Аспирант А.Н.Суворова. Семинар 4. 23 мая 1995 г. Bторник. 16.00.. Проф. В.А.Конев
Аспирант А. Н. Суворова Я бы хотела еще раз вернуться к обсуждению М. К. вопроса о Боге и его месте в структуре бытия человека. Заканчивая Второе размышление, он ставит вопрос: может ли атеист быть математиком, то есть ученым, уверенным в точности и правильности своих доказательств. По сути дела этот вопрос аналогичен вопросу Шопенгауэра: что я знаю, когда говорю, что я знаю, или, по-другому, что я вижу, когда вижу мир, что я вижу мир. Весь пафос Третьего размышления сводится к проблеме предпонимания, которое М. К. выражает так: мы способны понять лишь то, что уже понимаем! А потому имя предмету можно дать только после того, как появилась идея этого предмета, и, если Декарт идентифицирует Нечто с Богом, следовательно, он имеет уже идею Бога. Но какое содержание вмещает предмет с именем " Бог"? Какие функции выполняет этот предмет (или имя)? " Богоискательство" М. К. приводит к следующему: Бог субстанциален, обладает источником и движущей силой в-себе, не имеет предписаний, норм, стандартов, то есть у Бога нет пред-данности или пред-заданности, Бог сам по себе осуществляет данность, формирует ее. Здесь нет разрыва представления и воли, они - одномоментны, со-темпоральны, говоря словами Шопенгауэра. Мамардашвили обращает внимание на закрепление в философской традиции двух типов времени: а) времени как потока состояний и б) времени как пребывания, как длящегося состояния, божественного состояния, ибо Бог не знает смены состояний. Если время, в котором находится Бог, есть вечно длящееся состояние, и если Бог может все, даже невозможное, то пусть не человек, то хотя бы Бог, должен понять мир. С точки зрения М. К., Бог действительно понимает мир, потому Бог есть свобода, существующая до необходимости, до закона. Первичность свободы и есть, выражаясь языком М. К., свобода " первого шага". Познание становится на " втором шаге". Подобное представление перекликается, как кажется, со многими философскими построениями.
В свое время Бергсон выделил время как количество жизни и время как длительность, как качество жизни, как творческое отношение к миру и к себе. Длительность, свободный жизненный порыв формируют мир, а интеллект имеет дело со ставшим образом мира, над которым возможны любые пространственно-временные операции. Еще раньше Бергсона содержание качества жизни как свободы описывали (в рамках русской философии) И. Киреевский, говоривший о " первозданной неделимости", Бакунин - в понимании жизни как присутствия вечного живого Бога; Станкевич, Тютчев, которые говорили о единстве всего со всем; Достоевский, считавший, что в понятии " абсолютного Всеединства", или " положительного Всеединства" заключена для человека возможность действовать целиком, сразу, по впечатлению свободного, дикого каприза, а не благоразумно. Мамардашвили движется, как представляется, в традиции русской философии. " Первый шаг" М. К. созвучен не только " врожденным идеям" Декарта и " жизненному порыву" Бергсона, но и " духовному сердцу" Сковороды, " святости" Достоевского, " субстанциальному деятелю" Н. Лосского, " симфонической личности" Карсавина. " Первый шаг" в " фиксированной точке интенсивности" осуществляется из состояния " нераздельной сплошности" (Франк), " большого времени" (Бахтин), " неразличимого тождества идеального и реального", то есть символа (Лосев). Возвращаясь к проблеме понимания, видим, что человек понимает лишь тогда, когда свободно сделал свой Первый шаг, то есть когда он имеет собственную точку отчета, личностную действующую причину.
Человек, имеющий такую исходную точку - " пружину" (Сковорода), " первый шаг" (Мамардашвили) - в ситуации " сплошности", где " все во всем", способен понять Мир, ибо этот первый шаг оформил хаос в космос, небытие в бытие. Следовательно, человек, имеющий такую исходную точку, может утверждать, что " Бог породил меня", или " Бог существует во мне", что, с точки зрения Декарта, по М. К., тождественно. Бог и есть собственно человеческий механизм самосохранения, но самосохранения не физического (физиологического), а метафизического. В концепции Декарта этим Богом является когито как основание собственного существования, как основание идентифицировать себя именно с собой. Спасибо!
Семинар 4 23 мая 1995 г. Bторник. 16. 00. Проф. В. А. Конев Коллеги! Размышление Четвертое, о котором сегодня пойдет речь, замыкает первый цикл Размышлений, которые были посвящены обсуждению проблемы мысли в ее связи с человеческой судьбой. Мысль - достояние человека, она рождается усилиями конкретного человека, когда он оказывается в точке интенсивного экзистенциального переживания (про-живания, чтобы подчеркнуть ситуацию длительности, временности, без которой нет состояния мысли). Но будучи достоянием сознания, мысль направлена во вне сознания, она мыслит мыслимое и открывает человеку бытие, поэтому она принадлежит не только человеку, но и бытию, то есть обладает достоинством истины. Эту проблему и начинает обсуждать Мамардашвили в новом Размышлении.
Мысль дается человеку, или мысль рождается человеком, считает М. К., вместе со знанием ее истинности. " Если в какой-то момент настоящего времени я действительно подумал мыслимое, - говорит М. К., - то я не могу не знать, что оно истинно - в момент, когда мыслю" (с. 80). Мыслимая мысль истинна! Звучит странно. Но вдумаемся: если я что-то мыслю, то мыслю всегда как истинное, ибо я не могу сознательно мыслить ложное. Это противно мысли. Мысль может быть ложной, но для меня она становится ложной, когда я знаю, что она ложна, то есть знаю, мыслю другую мысль как истинную: " Я мыслю как истинное то, что другая моя мысль ложна". " Когда подумаю, - продолжает М. К., - не могу не знать, что это именно так. То есть нельзя даже понять свое состояние, не приняв за истинное то положение дел, к которому оно относится" (с. 80-81). В этом слиянии мыслимой a recentiori мысли и истины коренится то отождествление Истины и Блага, о котором говорили древние. " Знать добро, значит быть добрым", - утверждал Сократ. Мыслящий открыт на истину всегда и не может нести в себеобмана, зла и неправды. А как же быть тогда с тем, что в жизни, увы, часто все наоборот? Нет, не наоборот, а именно так. В себеи лжец знает, что он лжет. В себеи злодей знает, что он злодей. Конечно, если и тот, и другой мыслят. А если не мыслят, то " не ведают, что творят" - sancta simplicitas. Но горьковский Лука не простак, он мыслил и знал о своей спасительной лжи, Люцифер или Мефистофель тоже мыслили и знали о своем предназначении. Почему они и им подобные действуют именно так, это другой и очень интересный вопрос. Это уже чисто вопрос философии культуры, потому что, как выкрикнул Иван Карамазов на суде на вопрос председателя: " Вы в уме или нет? ", - " То-то и есть, что в уме... и в подлом уме. " " Подлый" ум - это ум, который знает не только истину, но и ценность, это ум, способный на аксиологическое мышление, которое живет, как представляется, по другим законам, чем мышление познающее. Как возможен " подлый" ум? Сократ и Декарт на этот вопрос не отвечали, так как для них такой ум невозможен. М. К., скорее, согласен с ними, чем с Иваном Карамазовым, хотя погружение мысли в экзистенциальную ситуацию не может не вывести его на аксиологические аспекты мысли, но он молчаливо предполагает, что " точки интенсивности" ориентируют мысль только на " ценностно позитивные" мысли (Истина=Добро=Красота). Я не хотел бы сейчас обсуждать вопрос об условиях и возможностях " подлого" ума, так как это уведет нас далеко в сторону от " Картезианских размышлений", но пометить эту проблему, сделать зарубку, чтобы потом вернуться к этому, нужно.
А сейчас, вернемся к тому, что " я не могу не знать что-то по истине в тот момент, когда подумаю во всей полноте внимания". Отсюда вполне логично М. К. делает вывод о том, " что я в принципе не могу узнать что-то, если уже не знаю" (с. 81). И в связи с этим возникает главная тема Четвертого размышления - как возможна новая мысль. Чтобы принять мысль как новую, которая решает какую-то важную нерешенную проблему, мы должны узнать ее, как мысль это делающую. Но откуда мы знаем, что она решает проблему, ведь мы же не знаем ее решения. А если признали и узнали эту мысль, то уже знали ее (с. 84). Декарт приводит такой пример: вот в голове есть идея хитроумной машины, которая будет прекрасно работать, когда ее сделают, но которой никто не знал до этого. Откуда в голове появилась идея такой машины? Из обычного наблюдения за вещами, считает Декарт и считает справедливо, она появиться не может. Так же, как не ясно, почему я вспоминаю именно то, а не другое, когда я решаю какую-то задачу и т. п. От этой проблемы тянутся нити к теории воспоминаний, когда, например, Плотин пишет: " Ум созерцает не через другое что-нибудь, а через самого себя, потому что созерцаемое им не вне его, а в нем самом; он своим светом видит другой свет посредством еще какого-нибудь света" (" Эннеады", V. 3. 8). С решением этой проблемы связан у Декарта, как показывает М. К., целый ряд теоретических представлений - концепция " врожденных идей", понятие " естественного света" разума и то, что М. К. называет " локальным совершенством" знания.
Я хотел бы остановиться на этих двух последних моментах. Итак, проблема нового знания. Новое, которое должно быть узнано, должно быть узнаваемо, то есть " знаемо", знакомо. Знакомое новое! Это же " деревянное железо", contradictio in adjecto. Но если бы такого противоречия не было, то не было бы и нового, так как оно бы никогда не пришло к нам, мы бы прошли мимо него. Значит всякое новое должно уже как-то быть, возникает, как говорит М. К., " проблема актуального наличия всего" (с. 85). М. К. обращает внимание на проблему, которую до него никто не обсуждал и которая выглядит, на первый взгляд, достаточно странной. " Наше мышление строится так, что если оно выполняется (я имею в виду, говорит М. К., полный акт мышления, о котором говорил в связи с математиком), то оно не зависит от последующей ложности его во времени" (Там же). Это означает, что всякое знание (можно взять шире - всякое культурное образование) конечно, самодостаточно, а не является шагом на пути к чему-то более глубокому или значительному. Оно " не зависит от всего остального мира" (см.: Мамардашвили М. К. К пространственно-временной феноменологии событий знания // Вопросы философии. 1994. №1. С. 76). Поэтому всякое знание обладает локальным совершенством, или совершенством на месте (с. 85). Это крайне важное положение. Оно заставляет смотреть на знание, или на культурное образование как на событие, а не как на явление чего-то - прогресса науки или развитие культуры. Только в таком случае феномен знания или феномен культуры могут иметь смысл. Но если событие знания или событие культуры локально совершенны, имеют смысл в себе и конечны, то они не просто самостоятельны, а содержат в себе " все" знание или " всю" культуру, что и делает возможным их узнавание. Это " все", которое содержится в знании (культурном образовании), не означает, что знание в своем конкретном, объектном содержании " покрывает" какую-то всю объективную реальность, это означает, что объективное содержание мысли (или культурного образования), заключенное в мысли (культурном феномене), но не зависящее от нас самих, соответствует структуре предмета (назначению культуры) (см. С. 87). " То есть актуальность предмета вне нас - это актуалия или формальная реальность не на уровне объектного языка, а взятая вместе с метаязыком. Полностью" (Там же). И этот метауровень языка знания или культуры " содержит все", здесь заключена актуальная бесконечность, которая уже содержит в себе возможность понимания (узнавания) всякого содержания, которое будет высказано на уровне объектного языка. Поэтому в той мере, в какой культурный феномен содержит в себе " метауровень культуры" - а им выступает система категорий или интуиций культуры - в той мере культурное произведение " содержит все", что выражается в его " всеобщности", в способности переходить границы социальных страт, границы времени и даже культурные границы. В связи с обсуждением актуальной бесконечности, как показывает М. К., у Декарта появляется учение о естественном свете ума. Анализ, проведенный М. К., картезианского учения о " естественном свете" ума высвечивает разные аспекты, разные смыслы этого философского символа. Во-первых, " естественный свет" ума для Декарта - " это то, чего мы не можем не знать, если будем думать" (с. 89). " Естественный свет" ума - это ясность интеллектуальной интуиции, которая свойственна разуму по его природе. Думаю, что Декарт вводит термин " естественный свет" разума в противовес Августиновскому " божественному свету" истины. Вспомним, что Августин именно Бога считает " отцом умственного света". " Душа разумная и мыслящая, - писал Августин, - не может сиять сама по себе, но сияет в силу участия в ином, правдивом сиянии" (О граде Божьем, Х, 2). Для Декарта же именно ум, само когито в силу своей природы, своего естества обладает мыслями, которые ясны ему изначально, как его мысли. Они не вы-думываются, то есть не являются продуктами ума, поэтому могут устоять перед любыми сомнениями. Они тождественны уму. Интуиции ума, естественный свет ума, ум - это все одно и то же. Это тавтология. Во-вторых, " когда Декарт употребляет при характеристике человеческого мышления термин " естественный свет", то он имеет в виду некое подсказывающее и управляющее действие в нас, которое совершается как бы без нашей воли и сознания и продукты которого не являются продуктами выдумывания, вымысла" (с. 94. Курсив мой - В. К. ). Кант потом будет говорить о регулятивных идеях разума, которые требуют полноты познания. Ясные интуиции ума, его " естественный свет" определяют феноменальную, а не реальную полноту знания - указывают на свойство истины, чтобы можно было узнать истину, утверждают характер значимого, чтобы можно было узнать ценность, определяют отношения, чтобы можно было узнать форму и т. п. Интуиции ума образуют тот метауровень, без которого нет познания. В самом " простом" случае это проявляется в работе научного познания, которое становится " научным", то есть познающим, когда оно предъявляет свой метауровень - уровень методов, без которых просто нет предмета научного исследования. В-третьих, простые интуиции ума, " естественный свет" ума - это онтологическое поле, " мыслительное поле", как писал Мамардашвили в статье " К пространственно-временной феноменологии событий знания" (см.: Вопросы философии. 1994. №1. С. 77), которое определяет понимание в силу " свойств состояния, а не чего-то делаемого нами". Это поле не зависит от различных предметных языков, не имеет причины и неразлагаемо. Оно и держит нас в состоянии истины, позволяя мысли, творчеству, в конце концов, делаться в нас. Декарт считает, что онтологическая ситуация мысли - " естественный свет" ума - оказывается той основой, в которой актуально, или формально, содержится понимание новой мысли. Если проинтерпретировать символ " естественного света" в языке философии культуры, то это будут те интуиции культуры, доминанты культуры, о которых мы говорили, это будут прафеномены культуры Шпенглера, или архетипы Юнга, или культурные оппозиции Леви-Стросса. Правда, эти интуиции не столько ясны (светлы), сколько темны (Фрейд в подобных ситуациях говорил о темных подвалах подсознания), но тем не менее очевидны. Темная очевидность! Скрытая очевидность! Действительно, так и реализуется творческий акт. Свободное, творческое действие не вытекает из предшествующего состояния, но оно не является и случайным (см.: Указ. статью М. К. Мамардашвили. С. 79-81). Причина творчества - небытие. Между новым и тем, что уже есть, лежит полоса, пропасть небытия. Это " место" невидимо для рефлексии, как замечает М. К. (см. Там же). Однако небытие должно быть увидено, оно должно сказаться сознанию, чтобы заполниться " свободным явлением". Но как " увидеть" или " сказать" о небытии? Здесь и появляется, я бы сказал, первая " очевидность" - человек " переживает" небытие, но сказать об этом не может. М. К. отмечает, что Декарт вкладывает в понятие " очевидность" прежде всего экзистенциальный смысл, считая, что " очевидность" должна быть " испытана", установлена собственнолично, на себе. Испытав " нехватку", страсть ожидания, человек, полагает Декарт, должен " двинуться, ангажировав себя в предмет, чтобы разрешение предметной задачи или предметного умоискания стало одновременно и разрешением жизни. И тогда то, что установится в таком испытании мира, и будет обладать признаком очевидности" (с. 97). Я бы сказал, что это второй тип " очевидности" - очевидность ставшего (утвержденного) бытия. Оно теперь может быть " сказано". Оно теперь - порядок на " втором" шаге. И теперь это бытие может быть вписано в весь порядок. Таким образом, началом нового является небытие, которое как небытие содержит в себе " все" (" все" возможности - здесь обратное, по сравнению с Гегелевским, движение категорий), что в уме, ангажированном в экзистенциальную ситуацию, принимает форму интуиции - должно быть (или " Да будет! " ). И это должно быть, существующее как intuitus mentis, как полнота и локальное совершенство, определяет на втором шаге узнавание нового, который становится по сути подлинно первым шагом для сознания. Так как тот " первый" - " Да будет! " - становится первым только тогда, когда совершится второй, который принимает порядок. Если же он не совершится - " не то..., не то", тогда " первый" просто отбрасывается и предпринимается новый " первый" шаг, как новый бросок в неведомое, но ожидаемое. Так и получается, что всякий шаг осознания оказывается " вторым-первым", то есть шагом, на котором " теперь ясно", но это " теперь ясно" должно иметь предшественника, когда " еще не ясно", но все " предопределено". В своей статье, о которой упоминалось раньше, М. К. писал, что " будучи свободными, творческие события (или изменения) не случайны в каком-то смысле", свободные действия налагают ограничения на хаос, они имеют " независимый и первичный характер некоторой внелогической базы, постоянно присоединяемой в познании к логике и к осознаваемым содержаниям и наблюдениям" (см.: Указ. соч. С. 81, 81-82). Свободные действия имеют свою " логику", которую, замечает М. К., " условно можно назвать " физической логикой", " логикой эмпирических систем" или еще чем-либо подобным, имея в виду, конечно, особые естественные, саморазвивающиеся (или превращающиеся, рефлексивные) системы с интегральным " внутренним знанием", онтологической абстракцией порядка" (Там же. С. 82). Онтологическая абстракция порядка живет внутри свободного, творческого действия, которое ничем не предопределено, не вырастает из порядка, а выходит из небытия и хаоса, накладывая на них свою абстракцию порядка. И эта абстракция порядка не может быть описана известной логикой, хотя в свободе и творчестве есть своя " логика". Но поскольку этот " порядок до порядка" существует в хаосе, а " логика" свободы не похожа на логику необходимости, то, может быть, есть смысл назвать " логику" свободного творчества хаикой по аналогии: порядок логоса -логика, а порядок хаоса - хаика. Построение " логики" творчества (хаики) это одна из задач философии культуры, которая имеет дело с возможностью становления нового бытия и его понимания. М. К. сформулировал, как мне представляется, основные принципы онтологии свободного явления (в науке или культуре) и его понимания. " Это - принципы: (1) конечности (" локального совершенства и полноты", (2) понятности (или включенности в континуум), (3) квазифизической локализации (или сингулярности феномена мира), (4) трансцендентальности " реальных" сущностей и натуральной неизвлекаемости их свойств" (Там же. С. 81). Спасибо!
Вопрос. Относительно " логики" творчества. Во-первых, Вы говорите, что ее должна построить философия культуры, но разве она не существует уже в поэзии, искусстве вообще. Во-вторых, если ее выразить в понятиях, то что это даст? Все будут творить? Ответ. Конечно, " логика" творчества существует как объективная организация творческого процесса в искусстве, в науке, в любых видах деятельности. Философия выявляет ее и выражает в понятиях, структурах мыслительной деятельности и т. п. Эксплицированная " логика" творчества не подменяет и не отменяет " логику" реального свободного действия. Надо ли рационализировать творческую деятельность, выявляя ее " порядок"? Вообще есть ли этот " порядок"? Я считаю, что этот порядок есть, он особый, конечно, отличный от порядка, логики рациональной мысли, поэтому я говорю, что, возможно, лучше назвать этот строй творческой деятельности не логикой, а хаикой. Выражение " хаики" в теоретической системе не будет означать, что станет возможным " делать" поэтов, но это будет означать, что возникнет новый тип мышления, новый тип действия, который вместо техногенной и сциентистски ориентированной цивилизации, цивилизации стандарта, будет продуцировать цивилизацию индивидуального. Цивилизация же всегда выступает результатом " рационализации" определенных культурных действий. Новый век требует цивилизации свободного, творческого действия, а такая цивилизация не возникнет стихийно. Порядок возникает на " втором" шаге - шаге осмысления и знания.
Воспользуйтесь поиском по сайту: ©2015 - 2025 megalektsii.ru Все авторские права принадлежат авторам лекционных материалов. Обратная связь с нами...
|