Проективная генограмма: шаг первый — с кого вы начали и почему?

Примерно 16 лет тому назад, когда я преподавала курс се­мейной психотерапии в Медицинском Университете Ханеманна в Филадельфии, я объяснила моим студентам значения симво­лов генограммы и попросила нарисовать генограмму их семьи. По невнимательности я забыла сказать «семьи происхождения» и

«начните с наиболее раннего воспоминания» (т. е. дать обычные инструкции по составлению генограммы). Все студенты, за ис­ключением двух человек (о них я расскажу позже), с увлечением выполнили задание.

Когда мы начали обсуждать полученные «семейные деревья», меня удивило, что каждый студент, получив свободу руководство­ваться при составлении генограммы своей внутренней логикой и своими подсознательными требованиями, а не требованиями, определенными извне, начал с того места, которое было для него наиболее значимым и логичным. Все были удивлены, обнаружив, что большинство из сокурсников сначала нарисовали не себя, а кого-то другого. Оказалось, что каждый начал с того человека, который в настоящий момент занимал центральное место в его вселенной. Только несколько человек первым нарисовали самого себя, а остальные - супруга, родителя, деда, прадеда, родного бра­та или сестру или ребенка.

Я попыталась понять, почему они начали именно с этого че­ловека, задавая вопрос: «Что значит для вас этот человек сейчас?». Ответы были удивительно непосредственные и информативные. Из них следовало, что то, с чего они начали, не было простой слу­чайностью, а было обусловлено множеством причин.

Теперь, после этой «ошибки», я в своей работе сначала объясняю клиентам значение символов генограммы, а потом просто говорю им: «Нарисуйте вашу семью» — и никаких других указаний не даю.

За прошедшие полтора десятилетия генограмма стала для меня прекрасным проективным инструментом для оценки семьи конк­ретного человека, дающим множество подсказок для определения целей и процесса психотерапии (Kaslow, F. W, 1986). Генограмма доказала свою пригодность как в психотерапии, так и в обучении

других терапевтов. Она может использоваться в дополнение к та­ким проективным тестам, как тест тематической апперцепции (ТАТ) и тест Роршаха. Она может использоваться и самостоятель­но, в зависимости от того, какую информацию терапевт или пре­подаватель хочет извлечь или передать.

Ответная реакция тех, кто участвовал в работе моих мастер-классов по составлению и использованию генограмм, начиная" от людей, не связанных профессионально с психологией или пси­хотерапией, и заканчивая очень опытными практикующими тера­певтами, имеющими подготовку и опыт работы с генограммами, показывает, что этот процесс позволяет обнаружить и выявить не­осознаваемые или подавленные паттерны и связи. Нередко от те­рапевта, участвующего в тренинге, или от клиента можно услы­шать (Fay, A., & Lazarus, A., 1984): «Я уже столько лет занимаюсь терапией, в том числе психоанализом, но мы никогда не затраги­вали некоторых из этих центральных вопросов» или «Надо же! Это поразительно, я нахожу столько важных связей». Возгласы «А-а!» могут звучать в течение нескольких недель. И терапевты, и паци­енты реагируют одинаково.

Бывает так, что просьба «нарисовать свою семью» вызывает некоторое сопротивление со стороны участников курса семейной терапии или обучающего мастер-класса. За то время, что прошло с тех пор, как я впервые случайно применила метод проективной генограммы на своих занятиях со студентами, я пришла к выводу, что у тех, кто отказывается составлять проективную генограмму, почти всегда есть серьезная личная причина для сопротивления. Следовательно, их не следует принуждать к этому.

Основной причиной сопротивления оказывается то, что человек знает: согласившись сделать это, он затронет такие проблемы и чувс-

?.r,Q I I

тва, с которыми не готов столкнуться или которые могут вызвать слишком сильную боль, чтобы он мог с ней справиться, особенно в присутствии группы. Если говорить конкретнее, то у меня в группе были люди, которых когда-то усыновили (например, один из упо­мянутых мною выше студентов Медицинского Университета Хане-манна). Эти люди стеснялись признать и факт усыновления, и тот факт, что им ничего неизвестно о биологических родителях, которые дали им жизнь. К другой категории сопротивляющихся составлению генограммы относятся те, кто потерял всех или большинство своих родственников в результате какого-либо несчастного случая или ка­тастрофы, землетрясения, урагана, наводнения, пожара, авиакатас­трофы или войны (например, в результате геноцида, как это было с одним сопротивляющимся и даже приведенным в ужас студентом). Атмосфера группы может оказаться для них недостаточно безопас­ной и интимной, чтобы проделать работу с непреодоленным горем и справиться с утратой одного или двух поколений самых значимых для них людей, или они могут быть не готовы иметь дело с трагедией многочисленных утрат и необъяснимых событий.

Таким образом, очень важно проявить уважение к сопротив­лению или даже отказу. Человек может не выполнять данное за­дание, но можно предложить ему заняться этим наедине с препо­давателем когда-нибудь в будущем, если он или она этого захочет. (Интересно, что мои студенты всегда делали это, обычно в течение 3—9 месяцев.) Проводя мастер-классы, я даю понять, что если кто-то чувствует, что не готов участвовать в такой работе, он или она может почитать конспекты, пока остальные рисуют, а потом взять из обсуждения то, что для него актуально и значимо, не рассказы­вая ничего о себе. Этого всегда было достаточно, чтобы никто не ушел с занятия, испытав сильный дискомфорт. За исключением этих возможных случаев, участие обычно бывает стопроцентным.

После того как участники мастер-класса или студенты нарису­ют свои семьи так, как они их воспринимают, мы исследуем такие вопросы:

• кого вы изобразили первым?

• понимаете ли вы, почему?

⁹ какое особое значение имеет для вас этот человек в настоящий момент времени?

Часто глаза участников затуманиваются слезами, голоса пре­рываются от волнения, когда старые желания и чувства врываются в их сознание. Если повышенное внимание с их стороны к одному конкретному человеку вызывает у них удивление, то работа про­должается вопросом:

• какое незавершенное дело есть у вас с этим человеком, которое
бы вы хотели проработать? Как это можно было бы сделать?

Приведем здесь историю Лизетт, которая разворачивалась в процессе составления генограммы на мастер-классе, проходив­шем во Флориде в 1993 году, и которая показывает, как это обычно происходит.

Случай № 3 (часть Л)

Лизетт сидела в центре аудитории, примерно в пя­том ряду. Она выглядела испуганной, и по ее щекам тек­ли слезы. Я спросила ее, хочет ли она поговорить о том, что с ней происходит, и она кивнула утвердительно. Вот

что она сказала: «Первой я нарисовала мою бабушку со стороны матери, хотя она умерла, когда мне было 6 лет». Сейчас Лизетт было 34—35 лет. «Она жила с нами с са­мого моего рождения. Мой отец служил во флоте и мало бывал дома. Мой брат старше меня на пять лет. Он об­ращал на меня мало внимания. Мама работала полный рабочий день, а по вечерам часто встречалась с друзь­ями, чтобы скрасить свое одиночество. Бабушка была моей душевной матерью, эмоционально сильнее всего я была связана именно с ней. Сейчас, когда я вспоминала ее, я почти почувствовала запах ее печенья и ее объятья. Она умерла внезапно. В тот момент я была дома одна, рядом с ней. Я очень жалела, что мне не позволили пой­ти на ее похороны. Вся моя жизнь изменилась после ее смерти, но никто не обращал внимания на то, как силь­но мне нужна бабушка и какой ужасной была для меня эта утрата».

Пересказывая свои воспоминания, Лизетт очень раз­волновалась. Я спросила, что, по ее мнению, могло бы помочь ей сейчас, и заметила: «Похоже, что ваша бабуш­ка была для вас особенным человеком, но вам не удалось поблагодарить ее или проститься с ней так, как вам бы этого хотелось». Лизетт кивнула в знак согласия и сказала: «Мне кажется, что мне хотелось бы сделать две вещи — на­писать бабушке прощальное письмо со словами любви и отнести его на ее могилу». Потом она добавила: «Может быть, я найду ее фотографию и поцелую ее на прощанье». Говоря это, она заметно расслабилась, и на смену слезам пришла легкая улыбка.

Таким образом, мы видим, что составляющий генограмму че­ловек может выбрать члена семьи, который сыграл очень большую положительную роль в его жизни, например, прародителя или ро­дителя, проявившего безусловную любовь, оказавшего большую поддержку или явившегося ролевой моделью. Иногда же, напро­тив, человек выбирает того, кто им пренебрег, обращался жестоко или покинул.

В процессе построения генограммы, то есть исследования ис­тории своей семьи, одни обнаруживают сильное желание выяснить причину того, почему их отвергли или предали, у других появля­ется желание «залечить раны» (Courtois, С. А., 1988) или «завер­шить незавершенное» (Bowen, M., 1978). Третьи жаждут возмездия или навсегда вычеркивают кого-то из своей жизни. По мере того, как раскрывается последовательность генограммы, встают вопро­сы о том, что значат эти ответы для участников сейчас, когда они стали взрослыми и могут иначе, чем в детстве, думать и чувство­вать; что они могут сделать, чтобы осуществить свой сегодняшний выбор по отношению к этим особым связям; какими могут быть последствия и как, по их мнению, они среагировали бы на эти последствия. По-видимому, это заставляет заняться самоанализом и существенной переоценкой ценностей. Как и почему это проис­ходит, станет понятно из следующей дискуссии.

Случай № 3 (часть Б)

Позже Лизетт сказала: «Похоже, есть и другие сче­та, по которым мне надо расплатиться. Я теперь понимаю, как я сердита, хотя и скрываю это под маской вежливости, на своих родителей и брата, которые редко бывали рядом

со мной, когда были нужны мне. На первый взгляд, мы были идеальной семьей, милой и радушной, но какими же чужими мы были! После смерти бабушки я стала ребенком работа­ющих родителей, со своим ключом от дома. Родители счи­тали, что это безопасно, так как мы часто жили на военных базах и вокруг были другие мамы, которые могли «присмот­реть за мной». Нам приходилось вести себя хорошо, чтобы отца не обошли с повышением. Я всегда была уступчивой и благовоспитанной, в то время как мое сердечко разрывалось — я была так одинока» (F.W.Kazlow, 1993c; F.W.Kazlow & Ри-деноур, 1984). «Мы должны были подчиняться приказаниям и никогда не нарушать правил».

Я сказала: «Лизетт, похоже, что вы хотите действовать и внести некоторые изменения в эти важные родственные отношения. Что бы вы хотели сказать каждому из них, чего бы вам хотелось от них здесь и сейчас, потому что на самом деле то, что было в прошлом, изменить нельзя, можно только использовать это, как кирпичик для пос­троения настоящего?» Она помедлила, а потом сказала: «Я бы хотела собрать всю семью, приготовить обед, а на десерт рассказать им, какой ненужной и брошенной я се­бя чувствовала, как я обижалась на них, как жаждала их объятий и внимания, как хотела почувствовать, что меня любят и ценят. Мне бы хотелось выплеснуть свой гнев и избавиться от боли, которая возникает где-то в животе, когда я рассказываю о своем детстве. Я бы хотела, чтобы они извинились и признали свою вину за то, чего не сдела­ли, и чтобы потом мы обняли друг друга в знак воссоеди­нения и начала новой жизни, в которой мы действительно видим и слышим друг друга».

Несколько других участников мастер-класса были со­лидарны с ней в ее гневе и сообщили, что они испытали похожие эмоции, составляя генограмму, после того, как им было сказано «чувствовать то, что вы чувствуете, когда рисуете значки, обозначающие различных людей, которых вы включаете а генограмму». Они вспомнили, что испыта­ли чувства ненужности и брошенности.

Я осторожно предложила, чтобы Лизетт попробовала осуществить свою идею или, если ей нужна помощь, обра­тилась к семейному психотерапевту и вместе с ним соста­вила план и «инсценировала» воссоединение семьи. Она

сказала: «Спасибо, что оценили мои чувства. Это большое облегчение — рассказать о них и быть понятой. Я подумаю, что делать дальше, когда закончится мастер-класс и я раз­берусь во всех моих внезапно возникших мыслях и чувс­твах».

Некоторые из участников моих мастер-классов и некоторые клиенты начинают рисовать генограмму с родственника, кото­рого они никогда не встречали, но чье присутствие каким-то образом сказывалось или даже господствовало в их семье про­исхождения. Портрет такого человека либо висит в гостиной, либо тому, кто бесчестит семью и нарушает ее традиции, гово­рят: «Твои бабушка или дедушка перевернулись бы в могиле, если бы знали, что ты делаешь». Иногда молчание о ком-то из предков или ныне живущих родственников порождает страх или обостряет любопытство, и поэтому именно при составлении ге-нограммы их изображали первыми. Это - человек-«загадка», и исследователь (человек, составляющий генограмму) хочет знать о нем больше. В этом случае можно предложить клиен­ту отправиться в путешествие по родным местам или, если это невозможно, задать вопросы родственникам по телефону или в письме. Я советую делать это в дипломатичной и мягкой фор­ме и, чтобы добиться максимального сотрудничества и инфор­мативности, облекать свои просьбы и вопросы в форму поиска более глубоких знаний о своих корнях (Haley, A., 1976) и о своем семейном наследии. Могут потребоваться недели или месяцы, чтобы посеянные семена проросли настолько, что можно бу­дет продолжить поиски, но многим, как Джерри из описанного выше случая № 1, это полностью удается.

За те годы, что я экспериментирую с проективными генограм-мами, выяснилось: те, кто рисует первым самого себя, восприни­мают себя как создателей своей семьи, а значит, имеющими для нее центральное значение. На тренингах или в терапии психоте­рапевтов (Kaslow, F. W, 1984, 1987b) такое начало очень логично. В этот момент внимание часто фокусируется на личности терапев­та, происходит процесс центрирования. Клиенты могут делать это по той же причине, и это может свидетельствовать о крайней пог­лощенности человека самим собой вследствие нарциссизма или других причин, таких, как сиюминутная поглощенность предсто­ящей операцией, недавняя потеря работы, сильное беспокойство по поводу экзаменов в средней школе или эгоцентризм. Посколь­ку правильного или неправильного места для того, чтобы начать, не существует — ведь никаких указаний извне не дается, всем учас­тникам задается вопрос, почему, по их мнению, они начали с того, с чего начали, именно в настоящий момент времени.

Работая с участниками тренинга или с семьями в процессе пси­хотерапии, я после первой простой инструкции даю им от 4 до 6 минут, чтобы они нарисовали свою семью. В течение этого вре­мени я просто тихо сижу и наблюдаю. Потом все слушают ответы каждого участника на вопросы: «С кого вы начали?» и «Что, если оглянуться назад, означает для вас этот выбор?» Ответы обычно исходят из глубины души, поскольку многие участники тренинга и клиенты готовы и способны свободно отвечать на вопросы в бе­зопасном окружении.

Часто люди удивляются своим собственным ответам. Нередко их глаза наполняются слезами, губы начинают дрожать или люди становятся подавленными, когда говорят о человеке, которого они нарисовали первым, но который сейчас мертв и им его сильно не

хватает. Другие, вспоминая, становятся возбужденными и иногда вновь испытывают чувство гнева или разочарования по поводу того, что им было необходимо и чего они хотели, но не получили от родителей (как у Лизетт в случае № 3), прародителей или быв­ших супругов.

В зависимости от того, как я оцениваю готовность и желание участников мастер-класса начать работать с тем, что они обнару­жили, их доверие ко мне и к другим собравшимся, я либо продол­жаю исследование дальше и подсказываю, как можно получить ту информацию, которой им не хватает, или как попытаться возоб­новить и улучшить конфликтные отношения, либо рекомендую другие пути, по которым они могут пойти, стремясь к своему «Я» (то есть к пониманию и принятию самого себя). Это видно из при­веденного выше примера с Лизетт.

Вместо того чтобы начать с самого себя, человек может нари­совать первым одного из следующих людей: бабушку или дедушку, прабабушку или прадедушку со стороны матери или отца, свою мать или отца, мачеху или отчима, бывшего супруга, брата или сестру, двоюродного брата или сестру, сына или дочь, внука, дру­га или возлюбленного. Выбор всегда оказывается «неизбежным», персонально значимым и понятным для составителя генограммы. На сеансах семейной психотерапии каждый из членов семьи мо­жет прийти в изумление, услышав о том, с чего начали остальные, не удивляясь при этом своему собственному выбору, и может ска­зать: «Я и понятия не имел, что вы испытывали такие чувства!» или «Я не знал, что ты до сих пор так переживаешь по этому поводу».

Участников тренинга обычно удивляет множество возмож­ных вариантов. Можно дать им время для разговора друг с дру­гом.

Это может произойти только при условии, что никто не бу­дет раскритикован, что вопросы будут задаваться только для того, чтобы лучше понять человека, и что никаких оправданий или слов в свою защиту не потребуется. То, что обычно выявляется, — это озабоченность человека каким-то аспектом личности того, кто был нарисован первым. Эта озабоченность в настоящий мо­мент может быть негативной или позитивной, внушать неприязнь или гордость, вызывать беспокойство или радость, порождать лю­бопытство или сверхпоглощенность, или же вызывать множество других эмоций по отношению к тому, кто был нарисован на геног-рамме первым.

Бывает, что кто-то начинает с сиблинга (единокровного бра­та или сестры). Если человек уже взрослый, а сиблинг не заболел внезапно чем-то серьезным и поэтому не является объективной причиной для беспокойства в настоящий момент, то дальнейшие вопросы обычно приводят в выявлению давнего соперничества, обиды, возникшей из-за того, что брат или сестра были любимчи­ками в семье, или более талантливыми, привлекательными, или, наоборот, страдали хроническим заболеванием и т. п. И сейчас в клиенте вдруг просыпается дух соперничества и ощущение ка­кой-то своей «неполноценности». Человек может быть поглощен постоянными мыслями о том, как наконец доказать, что он - са­мый лучший ребенок у своих родителей, как превзойти сиблин­га в зарабатывании денег или достижении более высокого поло­жения в обществе или как трансформировать детскую вражду во взрослую дружбу. Когда проявляются такие моменты, я начинаю разговор о взаимоотношениях между сиблингами, об их важности, учитывая то, что после смерти родителей сиблинги — это все, что остается от семьи происхождения, и связи между ними с течением

времени приобретают все большее значение (Bank, S. R., & Kahn, М. D., 1982). Я могу порекомендовать, если клиент воспринима­ет идею пересмотра отношений, связаться с братом или сестрой и попытаться организовать встречу — без родителей или супругов - и обсудить как уже взрослым людям, какие отношения они хоте­ли бы иметь сейчас и что они могут сделать для этого.

Я обращаю внимание клиента на то, что такое воссоединение со своим сиблингом позволит ему сейчас, в настоящее время ос­вободиться от своей подверженности манипуляциям со стороны других людей, что они с братом/сестрой смогут построить новые взрослые отношения, посмеявшись и/или поплакав над своим прошлым, обсудив старые чувства и полностью высказав все обиды и недовольства. Вспоминая о прошлом, они могут впервые узнать о том, что не только они сами, но и кто-то другой или все сиблинги в их семье подвергались сексуальному насилию, или что брат или сестра тоже мучились из-за алкоголизма родителей, но делали вид, что им это безразлично. Такие открытия могут сблизить их, и они даже могут выработать совместный план того, как создать новую атмосферу во время будущих семейных праздничных встреч и дру­гих событий.

Иногда изображение первым сиблинга, особенно если это
делает одинокий взрослый, может являться выражением особых
и продолжительных дружеских отношений. При этом, так же как
в других ответах на вопрос о том, «кто был нарисован первым»,
| психотерапевт может многое понять, внимательно изучая выраже-

ние лица клиента, его позы, жестов и тона голоса, а также других внешних проявлений переживаемых клиентом чувств.

Еще одним популярным вариантом начала генограммы может быть изображение супруга. Это может означать, что мир создателя

генограммы вращается вокруг его партнера вследствие либо люб­ви, либо зависимости, либо власти, либо его(ее) ярко выраженно­го нарциссизма. Возможно, что партнер страдает физическим или душевным недугом и человека беспокоит здоровье и благополучие партнера и свое собственное будущее. Они могут быть вовлечены в серьезный семейный конфликт и поэтому быть не в состоянии думать о чем-то другом, кроме него. Хотя каждый из участников тренинга пытается найти смысл в своей собственной генограмме и в своих собственных ответах, он тем не менее слушает ответы других участников, и в результате осознает уникальность геног­раммы каждого человека.

Мы не можем рассмотреть здесь все возможные варианты, од­нако еще один вариант начала настолько эмоционально значим, что его нельзя обойти вниманием. Важно иметь в виду, что на со­ставление генограммы влияет возраст участников мастер-класса или терапевтической группы.

Так, если присутствуют беременные женщины или молодые родители, то большинство может начать с ребенка, поскольку этот маленький человечек сейчас является центром их жизни.

Для родителей постарше центральной фигурой может оказать­ся подросток: либо потому, что родитель пытается через подрост­ка реализовать себя и рассчитывает на то, что он (она) осуществит его неосуществленные мечты, либо потому, что родители не могут справиться с подростком, и он превращает жизнь семьи в кошмар (Olson, D. H., Russell, С, & Sprenkle, D. Н„ 1983).

У родителей старшего возраста, если они продолжают беспо­коиться о взрослом ребенке, который до сих пор эмоционально зависим от них, внимание может быть сфокусированным на этом уже взрослом отпрыске.

| 29

Независимо о того, какой из этих или большого числа других возможных вариантов оказался причиной сделанного выбора, их интерпретация должна включать комментарии по поводу сущес­твующей динамики и потенциально возможных будущих взаи­модействий, которые могут изменить характер расстроенных, не­удовлетворяющих или слишком бурных отношений в семье. Если при построении генограммы выясняется, что в семье в прошлом или в настоящем имело место жестокое обращение с ребенком, то в терапевтической группе психотерапевт предпринимает надлежа­щие меры, а на тренинге дает соответствующие рекомендации.

В процессе составления генограммы необходимо особое вни­мание уделять вопросам, связанным с хроническими физически­ми (Barth, J., 1993) и душевными недугами членов семьи, а также тем трудностям, негативным моментам и стрессам, которые воз­никали вследствие этих недугов. Важно не упустить из вида, каким именно образом перечисленные выше факторы повлияли на то, кого создатель генограммы изобразил первым.

Некоторые люди включают в свою генограмму умерших родственников, которые важны для них, другие не делают этого. Иногда те, кто включает ушедших родственников, еще не завер­шили период траура. С такими людьми я могу начать разговор о необходимости посещения могилы, чтобы ускорить работу над преодолением чувства утраты (Williamson, D. S., 1978), или о том, что в рамках сеанса психотерапии можно, используя фотографию ушедшего из жизни родственника, провести церемонию, имити­рующую похороны, во время которой они смогут иначе, чем это произошло в реальной жизни, попрощаться с ним. Такой диалог обычно имеет очень сильное воздействие, поскольку клиент на­чинает осознавать свою тоску, боль или гнев, связанные с ушед-

шим любимым человеком. Возможно, что спустя некоторое время благодаря терапевтическому воздействию этого диалога клиенты научатся самостоятельно справляться со своим горем и смогут за­вершить прерванные отношения.

На профессиональном тренинге участники узнают о допол­нительных методах, которые они могут использовать в своей кон­сультативной практике и применять для оказания помощи па­циентам, столкнувшимся с похожими проблемами. Предоставив собравшимся достаточное время для исследования, в котором они могут заходить настолько глубоко, насколько им хочется, я прошу их вернуться к генограммам и добавить всех, кого они не успели изобразить раньше.

Этот этап составления генограмм продолжается до тех пор, пока все не завершат свою генограмму. Я предлагаю участникам проанализировать свои генограммы, обращая внимание не толь­ко на то, кого они нарисовали и в какой последовательности, но и на то, как расположены символы каждого человека по отношению к другим символам, какое пространство/расстояние разделяет различные геометрические фигуры и почему, а также на размер каждого символа, поскольку большой рядом с маленьким может означать власть, статус, возраст, силу и отсутствие таковых. Пос­кольку я не даю указаний о том, что квадратики (обозначающие на генограмме мужчин) надо размещать слева, а кружочки (обоз­начающие женщин) — справа, мои клиенты и участники тренинга размещают себя и значимых других в соответствии со своей внут­ренней логикой. Прежде чем мы завершим первый шаг работы над генограммой, я прошу своих клиентов включить в генограмму по меньшей мере три поколения.

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: