(Совесть психолога)

Дана

(Совесть психолога)

Дорогая Лена!

Я еду сейчас в поезде на Черное море — третий раз в своей жизни. После того как очередной раз поняла, что, не умея играть в карты (в принципе — не умея играть, бле­фовать, то есть врать), теряю шанс простого человечес­кого общения — я вернулась к себе в купе, к тексту про Дану. (Это, как я тебе писала раньше, рассказ про со­весть психолога, берущегося «лечить» других, хотя сам бесконечно «болен». ) Честно и придирчиво перечитала его с заданной тобой целью — вставить стержень. И поняла, что вставлять ничего не могу. Разве что подзаголовок под­стелить ковриком под названием ДАНА: «Совесть психо­лога». Ну и, пожалуй, после слов «злобный пасквиль» доба­вить несколько слов...

Пришла ассоциация с маминой болезнью. У нее коксар-троз, и ей предлагают вставить какие-то хорошие. же-

лезки в нехорошие разрушенные суставы для того, чтобы ходить. Это стоит по 50 тысяч рублей на каждый сус­тав, крови, нервов и еще риска так и не ходить от боли.

Я утверждаю, что этот текст здоров. Он ходит сам — пока по рукам избранных. Его читают люди, и у таких, как Дана и я, открываются шлюзы невысказанно -сти. Если ты отважишься его опубликовать именно та­ким вот клубничным полем — непрополотым и без кавы­чек, то дашь шанс многим психологам и клиентам от­крыть протоки в своих болотах неизреченности. Если не отважишься, если победит проклятая идея «дуракоемкос-ти в журналистике» (давай отличать Литературу от Журналистики) — лишь бы массам было понятно, или не скучно, или необидно от непонимания некоторых слов — значит, еще не время для этого текста. Значит, нас с тобой еще маловато, еще не критическая масса нас нако­пилась в обществе потребления букв и смыслов...

Пока...

Женя.

P. S. Печатаю из Интернет-кафе города Анапа. Кру­жится голова от моря и счастья. И от вина, конечно.

(Из письма автора Медведевой Е. редактору этого сборника Климовой Е. )

Про нее мне рассказала с придыханием непродуктив­ного сочувствия ее подруга — жена знаменитого мест­ного журналиста, ныне покойного. Сама подруга забав­ляла свою начинающуюся вдовую старость увлекатель­ными путешествиями по миру эзотерики, страшилками про конец света и духовными исканиями начала следу­ющего мира. Дана ее увлеченности не разделяла.

Дана вообще больше ничего не могла (не хотела) раз­делять ни с кем. Семь лет назад она пережила инсульт, очнувшись в собственной блевотине, прошла через кон­вейер безликих врачебных рук и после больничного ада полной, тотальной зависимости оказалась снова у себя дома — с новым решением: никогда больше в этот гряз­ный ненадежный мир не спускаться. Семь лет эта муже­ственная в своей трусости жить женщина не покидает свою квартиру. Исключением являются редкие посеще-

ния медкомиссий по инва­лидности и присутственных мест для прений с государ­ством по льготам. Продук­ты и готовую еду ей при­носит мама («принесла 4 раза за все время», попра­вила она меня) и иногда брат, моет пол женщина из собеса, враждебная Дане по энергетике и к тому же склонная обсуждать с ее матушкой тему «Зачем ин­валиду трехкомнатная квартира? ». Навещают под­руги, неблизкие по духу и травмирующие ее своей ту­постью и ограниченностью.

У Даны есть серьезная подмога — это ее видения. Не привидения, а именно ВИДЕНИЯ, с ударением на пер­вом слоге. Во время рассказов об этих видениях она и встретилась со мной. Я же психолог, любопытный и ищу­щий. Я не сильно боялась ее психоза, с детской жадное-

тью поглощала ее рассказы и ее боль, в результате пости­гая природу инсультного мировоззрения. Для Даны же мое присутствие явилось искомым всю жизнь понима­нием. Она приросла ко мне.

Через год терапевтических встреч и полгода просто

дружбы Дана подарила мне свой старенький Компьютер,
в клавиши которого она в силу тремора не могла попа­
дать пальцами. Вернее, могла, но сильно нервничала при
этом. Поэтому и отдала. Мне компьютер был очень ну­
жен, денег на него не было, поэтому я обрадовалась, хотя
сразу же испугалась, что теперь до гробовой Даниной
доски я буду у нее в подругах — прислугах. Короче —
куплена. Диктофон, отданный мной взамен, облегчения
ей не принес, а стал только лишним поводом звонить и
требовать у нас с мужем помощи в его эксплуатации.

 В конце концов мой муж, устав от ее нытья, возмутился

непрофессионализмом наших с ней отношений и пред-

ложил мне с ней снова «поработать». Работа, по его мне­нию, должна заключаться в том, чтобы помочь Дане чес­тно осознать свою лень и трусость жить, свое наслажде­ние от собственного бессилия и свое упорное нежела­ние ничего менять, а потом постараться помочь ей найти радость в другом — не только в вампиризме по отноше­нию к нам и таким же, как мы. А в другом...

В каком таком другом, задумалась я... Ей так хорошо жить в своем страдании, у нее совершенно нет сил на радость и мужество жить, двигаясь. В общем, я отказалась с ней работать. Просто буду приходить, когда есть силы, и не приходить, когда сил нет...

Несколько недель назад я сурово остановила ее не­удержимое наползание на мои границы. От отчаянного желания быть хоть чем-то полезной она придумала тео­рию про то, зачем мы нужны друг другу.

Мы, — сказала она, — два противоположных конца одной прямой, с названием САМООЦЕНКА. У тебя — за­вышенная до невозможности, сплошное самолюбование, а у меня — заниженная до уровня плинтуса, до ощущения себя дворовой собачкой. Пока мы вместе, мы перетекаем друг в друга и тем самым освобождаемся от крайностей, приближаясь к золотой середине. И это здорово и классно, и вообще сплошной духовный рост. Но когда мы долго не видимся, мы опять погружаемся каждый в свое, нездоро­вое и неадекватное.

Видимо, стремясь быстрее восстановить утраченный за то время, когда мы не виделись, баланс, Дана стала с особым наслаждением посвящать наши встречи моему воспитанию. Она долго и тщательно анализировала мое поведение, мои мысли и поступки, везде и всегда обли­чая пресловутое мое самолюбование. И наконец я сдохла. Просто сдохла, взорвалась и всех нас обрызгала. Потом спокойно протерла пол между нами, покурила и пошла домой. Теперь вот пишу этот злобный пасквиль. (Инте­ресно, что первоначальную энергию к творчеству я на­шла именно в злости на Дану, а не в любви к ней. Как-то не по-человечьи это. «Бесссссовестная» — звучат где-то

аж в спинном мозгу типичные оценки моей мамы моих неправильных поступков. )

Вообще-то у Даны есть много красивых идей и «глю­ков». Вот один из них.

Дана — большая, в несколько километров ростом — над городом. Внизу суетятся люди, которые, если накло­ниться и присмотреться, абсолютно однородные внутри, деревянные, как матрешки — самые маленькие, в которые уже не вставить другую матрешку. Дана ужасается та­кой форме жизни и решает, что она никогда не будет такой. Лучше здесь, на пронизывающем ветру и холоде, в пронзительном одиночестве — быть облакоподобной. По­пытка найти «своих» и уйти к ним — безуспешна, потому что она приросла к этому городу, а вокруг тьма и космос, бесприютный и холодный. Так и стоит она здесь поныне. В этом чужом и бессмысленном городе.

Город этот сузился теперь до размеров трехкомнатной квартиры, а матрешки являются только раз в неделю. Недавно в это видение внесены поправки:

Дана застряла в прослойке между двумя мирами. Фи­зических законов здесь не существует. Нет, например, понятия времени и пространства. Нет, следовательно, верха и низа. И Город этот — вовсе не обязательно внизу, поэтому УПАСТЬ НЕВОЗМОЖНО. Поэтому страх ото­рваться от города пропал.

Можно теперь и двигаться, обрадовалась я, но... по­вилась усталость. «И я устала», — устало произнесла Дана по телефону... Надежда рухнула.

Интересно, что третья редакция этого видения (види-мо, чрезвычайного важного для Даны) заключала в себе пояснение, что все это — про двойников еще не родив-шихся людей и про своего двойника: «У неродившихся этот двойник спрессован, сконцентрирован до размеров матрешки. В таком виде он ждет рождения человека, чтобы прикрепиться к его физическому телу и расти до размеров облака. Это и есть душа».

Еще видение.

Комната начинает дрожать, как воздух над горячим асфальтом. Затем появляется рамка, а в ней — изобра­жение, которого не разобрать. Рамка очень красивая, она переливается, по ней перекатываются какие-то узоры живые, пульсирующие. Изображение же внутри рамки — манит, но не появляется. Как будто пока рано, еще не созрел видящий человек для приема ТАКОГО...

Когда Дана еще работала (в каком-то проектном бюро). ей удавалось найти ошибку в расчетах практически сразу, не штудируя всю документацию от корки до корки. Такое интуитивное, правополушарное владение информацией очень ее смущало, заставляло скрывать свой дар, притво­ряться обычной. Не расхрабрившись единожды признать свою уникальность (мамино воспитание «не выделяться! »), Дана отказалась быть собой вообще, в принципе. Отказав миру, отказала и себе. Что называется, никому не дала. И засохла. Говоря с другими только на ИХ языке, потеряла свой собственный язык, свой жест, свою жизнь... Осознает ли она сейчас все это? Да. И не устает втайне от самой себя гордиться своим «трудным» путем, вслух горестно сожалея о нем, о растраченных впустую силах и надеждах...

Позавчера к ней пришел котенок, маленький рыжень­кий Кеша. Сначала он пришел ко всем в подъезд, а потом оказалось, что к Дане. Теперь у нее появился новый за­конный аргумент никуда не выезжать — ни к нам в гос­ти, ни на природу, ни в санаторий: «Уменя Кеша».

А еще она живет страной. Инсультная часть ее мыш­ления заключается в такой вот глобальности. Как Дана с ее правосторонним параличом («Инсульт, не совмести­мый с жизнью! » — гордо повторяет она при каждом удоб­ном случае свой диагноз), так и Россия окривела и дро­жит на одну сторону. Потому что другую сторону захва­тили евреи. Все каналы телевидения, все денежные пото­ки — все в руках у евреев. Поэтому русскому человеку не продохнуть. Это, пожалуй, самое скучное и тяжелое, что мне приходится выслушивать от Даны. Даже тяжелее, чем наезды на мое величие. Хотя она всего лишь рассказыва-

ет то, что показывали по телевизору. (Мне почему-то та­кое по телевизору не показывают... ) Хотя Дана по-сво­ему оптимистична: вот страна выправится, и она тогда выздоровеет.

Год назад зависимость ее болезни от других была бо­лее локальной — зависимость была от меня: вот я выу­чусь на хорошего психолога, вот на ней буквально на­учусь, натренируюсь — тогда она поправится...

Интересно проследить жизнь ответственности у ин­сультного больного. В момент приступа она вырвалась с рвотой из головы своего носителя и была подобрана вра­чами «скорой помощи», а затем реаниматорами. Потом ответственность переселилась в сильные ладошки мас­сажиста и точные пальцы иглоукалывателя. Затем — в виртуальные руки приходящего психолога, а теперь и ровсе далеко — в потные руки политиков. Она никак не кочет возвращаться на место, эта ответственность, на из­нанке которой — свобода.

Однажды мне показалось, что Дана отмерила себе ров-|но год жизни и будет свободна только тогда, через год. Точнее ничего сказать нельзя, потому что говорить с ней обо всем этом стало невозможно. Только думать, думать и думать... наверное, до следующего взрыва. Вот сидим мы с ней, каждая — у себя дома, и думаем — каждая про свое. Я — про нее... Нет, не про нее целиком, а только про ee инсультное мировоззрение и свое бессилие перед ним. [Она — про мой эгоизм и свое бессилие перед всем.

«Обэтом тоже нужно подумать», — ее последняя глав­ная фраза. Она повторяла ее, когда ругала меня за под­черкивание ногтем слов в ее книгах. Или когда рассказа­ла о Кеше и своей попытке переименовать его в Митю. Отчего он стал гадить, а вернувшись в старое имя^- пе­рестал. «Имя — все-таки судьба, и об этом тоже надо по­думать». — «Да, надо», — устало соглашаюсь я. Только за­чем, «если кушать-то все равно нечего», как заметил Ма-лыш у Астрид Линдгрен после требования помыть руки. ЖИТЬ-ТО ВСЕ РАВНО НЕЧЕМУ...

На самом деле у Даны много виртуальных открытий  и откровений про жизнь. Но это все — только ПРО жизнь, не сама жизнь, увы.

Недавно она позвонила одному деду-целителю и рас­сказала ему свое видение про город. И спросила, что же ей теперь делать, когда уже и не страшно упасть. «Отдох­нуть надо», — ответил милосердный дед... Еще годик. Как раз тот годик, который Дана себе отмерила пожить. «Зна­чит, отдохнув, вернешься в мир?! » — радостно загорев­шись, завопила я. Занавесившись клубами табачного дыма, Дана загадочно ответила: «Я ничего себе не загадываю. Что будет, то и приму». Я выпила за ее смирение и погас­ла. И, привычно разозлившись, прикрылась грустью...

Иногда я думаю: откуда это стремление в человеке — всех холостых поженить, а всех инсультных — поднять на ноги?..

После написания моего злобного пасквиля наши от­ношения вздохнули. Сегодня Дана снова доверяла мне свою жизнь, а я ей — даже свою злость, словно она не инвалид и вполне с ней справится. Мы праздновали пер­вый день весны коньяком с шоколадом и сладчайшими в своей бессистемности разговорами. Так я узнала о пред­шествующих инсульту событиях.

Дана уверена, что ее страдания — это эхо давней вой­ны между силами добра и зла. В прошлых жизнях Даны эта война была более динамична, а в этой она принимает вид то погони во сне, то жидкости красного цвета дли­ной 20, а шириной 3 см, внезапно вытекшей из-под пли­ты, то без причины мокнущих обоев в Даниной квартире. Есть у этой войны и конкретные лица. Одно из них — женщина из соседнего подъезда, «уморившая любовника и покалечившая мужа одной только силой мысли». Это именно она за три недели до инсульта разложила перья перед дверью в Данину квартиру (верный признак наво­димой порчи, по мнению Даны). Это она звонит по теле­фону и молчит, словно контролируя процесс Даниного умирания. Все просто — Дана владеет информацией, к которой уже много веков подбираются силы зла. Сохра­нить эту информацию в голове и не отдать рано или поздно для Даны было бы непосильно. Поэтому силы добра решили перекрыть доступ к ней путем взрыва моста. Да, есть такой мост (по фамилии Варолиев, кажется) в про­долговатом мозгу человека, именно в нем и произошел

Данин Инсульт. Отныне я буду величать его с большой буквы, ибо Он спас человечество, всех нас и даже матре­шек — не хуже современной кодовой системы в сейфах. А женщина эта и поныне живет рядом, нагло прохо­дит иногда по двору, под Даниным балконом. Хотя чего ей-то напрягаться, ведь она всего лишь исполнитель. За­казчики — мужчины, их двое, один из них недавно, менее года назад, астрально посетил Дану рано утром прямо у дивана, на котором она спит. Для конспирации мужчина чистил зубы и смотрел на проснувшуюся Дану. Чтобы успеть не впасть в ужас, Дана быстро высунула ногу из-под одеяла и дала ему пинка под зад с предложением идти отсюда. Он и ушел, только непонятно куда. Астраль­ные тела, видимо, не ищут дверей. Еще месяц после этого Дана могла бы опознать лицо «гостя», но теперь черты его стерлись, и узнать его, например, по телевизору среди наших именитых горожан стало невозможно.

Когда Дана рассказывает об этом (частенько припе­вая слова песенки: «Я была навеселе и летала на метле. Хоть сама не верю я в эти суеверия»), она иронична и остроумна. Может, поэтому я тоже позволяю себе здесь ироничный тон.

Вообще война миров частенько проходит через Да-нино тело. Линия фронта пролегает иногда прямо посе­редине, рассекая Дану от макушки до промежности по­полам: на «право» и «лево»... Через год после Инсульта она пережила 12-часовое бдение, в течение которого ле­вая половина пыталась отторгнуть правую, потому что она, правая, была антиматерией. Ужас от столкновения с этим ощущением антиматерии, угнездившейся в соб­ственном туловище, невозможно передать словами — ни ей мне, ни мне — вам. Слов таких нет в языке, чтобы это передать. Дана не спала и не ела ровно сутки — с полу­дня до полудня, но времени не ощущала. Все время по-глотил ужас перед антиматерией. Потом тело как-то при­смирело, что ли... Ведь и сейчас Дана сидит на кресле передо мной внешне вполне целая. Даже симпатичная. У нее и правда довольно симпатичное круглое лицо, сим­метричное и с двумя светлыми детскими глазами по бо-кам от аккуратного носика. Светлые прямые волосы в

145 |0 Непридуманные истории

⇐ Предыдущая12131415161718192021Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: