Нарратология как критика

Кроме того, что нарратология представляет собой вариант поэтики, в рамках нее сложился значительный корпус нарратологической критики, в которой, в свою очередь, можно различить две главные формы (типология Дж. Принса). Во-первых, сегодняшняя нарратология связана с поворотом внимания критиков к закономерностям чтения, в этом смысле любая «техническая» характеристика нарратива оказывается связанной с конструированием значения, любое «как» может привести к «почему» (Ж. Женетт). Так, она способствует прояснению читательских реакций на определенные тексты (сила воздействия «Постороннего» А. Камю объясняется в этой парадигме, на основе способа, которым Камю исключает возможность локализовать момент повествования в пространстве и времени), позволяет прийти к определенным версиям интерпретации (переход Флобера от повествования в первом лице к повествованию в третьем лице в «Мадам Бовари» осмысляется как результат его отказа от субъективного повествования) либо становится предпосылкой новых интерпретаций (перечисление множества причин и следствий в начале «Илиады» Гомера как указание на то, что жизнь людей обусловлена высшими силами, а совмещение важных событий с самыми банальными — указание на бессилие человека перед миром, изобилие предчувствий — выражение фатализма и т. д. ).

 Во-вторых, характеризуя элементы, необходимые для любого нарратива, определяя принципы, лежащие в основе создания нарративов, изучая способы, которыми нарративы отражают сами себя, собственный код, уточняя, что именно конституирует данный текст в качестве должным образом рассказанного, прослеживая начальные и финальные точки повествований, а также связь между ними, нарратология облегчает выбор исследователями нарратива как тематической рамки, что в последние двадцать лет стало весьма популярным. Так, это выражется во множестве «нарративных» прочтений классических либо популярных текстов. В ходе них раскрываются так называемые нарративные стратегии рассказчиков, романистов (всеведущий автор, рассказ от первого лица, внутренний монолог), демонстрируются многочисленные конвенции, задействованные в повествованиях. Последние становятся особенно очевидными, когда нарративы, созданные в рамках одной культуры, воспринимаются носителями другой культуры: начиная от тех «сбоев» в восприятии, которые происходят, когда, положим, английский читатель читает французские либо русские романы, и заканчивая нередкой неспособностью к восприятию кинофильмов представителей «примитивных» культур. В ходе таких исследований было показано, что великие нарративы можно распознать по содержащемуся в них знаку того, что их содержание есть не что иное, как драматизация их собственного функционирования: «в «примерных» нарративах наррация есть теория наррации»; «в конечном итоге, не существует предмета нарратива: нарратив обсуждает только сам себя, нарратив рассказывает сам себя» (Р. Барт). Постижение нарратива в качестве темы связано, во-первых, с пониманием нарратива как определенного числа последовательностей, объединенных посредством соединения, чередования либо включения одного в другое, во-вторых, с различением наррации, нарраторов и их адресатов; в-третьих, с рассмотрением нарратива как структуры и процесса структурирования, объекта и действия, продукта и процесса его производства; в-четвертых, с допущением частично упорядоченных серий трансформации нарратива; в-пятых, с демонстрацией движения нарратива на основе стремления к завершению и его отсрочкой, в-шестых, с его способностью «дешифровать» темпоральность и временность. По мнению Дж. Принса, эти специфические для нарратологического видения нарратива черты позволяют артикулировать тему нарратива следующим образом: «Нарратив есть акт и есть объект. Этот акт и этот объект обладают определенной ценностью, которая... может быть модифицирована в терминах воли, долга, знания, власти, из которой нарратив происходит или которую он подразумевает, и которая может быть негативной либо позитивной в зависимости от обстоятельств, в которых возникает нарратив, и от задействованных в нем участников» (Prince J. On Narratology // On Narrative, еd. by W. J. T. Mitchell, 137-140. Chicago: University of Chicago Press, 1981. P. 138).

Вкратце обрисованное выше множество подходов и позиций в рамках нарратологии обескураживает, но абстрагироваться от него невозможно. Возможен ли, однако, некоторый нарратологический минимум, который позволил бы хотя бы отчасти сориентироваться в обилии имен и концепций? Попробуем, прежде чем обратиться к многочисленным моментам несогласия между нарратологами, его обрисовать. Оговоримся еще раз, что этот минимум — очень условен (в силу разнородности нарратологических традиций). Большая часть образующих его понятий связана с уровнями, или инстанциями повествовательного текста — в соответствии с одной из главных нарратологических идей, что любое повествование может быть проанализировано с точки зрения иерархии этих уровней... [22]