Застольные разговоры Адольфа Гитлера за период с 21 марта по 31 июля 1942 года 15 страница

И если разбрасываться и пытаться поспеть везде, то можно подорвать силы нации. Равно как величайших оперативных успехов можно добиться лишь в том случае, если сосредоточить всю авиацию на каком‑ нибудь одном участке и затем моментально задействовать ее, так и, преобразуя жизнь немецкого народа, нужно повсюду, где требуются величайшие достижения, использовать все силы нации. Центральный вокзал в Мюнхене, здание высочайшего класса, можно воздвигнуть лишь в том случае, если вся имперская власть будет использована для его сооружения. Разумные люди в государственном руководстве Германии должны при разработке своих планов каждый год последовательно браться за осуществление какой‑ нибудь великой задачи.

Участие в этом германского народа не может не оказать воздействия на каждого отдельного немца. У него снова появится чувство, что он все может и, подобно юным англичанам, обучающимся в Индии, – захочет провести свои молодые годы на окраинных восточных землях Германского рейха, или в Норвегии, или на каких‑ нибудь еще приграничных территориях рейха. Так можно будет немцу на основе его собственного опыта внушить понимание того, что он должен совершенно одинаково относиться ко всем немцам без различия титулов и званий. Каждый немец должен быть так воспитан и воспринимать как нечто само собой разумеющееся, что какой‑ нибудь совсем юный подмастерье и распоследний ломовой извозчик, если они принадлежат к его нации, ближе ему, чем самый знаменитый английский лорд.

Какой это означает переворот в сознании, можно представить себе, если вспомнить, что раньше германские князья отправлялись править Балканскими странами и предпочитали проводить жизнь там, чем в Германии занимать какую‑ нибудь мелкую должность – пусть даже подметальщика улиц – и тем самым зарабатывать себе на жизнь.

Если удастся прежде всего германскую молодежь воспитать так, чтобы она была фанатично предана друг другу и рейху, то тогда Германский рейх станет вновь сильнейшей державой в Европе, как это уже было один раз – на протяжении тысячи лет, прошедших после падения Римской империи.

Тем самым мы будем избавлены от того, что Германский рейх вновь распадется на мелкие государства, которые будут посылать друг к другу дипломатов и в которых также будут аккредитованы иностранные дипломаты с целью – подобно французскому послу в Мюнхене – плести интриги против германского единства.

Рейх, чьи племена фанатично преданы друг другу, найдет в себе силы решить также чешскую проблему. Это очень правильно понял Гаха[390]. Он как юрист, служивший прежнему австрийскому государству, в душе воспринимал образование независимого чешского государства как отход от правого пути, ибо чехи на протяжении своей истории показали полную неспособность решать собственные политические задачи и даже, создавая свои культурные ценности, ориентировались в основном на германскую культуру Габсбургской империи. И если поэтому беспощадно ликвидировать в Чехии все, что может представлять опасность, а в остальном обращаться с чехами хорошо[391], то это будет правильной и естественной для Великогерманского рейха тактикой по отношению к чехам. Ибо таким образом то, что Гаха испытывал в душе, будет присуще всему чешскому народу, который, отягощенный чувством вины и ввиду проводимых немцами широкомасштабных мероприятий по переселению, будет бояться, что его также принудительно переселят, если он не будет усердно помогать Германскому рейху. Только таким вот душевным настроем можно объяснить тот факт, что чехи ныне, к величайшему нашему удовлетворению, трудятся на военных заводах и других предприятиях и среди них все большее распространение получает лозунг «Все ради нашего фюрера Адольфа Гитлера! ».

 

 

 

 

20. 05. 1942, среда, вечер

 

«Волчье логово»

За ужином шеф заявил, что о многом из того, что мы, национал‑ социалисты, осуществили после взятия власти, общественность так и не узнала. Так, мы даже слова не проронили о том, что десятки тысяч, влачивших жалкое существование в период Системы, благодаря нам вновь достигли приличного достатка.

Особое значение имели наши меры по улучшению имущественного положения работающих женщин, то есть секретарш, продавщиц, артисток и т. д. Позаботившись о том, чтобы они вместо карманных денег получали нормальное, соответствующее выполняемой ими работе жалованье, мы избавили их от такого положения, когда они ради того, чтобы прожить, вынуждены были идти к кому‑ нибудь на содержание.

Больше всего его раньше злило отношение к танцовщицам. В то время как так называемые юмористы, все сплошь евреи, в таких театрах, как «Метрополь» в Берлине, за то, что они ежевечерне пятнадцать минут говорили всякие гадости, получали в месяц от 3000 до 4000 марок, танцовщицам редко когда платили 70‑ 80 марок. При этом, чтобы сохранить форму, им нужно было не 15 минут, а почти весь день проводить в классе, на репетициях и т. д.

Такое различное отношение было следствием гнусного и подлого расчета. Несчастных созданий вынуждали идти на панель, чтобы хоть как‑ то выжить, и театр превращался просто в бордель под красивым названием.

Стараясь не придавать этому огласки, он позаботился о том, чтобы наши танцовщицы стали получать в немецких театрах от 180 до 240 марок и тем самым оказались в состоянии с головой уйти в свою профессию. Тем самым одновременно для театров открылись следующие возможности:

1) ангажировать танцовщиц, обладающих действительно красивой внешностью;

2) сделать упор в творческой работе на дальнейшее обучение и совершенствование балетного мастерства;

3) во всем остальном также оказывать на них воспитательное воздействие, чтобы сохранить в них жизненные силы, ибо они уже в молодые годы выходят замуж и самое позднее в 34... 35 лет покидают сцену.

Далее шеф завел разговор о венцах и заявил, что благодаря их любезной и обходительной манере определенные вещи у них получаются лучше, чем у всех остальных. Например, по части дипломатического искусства им особенно нет цены. Поэтому его вовсе не поражает тот факт, что Зейс‑ Инкварт уже сейчас убедил голландца Муссерта принести ему как «вождю всех германцев» присягу на верность.

Не менее любопытно свойство венцев мыслить историческими категориями. Так, Зейс‑ Инкварт без долгих раздумий прямо заявил ему относительно будущего Бельгии: «Она же еще 150 лет тому назад была нашей провинцией»[392]. И все венцы убеждены в том, что он «обязан лишь вернуть под их крыло венгров, которых они взлелеяли», и совершенно не понимают, как он мог сделать Хорватию сферой влияния Италии[393].

Учитывая огромные размеры рейха и обилие в нем талантов, очень важно поставить полезного человека туда, где он может принести наибольшую пользу: жестокого – туда, где только такой и нужен, а туда, где можно добиться толку, действуя мягко и обходительно, – человека с такими свойствами.

В Вену тогда с целью разделить Австрию на имперские земли (древнейшие из которых образованы 600‑ 700 лет тому назад) и присоединить их к рейху нужно было назначить такого человека, как Бюркель[394], который, не боясь даже вызвать к себе ненависть, действовал не с привычной венцам мягкостью, а сразу же принял самые решительные меры.

Проведенная в 1938‑ 1939 годах подготовка к войне избавила венцев и всех остальных от мании величия и комплекса неполноценности (нечто подобное произошло в течение четырех лет, в 1866‑ 1870 годах, с баварцами). А сама война оказалась наилучшим воспитателем чувства великогерманской общности и наилучшим тиглем, сплавившим воедино все германские племена.

Тот факт, что на одном из последних заседаний парламента еврей Хор‑ Белиша[395] подверг нападкам английскую армию, побудил шефа подробно остановиться на отношении английского еврейства к английским военно‑ воздушным силам.

Английские военно‑ воздушные силы можно считать «несъедобными» для еврейской пропаганды. Более того, еврейская пропаганда всячески изводила храбрых парней из военно‑ воздушных сил, ибо, с одной стороны, она подстрекала их проводить в военном отношении совершенно бессмысленные операции, а затем, когда они приводили к большим потерям и заканчивались полным провалом, не стыдилась называть парней из королевских военно‑ воздушных сил трусами.

И понятно, что евреи своей пропагандистской кампанией против лучших кадров английских военно‑ воздушных сил медленно, но верно загоняли летчиков в стан антисемитов, побуждая их однажды задать себе вопрос, не безответственно ли вести войну только лишь ради этих поганых евреев. Подобно тому как еврейской пропаганде не удалось разложить военно‑ воздушные силы, поскольку там еврейской мрази противостоял офицерский корпус, ей также не удалось разложить английскую армию и английский военно‑ морской флот. Вполне естественно, что именно флот, который еврейская пресса втягивала постоянно в различные авантюры, а если они заканчивались провалом, осыпала градом упреков, однажды возьмет и от всей души поблагодарит за то, что в этой совершенно ненужной ему войне играл роль мальчика для битья.

Разумеется, он не думает, что рост антисемитских тенденций среди консервативных элементов рано или поздно скажется на ходе войны. Ибо этому препятствует такая личность, как Черчилль.

Англичане видят в Черчилле единственного человека, способного осуществлять в их стране политическое руководство. При этом они имеют полное представление о его отрицательных чертах, но, очевидно, он для них олицетворяет их собственный характер. Но если сравнить того, кто руководил англичанами в годы первой мировой войны, а именно фанатика Ллойд Джорджа, с Черчиллем, то нельзя не сделать вывода, что английское руководство ужасающе измельчало: ведь если объективно оценивать Черчилля, то он не кто иной, как «типичный горлопан», наглый, непоколебимый в своей самоуверенности, в частной жизни тоже отнюдь не джентльмен, он продажен и к тому же лжец и человек, который не стыдится в своих речах городить один и тот же типичный для пьяницы вздор.

А если вспомнить, насколько объективным и точным в политическом плане был отчет посланного в 1938 году в бывшую Чехословакию английского лорда Ренсимена[396] то можно лишь пожалеть Англию, которая в этой решающей борьбе не смогла выставить никого лучше Черчилля.

Но очевидно, в глазах англичан лживость есть самая высшая мудрость, какая только может быть свойственна их государственным деятелям. Следуя совету лорда Ренсимена немедленно лишить чехов в 1938 году всякой поддержки, если они, будучи культурно отсталым народом, немедленно не предоставят немцам полной автономии, английское правительство уже 21‑ го числа потребовало от чешского правительства немедленно уступить Германии населенную немцами территорию. Хотя это все было известно благодаря подслушанным научно‑ исследовательским институтом Геринга[397] телефонным переговорам между Лондоном и Прагой, Чемберлен 22‑ го устроил во время переговоров в Годесберге целый театр и даже угрожал отъездом, прежде чем согласился пойти на уступки Германии[398].

Впрочем, для него было интересно из работы одного чеха узнать, что, по мнению чехов, в 1938 году для них было только два выхода:

а) присоединение к Польше;

б) присоединение к Германии.

Если бы великий государственный деятель побудил чехов выбрать один из двух вариантов, мы бы оказались в очень неприятном положении. Но слава богу, у чехов не оказалось великого государственного деятеля.

Чехословакия по своей внутренней структуре отнюдь не представляла собой независимое государство; более того, усвоив немецкую культуру, она, в сущности, осталась прежним австрийским многонациональным государством. В противном случае чешские офицеры сразу же после прихода наших войск и установления контроля над их армией не передали бы все склады хранения вооружений и не предложили бы свои услуги.

Иначе бы Гаха как бывший австрийский чиновник по‑ другому относился к истории независимой Чехословакии и не пошел навстречу ему, шефу, руководствуясь прежде всего своими убеждениями. Иначе приход наших войск вызвал бы у чехов не только слезы, но и соответствующую активную реакцию и приказ о сдаче всех дел и имущества не был бы в течение сорока пяти минут доведен до самого мелкого чешского учреждения. Разве что молодежь можно считать там фанатичными приверженцами панславизма, и только она тогда не разделяла общих настроений.

Гаха в свое время сам подробно описал[399] (Гаха рассказывал все настолько многословно и подробно, что он (Гитлер) из‑ за того, что уже был отдан на определенный час приказ о нашем выступлении, сидел как на раскаленных углях), какой трудолюбивый и добросовестный народ чехи. Он не скрывал, что это не народ‑ господин, и считал, что предки нынешних чехов, которые держали сторону Германии и на протяжении столетий всеми силами поддерживали ее, поступали очень разумно. Только в 1867 году возникла проблема национальной независимости чехов.

Бенеш также еще в своей диссертации отметил, что чехи нуждались в автономии, но что они совершенно неспособны руководить собственным государством. Масарик тоже писал где‑ то, что с юных лет не помнит, чтобы в его семье кто‑ нибудь разговаривал по‑ чешски.

И если сильной рукой править протекторатом, то через 20 лет чешский язык вновь станет просто одним из диалектов.

Уже теперь чехов можно сделать фанатичными сторонниками рейха, если, учитывая, что они любители поесть, дать им двойной паек и освободить от участия в борьбе на Востоке. Они сочтут своим моральным долгом вдвое больше трудиться на военных заводах и других предприятиях.

 

 

 

 

21. 05. 1942, четверг, полдень

 

«Волчье логово»

За обедом шеф упомянул, что в юности никто так не интересовал его, как Нансен и Свен Гедин.

Начав рассказывать об их путешествиях и научных открытиях, он затем перешел к разговору о том, что у японцев и китайцев есть обычай в знак траура одеваться во все белое. Белый цвет – цвет зимы, то есть самого грустного времени года. Значит, к ней так относились издавна, если выбрали в качестве цвета скорби и печали белый цвет. Альпы радуют его глаз только тогда, когда с них уже спал саван снега.

 

 

 

 

21. 05. 1942, четверг, вечер

 

Специальный поезд Гитлера, следующий в Берлин

За ужином шеф еще раз завел разговор о зиме и упомянул, в частности, трудности, вызванные прошлой зимой, и панические настроения многих генералов.

И если его эти трудности не смогли поколебать, то это объясняется прежде всего тем, что он в период борьбы, и в частности в дни, предшествовавшие взятию власти, стоял над пропастями гораздо большей глубины и неоднократно перед ним возникала альтернатива, быть или не быть, ибо он неоднократно оказывался в ситуациях, когда ему в голову приходила мысль пойти на государственный переворот. И он заставил себя не делать это, ибо слишком велика была опасность того, что, если он и захватит таким образом власть, она когда‑ нибудь выскользнет у него из рук, ибо своими действиями он может побудить кого‑ нибудь также однажды устроить государственный переворот уже против него самого.

А поскольку помимо всего прочего опыт германской истории свидетельствует, что касающиеся нас проблемы проще всего разрешаются мечом, он выбрал легитимный путь к креслу канцлера еще и потому, что не желал вызвать вооруженное противодействие со стороны рейхсвера[400], в котором рано или поздно будет остро нуждаться.

После ужина шеф в поезде, следовавшем в Берлин, рассказал о последних стадиях существования Веймарской системы, когда вся Германия жаждала порядка и хотела, чтобы он был восстановлен любой ценой. О политической закулисной игре, которая велась перед его приходом к власти, он сообщил следующее.

После того как он категорически отверг любые компромиссы, например предложение занять пост вице‑ канцлера в кабинете фон Палена, и когда безрезультатно закончились все попытки генерала Шлейхера совместно с Грегором Штрассером[401] путем интриг подорвать сплоченность рядов НСДАП[402], политическая ситуация крайне обострилась. Шлейхеру не только не удалось добиться от большинства членов рейхстага поддержки своей политике, но и осуществление провозглашенной им программы подъема экономики привело к тому, что число безработных в первые 14 дней его правления увеличилось еще на четверть миллиона человек, В январе 1933 года, то есть через месяц после того, как он пришел к власти, Шлейхер не видел другого выхода, кроме как распустить рейхстаг, а самому возглавить военное правительство, пользовавшееся доверием лишь рейхспрезидента[403].

Но план установления военной диктатуры очень сильно напугал «старого господина», фон Гинденбурга, который к самому Шлейхеру относился с большим доверием. Ибо в глубине души «старый господин» был против того, чтобы военные занимались политикой; кроме того, он был принципиально готов предоставить кому‑ либо политические полномочия лишь в той степени, в какой это, по его мнению, не нарушало данную им присягу на верность конституции.

Ввиду обострения политической ситуации «старый господин» установил с ним, шефом, контакт через Папена и попытался также прозондировать почву во время известных переговоров в Кёльне[404]. У него, шефа, при этом создалось впечатление, что его дела обстоят просто великолепно. Он поэтому не позволил усомниться в своей решимости не идти ни на какие компромиссы. Затем он особенно энергично взялся проводить избирательную кампанию в Липпе, уйдя в нее с головой.

После того как была достигнута победа на выборах в Липпе, значение которой невозможно переоценить[405], люди из окружения «старого господина» вновь установили с ним контакт. В доме фон Риббентропа была устроена встреча с сыном Гинденбурга и господином фон Папеном. Во время этих переговоров он совершенно откровенно изложил свое мнение о развитии политических событий и прямо заявил, что еще одна неделя промедления ничего не даст. Лишь объединение всех партий, за исключением отколовшихся от крупных буржуазных партий мелких группировок, которые все равно нельзя привлечь на свою сторону, может еще спасти ситуацию. Но осуществить такое объединение и гарантировать его прочность он может лишь после того, как станет канцлером рейха.

Участвовать в такого рода совещаниях, лишь отвлекающих его от работы в Движении, он согласился только потому, что стремился занять пост канцлера исключительно легитимным путем, то есть как бы с благословения «старого господина». Только легитимный путь к креслу канцлера мог избавить его от необходимости перед началом созидательной работы разгромить все остальные, оппозиционные политические силы и от препятствий, которые постоянно чинил бы ему рейхсвер.

Особое место в этих его раздумьях отводилось отношению вермахта к тому, что он займет кресло канцлера, ибо вермахт в том случае, если бы он пришел к власти нелегитимным путем, представлял бы собой в достаточной степени грозную опасность как источник государственного переворота на манер ремовского путча[406], а так он ограничился выполнением чисто военных задач. Лишь после введения всеобщей воинской повинности весь народ устремился туда, привнося с собой в вермахт национал‑ социалистский дух и с неудержимой силой наступая на все оппозиционные национал‑ социалистскому движению элементы, в частности в офицерском корпусе, чтобы в конце концов возобладать над ними.

После того как демонстрация членов АА возле дома Карла Либкнехта в Берлине 22 января 1933 года привела к колоссальной потере престижа Коммунистической партии Германии и повергла весь Берлин в смятение, 24 января 1933 года фон Папен вновь пригласил его на переговоры. Фон Папен сообщил ему, что Шлейхер официально попросил «старого господина» предоставить ему полномочия для установления военной диктатуры. «Старый господина отверг это наглое требование и наконец выразил готовность поручить Адольфу Гитлеру на основе национального единства и с условием, что фон Папен станет вице‑ канцлером, сформировать правительство и ходатайствовать о предоставлении ему поста канцлера. Он выслушал это сообщение, не вступая в какие‑ либо дискуссии, и в качестве своих условий назвал прежде всего роспуск рейхстага и проведение новых выборов. В ответ на высказанный в очень осторожной форме совет уделить 10 минут своего времени переговорам со „старым господином“ он уклончиво ответил, что его на следующий день не будет в Берлине. Исходя из опыта прошлого года, он теперь хотел избежать любого неоправданного и чрезмерного оптимизма, который обычно вызывали у товарищей по партии его встречи со „старым господином“.

Совещание с господином фон Папеном побудило его более интенсивно вести начатые им через Геринга переговоры о формировании правительства. Наиболее трудно было вести их с представителями немецко‑ национальной партии, ибо алчное стремление тайного советника Гугенберга заполучить как можно больше министерских портфелей никак не соответствовало численности его партии и он из страха перед возможной потерей голосов на выборах и знать не хотел о роспуске рейхстага. Когда он, вернувшись в Берлин, лично приступил 27‑ го к переговорам с Гугенбергом, то также не достиг каких‑ либо приемлемых результатов.

Предварительным переговорам, связанным с формированием правительства, мешали еще и люди вокруг генерала Шлейхера, которые на каждом шагу пытались ставить палки в колеса. Наиболее близкий к Шлейхеру человек, главнокомандующий сухопутных войск генерал фон Хаммерштейн, имел даже наглость позвонить ему и сообщить, что «рейхсвер ни при каких обстоятельствах не согласится на его назначение канцлером»[407].

И если эти господа вокруг Шлейхера воображали, что, прибегнув к такого рода уловкам, они смогут заставить его изменить свои решения, то их ждало жестокое разочарование. Единственное, как он отреагировал, – это строго‑ настрого приказал Герингу согласиться предоставить пост министра рейхсвера лишь одному генералу, настоятельно рекомендованному ему из Восточной Пруссии, – генералу фон Бломбергу, который пользовался бы его полным доверием.

28 января наступил окончательный крах Веймарской системы. Шлейхер объявил о своей отставке, Папен получил от «старого господина» задание прозондировать в партиях почву относительно возможностей формирования нового правительства, а он, шеф, лично дал понять, что исключает какие бы то ни было промежуточные варианты.

29‑ го день, естественно, был весь заполнен переговорами. В ходе их в обмен на предоставление требуемых министерских постов удалось убедить Гугенберга в необходимости роспуска рейхстага, ибо сотрудничество с ним в его нынешнем составе было совершенно исключено. Во второй половине дня Геринг принес сообщение, согласно которому «старый господин» завтра официально назначит его, шефа, канцлером и поручит ему сформировать правительство.

Под вечер все были поражены сведениями о прямо‑ таки безумном намерении клики Шлейхера[408]. Как стало известно через подполковника фон Альвенслебена, генерал фон Хаммерштейн поднял по тревоге гарнизон Потсдама и дал ему приказ применять оружие. Кроме того, они намеревались вывезти «старого господина» в Восточную Пруссию и тем самым лишить его возможности воспрепятствовать мобилизации рейхсвера – мобилизации с целью не допустить передачи власти НСДАП.

В качестве встречной меры против этой попытки путча он приказал стоявшему во главе берлинских отрядов СА графу Гельдорфу привести в состояние боевой готовности все формирования СА. Кроме того, майору полиции Веке, которому можно было всецело доверять, велели провести все необходимые приготовления для того, чтобы внезапно захватить Вильгельмштрассе силами 6 батальонов полиции. Через господина фон Папена он известил «старого господина» о намерениях клики Шлейхера. И наконец, он велел передать генералу фон Бломбергу, чья кандидатура была окончательно выдвинута на пост министра рейхсвера, после своего прибытия в Берлин 30 января около 8 утра немедленно отправиться к «старому господину» для принесения присяги, чтобы уже в качестве главнокомандующего рейхсвера иметь возможность подавить вероятные попытки путча.

30 января 1933 года в 11 часов он уже мог сообщить «старому господину», что новый кабинет сформирован и что в соответствии с конституцией в рейхстаге есть требуемое большинство для его утверждения[409]. После этого он прямо из рук «старого господина» принял свое назначение канцлером Германского рейха.

Начальный этап его деятельности на посту главы этого кабинета был каким угодно, но только не простым. За исключением Фрика, под его началом в правительстве не было ни одного министра от Национал‑ социалистской партии[410]. Из остальных некоторые, например Бломберг и Нейрат, сразу же заявили о своей поддержке, но другие хотели проводить исключительно собственную линию. Арестованный позднее и осужденный судом за растрату комиссар по вопросам труда Гереке с самого начала оказался его злейшим врагом. Он поэтому был особенно обрадован, когда Зельдте[411] пришел к нему и заявил, что жребий брошен; его организация, союз «Стальной шлем», объединяющий бывших фронтовиков, в дальнейшем не будет выступать против его – шефа – политики[412].

К обусловленным составом кабинета трудностям добавилось еще и то, что «старый господин» назначил его канцлером только лишь потому, что иначе невозможно было конституционным путем разрешить правительственный кризис. Это прежде всего выразилось в том, что «старый господин» с самого начала связал его назначение с целым рядом условий. Так, он распорядился, чтобы дела, относящиеся к рейхсверу, внешнеполитическому ведомству и назначению на дипломатические посты, находились исключительно в его, «старого господина», ведении. Далее он изъявил желание принимать его, шефа, с докладом только в присутствии фон Папена. Подпись «старого господина» на указе о роспуске рейхстага – уже после того, как он громогласно зачитал его на заседании кабинета 31 января 1933 года, – ему только с большим трудом удалось заполучить при посредничестве Мейснера. Но через 8... 10 дней отношение «старого господина» к нему уже резко изменилось. «Старый господин» захотел поговорить с ним по какому‑ то делу, он же по долгу службы обратил его внимание на то, что не вправе приходить к нему с докладом без фон Папена, а того в настоящее время нет в Берлине. «Старый господин» заявил ему в ответ, что желает поговорить с ним наедине; в будущем присутствие фон Папена также совершенно необязательно.

Через 3 недели «старый господин» уже настолько был расположен к нему, что впервые проявил отеческую заботу и следующим образом высказался относительное назначенных на 5 марта выборов: «Что же мы будем делать, если вы не наберете большинства голосов, опять начнется старая история! » Когда поступили первые сообщения о результатах выборов, «старый господин» уже был настолько искренен по отношению к нему, что с нотками облегчения в голосе объявил: теперь Гитлер победит. И когда выборы закончились грандиозной победой НСДАП[413], он прямо заявил, что в глубине души весь этот парламентский балаган ему чужд и антипатичен и теперь нужно навсегда покончить с выборами.

О том, что «старый господин», несмотря на свой возраст, все еще был способен ясно мыслить, свидетельствовало его отношение к докладу посла Надольного о переговорах по разоружению в Женеве. Предложение Надольного сводилось к тому, что нужно немедленно пойти навстречу желаниям враждебных держав в вопросах разоружения Германии, хотя остальные государства сделают соответствующие шаги в этом направлении лишь через несколько лет. После того как он – шеф – категорически отверг это предложение и известил об этом «старого господина», Надольный – без его ведома – записался на прием к «старому господину». Но «старый господин» буквально выставил его за дверь и рассказал затем, что нечего даже было и думать о том, что он после доклада Надольного может изменить свою позицию; более того, он выпроводил его со словами: «Вы за Москву, убирайтесь вон! »

Впрочем, этот инцидент вообще характерен для специфической манеры «старого господина» находить для всех проблем простые решения. «Старый господин» прекрасно понимал, какие интриги плелись против нас на Женевской конференции по разоружению, когда нас хотели заставить принять на себя обязательства, которых другие вовсе не собирались выполнять. Он поэтому согласился с тем, что 14 октября 1933 года в час дня, через несколько минут после того, как Макдональд[414] изложил перед членами Лиги Наций проект разоружения Германии, рейхспрессешеф Функ передаст представителям мировой печати решение германского правительства о нашем выходе из Лиги Наций.

При рассмотрении вопроса о занятии нами демилитаризованной Рейнской области «старый господин» также держался превосходно и произвел сильное впечатление своим истинно мужским поведением. Напротив, министров пришлось каждого в отдельности убеждать поддержать план ввода частей вермахта в эту Рейнскую зону. Папен даже испугался, поскольку французы угрожали в таком случае оккупировать некоторые наши территории[415]. Но он, шеф, стоял на той точке зрения, что пускай французы беспрепятственно займут Майнц, если тем самым мы вновь обретем свободу действий и сможем править остальной частью рейха так, как нам заблагорассудится, и прежде всего продолжать перевооружаться[416]. И развитие событий полностью подтвердило его правоту. Правда, он тогда в целях обеспечения спокойствия в немецком народе посчитал правильным лично выехать на Запад, но немецкий народ, отдав 99 процентов своих голосов на выборах в рейхстаг 29 марта 1936 года в его поддержку, показал, что он с полным пониманием относится к нему.

⇐ Предыдущая16171819202122232425Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: