 |
Застольные разговоры Адольфа Гитлера за период с 21 марта по 31 июля 1942 года 12 страница
|
|
|
|
Но вдруг жизнь сказала свое слово, освободив человека от всего, что мешает исполнению им своего предназначения, и молокосос показал себя в борьбе сорвиголовой, справиться с которым невозможно.
Если наши учителя, как правило, не только не в силах увидеть в ребенке зачатки гениальности и распознать в нем будущего гения, но и просто отказывают ему в каких бы то ни было талантах – достаточно вспомнить Бисмарка, Вагнера и Фейербаха[329], которого в той же самой Академии в Вене, куда его когда‑ то не приняли из‑ за якобы отсутствия таланта, через 10 лет чествовали и вручали награды, – то это объясняется, по всей видимости, тем, что гения может до конца почувствовать только гений.
У ребенка, скажем в десятилетнем возрасте, учитель может зафиксировать средние способности, но вряд ли ему дано распознать, к чему тот в душе стремится.
Черты характера распознать гораздо легче, ибо тот, кто в детстве оказался плохим товарищем, и в зрелом возрасте останется таким. Но нужно быть здесь очень осторожным, ибо ложь ребенка зачастую есть выражение его особенно бурной фантазии, это совершенно точно установлено в отношении великих поэтов и писателей.
Но самое опасное – это чрезмерный субъективизм, которым зачастую грешат взрослые, когда оценивают способности ребенка. Учитель математики полагает, что, если его ученик не в состоянии справиться с каким‑ нибудь сложным уравнением, он потом не сможет сосчитать свое жалованье. Если у ученика художественная натура, но к остальным предметам он не испытывает особого интереса, то это воспринимается как непомерное упрямство, в этом он убедился на собственном опыте.
Родители еще и усугубляют такие ошибки тем, что пытаются преждевременно обучить ребенка какой‑ нибудь вполне определенной профессии и, когда здесь что‑ то не получается, тут же начинают говорить о том, что их сын – неудачник и из него ничего путного не выйдет. Его самого уже в 13 лет хотели прельстить карьерой чиновника и с этой целью как‑ то затащили в таможенное управление Линца, настоящий государственный зверинец, где пожилые люди сидели плотно друг к другу, как обезьяны в клетке. Поскольку не подумали о том, что это зрелище может вызвать у подростка отнюдь не восторг, а, напротив, только отвращение или ненависть, то и у него с самого начала появилось стойкое предубеждение к карьере чиновника. Он поэтому решительно против того, чтобы сыновей с раннего детства предназначали заниматься какой‑ нибудь вполне определенной профессией, лишь на восемнадцатом году жизни им нужно предоставлять возможность решать самим. Какие силы, в конце концов, кроются в человеке, свидетельствует пример Хильдебрандта[330], бывшего батрака, очень хорошо проявившего себя на посту гауляйтера, или Заукеля[331], которого даже он поначалу недооценил из‑ за его чрезмерной стеснительности и скованности.
|
|
|
10. 05. 1942, воскресенье, вторая половина дня
«Волчье логово»
За чаем, устроенным после обеда по поводу дня рождения генерала Йодля, шеф заявил, что весьма сожалеет, что при призыве в вермахт сделал столько исключений для полуевреев. Ибо опыт доказывает, что в жилах потомков этих еврейских отпрысков через четыре, пять, шесть поколений по законам наследственности вновь будет течь чисто еврейская кровь. И эти евреи, в которых сказались законы наследственности, представляют собой страшную опасность! Он теперь будет разрешать делать исключения только в особых случаях[332].
10. 05. 1942, воскресенье
«Волчье логово»
|
|
|
За ужином шеф завел разговор о достижениях тех, кто трудится ради Родины в тылу.
Идеализм в тружениках тыла настолько силен, что он решил вручить рабочему одного из военных заводов Рыцарский крест к Кресту за военные заслуги.
Работая по 14 часов в смену, рабочие военных заводов наладили выпуск для фронта противотанковых орудий и т. д. раньше намеченного им – шефом – срока.
Не меньшую самоотверженность проявляют те, кто трудится в сельском хозяйстве. Он поэтому заберет на Украине последнюю корову, но не допустит, чтобы отчизна голодала. Именно из этих соображений он и придает такое значение транспортной проблеме на Украине.
За ужином шеф завел разговор о происках коммунистов после взятия власти в 1933 году.
Слава богу, им не удалось осуществить их совершенно дьявольский план: в один и тот же день и час устроить 10 000 поджогов[333], ведь силы полиции и пожарной охраны были бы тогда настолько раздроблены, что даже представить себе невозможно, каковы могли быть ущерб и его последствия.
Уже поджог рейхстага мог принести нам – по крайней мере нашей репутации в глазах немецкой общественности – серьезный ущерб[334]. Он поэтому уже в два часа ночи поехал в редакцию «Фёлькишер беобахтер», но застал там только дежурного редактора и в гранках обнаружил заметку всего лишь в десять строчек об этом пожаре. Он немедленно посадил Геббельса за работу, а сам принялся писать и подбирать для утреннего издания статьи, репортажи и пр. об этом пожаре, так чтобы они заполнили всю первую полосу. Неопровержимое доказательство того, что в решающих ситуациях очень легко потерять голову и все приходится делать самому.
И если бы полиция действовала так же быстро, расследование поджога шло бы совсем по‑ другому и наверняка увенчалось бы успехом. Торглер[335], этот главарь немецких коммунистов, упал на колени перед арестовавшим его полицейским и умолял не расстреливать его. Если бы его, когда он был в таком шоковом состоянии, сразу же допросили, он бы точно во всем признался. Ван дер Люббе, который совершил поджог, следовало бы осудить в течение трех дней и повесить, поскольку его видели в день пожара с пакетом в руках, полученным от Торглера.
В этом случае был также получен материал, достаточный для доказательства вины идейного вдохновителя, нынешнего главы ГПУ Советского Союза Димитрова[336].
|
|
|
Но поскольку юристы точно так же космополитичны, как преступники, но далеко не так умело действуют, процесс затянулся на несколько недель и итог его был жалок и смешон. То, что настоящий, большой судья мог бы сделать из этой истории, свидетельствует следующий факт: стоило группенфюреру Хайнесу[337] прикрикнуть на ван дер Люббе («Поднять голову! »), как обвиняемый тут же вытянулся по стойке «смирно».
Но коммунисты, как и рассчитывали, переигрывали судей, этих закоренелых формалистов и повсюду применяли одну и ту же тактику: строили из себя дурачков, отвечали на вопросы молчанием, с самого начала, пытаясь добиться переноса срока заседаний суда и тем самым выиграть время, дошли до того, что через своих защитников – какая наглость! – просили предоставить им сперва возможность основательно изучить те параграфы законов, под которые подпадают их действия. Так было на процессе о поджоге рейхстага, то же самое происходит и теперь на процессе по делу о покушении на фон Папена в Анкаре и т. д.
Поэтому не следует в дальнейшем поручать юристам расследовать случаи саботажа и диверсий во Франции. Ни одного тайного передатчика они не обнаружили.
На все акты саботажа и диверсий следует отвечать с той же жестокостью, с какой они были совершены. Нужно сделать вполне определенных людей, например всех жителей какой‑ нибудь французской деревни, ответственными[338] за то, чтобы перевозка германских войск и грузов по шоссе и железным дорогам проходила беспрепятственно. И, желая сохранить голову на плечах, они в должной степени позаботятся о безопасности на всех участках.
Аналогичным образом поступает Гиммлер в своих концентрационных лагерях. Так, например, он добился наилучших результатов, когда поджигателя, которого его прошлое не позволяло выпустить на свободу даже после отбытия наказания, и именно под угрозой расстрела на месте, сделал ответственным за противопожарную безопасность в лагере. Никто там так рьяно не следил за тем, что творится на их территории, как этот тип, у которого самого на совести было немало поджогов.
|
|
|
Необходимо сделать так, чтобы кара за преступления следовала сразу же после его совершения, если хочешь добиться положительного эффекта, и поэтому тех, кто, воспользовавшись затемнением, совершает преступления[339], нужно судить и расстреливать сразу же после их ареста.
Если же лишь бессильно взирать на все это, а чего доброго, еще начать судить да рядить в поисках смягчающих вину обстоятельств, то поводья будут отпущены и потом уже не остановишься. Во время войны нужно действовать беспощадно, чтобы асоциальные элементы не начали все крушить и ломать.
Каждый должен знать: тот, кто там, далеко, сражается на фронте и выполняет свой солдатский долг, может погибнуть, но погибнуть с честью. Но тот, кто здесь, в тылу, творит бесчинства, должен умереть, и умереть с величайшим позором.
И если эти бедняги на передовых позициях готовы отдать свои жизни, они должны знать, что посылку, отправленную ему женой, этот привет с родины, по дороге никто не украдет.
К сожалению, во время мировой войны это поняли только в 1918 году, когда уже было слишком поздно. Он же, напротив, сразу же после начала войны максимально ужесточил наказания за наиболее омерзительные преступления, поскольку, когда он в мирное время максимально ужесточил наказание за угон автомобиля и пускание поездов под откос, это дало наилучшие результаты. И грабежи в английских городах, которые наша авиация, верша возмездие[340], подвергла бомбардировке, грабежи, к которым оказались причастными даже полицейские и пожарники, на сто процентов подтверждают его правоту.
11. 05. 1942, понедельник, полдень
«Волчье логово»
За обедом шеф рассказал об одном жителе Мюнхена, который был необыкновенно высокого роста и силен как медведь. Внешне он выглядел как заправский пролетарий, и для него совершенно не составляло труда как разогнать митинг врагов и захватить их знамя, так и охранять зал во время наших собраний.
Когда он, как‑ то уже после взятия власти, заговорил с ним в саду кафе «Хека» и пригласил его, одетого в спецовку, на минутку подсесть к нему, то как же на него смотрела буржуазная публика – просто как на какого‑ то монстра.
11. 05. 1942, понедельник, вечер
«Волчье логово»
За ужином шеф указал на то, что в Германии можно получить меду в десять раз больше, чем теперь его получают пчеловоды. Нужно все время помнить, что и в эпоху античности, и в средние века пчелиный мед являлся одним из наиболее распространенных сладких веществ и его даже использовали для подслащивания вина.
|
|
|
Также и древнегерманский напиток «мет», которым еще во времена его юности торговали в розлив на ярмарках, готовили на меду. Равно и как и первыми пряниками, которые пошли на экспорт, были медовые пряники, а именно нюрнбергские медовые пряники.
За ужином шеф завел разговор о том, что к войне могут привести самые различные факторы. Так, вполне возможно, что через 100 лет нам придется вести войну против Италии и Северной Африки, если будет осуществлена намеченная дуче программа лесопосадок – уже на первом этапе предусматривается посадка 35 миллионов деревьев.
Проведение в таких масштабах лесопосадок в Италии и Северной Африке неизбежно повлечет за собой весьма значительные климатические изменения. Италия не будет больше жаровней, отдававшей нам теплоту солнца и тем самым одаривавшей нас теплыми дождями. Может даже возникнуть опасность того, что у нас будет такой же климат, как в России, то есть дожди и туман.
Далее шеф привел в качестве доказательства расовой мощи нашего народа тот факт, что население Священной Римской империи германской нации за время Тридцатилетней войны уменьшилось с 18, 5 до 3, 5 миллиона человек и все же в наши дни германский народ насчитывает около 80 миллионов человек[341].
В заключение Гитлер завел разговор о строительстве метро в Мюнхене и заявил, что с величайшим интересом следит за ходом этого строительства, ибо он сумел сохранить великолепный средневековый облик центра Мюнхена, решив, что совершенно ни к чему пускать там трамвай с его проводами.
Людвигштрассе также предстанет во всей своей красоте, как только метро изгонит оттуда трамвай.
Необходимо полностью использовать все технические возможности для того, чтобы придать городу неповторимый облик или сохранить его. Об этом берлинцы знали уже в 1650 году, когда в этом городе, число жителей которого составляло тогда 35 000 человек, проложили такую красивую улицу, как Унтерден‑ Линден.
12. 05. 1942, вторник, полдень
«Волчье логово»
За обедом шеф заявил, что с полным пониманием относится к стремлению любого народа хоронить своих великих людей в специально отведенных для этого и священных для всей нации местах.
И пусть Людендорф согласно его пожеланию покоится ныне в Тутцинге, его, шефа, все равно не оставляет надежда уговорить фрау Людендорф согласиться на перенесение тела ее мужа в Новый дворец солдатской славы в Берлине. Разумеется, этого согласия можно добиться лишь в том случае, если твердо пообещать фрау Людендорф, что после ее кончины она будет покоиться рядом с супругом.
Родственники Гинденбурга также дали свое согласие на захоронение «старого господина» в Танненбергском мемориале лишь с условием, что его жена тоже будет похоронена рядом с ним. Это условие вполне соответствует истинно германским правилам семейного поведения, и поэтому оно непременно должно быть выполнено.
Ибо жены наших великих людей в большинстве случаев были их единственными настоящими товарищами, хранившими им верность вплоть до самой смерти, а оставаясь даже в самые тяжелые времена непоколебимыми в своей вере, они служили для них неиссякаемым источником силы.
12. 05. 1942, вторник, вечер
«Волчье логово»
В дальнейшем шеф завел разговор о германских памятниках и выразил сожаление, что художникам, как правило, не приходит в голову ничего лучшего, как изобразить властелина верхом на коне, в шляпе с развевающимся султаном.
Среди исключений, к которым относятся действительно выдающиеся произведения искусства, он назвал памятник Иосифу II работы Цаунера в Вене, а также памятник Марии Терезии около здания Венского дворцового музея, в Берлине – памятник Фридриху Великому работы Рауха, в Мюнхене – памятник принцу‑ регенту работы Гильдебранда и принцу Евгению работы Фернкорна, а также памятник императору Фридриху III.
За ужином шеф в ответ на одну из реплик заявил, что мы вновь должны организовать нашу экономику на разумных началах, если хотим решить все проблемы, связанные с обеспечением продовольствием и работой промышленности так, чтобы это принесло пользу всему нашему народу в целом.
К сожалению, политэкономия прекратила у нас свое существование, как только наши политики начали внимать политэкономам.
Мы бы наверняка имели сейчас уникальные возможности в жироперерабатывающей промышленности, если бы своевременно обратили его внимание на необходимость должным образом организовать китобойный промысел и использование китового жира. Ибо китовый жир не только излечивает рахит, но и может храниться в течение бесконечно долгого времени. Поскольку у нас теперь разработаны методы, с помощью которых мы можем использовать кита на 88 процентов, мясо, например, пойдет на консервирование, из шкур можно делать кожу, жилы станут основными компонентами нервущейся ткани, то организация китобойного промысла представляет для нас необычайно актуальную проблему.
В ответ на замечание гауляйтера Форстера о том, что в городе Торне в 1830 году большинство населения составляли немцы, из которых в 1939 году осталось там лишь ничтожное количество, шеф заявил, что это объясняется в корне неверной политикой Пруссии по отношению к германской народности за последние 150 лет.
Прусское правительство за эти полтора века превратило немецкие земли на Востоке в чистейшей воды исправительную колонию, куда учителя, чиновники и офицеры переводились в тех случаях, когда они в чем‑ либо провинились или если это вызывалось служебной необходимостью.
Все прегрешения Пруссии в этой области – и это его твердое решение – он искупит в течение 10 лет работы на восточных землях. Через 10 лет он потребует от своих гауляйтеров «квитанции об исполнении», доклада о том, что восточные земли полностью онемечены.
Гауляйтер Форстер заверил, что в его гау Данциг – Западная Пруссия эта цель будет достигнута. Разумеется, для этого потребуются толковые люди с тех территорий, что ранее входили в состав рейха, и, если можно, моложе сорока лет, ибо к тем, кому уже есть сорок и больше, вполне подходит выражение: " Старые деревья на новую почву не пересадишь».
Шеф подчеркнул, что, конечно же, на Восток нужно в основном направлять молодые кадры. Нужно, чтобы они чувствовали в себе гордость за то, что ступают не на подготовленную другими почву, и предоставить им возможность собственными силами добиться выдающихся свершений. И как нечто само собой разумеющееся должен восприниматься тот факт, что те, кто хорошо показал себя в работе на Востоке, гораздо быстрее продвигаются по службе, чем все те их одногодки, кто бездельничает на старых землях рейха, и вся их служба заключается в том, что они идут по удобной, проторенной другими дороге. Только так можно добиться того, что те, кого направят служить на Восток, будут воспринимать это как награду.
Цель его восточной политики – в перспективе – освоить это пространство для заселения его ста миллионами представителей германской расы[342]. Нужно приложить все усилия с непоколебимым упорством направлять туда один миллион немцев за другим. Не позднее чем через десять лет он желает получить донесение о том, что на присоединенных к Германии или же занятых нашими войсками восточных землях живет как минимум 20 миллионов немцев. О том, что здесь для них следует также создать необходимые предпосылки для развития культуры, свидетельствует тот факт, что даже поляки сумели придать центру Готенхафена[343] красочный облик, проложив через него широкие и красивые улицы.
Гауляйтер Форстер вставил замечание, что, по его мнению, и во время войны нельзя слепо игнорировать насущные культурные потребности. К примеру, во всем Готенхафене есть только три маленьких кинотеатра и ни одного большого, а также ни одного большого зала для собраний, и поэтому – когда военные корабли стоят в порту – не знаешь, что делать с этими истосковавшимися по суше моряками. У него, правда, есть все материалы, необходимые для строительства зала для собраний, который одновременно можно было бы использовать в качестве кинотеатра, но он не может приступить к строительным работам из‑ за того, что ему со ссылкой на указы о тотальной войне отказались выделить необходимую рабочую силу – шестьдесят русских военнопленных.
Шеф заметил в связи с этим, что нельзя отказываться от замыслов, отвечающих насущным требованиям жизни, только лишь из‑ за того, что здесь на какое‑ то время невозможно использовать шестьдесят военнопленных. Если у гауляйтера Форстера и в самом деле есть все стройматериалы, то ему следует выделить военнопленных на весь период строительства.
Он вообще считает, что в работе на восточных землях всегда следует прислушиваться к требованиям самой жизни, а не слушаться указаний, поступающих из чиновничьих кабинетов Берлина. Прусское правительство причинило столько вреда на возвращенных восточных землях, что одними теориями там толку не добьешься.
Если исследовать причины резкого падения численности германского народа на этих территориях, то приходишь к выводу, что вину за это несут два элемента: церковь и дворянство.
Насколько католическая церковь в своей политической борьбе была заодно с поляками – это, в общем, известно. Но гораздо менее известно, что и немецкое дворянство на этих землях не сочло нужным поддерживать тесные контакты с представителями германской народности и руководствоваться в первую очередь германскими интересами. Напротив, оно стремилось в первую очередь держать сторону знати, даже если та была польского происхождения. Этому особенно способствовало – и тут гауляйтер Форстер совершенно прав – увлечение охотой, ибо охотники – это масоны в зеленых костюмах. Великим усилием по сохранению там германской народности немецкое дворянство окончательно положило конец, когда стало во все большей степени пытаться лишить немецких поселенцев их небольших земельных участков и заменить батраков‑ немцев польской рабочей силой.
А тот факт, что прусскому правительству так и не удалось добиться эффективного противодействия этим устремлениям, говорит о прискорбном недостатке исторических знаний. Ибо германские императоры вовсе не случайно создали на юго‑ востоке рейха множество небольших немецких поселений; они сделали это намеренно, стремясь к тому, чтобы эти пограничные марки были как можно более плотно заселены представителями немецкой народности.
И если ставить перед собой задачу исправить ошибки, совершенные в прошлом столетии на восточных землях, то нужно проводить там радикальную политику поддержки германской народности. Подобно тому как германские рыцари, добиваясь своей цели, работали отнюдь не в лайковых перчатках и брали с собой в походы не только Библию, но и меч, так и наши люди, направленные служить на Восток, как ярые поборники национал‑ социалистской идеологии должны в случае необходимости силой отстаивать интересы нашего народа.
Тут многому можно научиться на примере того, как действовали французы в Эльзасе. Невзирая на страдания живших там людей, они жестоко истребили все следы германского влияния и принялись планомерно заселять эти земли французами и насаждать здесь французскую культуру. Если действовать точно так же, беспощадно покончив с двуязычием и переселив представителей тех народностей, которые или не могут быть онемечены, или сами не желают этого, то благодаря такому радикальному шагу все встанет на свои места, и уже второе, самое позднее третье поколение населения будет жить здесь в мире и спокойствии.
И если мы хотим вновь сделать Эльзас и Лотарингию чисто немецкими землями, то каждый, кто не желает добровольно признать себя немцем, должен быть изгнан оттуда. Гауляйтер Бюркель[344], приняв решительные меры, уже сделал первые шаги в этом направлении; но из Эльзаса должны исчезнуть еще четверть миллиона французишек[345]. Будет ли кое‑ кто из них выслан во Францию или их всех отправят на Восток – в принципиальном отношении это не играет никакой роли. А заполнить пробел, образовавшийся из‑ за такого сильного оттока населения, не составит никакого труда. Только из одного лишь Бадена можно привлечь бесчисленное множество крестьянских сыновей для заселения ими Эльзаса или Лотарингии, поскольку для них так и так невозможно остаться на своей родине. Ибо большинство крестьянских дворов в Бадене из‑ за своих ничтожных размеров непригодно ныне для того, чтобы семья немецких крестьян была в состоянии вырастить больше двух детей.
На восточных землях можно добиться цели, лишь действуя совершенно беспощадными методами a la Stalin. Но шеф твердо убежден в том, что если партия в течение пятидесяти лет будет творить там историю, то это придаст этим землям исключительно германский облик.
Гауляйтер Форстер рассказал затем о трудностях, возникающих в связи с рассмотрением каждого отдельного случая. Если, к примеру, в Грауденце поляк – рабочий сцены подает заявление с просьбой причислить его к лицам немецкой крови, ибо он среди своих предков обнаружил бабушку‑ немку, то совсем не так просто отказать ему в этом. Сперва нужно поразмыслить над тем, что рабочий со старых земель рейха вряд ли согласится занять должность рабочего сцены в Грауденце и, отклонив эту просьбу, будет потом весьма затруднительно найти замену просителю. Аналогичным образом обстоят дела и с медсестрами из католических монашеских орденов, если они работают в больницах в отделениях для заразных больных, с полькой, если та ведет домашнее хозяйство немца – инвалида войны и т. д. Он поэтому стоит на той точке зрения, чтобы вопрос об онемечивании поляка нужно решать, исходя из общего впечатления, которое производит человек, и если даже отсутствуют неопровержимые свидетельства его германского происхождения, но в его облике, характере, образе мышления есть явно что‑ то германское, решать его нужно положительно.
И если такой специалист в области изучения рас, как профессор Гюнтер[346], во время своей десятидневной поездки по гау Данциг – Западная Пруссия констатировал, что четыре пятых польского населения на севере имперского гау следует онемечить, то он считает это вполне возможным. Нужно только рассматривая каждый отдельный случай, помнить, что жизнь сильнее теории, и поэтому нужно онемечить тех, о ком на основании здравого смысла и жизненного опыта можно сделать вывод, что они достойны онемечивания. В отношении юга и юго‑ востока гау Данциг – Западная Пруссия он считает, что было бы гораздо разумнее поставить там несколько гарнизонов и тем самым освежить кровь тех слоев населения, которые могут быть пригодны для онемечивания. А так как пока не ясно, как сложится судьба жителей этих территорий в плане политики поощрения германской народности, то не нужно отдавать их души под «опеку» католических священников со старых земель рейха, а оставить им их прежних священников‑ поляков. Ибо при том давлении, которое чувствуют на себе священники‑ поляки, они легко поддаются любому влиянию и даже в конце каждой недели осведомляются в окружном управлении, о чем им надлежит проповедовать в церквях. Еще лучше было бы, конечно, побудить польского епископа поддерживать тесный контакт с гауляйтером, чтобы тот мог через него передать отдельным священникам желательные темы проповедей и вообще указания. Это дало бы возможность обеспечить на этих землях спокойствие и порядок на весь переходный период.
Но шеф придерживается другого мнения, ибо уже некто Карл Великий с помощью епископов из своего окружения безуспешно пытался сделать церковь приверженцем «германской» политики.
Поскольку высказывания гауляйтера Форстера вызвали возражения самых различных людей, и в частности рейхсляйтер Борман указал на то, что, несмотря на конкретные практические обстоятельства, нужно твердо придерживаться того основного правила, что не следует проводить в широких масштабах онемечивание поляков, ибо это повлечет за собой приток в жилы германского народа той крови, которая может неблагоприятно повлиять на его исконные начала, шеф поставил вопрос вообще о способности славян к онемечиванию.
Гитлер исходит из того, что невозможно говорить о способности к онемечиванию славян в целом, ибо само понятие «славяне» широко пропагандировалось царской Россией в рамках проводимой ею политики панславизма в качестве общего наименования совершенно разных народов, и оно, таким образом, прочно вошло в обиход. К примеру, глупо и нелепо называть болгар славянами, ибо они по происхождению туркмены[347]. И чехи – никакие не славяне. Чеху достаточно хоть раз не подстричь усы, и по тому, как они будут расти книзу, сразу можно будет распознать в нем выходца из монголоидного племени. У так называемых южных славян сплошь и рядом отчетливо чувствуется примесь дикарской крови. Поэтому с расовой точки зрения онемечивание хорватов можно было бы только приветствовать, но это совершенно неприемлемо по политическим мотивам.
Предпринимая любые шаги по онемечиванию, нужно исходить не их каких‑ то абстрактных общих представлений, но в каждом конкретном случае размышлять над тем, принадлежит ли лицо, желающее числиться немцем, к той расе, которая может органично слиться с нашим народом и благотворно воздействовать на него, или же оно обнаруживает признаки той расы, которая при смешении с немецкой кровью окажет на нее такое же негативное воздействие, как и иудейская раса. И если нет твердой убежденности в том, что онемечивание того или иного отдельного лица принесет пользу нашему народу, то нужно от него отказаться, пусть даже чувства говорят обратное. Сколько есть светловолосых и голубоглазых евреев, и всегда находились те, кто всячески ходатайствовал за их онемечивание. Но именно на примере евреев неопровержимо доказано, что если в первом и втором поколениях по внешности еще нельзя судить о душевных наклонностях, то во всех последующих поколениях они не только полностью соответствуют внешности, но и всячески проявляют себя.
Еще не один интересный фактор, который следует учитывать при проведении политики онемечивания, он обратил внимание во время посещения арсенала в Граце. Там было выставлено около 1000 доспехов, которые были так малы, что наверняка не подошли бы ни одному из нынешних жителей Штирии или Каринтии. Это, по его мнению, доказательство того, что германские племена, населявшие когда‑ то Штирию и Каринтию, не только освежили кровь тамошних жителей, но и их в расовом отношении гораздо более чистая кровь явно начала здесь преобладать. Он поэтому твердо решил направлять во все местности, где жители не отличаются чистотой расы, воинские соединения, солдаты которых представляют собой образцовые в расовом отношении экземпляры, например части войск СС, и с их помощью освежить кровь населения.
|
|
|
