Si сожалею

Я сожалею.

Я очень сожалею о том, что не смогла помочь этой маленькой, истерзанной своими постоянными навязчи­выми размышлениями восемнадцатилетней девочке. Я буду называть ее Ритой, хотя это выдуманное имя так же не идет ей, как и ее настоящее.

Она опоздала на сорок пять минут. Такого в моей прак­тике еще не было. Ну, не приходят — понятно. Но опоздать на сорок пять минут, когда вся встреча рассчитана на час...

Я была зла и раздражена. Но тогда было не время вы­ражать эти свои эмоции. Если злить и раздражать других в характере Риты — это еще проявится. Я лишь сказала о том, что удивлена и обескуражена ее опозданием. Она принялась извиняться.

Причины опоздания. Во-первых, она хромала (как по­том выяснилось, это были последствия детского поли­омиелита). Во-вторых, она действительно плохо ориен­тировалась. Но не стала спрашивать дорогу (наверное, из-за своей, с одной стороны, жуткой застенчивости, а с дру­гой — такой же жуткой гордости).

Но, видно, ломало ее идти ко мне, ломало.

Мы решили работать в первый раз полчаса.

Я решила — она согласилась. А что ей оставалось?

На первой встрече мы, собственно, никуда не продви­нулись, только принюхались друг к другу и договорились встретиться через неделю. Но по сути, как я потом поня­ла, она за эти первые пятнадцать минут рассказала мне многое из того, как устроена ее жизнь, потом лишь по­вторяя это «на автомате» снова и снова от встречи к встре­че. Лейтмотив ее рассказа такой: «Я — плохая, со мной никто не дружит, у меня нет близкого человека (потом, правда, выяснилось, что есть очень близкая подруга, но это «не то»). А не дружат со мной потому, что я хромая».

И еще: «Я лучше других. Я никогда никому ничего плохого не делаю. Я умею дружить. Я все сделаю для того, кого считаю своим другом. Они (сокурсники) только пьют пиво и ходят по киношкам, а я... » — и т. д. и т. п.

Рита, подобно Гулливеру, все время путешествовала из страны великанов в страну лилипутов. И было похоже, что это ее до невозможности выматывало.

Наверное, и «в миру» Рита жила «на автомате». В бес­конечной борьбе своих вечно конфликтующих противо­положных убеждений (я — самая плохая, я — самая хо­рошая; молодые люди — очень плохие, но мне так хочет­ся быть с ними). Девочка, далекая от реальности. Малень­кая хромая принцесса в заколдованном замке своих фан­тазий о мире и людях.

Как мне казалось, меня она почти не видит и не слышит.

Я пробую пробиться через терновник установок, нащу­пать в отношениях с ней просто человеческий контакт. Го­ворю о том, что она живет в коконе фантазий о мире и о себе. Игнорируя реальность. Предлагаю проверить, как ре­ально я к ней отношусь здесь и сейчас. Спрашиваю:

— Как, ты думаешь, я сейчас к тебе отношусь?
Предпочитает не вылезать «из кокона»:

— Ну, вы же психолог. Я знаю, что вы ко мне хорошо относитесь, у вас такая профессия — хорошо к людям относиться.

— Я смеюсь:

— Психолог-то я психолог, но это не значит, что ко всем я отношусь одинаково. Попробуй просто посмот­реть на меня и понять, что я думаю о тебе, что чувствую по отношению к тебе.

Смотрит. Видит, что все не так плохо, ее не отвергают, опускает глаза, возвращается в свой мир. Я — в некото­рой растерянности, ощущаю себя каким-то ковриком. На меня посмотрели: вроде на месте, не сдвинулся, и ладно.

Было самое время подумать: «А как я сама отношусь к ней? » И тут на меня вновь накатывает злость. Знаете, какая-то первобытная и чистая в своей безжалостности агрессия. Так, наверное, гонят и убивают нежизнеспособ­ное хромое животное более сильные особи. Я вновь по­давляю свое чувство. «Терпение, терпение, — говорю я себе. — Выразить сейчас свои негативные эмоции рис­кованно, я кожей чувствую, что она не выдержит этого».

Я уверена, что всем знакомы люди с такими чертами, как высокая степень озабоченности собой, отчужденность, эмоциональная недоступность, переоценка своих твор­ческих способностей, тенденция осуждать других. Со всеми этими чертами я встретилась, работая с Ритой. Психоло­ги называют таких людей «нарциссами». И как замечают многие авторы: «В каждом тщеславном и грандиозном нарциссе скрывается озабоченный собой, застенчивый ребенок».

Мне с «нарциссами» трудно. Наверное, потому что они мне напоминают меня саму, то есть подчеркивают во мне то, что я в себе не очень-то люблю. Кроме того, у меня было четкое ощущение: мою сущность, сущность чело-

века, имеющего некоторый опыт и искренне желающего помочь, эта девочка просто игнорирует.

Вторая встреча началась с той же песни (см. выше). Говоря о сокурсниках, которых Рита вовсю хаяла, но чьей любви и внимания ей хотелось больше всего на свете (особенно, конечно, со стороны молодых людей), она вы­сокомерно вздергивала подбородок и как-то недобро улы­балась. Лицо ее становилось злым...

А в глазах стояли слезы.

Я часто обращала ее внимание на эти близкие слезы. Говорила о том, что вижу их. Говорила о том, что, видя ее слезы, испытываю жалость к ней и желание ей помочь (оказывается, безжалостность и жалость — две сестры. По крайней мере внутри меня).

Тема слез никогда не находила продолжения. Рита от­вечала:

— Тогда я буду плакать всю сессию.

— И пускай, и хорошо, и плачь, пожалуйста.

— Нет, не стану.

Она думала, что есть что-то важнее ее слез и ее злости.

Я пытаюсь рассказать ей о себе: о том, как меня от­вергали сверстники из-за полноты. Смотрит с сомнени­ем—и как это я могу сравнивать ее опыт со своим? Она ведь ХРОМАЯ, а я всего лишь полная. Ее горе неизбывно, мое — блажь и каприз.

О, думаю я, это мне очень знакомо. Когда-то и я при­шла к своему терапевту и рассказала о том, как мне было больно и обидно чувствовать себя отверженной в юнос­ти. А терапевт в ответ рассказала мне о своих серьезных физических проблемах и о том, как она научилась при­нимать себя с этими «недостатками». Прекрасно помню, что я тогда подумала: «Ну конечно, поверю я тебе, как же. Сидит тут такая красавица, мужиков, наверное, куча у нее. И я — невзрачная толстушка, которая никак не может Дождаться, чтобы хоть какой-нибудь завалященький муж-чинка пригласил на танец».

Заняв такую позицию, я не давала жизни ни одного шанса поддержать меня. Если не обращают внимания, зна­чит, я плохая. Если обращают, то они — идиоты, которые

не стоят моего внимания, — они что, слепые, не видят, что ли, что я плохая?

Тема клиентки была мне знакома по собственному опыту, я прочувствовала ее «на собственной шкуре»...

Пластинка продолжает крутиться, до конца второй сес­сии остается пятнадцать минут. Она, видно, тоже почув­ствовав, что мы все еще никуда не продвинулись, нако­нец-то ненадолго замолкает, поднимает на меня глаза и прямо спрашивает:

— Ты можешь мне помочь? (Мы к тому времени уже на «ты». )

— Да! — уверенно отвечаю я, хотя поджилки трясутся.

Что подвигло меня так прямо заявить о своих воз­можностях? Думаю, то, что мне было — в целом — понят­но, как она взаимодействует с людьми (а вернее, как она всячески пытается избежать контакта с другим челове­ком, лишь бы не почувствовать боль отвержения).

Да, это было моей первой ошибкой в отношениях с ней. Не уделив достаточно времени тому, чтобы Рита по­чувствовала мою поддержку, я предприняла довольно ак­тивные действия. Я, как глухарь на току, так и раздувалась от гордости: наконец-то меня заметили, наконец-то я ста­ла нужна! И я даже знаю, в чем проблема!

— Хочешь, я покажу тебе, что ты делаешь?

— Хочу.

И я, внутренне про себя посмеиваясь, показываю Рите ее саму. Я к тому времени уже по опыту знала, что клиен­ты очень удивляются, когда им показываешь, как они вы­глядят со стороны. Для клиентов то, как они в общении автоматически бессознательно прерывают контакт с Дру­гим — «слепое пятно», которое они силятся, но не мо­гут увидеть без другого человека. Поэтому я и посмеива­лась — знала, какой будет эффект...

Рита действительно удивлена. Говорит:

— Ты сейчас показала мне всю меня.

Подозреваю, что слово «эффект» в данном случае род­ственно не слову «эффективно», а слову «эффектно». Рас­ходимся, довольные встречей и друг другом.

Третья встреча была последней.

Расклад такой. Рита рассказала, что после последней встречи чувствовала себя прекрасно. Они с братом ре­шили пойти в ночной клуб, и она хоть какое-то время не чувствовала себя изгоем, не ощущала свою ущербность. Немного солнца в холодной воде показалось ей обеща­нием вечного лета.

А потом, когда она в очередной раз начала поливать грязью людей, я сказала, что чувствую себя рядом с ней небезопасно и хочу отодвинуться. И я отсела немного.

Это было моей второй и последней ошибкой.

Как я сейчас понимаю, она, увидев в моих действиях и словах признак отвержения, поспешила сама отвергнуть меня. Сказала, что ничего не меняется, что она больше не придет, что матери сложно оплачивать услуги ее психо­лога, что я вряд ли смогу ей помочь. Да и вообще ей вряд ли кто поможет.

Господи, как ей было больно! Как откликалась во мне ее боль! Я сказала ей, что тревожусь сейчас за нее. Но это тоже для нее оказалось чересчур. Этой маленькой гордой птичке не нужна жалость. Жалость ее унижает и делает инвалидом, а она так хочет быть как все, лучше всех.

Я напомнила о том, что не обещала ей, что терапия будет безболезненной. Что к какому бы специалисту она ни пошла (дай Бог, чтобы пошла когда-нибудь), она мо­жет столкнуться с негативными переживаниями своими и других людей.

Единственное, что я могла сделать в эти оставшиеся несколько минут, — это показать ей, как я сама справля­юсь с болью отвержения: признавая, что мне больно, я не умираю, не падаю и не сбегаю. Я попросила Риту, даже если она решит не приходить больше, позвонить мне и сказать об этом.

Она обещала и не сдержала обещания.

Жан-Мари Робин говорил: «Не надо знать о клиенте больше, чем он сам, надо быть на шаг за ним». Я наруши­ла эту заповедь и несу за это ответственность.

Я сожалею.

⇐ Предыдущая3456789101112Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: