Ключи от города

Сегодня в моём городе праздник. Над черепичными крышами танцуют воздушные змеи, флюгера в виде корабликов подставляют ветру косые паруса, а на шпилях величественных замков развеваются разноцветные флаги. Жители в карнавальных костюмах и масках из расписного фарфора танцуют под музыку бродячих скрипачей. Дамы в высоких напудренных париках подметают улицы пышными накрахмаленными юбками, а джентльмены кичатся высокими шляпами и расшитыми золотом камзолами. Акробаты танцуют на тонких канатах, балерины кружат в шуршащих пачках, фокусники выпускают из рукавов птиц, жонглёры подбрасывают звонкие стеклянные шары, а клоуны в лоскутных нарядах и колпаках с бубенчиками предлагают прохожим сахарную вату и леденцы на палочках. Люди радуются солнцу, в кои-то веки выглянувшему из-за туч. Радуются, что снег тает, туман рассеивается, и на городских клумбах снова распускаются цветы. В последнее время это происходило так редко, что каждый светлый денёк становился поводом для праздника. Мне было стыдно, что я причиняю им неудобства, но я не могла запретить себе чувствовать то, что чувствовала. Да и кто бы смог?

В том мире, где я сейчас – бесконечно далёком и совершенно непохожем на мою прекрасную родину, – холодно и промозгло. Накрапывает мелкий, монотонный дождь, ветер срывает со стен измятые афиши и объявления, люди бредут по делам, погружённые в свои невесёлые мысли. Однако на душе у меня светло. И впервые за долгое время я уверена, что это надолго. Это так приятно… и так непривычно!

Сколько я себя помню – я всегда была пугливым, робким, чувствительным ребёнком, который всё принимает близко к сердцу. Худшую кандидатуру на роль хранителя нельзя и представить. Я давно подумывала переложить это бремя на кого-то другого, вот только кто бы на это согласился? Да и я бы чувствовала себя предательницей. Предательницей, изменившей родному миру. Своему городу, прекрасному и величественному, подчас мрачному, но такому родному, со всеми его башнями и горгульями, витражными окнами и булыжными мостовыми, крепостными стенами и полосатыми маяками. Городу, который я всегда хранила в своём сердце. Вернее, у сердца. И это не метафора.

Я храню свой город в небольшой резной шкатулке из тёмно-красного дерева. Она очень мала и легко помещается в мой нагрудный карман. Я всегда беру её с собой, куда бы ни шла и чем бы ни занималась. Дома я ставлю её на подоконник рядом с букетом медленно увядающих цветов или на книжную полку, вплотную к ветхим пыльным томам, а то и на крыльцо своего любимого кукольного домика, населённого фарфоровыми барышнями в бархатных платьях. Эта шкатулка отлично вписывается в любую картину, будь я художницей – я обязательно писала бы с ней натюрморты. Но, к сожалению, я всего лишь скромная учительница, которой некогда заниматься искусством. Всё время съедают эти проклятые уроки, домашние задания, школьные утренники и наблюдения за звёздами… Да, наблюдения за звёздами стоят для меня в одном ряду с повседневными обязанностями, и не только по той причине, что я преподаю астрономию. Просто я без этого не могу. Не могу целый день сидеть в четырёх стенах, не видя неба. Мне необходимо хоть раз в сутки, хоть на часок выбраться на крышу со своим дешёвым телескопом и отыскать на небе Южный Крест или Большого Пса. К сожалению, моей звезды отсюда не видно. Она слишком далеко. И всё-таки, я её помню. Очень смутно, но помню…

Моя родная планета называется Мелория. Это очень необычная планета, дело в том, что она… живая. Да, она способна думать и чувствовать, любить и радоваться, обижаться и грустить, испытывать боль и счастье. Мы, её обитатели, на вид почти не отличаемся от землян, но есть у нас одна особенность, которой лишены другие расы. Мы живём в тесном симбиозе со своей планетой, нам необходимо, чтобы она подпитывала нас своими эмоциями. Мы питаемся радостью, которю она испытывает всякий раз, когда приближается к солнцу, и на её поверхности наступает лето, или печалью – знаете, ей до слёз обидно, когда в неё врезаются шальные метеориты. Конечно, положительные эмоции куда вкуснее и питательнее, но отрицательные тоже сойдут, если другого нет. Эта пища для нас намного важнее материальной, без которой мы можем обойтись и месяц, и два. На обычной, неживой планете, мы бы не смогли выжить. Однако, нам пришлось приспосабливаться. Пришлось, потому что на Мелории началась война. Затяжная и кровопролитная война между двумя королевствами, которые вознамерились во что бы то ни стало уничтожить друг друга, не считаясь с интересами мирных государств, которые встретятся им на пути. Наш городок располагался на окраине одного из них и не хотел участвовать в грядущей бойне. Поэтому мой отец, советник мэра и главный городской маг, принял решение переждать тяжёлые времена на Земле. Почему именно на Земле? Потому что с этой планеты была моя мать, талантливая волшебница, экспериментировавшая с межпространственными путешествиями и однажды случайно открывшая портал на Мелорию. Кроме того, жители Земли в большинстве своём не подозревают о существовании других обитаемых миров, а значит вряд ли узнают тайну хранителя и тем более позарятся на его планету. В худшем случае, решат, что он чудак. А в лучшем – и вовсе не обратят внимания.

Первой хранительницей стала моя мать. Она была единственной жительницей города, не принадлежавшей к расе мелорийцев, и потому способной жить на неодушевлённой планете. Однако её сограждане не могли позволить себе такой роскоши и были вынуждены заключить симбиоз с другим живым существом. С ней. Отец уменьшил наш город и спрятал в шкатулку, которую мать всегда носила с собой, питая население своими чувствами. Когда ей было весело, в городе выдавались солнечные деньки, когда печально – лил дождь, а когда она злилась – и вовсе случались ураганы. Но это происходило нечасто. Она была оптимисткой, умела наслаждаться жизнью и получать удовольствие даже от маленьких повседневных радостей. Идеальный хранитель. То ли дело я…

Я заняла этот пост после её смерти, то есть, пять лет назад. Тогда я была студенткой, вечно сонной, недовольной и ворчливой. Я отвратительно училась (по всем предметам, кроме астрономии), постоянно прогуливала (особенно зимой, когда рано темнеет – как же упустить такой шанс полюбоваться звёздами! ) и ссорилась с однокурсниками, которые обожали проезжаться по моей внешности. Надо мной с детства смеялись из-за голубых волос, фиолетовых глаз и светящихся в темноте зеленоватых веснушек. К сожалению, будучи мелорианкой-полукровкой, выглядела я почти как чистокровная представительница этой расы. Мне приходилось красить волосы, пудрить лицо и носить линзы, но всё это не помогало. Синева проступала даже сквозь краску, от линз у меня слезились глаза, а веснушки множились с каждым днём. В результате меня считали то неформалкой, жаждущей всеобщего внимания (лучше б умом выделялась, чем космы красила, да косметикой мазалась! ), то неизвестным науке мутантом, место которому – в цирке уродов (у тебя пигментация нарушена, да и тощая ты больно, чисто дистрофичка, сходи к врачу, вдруг это заразно! ). Налаживанию контактов и обретению друзей это определённо не способствовало. В результате на протяжении всех лет студенчества я только и делала, что злилась, обижалась, да плакала по углам. Разумеется, на состоянии моего города это сказалось не лучшим образом. Однажды, когда я завалила экзамен и проревела целую ночь, там случилось наводнение, а в другой раз, после моей драки с бандой хулиганов-старшекурсников – пожар. Но это было ещё не самое страшное. Самое страшное началось потом.

Однажды я перестала доверять людям. Перестала понимать их. Перестала даже бояться – на страх уходило слишком много сил, и он сменился тупым, усталым безразличием. Если раньше я видела в людях друзей и врагов, ждала от них помощи или подлости, бросала им то вызов на дуэль, то клич о опомощи, то теперь все мои связи с внешним миром оборвались. Я ничего не хотела, ни о чём не просила и ни на что не надеялась. Это было холодное отсутствие чувств. И оно оказалось для моего города куда губительней, чем самая жгучая ненависть и самая едкая обида. В городе началась зима. Унылая, долгая и беспросветная. Мостовые сковывал лёд, небо становилось всё ниже и темнее, к окнам утонувших в сугробах домов липли тяжёлые мокрые снежинки. Жители вслед за мной погружались в пучину безнадёжности. Многие заболевали. Я чувствовала, что это конец. Город не переживёт этой блокады. И его смерть будет исключительно на моей совести.

Я пыталась выбраться из этого состояния. Пыталась увлечься чем-то, заинтересоваться, полюбить или возненавидеть. Но все мои попытки оканчивались неудачей. Даже звёзды перестали дарить мне привычную радость. Каждый вечер я исправно поднималась на крышу, протирала линзы телескопа, следила за положением созвездий, делала записи в старой разлинованной тетрадке, но всё это было как-то механически, без удовольствия. И я не знаю, как долго это могло бы продолжаться, если бы на горизонте не появился человек, с которым я – впервые за всю жизнь – захотела поделиться своей печалью.

У меня никогда не было лучшего друга. В то время, как мои одноклассницы хвастались друг другу новыми платьицами и обсуждали мальчиков, а одноклассники играли в войнушку и обменивались солдатиками, я в гордом одиночестве сидела за задней партой и читала какой-нибудь научно-фантастический роман, тайком спрятав его в учебник математики. Со сверстниками у меня не складывалось, я была для них то ли слишком взрослой и серьёзной, то ли слишком маленькой и глупой. Ребята постарше считали меня недостаточно крутой, а ребята помладше и вовсе побаивались, за глаза дразня ведьмой. Иногда у меня возникали симпатии к отдельным людям – то к обаятельному учителю физики в седьмом классе школы, то к добродушной пожилой библиотекарше на первом курсе колледжа, - но настоящей дружбы у меня ни с кем не сложилось. Пока я не встретила Крыса.

Вообще-то, его прозвище было «Крысолов» - он получил его, потому что любил играть на флейте, - но друзья звали его Крыс. Мы познакомились случайно, когда он забирал из школы младшую сестру – одну из моих лучших учениц. Приятный паренёк, улыбчивый, с вечно растрёпанными чёрными волосами и хитрыми зелёными глазами. В нашу первую встречу мы даже толком не поговорили, однако я обратила внимание на кулон у него на шее – маленькую серебряную дудочку. Она напомнила мне ключи от моего города, которые я тоже носила на цепочке. Два маленьких ключика из потемневшей от времени меди, один – собственно, от ворот, другой – от шкатулки. Я никогда их не снимала, но в то же время старалась не привлекать к ним особого внимания. Так же и Крыс со своей дудочкой – вроде, и вертел её в пальцах, но когда видел, что на него кто-то смотрит – тут же прятал под воротник. Я подумала, что она должна значить для него очень многое. Возможно, как и мои ключи, этот кулон был последней ниточкой, связывавшей его с чем-то родным и важным. И вскоре мне пришлось убедиться, что это действительно так.

Во второй раз мы столкнулись в очереди на почте – я получала набор новых линз для телескопа, заказанный из-за границы, а он – диск любимой группы, едва ли не случайно выигранный в конкурсе по интернету. Мы разговорились и узнали друг о друге много интересного. Он рассказал, что его родители были музыкантами и погибли в автокатастрофе, когда ему было двенадцать. Незадолго перед смертью отец подарил ему кулон с флейтой и сказал, чтобы он берёг его как талисман. Скорее всего, это была шутка, но порой Крысу казалось, что эта вещица в самом деле приносит ему удачу. Когда он сжимал её в руке, то забывал обо всём. Окружающий мир со всеми его бедами или невзгодами просто переставал существовать, оставалась лишь музыка, приходившая то ли из глубин памяти, то ли из подсознания, и убаюкивавшая его своим мерным звучанием.

- Если бы не папин подарок, я бы никогда не стал композитором, - заявил он, - хотя, какой я, собственный, композитор? Так, мальчишка, который любит поиграть на дудочке. Или, скорее, не НА дудочке, а С дудочкой. Но, тем не менее, это приносит мне умиротворение. Не знаю, где бы я был, если бы не музыка… Кстати, не хотите примерить мой кулон? Мне кажется, он вам пойдёт.

Я была очень тронута и удивлена его доверием. Я бы никогда не отважилась отдать самое дорогое из своих сокровищ совершенно незнакомому человеку – пусть даже и на пару секунд. Почему он решился на это? Неужели увидел во мне родственную душу? Неужели решил, что я этого достойна?

Этот случай очень тронул меня. Весь остаток дня я только и думала, что о Крысе, его грустной улыбке, мелодии, что он насвистывал, и серебряной дудочке. Мои руки то и дело тянулись к цепочке от ключей. Я так долго прятала их под толстыми свитерами и грубыми рубашками, старалась никому не показывать – чтобы ни в коем случае не спросили, что они открывают, и почему я ими так дорожу. Может, пора прекратить это делать? Может, пора открыться хоть одной живой душе? Вдруг он поверит мне? Вдруг он захочет помочь?

В тот вечер, когда я приняла это решение, в одном из парков моего города расцвёл прекрасный цветок. Он пробился сквозь булыжники мостовой, сквозь прочную наледь и толстый слой снега. Его золотистые лепестки приветствовали хмурое зимнее небо, обещая жителям, что скоро будет весна.

На следующий день я отдала Крысу ключи от города. Да, так просто – сняла с цепочки и отдала. Потом, конечно, были и разговоры, и объяснения, и доказательства, и открытая шкатулка на подоконнике маленького безлюдного кафе, и возмущение жителей, которых лишили крыши, и оживший каменный лев – древний страж города, - едва не цапнувший моего нового друга за палец... Но всё это было не так важно. Крыс поверил мне сразу, с первого взгляда, как только принял ключи из моих рук. Он ещё не знал, что они отпирают, но уже понимал, как много они для меня значат, и как бережно с ними нужно обращаться. Стоило мне увидеть его улыбку, как я поняла, что поступила тысячу раз правильно, доверившись ему.

И вот теперь в моём городе праздник. Гремят салюты, звенят колокола, взрываются хлопушки. Дети выпускают в небо воздушные шары, влюблённые целуются в тенистых аллеях, повара в уютных старомодных кофейнях пекут сладкие пирожки. Гондолы с причудливо изогнутыми резными носами, кареты, запряжённые стройными скакунами, и серебристые драконы с тонкими, как у стрекоз, крыльями катают по городу всех желающих. Как будто и не было всех этих месяцев долгой зимы. Я смотрю на ликующих горожан сквозь щель приоткрытой шкатулки и улыбаюсь.

На Земле идёт дождь, но меня это не трогает. В моей чашке – горячий чай, в моих наушниках – самая прекрасная музыка, а рядом со мной сидит мой лучший друг. Я кручу в пальцах его флейту, а он заворожённо изучает мои ключи. Ключи от города, который едва не погиб по моей вине. И который, как я теперь уверена, всегда будет в надёжных руках.