 |
Продолжение следует.
|
|
|
|
Продолжение следует...
Попробую написать рассказ о том, как я работала детским психологом... Итак...
Как детский психолог я начала работать в самом начале девяностых годов в одном из центров по подготовке детей в школу. Взяла меня себе в помощницы педагог, бывший учитель математики, защитившая диссертацию по какой-то психологической методике и переквалифицировавшаяся в психологи. Женщина с серьезным именем Антонина и с таким же серьезным академическим взглядом на профессию во главу угла ставила дисциплину, порядок и графические диктанты. Эти диктанты и классические дидактические игры она безоговорочно считала главными средствами подготовки ребенка в школу и подразумевала, что я пойду по проторенному ею широкому пути. Это было легко, но ужасно скучно. Не по мне. Работа, на мой взгляд, должна приносить если не деньги, то удовольствие обязательно. И вопреки ожиданиям моей «шефини» я — подчас вслепую, спотыкаясь и падая, возвращаясь и топчась на месте — стала протаптывать собственную тропинку. (До сих пор с большой благодарностью вспоминаю мое начальство, которое не вмешивалось, не контролировало и сквозь пальцы смотрело на все мои затеи. ) Тропинка моя была то шире, то уже, то прямей, то извилистей, продвигаться по ней было довольно трудно, но с каждым шагом все интереснее, потому что я видела — дети тоже с удовольствием шагают вместе со мной, нога в ногу, а часто и забегая далеко вперед и показывая мне правильное направление.
8»
Детям, часто туда-сюда ходящим через дверь, разделяющую мир реальный от мира фантазии, легко перемещающимся из одного состояния в другое, присуще ощущение себя сложными и разнообразными. Чтобы они не боялись своего разнообразия, не пугались того, что в них могут сменяться десятки разных состояний и ролей, у них должна быть возможность описывать себя, находить для этого своего разнообразия слова и образы. Их не надо учить этому, им нужно только помогать: наполнять — подпитывать, — это ощущение себя, усыхающее под влиянием жесткого взрослого мира, предоставляя возможность путешествовать по своим состояниям, создавая условия для того, чтобы они могли понимать себя, умели оставаться наедине с самим собой...
|
|
|
Так, прислушиваясь к детям и к себе, я все больше «расширяла русло» работы с фантазией, развитием воображения, движением под музыку, различными «волшебными превращениями» и драматизациями.
На этом пути я часто сталкивалась со спонтанно «выдаваемыми» детьми образами Растущего: или вырастающего из желудя дерева, или растущего из семечка цветка, или травинки, или бутона, подставляющего солнышку свои щечки, или распускающейся — «потягивающейся» розы...
И сейчас я хочу поделиться с вами, дорогие читатели, своими наблюдениями...
Так... Что-то не то... Не получается у меня никакого рассказа: трудно как-то с фабулой, художественными образами и развитием сюжета... Нет задуманного и любимого мной непосредственного обращения к читателям... Монолог, какие-то вымученные выводы и рассуждения, а иногда — о ужас! — на языке и в воздухе чувствуется отвратительный металлически-методический привкус...
Не годится, так дело не пойдет. Надо придумать что-то другое!.. Пусть будет не рассказ, а небольшой документальный очерк, нет — пусть будет короткометражка о детях, познающих себя через образ Растущего. Я тоже буду иногда (очень редко и по делу) появляться в кадре, а в основном за кадром (тихо, вполголоса) пояснять вам, что происходит. Совсем без моих комментариев обойтись, к со-
|
|
|
жалению, не удастся: я, сознаюсь, пристрастна (к детям и этой теме), но постараюсь держать себя в руках. Если меня опять понесет, то вы, пожалуйста, дайте знать...
Итак, первые кадры показали нам взрослых теть, по-разному понимающих свое предназначение и с разных сторон прокладывающих свои дороги к детям. В центре мюей ленты все-таки не тети, а дети. Дети крупным планом... А еще — цветы, кусты, трава, деревья...
Вот и сейчас на экране под музыку (пусть будет Вивальди, кусочки из «Времен года», негромко) появляются Знакомые всем вам «волшебные» кадры (как и в детстве, я смотрю их завороженно, не отрывая взгляда): на наших гла-зах за считанные минуты из маленького зернышка или се-Мечка появляется росток, который набирает силу, вытягивается, зреет, превращаясь в сильное большое растение... Вот оно распускает свои листья, вот сгибается под ветром... греется на солнышке, разворачивает свои бутоны, вытягивает ветви, а вот — осыпает свои листья, готовится к зиме... Дети, будь то трехлетки или шестилетние, с удовольствием и готовностью откликаются на мои предложения «превратить-
ся» или «побыть листочком, цветочком, деревом в лесу или на поляне» и т. д., и сами с радостью и без устали предлагают свои образы: «А давайте поиграем, как будто мы... » (мох, баобабы, водоросли... ).
В том, как дети «живут и работают» в образах чего-либо растущего я вижу непосредственную реализацию живой детской потребности выражать себя, стремление «вырастать в мир» и в то же время «вырастать внутрь себя» — обращаться с собой, со своими чувствами и переживаниями.
Хочу, чтобы и вы увидели это чудо...
На экране группа детей, они только что прошли большой «путь» от семечка до росточка, возбуждены, но хаоса в помещении нет. Наоборот, теплая и деловая атмосфера. Камера движется немного рывками и выхватывает из группы детей лицо пятилетнего Миши, который после того, как «вырос из семечка в гибкий зеленый росток», спешит поделиться с нами одним из самых важных жизненных открытий, только что сделанных и прочувствованных им самим. Слышите, как он, торопясь, говорит: «А ведь никто не тащит меня силой, за уши, чтобы я рос! Я ведь Сам расту из Себя, и сила только во мне самом».
Похожим «ощущением роста» и «способностью расти множеством способов» делятся и другие дети. Вот их голоса:
|
|
|
— Когда я еще был совсем маленьким у мамы в животе, это ведь уже был Я, хотя меня никто на свете еще не видел.
— Когда я еще не родился, я уже так же рос, как сейчас, даже еще быстрее, а ведь я был не из глины: ко мне нельзя было прилепить новый кусок и вылепить такого же, но только побольше. Я сам расту — и это хорошо!
— Это похоже как желудь маленький сначала, а потом — росточек тоненький, а ведь какой дуб вырастает! Солнце и питание — это, конечно, важно. Но сила-то — внутри!
Небольшая пауза, и звучит Бах, но не орган, а что-то очень ясное, тихое и настоящее в своей незатейливости — клавесинная пьеска из «Нотной тетради Анны-Магдалены»... И опять крупный план — на экране появ-
ляется... (нет, вы ошиблись, это не Дюймовочка, хотя, согласна, очень похожа) — это Оля, для своих трех с небольшим лет такая маленькая и тоненькая, что легко может спрятаться за любым из своих ровесников.
Это неземное, невесомое прозрачное существо с серьезным, никогда не улыбающимся личиком-монеткой ко мне на занятия привели родители — немолодые и «странные» не только по манере одеваться, но и по манере общаться, вернее сказать — не общаться. Потихонечку, от встречи к встрече, из отдельных слов, которыми удостаивала меня мама Оли (если вы посмотрите внимательно на экран, то сразу увидите ее среди других родителей — вот эта женщина в сером и бесформенном одеянии, которая всем своим существом хочет остаться незаметной, слиться с толпой, но странным образом всегда выделяется из нее — своим взглядом, манерами и способом передвижения в пространстве), я узнала кое-что из их жизни. Что выходят они с дочкой из своей квартиры только для того, чтобы прийти к нам в «школу», что кормит она дочь с полугода и до сих пор только кефиром и белым хлебом, изредка дает фрукты: «Ведь выросла же! А то приготовишь, время и продукты потратишь, а она есть не будет», что гуляет с ней очень мало: «Полезнее читать книжки, а у песочницы только обижают». Что девочка, кроме родителей и иногда приходящей к ним совсем старенькой [бабушки, ни с кем не общается...
|
|
|
Я ценю подвиг Олиной мамы, которая, осознавая «неправильность» сложившейся ситуации, собрала все свои силы и привела дочь «заниматься с другими»: «А то будет такая же, как мы с мужем, лучше не надо».
Отмотаем пленку немного назад и заглянем на наши Первые занятия. Вот комната, вот дети, вот Елена Александровна (это меня так дети называют), вот все вместе ползают, прыгают, летают. А где маленькая Оля? А она, съежившись, сидит на стуле в уголке и с живым ужасом в глазах, не моргая, смотрит на приближающихся к ней детей. Но не убегает и не отворачивается... Часто я просто беру ее на руки и так провожу занятия, благо веса в ней, как в перышке. Потихоньку Дюймовочка начинает вставать и переступать около стула, задавать мне вопросы
(речь у Оли оказывается очень богатой и эмоциональной, правда, с книжным лексиконом), потом решается брать игрушки из рук других детей.
После занятий, на которых дети представляли себя в образе растений, цветов, деревьев, девочка заметно раскрепощается, начинает улыбаться, отвечать на вопросы детей, больше двигаться...
На экране опять крупный план: Оля рисует себя в виде «Розового куста» и тихим, но твердым голоском комментирует. Давайте послушаем ее рассказ:
Я — красненький куст роз. Это внизу — буквы такие, как меня зовут.
А это — солнышко такое. Это — точечки такие, чтобы я красивой была.
Это я так себя нарядила. Это — игрушечка такая, чтобы играть.
А это — внизу — букашки, как будто сейчас лето. Это ласточки как будто летом прилетают. Они дружат с кустиком. Я говорю им вот что: «Здравствуйте! » А рядом вот такой ребенок, я ему тоже говорю: «Здравствуй! »
Все хотят, чтобы им говорили «здравствуйте! ».
Мне нужны шипы,
чтобы получше вести себя!
Камера постепенно отъезжает, становятся видны другие дети. Они, закончив рисовать, встают, ходят, смотрят рисунки друг друга, показывают пальцами, руками, всем телом то, что нарисовали... (Звучит не музыка, а, например, шум луга с трелью кузнечиков, с пением птиц и трепетом их крыльев. )
На экране появляется лицо красивой ухоженной девочки с полуприкрытыми глазами и надутыми губками, а затем и вся девочка — высокая, статная, одетая ярко, как кукла Барби, но все равно похожая на Снежную королеву. Она тоже показывает свой рисунок. Мы слышим ее низкий, немного монотонный голос:
Это роза и тюльпан. Я — все вместе, а не что-то отдельное.
Шипы мне нужны, чтобы я была красивая. Надо мной — облака! Мне под ними хорошо. Я им говорю: «Облака! Закрывайте солнце! » Меня облака защищают от солнца. За мной никто не ухаживает.
|
|
|
Это Виолетта, наша следующая героиня, классическая «капризная дочка богатых родителей» — «новых русских», недавно переселившихся в Москву из провинции. Ее папа (видите полноватого немолодого мужчину, который стоит рядом со мной и, несмотря на то что он ниже меня, смотрит на меня сверху вниз? ), приведя дочку на занятия, первым делом гордо рассказал, что покупает ей все, что бы она ни захотела. Виолетта во время занятий смотрит на меня и детей тоже сверху вниз, устало и недоверчиво. Она, несмотря на свой малый возраст, как будто пресыщена жизнью, вяло и без интереса воспринимает все, что мы делаем. Ее трудно чем-либо увлечь, растормошить... И вот сейчас мы видим на экране редкий кадр: эта «Снежная королева», перевоплотившись в «куст роз», вдруг выдает такую философскую фразу (гештальтисты меня поймут! ): «Я — все вместе, а не что-то отдельное»! — иоткрывает новую грань «понимания роли шипов»: «Шипы мне нужны, чтобы я была красивая». Ура! (Я не могу удержаться от эмоционального комментария. ) Лед тронулся (в этом месте пусть прозвучат несколько тактов торжественной музыки, можно — заключительные аккорды из «Музыки на воде» Генделя, и на ветру пошумит листьями и спелыми цветами куст шиповника)...
Рита (опять крупный план) — из тех детей, по лицу которых трудно угадать их возраст. Мне кажется, она и два года назад была такой же: с серьезной шепеляво-сбивчи-Вой речью и с суровыми чертами лица, что, впрочем, не мешает ей на наших занятиях улыбаться и даже хохотать иногда. А теперь совсем ненадолго перед нами мама Риты — немолодая сильная женщина с простым лицом, она волнуется, потому что ее Рита каким-то образом сегодня выделилась из группы детей, и выговаривает дочке: «Надо всегда слушаться педагогов! » Видите, как девочка, только что светящаяся и летящая, при этих словах моментально туск-
неет и застывает? Это легко можно заметить, не так трудно увидеть и то, что Рита, несмотря на свою внешнюю активную и даже покровительственную позицию по отношению к другим детям, часто чувствует себя очень одинокой и беззащитной. Ее рисунок и рассказ помогут нам узнать, как и каким она воспринимает окружающий мир. (На фоне голоса девочки тихо, но отчетливо звучит отрывок из «Зимы» «Времен года» Вивальди. )
Я — куст роз, на меня напали — залезли червяки.
И на всех моих братиков — они вокруг меня.
На всех моих братиках — цветочки, а на мне — шипы.
У меня стебель такой добрый, но на него тоже залезли червяки.
Я чувствую, как они меня как-то кусают по всему телу.
А это — их Хозяин.
Под землей, вот здесь, когда я только начинала рисовать, сначала была Мама куста роз.
Потом ее закрыли воротами, хотели ее...
Такого дыма напустили, чтобы она не убежала.
Она хотела убежать в лес к другим людям, но не удалось ей!
Мама говорит: «Я чувствую зло-ос-сть, как будто варят злой суп! »
Потому что я не люблю злых вещей и злых супов!
Я злюсь на этого хозяина, говорю ему: «Перестань! »
У Хозяина червяки идут из волос.
Я — куст роз — говорю: «Не надо! Сейчас солнышко выйдет, и все твои червяки вернутся обратно к тебе! »
Цветочков на мне нет, потому что они потом будут расти, когда будет лето.
А сейчас пока — зима...
Я надеюсь, что после наших занятий, когда у Риты была возможность открытого выражения своих чувств, когда ее чувства выслушивала и принимала не только я, но и дети, ее восприятие мира изменилось — он стал более дружелюбным по отношению к ней, и зима закончится, и цветочки ее наконец распустятся... (Музыка затихает, камера показывает глаза Риты, в них — небо. )
А на экране вот-вот появится следующий, на этот раз — последний герой нашей короткометражки. От зрителей поначалу потребуется специальное усилие и внимание, чтобы выделить этого тихого, незаметного мальчика из пестрой и шебуршащей группы детей. Камера несколько раз проскальзывает мимо, не задерживаясь на мальчике, потом наконец останавливается, фиксирует его лицо, и перед нами возникает замкнутый, немногословный, настороженный Дима. Чтобы получше познакомиться с этим человеком, тихим и глубоким, надо отправиться в недалекое прошлое. Тогда он в первый раз позволил мне заглянуть в его мир. Это произошло во время игры в превращения... (Почему-то захотелось, чтобы за кадром звучала щемяще-веселая пьеса «Плач домового» со старой пластинки «Музыка тридцатых годов» — хлюпающий сурдинкой тромбон. ) После моего предложения закрыть глаза и превратиться «в кого захочу» комната наполнилась «игрушками», «куклами», «машинами», а маленький Дима, с трудом выпускаемый на «уроки» двумя бабушками, превратился в... старый шкаф.
Я, поцарапанный, стою в углу, — показывал Дима, — качаюсь, если меня тронуть. У меня ножки неодинаковые. И у меня всегда открывается дверка. Ее закрывают, а она открывается. Скрипит. Меня, наверное, скоро поставят в кладовку. Бабушки говорят: «Ты никому не нужный шкаф, всегда всем мешаешь своей дверкой! » Мне грустно.
Продолжили игру тем, что дети (и сам Дима в процессе обмена ролями) заглядывали в шкаф и клали туда на хранение свои вещи, игрушки, еду... Или находили там что-то интересное, неизвестное, вкусное... Или прятались в этом шкафу, держа дверцу изнутри, чтобы их никто не нашел. Сам Дима потом «покрасил» шкаф в синий цвет, но дверцу не стал чинить, оставил: «Так веселее». (Тромбон, успокаиваясь, затихает. ) А мы возвращаемся на за-
нятие, где дети рисуют себя в виде растений и цветов...
Всегда с недоверием и опаской «процеживая через себя» все то, чем мы занимались, Дима на этот раз своей
готовностью «работать» глубоко трогает меня. Когда он подходит ко мне со своим листочком и начинает говорить, я настолько остро чувствую его доверие, его хрупкость и свою ответственность перед ним, что потом, спустя годы, всегда вспоминаю «телом» именно этот момент, когда речь заходит об ответственности терапевта...
На экране — рисунок Димы. И мы слышим, как мальчик тихим-тихим шепотом рассказывает:
Это то, что у меня внутри... Не знаю что, но то, что у меня внутри.
Вокруг везде — чернота и темнота. Зелененькое — это живое какое-то.
Это как-то двигается... Я — это Живое...
Я медленно двигаюсь, очень... Я не могу быстро, у меня нет ног.
Вокруг меня темное, черное — Неживое...
Я говорю этой темноте, что мне трудно там передвигаться.
Темнота ничего не отвечает... Это все...
(Камера задерживается на рисунке, чуть отъезжает, чтобы было видно лицо Димы. Тишина. Затем на экране тот же рисунок Димы, крупно — тоненький зеленый листочек, заключенный в черный круг, затем камера медленно отъезжает, скользит по рисунку и мы видим, что весь рисунок усыпан разноцветными звездочками. Рождается тихая, спокойная, уверенная в себе музыка — каждый слышит свою. )
Разноцветные звездочки Дима по собственному желанию нарисовал уже на следующем занятии, рисовал он увлеченно, со спокойным ровным дыханием: «Если у меня будет время, я все вокруг заполню звездами! »
Конец фильма.
(Продолжение следует. )
|
|
|
