Н. Роуз о психологии как дискурсе. Понятие психологизации.

Чтобы охарактеризовать в общих чертах науку психологии, необходимо обратиться к работам британского последователя Фуко – Николаса Роуза. Приближение к концептуализации психологизации как третьей процедуры социально-пространственной трансформации капитализма возможно благодаря критике его понимания психологии.

Н. Роуз изложил свои взгляды на психологию в четырех книгах: «Управление душой. Формирование индивидуальной личности» (1990), «Изобретение нас самих. Психология, власть, индивидуальность» (1998), «Силы свободы: переустройство политической мысли» (1999) и «Управление настоящим. Администрирование экономической, социальной и личной жизни» (в со-авторстве с П. Миллером) (2008). Роуз понимает психологию не просто как «<…> совокупность абстрактных теорий и объяснений, но [как] «интеллектуальную технологию», способ обнаружения и объяснения определенных характеристик людей, их поступков и отношений» [202, p. 11-12]. Роуз объясняет значимость психологии тем, что она распространяет либеральную этику автономного индивида в межличностное, внутриличностное пространство современного субъекта, при этом не подчиняя индивида, а позволяя ему ответственно регулировать свою свободу в соответствующих рамках. Психология «<…> разрабатывает способы выражения стремления автономных индивидуумов к самореализации. В ХІХ веке психологическая практика производила регулятивы для нормального индивида, в первой половине ХХ века – для социальной личности. Сегодня психологи разрабатывают комплекс эмоциональных, межличностных и организационных техник, посредством которых повседневная жизнь может быть регулируема согласно этике автономной личности» [203, p. 89].

По мысли Роуза, главной проблемой либерализма является управление индивидом без подавления его свободы. Психология становится средством трансляции, распространения, научного подкрепления этики либерализма, она функционирует в качестве управления свободой, «терапии свободы» [202, p. 17-18, 30]. Под управлением Роуз понимает «<…> определенный способ достижения социальных и политических целей посредством расчетливого воздействия на силы, деятельности и отношения индивидуумов, конституирующих население» [201, p. 4-5]. Управление опирается на авторитеты («кем» производится субъект и пространство), использует технологии («как»), руководствуется телеологиями («для чего»). В психологии технологиями выступают тесты, метод свободной ассоциации и прочие формы и средства выявления и калькуляции индивидуальных характеристик личности, а также ее групповых, коллективных, социальных, семейных отношений и пр.; в качестве авторитетов выступает целая совокупность консультантов, психотерапевтов, психоаналитиков и прочих специалистов, обладающих знанием о способах отправления свободы автономными индивидуумами; телеологией психологии является достижение автономными индивидуумами счастья, успеха, свободы [202, p. 17-18, 27-28]. Исходя из того, что психология является одной из форм либерального управления, она функционирует не только производя новых субъектов, но и трансформируя все прежние отношения и пространства (например, фабрика, школа, больница и пр.) посредством введения новых техник самоуправления индивидов: «<…> психология не просто становится союзником власти в частных областях общественной жизни, обещая решить все возникающие в ней проблемы. Само «применение» психологии изменяет понимание этих проблем. Промышленные инциденты понимаются в качестве результатов межличностных отношений на рабочем месте. Прибыль превращается в дело реализации самоактуализирующегося потенциала рабочей силы. Непослушный ребенок считается следствием эмоционального наследия детства родителей <…>» [202, p. 64, 70, 92, 95; 201, p. VIII; 183, p. 47, 186]. Субъект, создаваемый психологией, является предпринимателем своей личности: «Понятие предприятия подразумевает характерное понимание человеческого субъекта – уже не экономического субъекта ХІХ века, но предпринимателя своей личности. Люди, подлежащие управлению – мужчины и женщины, богатые и бедные – воспринимаются в качестве индивидуумов, активных в своей свободе выбирать и защищать свои интересы: таким образом, они потенциально активны в своем собственном управлении» [203, p. 142]. Роуз заключает, что «<…> современные индивиды не просто «свободны выбирать», но принуждены быть свободными <…>» [203, p. 87 – курсив мой – И.И.].

Роуз выступает против рассмотрения психологии только как средства легитимации «власти» [201, p. 4-5], «<…> экономических потребностей, статических политических сил или социальных интересов» [201, p. 58]. Он ставит задачу показать, как работает психология, а не исследовать происхождение психологии как формы управления [203, p. 72]. Однако, в своем позднем произведении «Управление настоящим» (в со-авторстве с Миллером) он утверждает, что управление возникло в конце ХІХ века в контексте «<…> борьбы с двумя угрозами – всепоглощающим рыночным индивидуализмом и коммунистической революцией. Управление стало третьим или средним путем, спасшим частное предпринимательство посредством трансформации субъектов в граждан с социальными правами» [183, p. 17-18]. То есть, управление, а вместе с ним – и психология, явились средствами «спасения частного предпринимательства», а превращение рабочих в предприятия и борьба против коммунизма были следствиями этого спасения. Таким образом, психология создает новых субъектов и пространства, а точнее – изменяет пространство для регуляции поведения и свободы субъекта предприятия. Продолжая эту логику, можно утверждать, что универсализация практики предприятия и распространение ее на повседневную жизнь всех классов, а также научная легитимация этого процесса посредством «человеческих технологий» (Роуз) и авторитетов являются, по существу, требованиями капиталистического класса. Вместо абстрактного, процедурного понимания власти, взятого у Фуко, Роуз на конкретно-историческом материале конца ХІХ – ХХ веков объективно показывает классовые корни либерального управления и психологии как ее формы. В таком случае, идеалы автономного индивида, предпринимательской личности и принуждения к свободе являются, по существу, буржуазными формами существования, которые фетишизируются в категориальном и «технологическом» аппаратах психологии. И хотя Роуз отмечает важность пространственного рассмотрения управления и психологии, он не ставит пространство во главу угла, не видит пространственной генеалогии и классового интереса в универсализации предпринимательской морали в частичных социальных пространствах капиталистических обществ ХІХ века. Таким образом, отсутствие классового подхода к вопросу о субъективности и пространстве лишает Роуза возможности рассматривать психологию в контексте социально-пространственной трансформации капитализма во второй половине ХІХ – начале ХХ веков, приведшей к новой форме эксплуатации как самоэксплуатации. При этом Роуз верно намечает главные характеристики психологии: научная организация пространств и субъектов посредством универсализации практики предпринимательства личности.

Предлагаемое нами понятие психологизации обозначает социально-пространственный процесс научной легитимации обуржуазивания, социально-пространственной трансформации рабочего класса в частичных пространствах бренда. Отличием психологии от психологизации является то, что психологизация является сугубо социально-пространственным феноменом, процедурой, опирающейся на научный авторитет в деле легитимации социально-пространственных феноменов и предшествующих процедур социально-пространственной трансформации капитализма. Психологизация дополняет политэкономию, следуя за стремлениями вульгарного направления последней объяснить и легитимировать капитализм посредством обращения к вне-экономическим факторам. Психологизация легитимирует исторически и логически предшествующие ей формы обуржуазивания, социально-пространственной трансформации рабочего класса в моральных, эстетических и дисциплинарных способах воздействия, «организуя» их (формы) согласно определенным научным «технологиям» и «авторитетам». Отныне посредством психологизации эти способы воздействия, определяющие «цивилизующее влияние капитала», «навязывание потребностей рабочим», одним словом, требования капиталиста к субъективности рабочего научно объясняются и легитимируются, включая производительную, научную организацию пространства.

Одной из главных проблем, которую пытался решить капитал в процессе социально-пространственной трансформации, являлась проблема рабочего класса, а задачей – пересоздание его субъективности. Исходя из этого, все те пространственные формы, в которых осуществлялся этот процесс в ХІХ веке, являются прото-психологическими и служат в качестве пространственных предпосылок психологизации:

1) универмаг как пространство обуржуазивания пролетариата является «сценой» для игры в субъекта, то есть превращения продавца в проводника рабочих-потребителей в мир потребления, незаинтересованного взгляда, индивидуального стиля. Именно здесь муштра продавца и принуждение к хождению на «котурнах» противоположного класса, а также соблазнительная атмосфера универмага были столь эффективными в создании «прибавочного» потребления, что вызвали к жизни стихийное присвоение потребителями, в особенности, женщинами, выставленных напоказ товаров, то есть, к воровству. Это поведение было патологизировано учеными-психиатрами и названо клептоманией. По их мнению, такое поведение было следствием неуравновешенной, быстро возбудимой и импульсивной природы женской физиологии. То есть, не пространство было создано для «прибавочного», буржуазного потребления, а субъект стал жертвой собственной природы [65, p. 5-12]. Именно этот эпизод в истории стал одной из предпосылок возникновения первых психологических концепций о потребителе, утверждавших о его иррациональной природе и необходимости воздействия на его эмоции, внимание, память и пр., чтобы заставить его сделать покупку. Подобным образом косвенно признавалась решающая роль пространства и возможность пересоздания субъекта (и в качестве потребителя, и в качестве продавца), а значит, его нередуцируемую к экономическому, рациональному расчету, природу;

2) определение понятия бренд-товара заключается в том, что в содержание потребительной стоимости товара входит контекст его употребления товара, то есть, пространство, в котором он производится и/или потребляется. Так, гедонистическая реклама викторианской эпохи с ее сценами мелкобуржуазной благоустроенности дома, здоровой и чистой жизни [154, p. 57], была лишь развитием принципа пространственного расположения товаров в универмаге: первые модельные комнаты, с выставленными напоказ товарами, организованными в непрерывную цепочку предметов респектабельного мироустройства, повлияли на развитие рекламы[17]. Бренд-товары взывали к необходимости переустройства повседневного пространства рабочих согласно лекалам буржуазной респектабельности. Рабочий-потребитель, отражаясь в «зеркале» бренд-товара, получал призыв к избыточности, прибавочному потреблению, с точки зрения его социально-экономического положения. Особым мотивом рекламы было указание на тот положительный физический, эмоциональный, социальный эффект, который может вызвать его потребление [154, p. 130-146]. Это обстоятельство подготовило возникновение психологии рекламы.

3) общей характеристикой бренд-городов является требование от рабочих соблюдения строгой нравственной и медицинской дисциплины. Инспекции и проверки состояния здоровья [125, p. 104, 135, 137], наряду с пространственной организацией досуга для детей и взрослых, не только понижали уровень смертности. Таким образом, в рабочие семьи проникает научный, медицинский дискурс [110, p. 18-19; 65, p. 39-40, 88-89, 152]. Жертвенно-буржуазный проект жизни предполагает замещение опасности существования рабочих – как носителей скверных привычек, «разносчиков» болезней и социализма – посредством эстетизации, морализации и медикализации. Проверка состояния зубов, регулирование диеты, осмотры и амбулаторное лечение, контроль за больными в союзе с «<…> благотворным влиянием умеренности, религии и разумной бдительности» [90], – проложили путь для будущего проникновения пси-практик субъективности в повседневное пространство жизни рабочих.

4) наконец, ближе всего и логически и исторически к психологизации находится феномен бренд-личности как особого социального пространства социально-пространственной трансформации капитализма. На примере социально-пространственной трансформации рабочих в бренд-городе, универмаге было показано, что рабочий производится в этих пространствах как представитель буржуазного предприятия, выступая в качестве модели для развития всего своего класса по буржуазным лекалам. Таким образом, результат производства-эксплуатации в морально-эстетически-медицинском комплексе выставляется в качестве уникальной характеристики, позволяющей стать предпринимателем себя, некой универсальной формой субъективности, могущей найти себя в мире капиталистической занятости. В психологической стратегии индивидуализации рабочего тела при приеме на работу в начале ХХ века, анализ которой будет представлен ниже, форма бренд-личности научно легитимируется: пространство труда уже существует, а рабочему в качестве бренд-личности нужно найти в нем свое место, раскрыв свою уникальность. Тем самым косвенно указывается, что у рабочего нет собственного места в обществе, и обрести его он может только с помощью психологов.

Если в первых трех пространственных формах создавались условия для тотального вписывания рабочего в жертвенно-буржуазный проект жизни и игру в субъекта, заполнив его жизнь морально-эстетически-медицинским комплексом (далее, МЭМ-комплексом), то появление бренд-личности уже предполагает некоторую нередуцируемую особенность субъекта, могущего найти свое место при капитализме. Иначе говоря, как бы ни пытался капитал заполнить жизнь рабочего буржуазным миросозерцанием и практиками личности, все равно есть нечто, что не может быть вмещено в процесс обуржуазивания и самоэксплуатации, то есть, собственно, статус рабочей силы. Именно эту «пустоту» и «опустошенность», отчужденность субъекта, пси-дисциплины кодируют в качестве дозволенной ему несхватываемости, нередуцируемости, обусловленной либо определенной природой субъекта, либо структурой языка и пр. научными концептуализациями.