{33} Часть вторая

Мы знаем уже, что столкновение борющихся лагерей имеет в одних пьесах Горького прямой, социально-политический, в других косвенный, социально-философский характер. Философия и политика взаимосвязаны, это две стороны одной и той же медали, которая выступает в различных пьесах либо той, либо другой стороной.

В «Мещанах» столкновение буржуазно-мещанского лагеря с революционно-пролетарским прослаивается сложными философскими мотивами, направляющими со своей стороны движение сюжета и характеров в пьесе.

Вопрос о единстве идейного и реалистического начал, о «Шиллере» и «Шекспире» мы можем рассмотреть на строении характеров в этой пьесе.

Показывая Татьяну Бессеменову просто как тип размагниченной интеллигентки, не находящей себе места в жизни, изображая подобный социально-психологический тип, постановщик мог бы ограничиться «психологическим сюжетом», заключающимся в том, что Нил находит себе более близкую ему по характеру Полю.

И перед нами односторонне выступила бы психологическая драма, поглощающая, нейтрализующая идейный момент, а состоит он в том, что Татьяна страдает не только как женщина, которой не повезло в любви, но и как член общества, {34} избравший ложную общественную позицию. Из этого следует, что Татьяна терпит идейное, а не только житейское поражение и, следовательно, находится с Нилом не только в личном, но и в мировоззренческом конфликте, и в конфликте с лагерем Нила в целом.

Стало быть, если актриса, исполняющая эту роль, будет озабочена только тем, чтобы передать психологическую правду роли (неразделенную любовь Татьяны) и в то же время забудет об «идейном» мотиве (активной мировоззренческой позиции героини), то Татьяна не только не сумеет ввязаться в конфликт с лагерем Нила, но даже с ним самим, ибо с этим-то и связан их личный конфликт.

Полнота этого конфликта возможна при условии такой слитности, в противном случае даже облюбованная актрисой личная драма побледнеет, если не будет поддержана «философской драмой», «идейным моментом». Конечно, в случае такой психологической трактовки актриса может добиться сочувствия своей героине, но разойдется с автором, не поддерживающим ее в столь важном вопросе.

Татьяна до известной степени осознает свою позицию в противоположность, скажем, Елене, тяготеющей к чуждому Татьяне лагерю. Елена тоже занимает определенную мировоззренческую позицию, не догадываясь об этом, что, как мы знаем, бывает в жизни, когда люди, выражая определенную психологию и философию, не являются ее сознательными агентами. Но если героиня не подозревает о своей позиции, то тем более должна быть осведомлена об этом актриса, чтоб не уклониться в сторону от искомого синтеза. Яркой иллюстрацией этого послужит нам исполнение роли Елены актрисой Д. Зеркаловой в двух спектаклях «Мещан» — в Центральном театре Советской Армии и в Малом театре. В первом артистка имела больший успех, чем во втором, хотя во втором она играла как будто «на земле», по «Шекспиру», а в первом устремлялась «ввысь», по «Шиллеру».

Критика упрекала Зеркалову в том, что в спектакле Малого театра она, подавшись упрощенно-сатирической трактовке постановщика, побоялась взглянуть на Елену положительно, ограничившись тем, что, спасая Елену от сатирического азарта режиссера, показала ее как бытовую фигуру «веселой вдовушки» и «удалой бабенки». Однако подобная трактовка, непредвиденно для актрисы, подтвердила замечание Бессеменова на счет того, что Елена, дескать, «такая», и, следовательно, она неожиданно содействовала Бессеменову в его идейной борьбе, скомпрометировав его противника в лице Елены.

Так и получилось из-за идеологической «беспечности» актрисы или режиссера. Елена явилась жанрово убедительной и даже красочной фигурой, но оказалась изолированной от той борьбы, которая ведется в пьесе, эта фигура, так сказать, путалась в ногах действующих лиц. А ведь введена она была в пьесу не как постороннее и даже не нейтральное делу пьесы лицо, а как соучастник его, пусть и занимающий скромную, подсобную роль.

{35} Автор включил философскую функцию этого образа в общую концепцию пьесы, сказав необыкновенно точно в разъясняющем пьесу письме, что Елена «любит быть дрожжами»[15], стало быть, этот образ выражает не только быт и психологию, но, что здесь важнее, «идейный момент», за которым должна быть реалистическая плоть. «Любит быть дрожжами» — это позиция, поддерживающая идею творческой жизни против мертвечины бессеменовщины. Именно такими «дрожжами» и была Елена у Зеркаловой в спектакле ЦТСА; она заняла определенное место в борьбе, происходившей в пьесе, она участвовала в этой борьбе и в меру своих сил содействовала победе Нила.

И если поэтому здесь, в этом спектакле, она сразу же вступила в конфликт, ввязавшись в столкновение обоих лагерей, то в спектакле Малого театра она никак не могла пробиться к этой борьбе, выталкиваемая своей замкнутой жанровостью из водоворота схватки. В качестве «вдовушки» и «кокетки» она старалась увлечь, точнее, завлечь Петра, то ли по легкомыслию вообще («характерность»), то ли от скуки («быт»), то ли из других, менее высоких побуждений, подозрение на которые эта Елена невольно наводила. Горький же пишет в том же письме о «Мещанах», что Елена «любит Петра — из жалости, т. е. даже не любит, но хочет заразить его счастьем жизни…». Эти отношения и выражала Елена — Зеркалова первого спектакля, поскольку она там была «дрожжами».

Итак, в одном случае дело ограничивалось жанровой и психологической любовной сценой, во втором — Елену одухотворял принципиальный философский умысел, отчего и сама любовная, психологическая коллизия значительно углублялась.

Слова Елены о том, что арестант казался ей камнем в чьей-то руке, или ее же осуждающие слова по адресу людей, любящих жаловаться, даже если им вместо шляпы надеть солнце на голову, — эти слова казались лишними, даже непонятными и во всяком случае слишком мудрыми в устах «кокетки», заводящей для времяпрепровождения роман с соседом студентом. Актриса весьма ловко и искусно справилась с этими «затруднениями», чтобы они не только не помешали, но даже помогли ей, — она приспособила их для выражения своей веселости и легкомыслия, ей было безразлично, какие слова ей предстояло произнести.

В то же время у Елены, раскрывшей горьковский намек насчет «дрожжей», они не терялись, замыкаясь внутри, а направлялись против бессеменовщины как оружие борьбы с нею. Таким образом, даже на таком, сравнительно скромном, отрезке пьесы, как взаимоотношения Татьяны и Елены с другими героями пьесы, в одном случае возникал конфликт между сторонами, в другом — эти стороны выпадали из драматической борьбы, по крайней мере на этом ее периферийном участке.