, редакторы 3-го тома заявляют: «Логика Гегеля, поскольку она вбирает в себя действительность, является по своему смыслу обобщением всего того, что дает развитие науки» (с. 225).
Итак, если Гегель с помощью своего метода постиг существо истории, если он в логике отобразил действительное движение природы и общества, если его логика явилась обобщением всего того, что дают науки, так спрашивается, чем же гегелевский диалектический метод отличается от марксистского диалектического метода? На этот вопрос Редакция, нимало не затрудняясь, по существу отвечает: он ничем не отличается от гегелевского диалектического метода.
Вот как характеризует Редакция 3-го тома гегелевский диалектический метод: «Гегелевский подход к проблеме познания, его метод исследования познания диалектичен: явления познания рассматриваются не изолированно, не как разрозненные, но связанные между собой факты и идеи, а в их тесной взаимосвязи и взаимообусловленности; понятия, идеи, теории берутся не как мертвые, раз навсегда данные, а рассматриваются исторически в их возникновении, движении, развитии; это развитие не прямолинейно и непрерывно, а совершается через перерывы постепенности, включает в себя зигзаги, отклонения и отступления; различия и противоположности берутся не как абсолютные, взаимоисключающие, а в их единстве, взаимопроникновении, в их переходе друг в друга; самая борьба противоположных идей и определений понимается Гегелем как движущая сила развития, как корень жизненности и непрерывного обновления» (с. 222). Нет надобности опровергать вздорность этой характеристики гегелевского идеалистического метода. Я обращаю внимание на то, что эта характеристика полностью совпадает с характеристикой, данной тов. Сталиным марксистскому диалектическому методу. Все те черты, которыми товарищ Сталин определяет наш метод, в такой же мере определяют, как можно видеть, и гегелевский диалектический метод.
Из сказанного в 3-м томе можно сделать только один вывод, а именно, что классики марксизма заимствовали целиком свой метод у Гегеля, но об этом ясно до сих пор не говорили. Редакция 3-го тома решила оспаривать в отношении Гегеля допущенную классиками марксизма-ленинизма несправедливость.
Чтобы не было ни у кого по этому вопросу никакого сомнения, Редакция 3-го тома сообщает: «Критика Гегеля не могла и не хотела понять выдающего научного значения той связи, которая существует между законами движения понятий, установленными Гегелем, и процессами реального движения самих вещей» (страница в письме Белецкого не указана).
Таким образом, стало совершенно ясным, что заслуга в открытии материалистической диалектики принадлежит Гегелю, ибо он через диалектику понятий открыл диалектику вещей. В заслугу же Маркса может быть поставлено лишь то, что он эту, открытую Гегелем диалектику применил к исследованию и объяснению одной из областей материального мира.
Сказанное целиком объясняет, почему сейчас немецкая идеалистическая философия стала в центре внимания нашего философского руководства, почему Редакция 3-го тома приписывает немецкому классическому идеализму такие черты, какими он никогда не обладал. Из 3-го тома можно, например, узнать, что роль практики в теории познания ввели Кант, Фихте, Гегель; что гегелевская «Логика» целиком является «рациональным зерном»; что Фихте [в книге] «Замкнутое торговое государство» изложил основные принципы социалистического государства, хотя до сих пор было известно, что в этой работе дал идеальное изображение Прусской монархии. Нет возможности, да пожалуй, и надобности перечислять все измышления, с помощью которых редакторы 3-го тома пытаются сблизить философию немецкого классического идеализма с марксистской философией.
Какой же общий вывод можно сделать в результате изучения третьего тома «Истории философии»? Вывод напрашивается сам собой. Раз немецкий классический идеализм был философией общечеловеческой, раз идеалистические системы этой философии были революционны, а диалектический метод являлся методом нашей философии, то ясно, что для того, чтобы понять что-либо в философии марксизма-ленинизма, мы должны изучить в первую очередь философию Канта, Фихте, Гегеля, ибо мудрость марксизма заключена в этой философии.
Как выглядит на практике это требование Редакции 3-го тома, я хочу проиллюстрировать тремя примерами.
Первый. Бывший меньшевиствующий идеалист Асмус — один из авторов 3-го тома — опубликовал в конце 1942 г. брошюру под названием: «Фашистская фальсификация немецкой классической философии». В этой брошюре он объявил, что для нас философия немецкого классического идеализма действительна не как прошлое, а как настоящее. Мы должны гордиться, указывает Асмус, своими теоретическими родоначальниками — Кантом, Фихте, Гегелем. Их учение «живет у нас, питает мысль нашего сегодня, оно действительно для нас не как прошлое» (с. 2).
Утверждая, что философия немецкого классического идеализма принадлежит всецело нам, Асмус призывает нас к борьбе со всякого рода фальсификаторами этой философии, за сохранение ее идейной чистоты, ее революционной действительности. (Так в тексте письма Белецкого, скорее действенности? — А. К. )
Однако в своем благородном рвении Асмус заходит настолько далеко, что сам беззастенчиво фальсифицирует эту философию. Все, что было реакционного, что явилось в ней выражением пруссической идеологии, Асмус изображает как истинно великое, гениальное и революционное. Призывая к борьбе с фашистскими фальсификаторами, он незаметно приписывает философии немецкого классического идеализма взгляды нашей философии, тем самым возвеличивает немецкий идеализм и умаляет значение нашей философии.
Второе. Недавно, в 9-10 номере журнала «Под знаменем марксизма» появилась статья одного из редакторов 3-го тома Бернарда Быховского на тему: «Критика немецкой классической философии в работах Герцена». В этой статье Быховский доказывает не больше не меньше как то, что русская философия стала в один ряд с европейской философией и получила научную значимость лишь благодаря немецкому классическому идеализму — благодаря тому, что она восприняла идеи немецкого классического идеализма. Вот как представляет дело Быховский. Он говорит: «Позднее развитие капитализма в России представило русским мыслителям историческое преимущество — формировать свою идеологию на основе более богатого теоретического наследства, нежели это могли сделать страны более раннего экономического развития»… и далее: «Могучая мысль Канта и Фихте, учение Шеллинга о полярности, а в особенности диалектика Гегеля, в которой, по выражению Герцена, «мысль Гераклита явилась не как гениальная догадка, а как последнее слово Методы, проведенной строго, отчетливо, наукообразно», были по достоинству оценены Герценом. Он понял, в чем заключается рациональное зерно их учения, в чем их положительный вклад в идейный арсенал человечества» (ж. «ПЗМ»*, № 9/10, 1943, с. 76—77).
## * Имеется в виду журнал «Под знаменем марксизма»
Свое откровение относительно русской передовой философии, философии Герцена в особенности, Быховский пытается прикрыть фразами и цитатами, вырванными из произведений Герцена. Ловко жонглируя ими и комбинируя их, Быховский как бы от имени Герцена свидетельствует о том, что идейным источником герценовской философии был немецкий классический идеализм.
Однако всякий, кто знаком с работами Герцена «Дилетантизм в науке», «Письма об изучении природы», тот понимает, что Быховский хитро клевещет на философию Герцена. Несомненно то, что Герцен находился известное время под влиянием гегелевской философии, но верно так же и то, что он преодолел гегелевскую философию. Причем он преодолел ее не так, как изображает это Быховский, что Герцен-де поднялся на высшую ступень благодаря тому, что нашел внутри гегелевской философии средство для ее преодоления, ибо он примкнул к гегелевскому диалектическому методу. Нет, Герцен отверг эту философию совсем по-другому, он ее отверг идейно, по существу. Герцен писал, что как только он познакомился с материалистической философией Фейербаха, так немедленно отбросил гегелевское косноязычие и твердо стал на позиции материалистической философии.
Герценовская философия формировалась под воздействием реальной жизни, под своеобразным влиянием русского исторического процесса. Она сформировалась на основе наук, естествознания в первую очередь. Герцен смотрел вперед, а не назад, подобно немецкому классическому идеализму. В этом заключается сила герценовской философии. Не случайно поэтому Герцен характеризовал гегелевскую философию следующими словами: «Гегель, — писал Герцен, — хотел природу и историю как прикладную логику, а не логику, как отвлеченную разумность природы и истории. Вот причины, почему эмпирическая наука осталась так же хладнокровна, глуха к энциклопедии Гегеля, как к диссертациям Шеллинга» (Герцен. Избранные философские произведения. Изд. 1940, с. 86).
Герцен отверг не только гегелевскую идеалистическую систему, но и его спекулятивный метод. Герцен понимал развитие не в форме абстрактных категорий, а как развитие настоящей живой природы. Герценовская философия замечательна и глубока не потому, что она явилась продолжением немецкого классического идеализма, а потому, что она вопреки философии немецкого классического идеализма вывела русскую философию на широкую дорогу диалектического материализма, на дорогу научного познания действительности. Мы были бы, однако, несправедливы, если бы потребовали от Быховского при рассмотрении вопроса о русской философии руководствоваться принципиальными, научными соображениями. Быховский использует теоретическую разболтанность нашего философского руководства для того, чтобы задним числом оправдать свои прошлые идейные и политические убеждения.
Несколько месяцев тому назад Быховский пытался поместить статью — рецензию в журнал «Под знаменем марксизма», в которой рекомендовал советскому читателю в самых востороженных тонах одну философскую работу, изданную в Америке. При проверке оказалось, что в этой работе изображается в качестве крупного политического деятеля и ученого не кто иной, как Троцкий. Набранную статью пришлось вырвать из номера. Выступление Быховского было предложено, однако, не обсуждать под предлогом, что дело идет о лауреате Сталинской премии. В знак особого доверия ему было поручено составлять и редактировать том по русской философии. Таким образом, Бернард Быховский в глазах философского руководства пользуется большим доверием, чем русская философия.
Третье. В 1942 году на философский факультет Московского университета был прислан в качестве профессора Лосев, небезызвестный гегельянец и мистик. Лосеву было поручено чтение ряда ответственных курсов. Для упрочения его авторитета ему без защиты диссертации была присвоена ученая степень доктора филологических наук.
Свое приглашение на философский факультет Лосев понял как просьбу обосновать в терминах марксистской философии гегелевскую идеалистическую логику. Получив для этого достаточную идейную поддержку в 3-м томе «Истории философии», он начал с того, что объявил, что у марксистов своей логики нет, что их логикой является гегелевская логика. В стенограмме его лекций от 3 ноября говорится: «В 4-й главе «Краткого курса» (имеется в виду «Краткий курс истории ВКП(б), 2—4-я главы. — А. К. ) нет логики, там есть лишь учение о бытии, там есть лишь применение диалектической логики к фактам действительности». В этой же лекции Лосев заявил, что глава «О диалектическом и историческом материализме» в «Кратком курсе» изложена наивно. Она для философии непригодна.
Скомбинировав из логики Гегеля и Гуссерля и терминов марксистской философии свою особую логику, он вогнал черты марксистского диалектического метода, изложенные товарищем Сталиным, в отдельные категории гегелевской логики, объявил, что с помощью категорий, чисто логическим путем можно установить законы действительности, объявил человеческое общество единым организмом, а войны ее (его? — А. К. ) необходимой функцией и т. д.
Курс, читавшийся Лосевым, никем не контролировался. Лекции Лосева пользовались большой популярностью, их посещали не только студенты, но и аспиранты и научные работники.
Когда весь этот лосевский бред и глумление над марксизмом был обнаружен, тов. Лосев на заседании кафедры диалектического и исторического материализма в оправдание себя заявил: «Все знали, что я идеалист, зачем же меня посылали работать на философский факультет. То, что я мог дать, то я и давал».
В середине декабря, при активной поддержке одного из работников Управления пропаганды и агитации ЦК тов. Светлова В. И., Лосева удалось снять с работы. Однако дело улучшения работы на философском факультете удалением одного Лосева ограничиваться не может.
На философском факультете в течение последних полутора лет, по какой-то странной забывчивости, было почти полностью прекращено изучение материалистической философии, изучалась в основном лишь идеалистическая философия. Для изучения, например, идеалистической философии Юма, Канта, Гегеля были созданы годовые семинары. Был создан даже добровольный кружок для изучения философии Канта. Что же касается материалистической философии, как и философии диалектического и исторического материализма, то они в течение этого времени рассматривались как некая устаревшая мода. Можно себе представить, какие обнаружились сейчас идейные шатания и теоретические колебания в среде студенчества. В данное время многое на факультете уже выправлено. Однако нам не удастся всего необходимого, если 3-й том «Истории философии» сохранится как обязательный учебник по истории философии, если останутся прежние программы и, наконец, если сохранится прежний стиль работы философского руководства.
Об этом стиле работы необходимо в заключение сказать несколько слов:
Первое. Следует отметить, что у нас с некоторых пор оформился особый тип ученого-философа, который не знает ни естественных наук, ни истории. Ни каких-либо других наук. Однако он обладает знанием известной суммы логических категорий, которые заменяют ему систему научного знания. Этот ученый обладает умением оперировать категориями и все с помощью их раскрывать и объяснять. Для него ясно как прошлое, так и будущее. Он желает размышлять о действительности и намечать перспективы ее развития. Изучать же факты и события, находить законы явлений он считает ниже своего достоинства.
В результате получается, что подобного рода ученые, не обладая достаточными знаниями, пишут пустые и никому не нужные статьи на темы: «Диалектика и политика» (это по адресу Александрова, который много писал на эту тему. — А. К. ), «Диалектика и война» и тому подобное. В этих статьях логические категории и законы нанизываются на факты действительности.
Второе. С некоторых пор область философии у нас рассматривается как частная собственность 3—4 человек. Вмешательство в сферу философии с какой бы то ни было стороны рассматривается как недружелюбный акт. Ученые конкретных наук — естественники, историки и другие — оказались изолированными от философии. Благодаря этому философия потеряла реальную почву, на которой она только и может плодотворно развиваться. И критически проверять себя. Этим же в значительной степени объясняется и то, почему наше философское руководство запуталось в дебрях логических категорий и поняти
|
|
|
