Семинар 1. 2 февраля 1995. Вторник. 16.00.. Проф. В.А.Конев
Семинар 1 2 февраля 1995. Вторник. 16. 00. Проф. В. А. Конев
Коллеги, сегодня на нашем семинаре мы начинаем цикл бесед, посвященных анализу книги выдающегося философа Мераба Константиновича Мамардашвили " Картезианские размышления (январь 1981)" /Под редакцией Ю. П. Сенокосова, М.: Изд. Группа " Прогресс", " Культура", 1993 (в дальнейшем все ссылки на это издание даются в тексте с указанием в скобках соответствующей страницы). В философии ХХ века это уже вторая книга, появившаяся под таким же названием. В 1931г. Э. Гуссерль издал на основе своих лекций, прочитанных в Париже, книгу " Картезианские медитации". И вряд ли случайно такое совпадение. Книги очень похожи друг на друга. Обе выросли из лекций, устных выступлений авторов, правда, в первом случае - у Гуссерля - книга подготовлена к печати самим автором, во втором случае - редактором на основе магнитофонных записей и заметок автора. Обе обращаются не столько к Декарту, сколько излагают авторское в дение философии, правда, во втором случае - у М. К. - Декарту уделяется больше внимания, чем в первом. Обе инспирированы феноменологией, но в первом случае феноменология конституируется из Декарта, во втором - конституирует взгляды Декарта. " Картезианские размышления" Мамардашвили включают 15 лекций-размышлений, каждая из которых, хотя и концентрируется вокруг определенной темы, но не имеет жестко фиксированного названия. " Картезианские медитации" Гуссерля состоят из 5 медитаций, каждая из которых имеет свой заголовок и четко оформленное содержание.
Но главное - обе книги философов ХХ века воодушевлены идеями, питаются установками французского философа, вырастают из их глубоко личного отношения к Декарту и его философии. По своему жанру " Картезианские размышления" Мамардашвили это, действительно, размышления вслух. М. К. - говорящий, а не пишущий философ. И в этом он не одинок как в мировой, так и, особенно, в отечественной философии, когда многие действительно мыслящие философы в СССР в 60-80 годах были больше говорящими, чем пишущими. Это и Г. П. Щедровицкий, и Б. С. Грязнов, и В. С. Библер, и М. А. Розов, и многие другие. Каждый из них имел свой семинар, своих единомышленников и слушателей, каждый из них формировал вокруг себя атмосферу философствования, входя в которую, молодежь приобщалась к философии больше, чем на официальных занятиях по философии в вузах. У М. К. не было своего семинара, он был " степной волк" в философии, его стихией были выступления и лекции, которые расходились в магнитофонных записях. И этому было две причины. Одна из них - внешняя, та социально-политическая ситуация, которая существовала в стране в то время и устанавливала режим жесткой идеологической цензуры над всеми публикациями по философии. Другая причина - внутренняя, о ней говорит сам М. К. в Первом размышлении, когда указывает, что Декарт мало публиковал свои сочинения. Для философа, отмечает М. К., важно реализовать себя в движении мысли, и если это свершилось, то его уже мало интересует текст как публикация (см. С. 9-10). Для М. К. это особенно важно, так как главный предмет его философских интересов - мысль, акт мысли, состоявшаяся мысль, и потому его философская работа кончалась в момент состоявшейся мысли, который должен быть продемонстрирован, ибо другим путем, кроме живой демонстрации, состоявшаяся мысль не раскрывается.
Здесь мы подходим к методологии всей философии М. К. Мамардашвили. Его философия - это феноменология, но не трансцендентальная феноменология, как у Гуссерля, которая должна была описать универсальные принципы конституирования знания, присущие трансцендентальному Я, а феноменология атрансцендентальная, феноменология непереходящего, моментального, а не универсального. М. К. интересует, как мысль становится, а становится она каждый раз по-своему. Поэтому перед атрансцендентальной феноменологией, или феноменологией нетрансцендентального Я, а личностного Я стоит сложная задача - необходимо выделить типичное и закономерное в нетипичном и индивидуальном. Как это сделать? М. К. выбирает следующий ход: он говорит о Декарте, о Канте, о Прусте, то есть о конкретных людях-мыслителях, которые не только мыслили, но и определили состояние мысли на многие века. Это дает ему возможность, не отрываясь от индивидуального, проникнуть в типичное в мысли, описывая, как живет мысль в поле определенного сознания, которое не только мыслит, но и знает о том, как оно мыслит, создавая (в случае Декарта и Канта) теорию мысли или демонстрируя (в случае с Прустом) само состояние сознания. Посмотрим это на примере " Картезианских размышлений".
" Картезианские размышления" Мамардашвили посвящены историко-философской тематике. М. К. размышляет о Декарте и его философии. Это сфера истории философии. Какое место занимает в структуре историко-философских исследований работа данного типа? Можно, как представляется, выделить разные типы историко-философских исследований в зависимости от того, как в них соотносятся исторический и систематический анализ.
История философии - это история философских систем, философских построений или философских концепций, каждая из которых в силу специфики философского знания всегда несет на себе следы уникальности. Если историк философии стремится вскрыть особенность и уникальность каждой философской концепции, то в этом случае в историко-философском анализе выступает на первый план выявление системности взглядов изучаемого философа, исследование, действительно, становится историческим и по методу, и предмету его анализа. В этом случае каждая концепция философа увязывается с определенной культурной действительностью и выстраивается в определенный хронологический ряд (см., например, историю философии Куно Фишера, В. Татаркевича и различные учебники по истории философии). Если же историк философии стремится показать закономерность и связность самого историко-философского процесса, то в этом случае на первый план выходит систематическое в его собственном исследовании, которое саму историю философской мысли представляет как систему логически увязанных этапов философской мысли или парадигм. Историческое здесь становится подчинено систематическому и логическому (см., например, историю философии Гегеля). Но есть и еще один подход к истории философии - подход работающего философа, для которого философская мысль прошлого становится партнером в диалоге, с которой можно соглашаться или спорить, которую можно принять в свою концепцию или принять как свою. Для каждого из нас Платон или Августин, Декарт или Кант не просто этап в истории европейской мысли, а момент в становлении нашей мысли и часть этой мысли. И не потому, что мы учимся у великих, а потому, что философия, всегда говоря об одном и том же, вечно рассуждая о вечных проблемах, остается, в конце концов, одной и той же philosophia perennis. Физика, биология или социология меняют предмет своих рассуждений, философия же движется в круге одного предмета - что такое бытие и как оно постигается мыслью. Более того, для философа важно не то, какие по этому поводу философия строила теоретические концепции, а то, как она обсуждала эти проблемы, как тот или иной мыслитель мыслил, ибо это “как” эксплицирует само постижение философией ее проблематики, хотя эта экспликация и не всегда бывает явно представлена в концептуальных построениях философии. Проникновение в эту лабораторию философской мысли и составляет цель приобщения работающего философа к истории философии. В этом случае моя систематическая работа в философии включает исторические экскурсы на правах интерпретации мысли прошлых веков в системе моего размышления. Прошлое актуализируется в движении современной мысли, входит в ее систему, а не становится предметом историко-философского исследования. Так, например, присутствует Декарт в “Картезианских медитациях” Гуссерля.
Но и сам этот процесс проникновения в лабораторию мысли великих философов с целью выявления связи хода их мысли с их теоретическим представлением о мысли и бытии для разработки собственной концепции бытия и мышления может также реализоваться как историко-философское исследование. Примером такого исследования и является данная работа М. К. Мамардашвили. “Картезианские размышления” Мамардашвили - это и размышления о Декарте и его учении, и одновременно это и размышления о бытии и мышлении на фоне Декарта. Здесь философствование Мамардашвили, его систематическое исследование мысли и бытия раскрывается в форме анализа и интерпретации картезианского учения. Таким образом, возникает еще одно соотношение систематической и исторической мысли в философском рассуждении: определенная философская теория описывает своими понятиями и определениями свой метафизический объект - мысль и бытие (историческая систематическая мысль) и одновременно в этом описании проявляется состояние самого метафизического объекта - состояние мысли, но это состояние может быть вскрыто в историческом тексте только благодаря новому систематическому философскому знанию этого же метафизического объекта. Тогда историческое в философском исследовании (знание истории философской мысли) будет состоять в соотнесении сегодняшнего систематического рассуждения (сегодняшней философской теории) с прошлым систематическим рассуждением (прошлой систематической теорией), где сегодняшняя система мысли служит средством интерпретации прошлой и одновременно средством представления метафизического объекта. Такое обращение к историческим текстам есть их чтение a recentiori, если использовать понятие польского философа Ю. Баньки (см.: Ba ka J. Epistemologia. Uniwersytet l ski, Katowice, 1990, S. 52. A recentiori - от лат. recens - свежее, сейчас), когда историческое и систематическое в движении мысли сливаются.
Предметом исследований-размышлений Мамардашвили выступает не концепция Декарта, не его философия, онтология или гносеология, а " сам Декарт, образ его и личность", как говорит М. К., начиная Первое размышление (с. 7). Причем этим предметом не является биография, жизненный путь французского философа. Не жизнеописание человека Рене Декарта интересует М. К., а жизнь философа Декарта, которая породила определенные философские тексты. Необходимо брать не отдельно биографию и отдельно концепцию, как это делали всегда и все историки философии, а необходимо увидеть жизнь философа сквозь призму его текстов и тексты сквозь призму его биографии. М. К. делает эту работу поистине виртуозно, медитируя по поводу Картезия. Тексты Декарта необычайно ясны и четки, жизнь Декарта также не изобилует какими-либо тайнами, но сталкивая их друг с другом, точнее, совмещая их друг с другом, М. К. получает удивительную картину - стереоскопический образ жизни декартовской мысли. Размышления Мамардашвили - это пример чтения известных и прозрачных для читателя текстов как текстов, которые открывают в своей прозрачности и очевидности неизведанные глубины. Подобно тому, как при прозрачной воде в реке или озере, кажется, что дно близко - вот оно, достаточно протянуть руку, а ступишь - и проваливаешься в глубину, захлебываясь прозрачной водой, так и здесь - все ясно, но ясность оказывается обманчивой. М. К. погружается в кажущуюся неглубину Декартовых текстов, раскрывая всю их необычность. М. К. исходит из посылки, которая одновременно становится и доказываемым тезисом (замечу в скобках, что это ход герменевтического круга): акт мысли - это акт жизни, движение жизни. А философия - это реализованная в понятиях жизнь личности. Для М. К. жизнь Декарта тождественна его философии. Философия - это знание особое, знание об основах знания и действия. Философ же становится органом проявления этих основ и органом их осознания и предъявления культуре. Через его рефлексию над своей жизнью и мыслью они входят в культуру. То, о чем мы можем рассуждать теоретически, замечает М. К., у настоящего философа является самой плотью его жизни, проделывается им на себе. Так ли это на самом деле? По своей философии жили Сократ, Августин, Кант, Кьеркегор, Вл. Соловьев и множество других философов, включая и самого М. К. Но жили ли согласно своей философии Сенека, Аристотель, Аквинат, Гегель? Это требует обсуждения, хотя, как известно, всякое исключение может, в конце концов, только подтверждать правило. Была ли философия Декарта философией его жизни, " стержнем которой явилось преобразование себя, перерождение, или, как выражались древние: рождение нового человека в теле человека ветхозаветного" (с. 9). Наверное, ибо философия Декарта стоит у истоков новоевропейской культуры, нового способа мысли и действия, и, по крайней мере, его собственная мысль строилась по его правилам для руководства ума. Мамардашвили же показывает, что в декартовских текстах оставили свои следы те изменения и преобразования, которые переживал Декарт. В дневнике Декарта он встречает латинскую фразу: " Выступаю в маске", которая, считает М. К., становится своего рода его индивидуальным символом (с. 8). На первый взгляд, маргинальное замечание в дневнике становится ключом, открывающим скрытые тайны " экзистенциального облика Декарта", показывающим, что " его тексты представляют собой не просто изложение его идей или добытых знаний" (с. 9). Это " выступаю в маске" становится для М. К. эквивалентом разделения в философии " подлинного бытия" и " бытия неподлинного", разделения, берущего начало еще от античности: есть подлинная жизнь человека и есть его неподлинная жизнь - кажимость, майя. Подлинная жизнь и кажимость равно значимы и сочетаются в жизни человека, но основой человека и его жизни будет все-таки подлинное в нем, пусть даже, если это подлинное займет всего несколько часов жизни в течение года. Декарт, говорит М. К., был большой реалист, он понимал, что человеку может быть невмоготу в этой жизни, тогда он рекомендует следующее: достаточно рассматривать мир как театр и не придавать своим личным драмам большего значения, чем драмам воображаемых персонажей, " разыгрываемых актерами, когда они изображают перед нами весьма мрачные события" (с. 25). В театре все условно, а в жизни? Есть ли в жизни что-то безусловное? И здесь начинается, на мой взгляд, интересная интерпретация философии Декарта и, одновременно, обсуждение ряда интереснейших проблем философии. Первая проблема. Проблема подлинного человека. Человек живет в обычной жизни, в привычках и условностях. Но это все преходяще, условия приходят и уходят, они " находят", накатываются на человека, человек входит в них и выходит из них, поэтому условный человек конечен, смертен. А есть ли " безусловный человек" (Вл. Соловьев говорил о " безусловной индивидуальности" - См.: Соловьев В. С. Собр. соч.: В 10 т. 2-е изд. СПб., б/г, Т. 3. С. 390), который как безусловный, т. е. независимый от временных и конечных условий, не преходящ, а следовательно, бессмертен? В этой связи М. К. вспоминает в Первом размышлении рассуждения Эрвина Шредингера о Я, о том, умирает наше " я" или не умирает. Каждый раз Я другой, значит каждый раз уходит, умирает какая-то ипостась моего Я, но Я живу. Поэтому нечего бояться смерти (с. 25). Умирает то, что обусловлено, что порождено эмпирическими состояниями, привычками, чем-то конечным. " Я" же, освобожденное от привычек, от эмпирических состояний, бесконечно, а потому бессмертно. Но чтобы дойти самому до этого Я, необходимо освободиться от всего того, что вошло в него без его согласия и принципиального сомнения. Так совершается феноменологическая редукция и так появляется в неожиданном контексте декартовское сомнение, о котором все знают, но знают совсем в другом отношении. М. К. трактует как проявление декартовского принципа сомнения чисто биографические факты жизни философа - его постоянную жизнь на чужбине, его путешествия. " Потому что согласно его философии, в соответствии с которой он жил, можно родиться, пребывать, только порвав вначале независимо от тебя сложившиеся так называемые органические или природные связи" (с. 27). Только в этом случае человек избавляется от условий, привычек, наезженной колеи мысли и становится хозяином своей мысли, становится самим собою, подлинным человеком. И в рассуждении М. К. появляется " подлинный" Декарт. Биографический Декарт несерьезен, дерзок, ленив (спит до 10 часов, занимается философией 3-4 часа в год), его захватывают страсти " животных духов", он вежлив и сдержан. " Подлинный" Декарт - великодушен. Великодушие, считает М. К., выступает идейно-экзистенциальной клеточкой всей его философии, из которой можно было бы простым анализом вывести все ее принципы. " Великодушие - это свобода и власть над самим собой и власть распоряжаться собой и своими намерениями, потому что ничто другое нам не принадлежит" (с. 15). Поэтому философия для Декарта не средство исправления мира и других людей, а преобразование себя. Ибо законы философии и законы здравого смысла диктуют нам, что " если каждый в своей жизни сделает что-то с собой сам, то и вокруг что-то сделается" (с. 17. Курсив автора - В. К. ). Сделается не потому, что будет прямым приложением философской мысли, а индуцируется среди десятка, сотни, миллионов людей, так как каждый в отдельности для себя и на своем месте что-то сделает. Философия в этом случае является не рекомендацией действия, а обсуждением и выявлением самой ситуации действия, которая открывается благодаря сформированному философией в дению. Вторая проблема. Прошлое - враг мысли. Замечу, что мы привыкли рассматривать мысль как результат (следствие) вывода, опыта, эксперимента и т. п. А это и есть прошлое. Но Декарт, пишет М. К., " понял одну фантастическую вещь - что для мысли самым страшным врагом является прошлое, потому что то, что называется прошлым, складывается с такой скоростью, что мы не успеваем ни подумать, ни понять, а уже кажется, что поняли, подумали, пережили... " (с. 13). Мысль, как писал М. К. в своей статье еще конца 70-х годов, не порождается и не может породиться ни объектом, ни предшествующим состоянием знания. Мысль - это событие, которое появляется " один-единственный раз и впервые" в индивидуальной конфигурации всех условий, а не в результате сложившихся условий (см.: Мамардашвили М. К. К пространственно-временной феноменологии знания // Вопросы философии, 1994, №1, С. 73). Поэтому для появления мысли, новой мысли, необходимо очищение места ее появления от прошлого состояния ума. Это прошлое должно быть отброшено сомнением. " Что касается меня, то я считаю, - цитирует М. К. Декарта, - чтобы каждый человек..., как только достигнет предела, именуемого возрастом познания [NB, что не сразу, не всегда, а на определенном уровне своего развития - В. К. ], принял твердое решение освободить свое воображение от всех несовершенных идей, запечатленных в нем ранее, и серьезно взялся за формирование новых идей, упорно употребляя на это способности разума" (с. 30-31). Это же вслед за Декартом Гуссерль повторит в " Картезианских медитациях": каждый философ должен, хоть раз в жизни, перетрясти багаж своих представлений, чтобы найти там то, что несомненно (безусловно), и на этом выстроить здание своей философии. Таким должен быть принцип всякой философии как системы, таким должен быть и принцип всякой философии как жизненной позиции человека. Именно этот принцип доходит до чистого сознания, которое готово к порождению или к принятию мысли. Поэтому Декарт, а не Локк, говорит о подлинной tabula rasa сознания, которая имеет смысл для работы сознания, с такой чистотой сознание работает, а локковская tabula rasa смысла для сознания не имеет, такая чистота не порождает мысль. Здесь появляется третья проблема. Когда и где возникает " подлинное", безусловное Я. Оно появляется тогда, когда Я встает один на один перед лицом мира. Здесь М. К. использует свой любимый образ, к которому он прибегает часто и в разных контекстах, - образ Растиньяка, бросающего вызов Парижу: " Ну, теперь дело между нами! ". Декарт, говорит М. К., " провел через всю свою философию одну странную, на первый взгляд, вещь, которая одновременно является онтологическим постулатом: тот, кто сможет в воодушевлении обнаженного момента истины, в этом стоянии один на один с миром хорошенько расспросить себя (что едва ли или почти невозможно), тот опишет всю Вселенную. Не в том смысле, что человек, как он есть эмпирически, - это Вселенная, а в том смысле, что если ты сможешь что-то в себе выспросить до конца и у тебя хватит мужества, веря только этому [NB! Курсив мой - В. К. ], раскрутить это до последней ясности, то ты вытащишь и весь мир, как он есть на самом деле, и увидишь, какое место в его космическом целом действительно отведено предметам наших стремлений и восприятий" (с. 12). Здесь-то и заключена вся тайна философии, как ее понимает, и на мой взгляд справедливо, М. К. " Нырнув" в себя, дойдя до конечных оснований своей жизни - когда " на кон поставлена жизнь" (с. 9) - ты находишь философию, свою философию, которая дает тебе твой мир, философию, которая становится культурным фактом, если ты выражаешь ее в принятых культурных формах. Это и есть подлинный труд человека - один на один с миром. Это самый тяжелый труд, который за тебя никто не сделает, в котором тебе не с кем сотрудничать. Большинство людей избегают его, трудясь " на людях", вертясь, как " белка в колесе", в привычной обстановке. Подлинный труд, философия как подлинный труд - это то, что можешь только ты. И мир тогда изменится! М. Бахтин назвал такую ситуацию " мое не-алиби в бытии" (Бахтин М. М. К философии поступка // Философия и социология науки и техники. Ежегодник: 1984-1985. М., 1986, С. 112. См. также мою статью: Конев В. А. Философия бытия-события М. Бахтина // Российское сознание: психология, феноменология, культура. Самара, Изд. -во СамГПИ, 1994. С. 3-42). Эта идея будет проходить через всю книгу Мамардашвили. Наконец, четвертая проблема. Проблема времени рождения мысли. Прошлое - враг мысли, оно не дает мысли родиться. Будущее, добавлю, - кладбище мысли (и все утопии это мертвые мысли). И только настоящее - это время, в которое мысль и рождается, и живет. Это - kairoV, подлинное время, пора мысли. Мысль и настоящее совпадают. Декарта, говорит М. К., интересовало прежде всего движение мысли. " Установившееся движение, если возможет такой парадоксальный оборот, - замечает М. К., - я говорю " движение", но - " установившееся" То есть имеющее значение только в качестве силы momentum'а... " (с. 10). Именно это в средневековой теологии называли kairoV - пора, время свершений, этих свершений. Цель своих Размышлений М. К. видит в том, чтобы, обращаясь к Декарту, который в начале Нового времени установил новый " мыслительный аппарат" (" универсальную структуру сознания" - с. 29), поставив на карту свою жизнь, " наблюдать воочию удивительное пробуждение мысли в самом начале Нового времени... Это то же самое, что с замиранием сердца падать в некую блаженную пустоту, как бы растворяясь в ней. Декарт дает нам эту возможность. И нам нужно попробовать этот второй-первый раз (курсив мой - В. К. ). Повторить второй раз, но повторить его именно как бы впервые (курсив автора - В. К. ), вместе с этим человеком гордой и великой души... " (с. 10). Вот это " как бы впервые", " второй-первый раз" - одна из главных характеристик мысли. Она всегда впервые, даже если повторяется. Поэтому М. К. говорил, что мысль всегда ваша, даже если вы обнаружили, что кто-то ее высказал раньше. По отношению к философской мысли, философской концепции важно продумывать именно смысл мысли, концепции, а не ее историческое выражение. Эта идея " как бы впервые" будет одной из центральных в книге Мамардашвили. Такое понимание " мысли" (или состояния сознания) находило уже свое выражение в философии. Так, Гастон Башляр в книге " Поэтика пространства" показывает, что поэтический образ не имеет прошлого, он не выводится из психологии, а появляется в сознании как непосредственный продукт сердца, души, самой сущности человека, схваченной в ее актуальности (см. Bachelard G. La po tique de l'espace, Paris, 1957. Р. 1-2). Башляр говорит о " простом чтении" поэтического произведения, которое всегда " первое чтение", которое каждый раз творит в воображении поэтический образ (Там же. Р. 8). В современной философии идея локализованности мысли в настоящем особо подчеркивается философией рецентивизма, разрабатываемой польским философом Юзефом Банькой (см.: Ba ka J. Ontologia bytu aktualnego. Katowice, 1983; Он же. An Open Ontology. Prolegomena to a Recentivist Ontology. Katowice, 1989. Он же. Epistemologia. Katowice, 1990; Он же. Traktat o czasie. Katowice, 1991; Он же. Metafizyka zdarze. Katowice, 1991. Cм. также Конев В. А. Заметки на полях философии рецентивизма // Философия культуры. Изд. -во " Самарский университет", 1993). A recentiori мысли требует постоянного усилия мыслящего, которое каждый раз вызывает мысль и бытие из небытия. И это усилие не является просто энергией cogito. Держание мысли - это ее постоянное рождение силой моего противостояния один на один с миром, это и постоянное творение мира, ибо мир всегда нов, в нем всегда есть для меня место, и в этом месте все зависит только от меня - без меня не будет порядка, истины и красоты (см. С. 26). Такое понимание сущности мысли и условий “пребывания в ней” Мераб Константинович назвал “этикой усилия”. Просматривая философию Декарта в Первом размышлении сквозь " жизненные символы" судьбы философа, Мераб Константинович пишет, что суть этой философии " можно выразить одной сложно-подчиненной фразой: мир, во-первых, всегда нов (в нем как бы ничего еще не случилось, а только случится вместе с тобой), и, во-вторых, в нем всегда есть для тебя место, и оно тебя ожидает. Ничто в мире не определено до конца, пока ты не занял пустующее место для доопределения какой-то вещи: восприятия, состояния объекта и т. д. И третье (не забудем, что прошлое - враг мысли, борясь с прошлым, мы восстанавливаем себя): если в этом моем состоянии все зависит только от меня, то, следовательно, без меня в мире не будет порядка, истины, красоты" (с. 26). И еще на один важный методологический момент размышления-прочтения декартовой мысли мыслью М. К. я хотел бы обратить внимание. У великого философа (да и вообще у каждого " подлинного" человека) нет случайного. Все события его жизни должны быть прочитаны как индивидуальные символы жизни, посредством которых человек организует себя и свое сознание. А структурные символы сознания, например, символ Бога, должны быть поняты не как дань времени, а как выражение реальных определений личной судьбы. Бог для Декарта символизирует, показывает М. К., универсальное, ни на чем условном не основанное равенство всех в способности решать свою судьбу. " Этим символом, - пишет М. К., - выявляется действительная индивидуализация и позитивная реальная сила человеческого самоопределения, включающая истинную бесконечность (а не просто безразличие в смысле свободы " от" ) и являющаяся, как выражается Декарт, добавлением к реальной природе каждого человека" (с. 29. Курсив автора - В. К. ). Поэтому важно каждое понятие или утверждение философа понять в его реальном содержании, то есть том содержании, которое позволяет не отбросить его, как устаревшее, как " бантики" и " пришлепки" к истинам и достижениям, а увидеть за ним действительную проблему, которая живет и сейчас. Это и будет чтением исторического философского текста a recentiori. Итак, мотто Первого размышления - философия Декарта есть мысль Ренатуса Декарта как воплощение его жизни и есть теория мысли как рождения (и перерождения) человека. Спасибо!
Воспользуйтесь поиском по сайту: ©2015 - 2024 megalektsii.ru Все авторские права принадлежат авторам лекционных материалов. Обратная связь с нами...
|