С запахом Рождества

Питеру часто снился этот дом – его кирпичные стены и черепичная крыша, деревянная веранда и скрипучие ступени, чёрно-белые фотографии в рамках и окно, выходившее на берег океана. Этот особняк, казалось, застыл вне времени. В его комнатах пахло шоколадом и корицей, старым вином и дорогими духами, медленно увядающими цветами и пылью, набившейся под корешки пожелтевших книг. На улице всегда было неспокойно, ветер надувал шторы, словно паруса, море штормило, на пожухлой траве хрустел серебристый снег, но в доме было тепло, горел камин и звенели ёлочные шары. Казалось, здесь царило вечное Рождество. Вечная зима – но не морозная, а мягкая, ласковая, больше похожая на позднюю осень. Как раз то, чего Питеру не хватало в тот жаркий июльский день, когда он нашёл сюда дорогу.

Каролина хорошо помнила этот день. Она сидела на подоконнике, подогнув под себя ноги, на ней было белое платьице с тонкой вышивкой на кружевных рукавах, похожих на крылья причудливой птицы, её чёрные волосы разметались по плечам, а в глазах отражались бесконечные серые волны. У неё не было причин для тоски, она была дома, в своём мире, несколько зловещем, абсурдном, но родном, в мире, за пределами которого, как она знала, царила враждебность и опасность, в мире, из которого она не могла, да и не хотела сбегать. И всё-таки, чего-то ей не хватало. Чего-то, о существовании чего она могла только догадываться, но без чего её жизнь казалась пустой и бессмысленной. И это что-то принёс с собой Питер, так неожиданно ворвавшийся в её мир.

Она не могла сдержать улыбки, вспоминая их первую встречу. Его помятую одежду, растрепавшиеся волосы и вечно распахнутые глаза, наполненные страхом и удивлением. Его сбивчивые объяснения насчёт того, как он сюда попал. «Дом на окраине деревни, заброшенный, окна заколоченные, а на лужайке старый цирковой фургон. Я приоткрыл дверь, посмотреть, что там внутри, и всё как завертелось…». Мать говорила ей, что такое иногда случается. К ним уже заносило гостей, правда, Каролина тогда была совсем маленькая и почти ничего не помнила. Ни один из них не задержался в Убежище надолго. Все спешили покинуть его, вернувшись к привычной жизни. Все, но только не Питер. Он был слишком дотошен, чтобы ограничиться одним коротким визитом. Каролина знала, что он вернётся. Рано или поздно его любопытство должно было победить страх. И это произошло. Он приходил снова и снова, с каждым разом чувствуя себя здесь всё более уверенно. Убежище стало глотком свежего воздуха в его однообразной жизни. Дом-анахронизм, дом-музей, дом-заповедник, сохранивший в себе хрупкое очарование прошлого. Оно застыло в выцветших афишах, развешанных по стенам, восковых цветах под колпаками и грустной музыке старого фортепиано. Питеру нравилось ощущать его присутствие, едва заметное, как трепет шторы в полутёмной гостиной или дрожащая тень языков пламени на каминной решётке. С каждым разом он узнавал всё больше об этом доме и его обитателях. И если поначалу они пугали его своей вопиющей непохожестью на всё, к чему он привык, то в скором времени чувство страха уступило место интересу, сочувствию, а подчас и восхищению. В свой первый визит он с криком отшатнулся от Брунгильды, которая, как ему показалось, собралась его лягнуть, а сейчас не понимал, как мог испугаться эту очаровательную пони – даром, что с восемью ногами? На проверку миниатюрная кобыла-слейпнир оказалась ласковой, как жеребёнок, и обожала овсяные хлопья. По части аппетита от неё не отставал цербер Спарки, уплетавший собачьи галеты за все шесть щёк, и сфинкс Неменхотеп, питавший слабость к печенью из песочного теста. И всё же, любимчиком Питера стал кракен Арчибальд – исполинский кальмар, состоявший, казалось, из одних сплошных щупалец, каждым из которых он мог, при желании, пробуравить днище бронированного корабля. Как же послушно он приплывал на зов Каролины каждый раз, когда она выходила на побережье и окликала его по имени! С каким удовольствием приносил ей «мячик», в роли которого выступала огромная дырявая бочка, которую он в считанные секунды поднимал со дна залива! И почему при первой встрече с ним Питер чуть не бросился наутёк? Каким же он был глупым! А ещё он боялся спускаться в подвал, где в огромном аквариуме жил глубоководный русал Деймос – его бледная голубоватая кожа, бесцветные глаза и фонарик на голове – точь-в-точь как у удильщика – вызывали у мальчика мурашки по коже. Знал бы он, что в скором времени тот станет его лучшим другом и незаменимым товарищем по игре в морской бой! Старику всегда удавалось точно определить расположение кораблей противника, хоть он и клялся, что не пользуется телепатией. А при желании мог бы, ведь он слыл настоящим специалистом в этой области. «В былые времена я угадывал, какую фигуру загадал человек из зала, и рисовал её на большой грифельной доске, - вспоминал он, - это всегда производило впечатление на публику. Мне аплодировали даже громче, чем когда я выступал с дрессированными гиппокампами! ».

«В былые времена…». Так начиналась добрая половина историй, которые Питер слышал от обитателей дома. В былые времена, когда сварливый лепрекон Хэмиш ещё не так часто прикладывался к бутылке и неплохо исполнял ирландские танцы, старая гадалка Марьяна была чертовски обольстительна и никогда не ошибалась в своих предсказаниях, заклинатель змей Сулейман помнил язык индийских нагов, а акробатка Шарлотта Перро повергала публику в ужас, перекидываясь из милой девушки в красном трико в громадную волчицу. В былые времена, когда «Балаган сеньоры Родригеш» блистал на весь мир как один из лучших цирков-шапито. Публика была в восторге от трюков этой труппы и даже не догадывалась, что за каждым из них стояло настоящее волшебство (ну ладно, почти за каждым – некоторые артисты действительно обходились лишь ловкостью рук, за что пользовались особым почётом среди товарищей). Зрители даже не допускали такой возможности, ведь они для того и ходили в цирк, чтобы расслабиться и позволить себя обмануть. Им не приходило в голову искать какое-либо объяснение происходящему на арене – шоу на то и шоу, чтобы удивлять. А объяснение было, и весьма нетривиальное.

Владелицей и основательницей цирка была Мария Родригеш, талантливая гимнастка и танцовщица, чьё прошлое оставалось укрыто завесой тайны. Никто не знал даже её возраста, не говоря уже о месте рождения, образовании и родственных связях. Тем более никто не знал, что она была бруксой, как в Бразилии и Португалии называют ведьм, умеющих перекидываться птицами. Не одно поколение родителей пугало непослушных детей историями об этих созданиях, хитрых, беспощадных и жадных до человеческой крови. «Не ляжешь спать – прилетит брукса, огромная, чёрная, вот с такими когтями, и сожрёт тебя! ». В народе их испокон веку считали чудовищами, и, надо признать, многих – вполне заслуженно. Вот только Мария была не такой. Она росла робкой, чувствительной девочкой с добрым сердцем и в жизни не подумала бы причинить кому-то зло. Во всяком случае, до тех пор, пока приёмные родители не упрятали её в психбольницу. С одной стороны, она их понимала – они устали от её бесконечных побегов из дома, ночных полётов над городом, привычки разговаривать с птицами и неуправляемых проявлений стихийной магии, приключавшихся с ней в самые неожиданные моменты, – но с другой не могла им этого простить. Из всех возможных докторов они выбрали самого ужасного. В колледже Мария изучала русский язык и знала, что там слова «врач» и «враг» отличаются всего одной буквой. В своё время это совпадение её позабавило, но после знакомства с доктором Шантосом она увидела в нём горькую иронию. Этого противного, скользкого человека, который, казалось, читал собеседника как открытую книгу, она называла не иначе, как «мой лечащий враг». От его лекарств не было никакого проку, пожалуй, они только отбивали у неё желание жить. Она часто гадала, знает ли он о её способностях, или в самом деле держит её за сумасшедшую. В любом случае, в его действиях не чувствовалось ни заботы о пациентке, ни жалости к ней. Пожалуй, они были продиктованы страхом и желанием подавить то, что грозилось выйти из-под его контроля.

- Она не птица, - сказал он как-то её родителям, - она – демон. Порой мне удаётся загнать её демоническую сущность подальше на задворки сознания, но она всякий раз возвращается. Дело в том, что ваша дочь сама не хочет бороться с ней. И тут я, боюсь, бессилен.

Он был прав. Мария не хотела бороться. Ей нравилось быть той, кто она есть. И однажды она объявила бунт. Выбросила таблетки, сожгла рецепты, вырвала руку из цепких пальцев врага, собравшегося было замерить пульс, и бросилась в окно. Бросилась, абсолютно уверенная, что разобьётся – она слишком долго принимала все эти лекарства, призванные подавить в ней всё нечеловеческое, - и всё же, не разбилась. Едва ли не против воли за её спиной взметнулась пара крыльев, и она устремилась к небу, сотрясая воздух пронзительным карканьем. С тех пор юную Марию никогда не видели в её родном городе, зато в газетах стали появляться заметки о необычайно крупной вороне, то и дело проносившейся над домами в сумерках…

За прошедшие годы сеньора Родригеш почти не изменилась. Тот, кто единожды видел её лицо, вряд ли сумел бы его забыть. Холодные голубые глаза с цепким, пронзительным взглядом, смуглая кожа, иссиня-чёрные волосы, в которые она вплетала перья тропических птиц, длинные тонкие пальцы и острые ногти, похожие на когти гарпии – всё это добавляло ей шарма, дикого, но притягательного. На сцене, танцуя в ярком трико и пёстром боа, она казалась олицетворением бразильского карнавала, многоцветного и легкомысленного, но за её пределами мгновенно превращалась в сурового и жёсткого лидера. Лидера, давшего клятву оберегать своих собратьев – изгоев, которым нет места ни в одном из миров, и которые, по её мнению, заслужили лучшей жизни. К её цирку присоединялись волшебники, родившиеся в семьях обычных людей, подкидыши фей, выросшие вдали от родных холмов, оборотни и вампиры, обращённые против своей воли, жертвы экспериментов учёных и колдунов, а так же полукровки всех мастей, привыкшие считать себя ошибкой природы. «Балаган сеньоры Родригеш» давал им второй шанс, позволял почувствовать себя нужными – хоть на один краткий миг, когда они замирали в огнях софитов, а зал взрывался аплодисментами. Это было незабываемое чувство, ради которого члены труппы были готовы рисковать жизнями. В самом деле, это было чудесное время…

К сожалению, Каролина почти не помнила этого славного периода семейной истории. Только мельком, урывками, кадрами чёрно-белой хроники – полосатые шатры, расписные фурогны, воздушные шары и мороженое в стаканчиках. Каролина любила мороженое и всегда объедалась им перед началом очередного шоу. Она присутствовала на каждой премьере и репетиции, и всё равно всякий раз смотрела, как в первый. Больше всего ей нравились представления с танцами. Разумеется, в будущем она видела себя гимнасткой, подобно матери. Она многое унаследовала у неё – гибкость, изящество, чувство вкуса, любовь к риску и умение превращаться в птицу. Только не в ворону, а в чайку. Белую чайку с задумчивым взглядом по-человечески грустных глаз. Питеру это нравилось. Он обожал держать её в руках и гладить против перьев. А она садилась ему на плечо и грела мокрые лапы в складках его свитера. Как же давно это было! Неужели с тех пор прошло восемь лет? Восемь лет, как она живёт, словно во сне. Да и живёт ли вообще?

- Он не вернётся, - Мария неоднократно произносила эти слова, но каждый раз они причиняли ей новую боль, - люди все такие. Обещают и забывают. Особенно когда взрослеют. Не бери в голову, жизнь продолжается. У тебя ещё всё впереди.

Каролина соглашалась для виду, однако она прекрасно знала, что впереди у неё ровно то же, что и позади – пустота. Восемь лет она провела в тумане, ожидая хоть какой-то весточки от незнакомца, ставшего её самым близким другом. А до этого – целых двенадцать в замкнутом пространстве, в мире, в котором не было ничего, кроме этого дома, леса за околицей и беспокойного серого океана, на берегу которого она чувствовала себя такой беззащитной со своими острыми хрупкими плечами. Да, этот мир был её убежищем, но в то же время и тюрьмой. Тюрьмой с уютными спальнями, замшевыми диванами, хрустальными люстрами и фамильным серебром. Порой ей казалось, что время для неё стоит, и она вынуждена снова и снова проживать один и тот же день – один из бесчисленного множества заурядных декабрьских дней тысяча девятьсот тридцатых или сороковых. Её отец увлекался искусством первой половины двадцатого века и потому оформил интерьер Убежища в стиле модерн. Поначалу участникам труппы это нравилось, но после двадцати лет, проведённых наедине с этим старомодным уютом, их стало от него тошнить. А Каролину, которая и вовсе не видела никакой жизни за пределами этого мира – особенно.
Её отца звали Кристиан Морион. Сэр Кристиан Морион. На самом деле он, конечно, не был дворянином, но, поскольку о его прошлом было известно даже меньше, чем о прошлом его жены, никто не мог оспорить его право на это обращение. К тому же, его сценический образ вполне соответствовал представлению о настоящем джентльмене. Идеально выглаженный фрак, высокий цилиндр, белые перчатки – казалось бы, типичный набор атрибутов фокусника, и всё же, он во всём этом выглядел как лорд, вернувшийся с охоты и отправившийся покурить в бильярдную. Он был талантливым магом и славился умением расширять пространство, создавая карманные измерения, которые использовал для хранения циркового инвентаря и прочего хлама. Одним из таких измерений и было Убежище, созданное специально для содержания животных, выступавших в «Балагане». За годы странствий по миру они с Марией собрали целый зверинец, транспортировка которого создавала множество проблем. Как прикажете запирать в клетку здоровую мантикору, которая полжизни провела в подвале нелегального алхимика, ставившего над ней опыты, и теперь страдает клаустрофобией? Как защитить от жары шерстистого носорога, сбежавшего от прежнего хозяина – незадачливого путешественника во времени, - потому что тот пытался побрить его налысо? Как создать приемлемые условия для нуэ – японской химеры с телом тигра и головой обезьяны, – который не может вернуться в дикую природу, потому что привык питаться апельсинами, а не человеческими страданиями, подобно большинству собратьев? Кристиан, который был не только талантливым магом, но и дипломированным зоологом, попытался создать измерение, которое идеально подошло бы каждому из этих существ. Порталом в него служила дверь одного из многочисленных цирковых фургонов. Попасть туда мог любой желающий, а вот покинуть его было значительно труднее, ведь оно для того и создавалось, чтобы удержать обитателей от побега. Чтобы открыть проход изнутри, нужно было произнести заклинание, которое знал только Кристиан.  И которое он забрал с собой в могилу в тот роковой вечер двадцать лет назад.

Это произошло на Рождество. Труппа как раз давала представление по случаю праздника, когда на их шатёр обрушился ураган. Они часто случались в округе, но сегодняшний выдался особенно разрушительным. Выступление пришлось в срочном порядке свернуть, циркачи помогли зрителям спрятаться в фургонах, а сами решили переждать бедствие в Убежище, вместе с четвероногими товарищами. Кристиан проследил, чтобы все прошли через портал, прочитал заклятие, закрывающее врата… и упал замертво, получив по голове подхваченной ветром дубовой веткой. Его смерть была такой неожиданной и нелепой, что члены труппы сами не знали, плакать им или смеяться. Случившееся казалось им нереальным, каждый вечер, ложась спать, они ожидали, что наутро проснутся в своих постелях и забудут произошедшее как страшный сон, но их надеждам было не суждено сбыться. Они оказались заперты в Убежище, не имея возможности его покинуть. Им пришлось изрядно попотеть, чтобы приспособить измерение под свои нужды – они расширили дом, изначально предназначавшийся для отдыха дрессировщика, разбили рядом с ним огород и научились вести хозяйство. Вскоре они привыкли к новой жизни и в какой-то степени даже полюбили её. У них всегда была работа, они строили теплицы, выращивали овощи, рыбачили и перестраивали дом, делая его всё красивее и уютнее. В свободное время они плавали под парусом, играли в шахматы, слушали музыку со старых пластинок, которые некогда коллекционировал Кристиан, и устраивали вечеринки в ретро-стиле. Многие теперь говорили, что случившееся несчастье было даже к лучшему. «Теперь люди нас не достанут, - говорили они, - здесь мы в полной безопасности. Разве это не то, к чему стремилась сеньора Родригеш, когда создавала свой цирк? ». Сама Мария поначалу тосковала – ей было тяжело без сцены, репетиций и аплодисментов, без погибшего мужа, их совместных путешествий и далёких стран. Всё же, отчасти она была птицей, и при всём желании не могла привыкнуть к жизни в клетке. Но и она понимала, что здесь её труппе будет спокойнее. Слишком уж хорошо она помнила доктора Шантоса и свою приёмную семью.

- От людей нельзя ждать ничего хорошего, - говорила она Каролине, - они боятся и ненавидят всех, кто отличается от них. Как хорошо, что ты не знакома с ними так же близко, как я!

Каролина не хотела ей верить. Она знала, что Питер не такой. Он был не первым, кто нашёл путь в Убежище (магия портала, изначально рассчитанная на то, чтобы удержать от побега питомцев Кристиана, действовала только на магических существ, в то время как простые люди могли спокойно ходить между мирами), но единственным, кто почувствовал себя здесь как дома. Этот зловещий дом со странными обитателями манил его – точно так же, как Каролину манил большой мир, о котором она столько слышала от старших. На этом они и сошлись. Им обоим было тесно в привычном окружении и хотелось чего-то нового. Но она не могла покинуть Убежище, а он не мог остаться с ней. У него были родные, учёба, музыкальная школа и любимая собака, к тому же, дом, на территории которого теперь находился фургон, был частной собственностью, и мальчик не мог посещать его слишком часто. Фермер, которому принадлежала эта земля, бывал на ней крайне редко, но и продавать не собирался. И уж конечно он не хотел расставаться с фургоном, который умыкнул вскоре после урагана и использовал в качестве сарая на колёсах. В отличие от Питера, перед ним портал Убежища ни в какую не хотел раскрываться – возможно, потому что измерение видело в нём потенциальную угрозу и отторгало, как врага. Убедить его в существовании волшебного мира было невозможно. Сеньора Родригеш предполагала, что портал можно будет открыть и без магии, разобрав фургон на запчасти, но упёртый хозяин ни за что бы не позволил этого сделать. Он отказывался продавать его даже за деньги. Так что мальчик при всём желании не мог помочь своим новым друзьям. Самое большее, что было в его силах – это развлечь их. Он делился с ними новостями большого мира, приносил любимые книги, комиксы, диски с фильмами и музыкой, смешил анекдотами и пугал страшными историями, вычитанными в газетах. Он не блистал красноречием, часто путался в словах и фактах, поправлялся и начинал сначала, но жители Убежища слушали его, затаив дыхание. Всем им хотелось знать, что происходит в родном мире, который они так давно покинули. Когда Питер устраивался у камина, накидывая на плечи клетчатый плед, вокруг него неизменно собиралась пёстрая компания – гномы немедля бросали работу в саду, брауни спускались с чердака, а старый кентавр Хирон (тёзка, конечно, не тот самый) приводил целый выводок внуков. Эти беседы ни о чём могли длиться часами (порой с перерывами на чай и сладости) и никому не надоедали. Питеру было удивительно легко в общении с новыми друзьями, в их окружении он чувствовал себя гораздо свободнее, чем среди одноклассников. Здесь никто не задавал ему неудобных вопросов, не интересовался, сколько зарабатывают его родители, с какого возраста он встречается с девочками, есть ли у него последняя модель модного телефона, и как ему новый альбом какого-нибудь популярного певца, о котором он впервые слышал. Здесь было куда проще находить собеседников и единомышленников. Разговоры завязывались сами собой. Однажды хвастливый горгул Вильгельм заявил, что создавший его скульптор так же работал над горгульями Нотр-Дама. Питер потребовал доказательств и тем самым инициировал увлекательную дискуссию об архитектуре. Русалка Эльза призналась, что всегда хотела заниматься фигурным катанием – и целый час проговорила об этом виде спорта, вспомнив всех олимпийских чемпионов и их выступления. Стеснительная кицунэ Мигуми мельком упомянула, что интересуется научной фантастикой – и они весь вечер обсуждали компьютерные игры о роботах и пришельцах. Бывая здесь, Питер, казалось, забывал обо всём н свете. Ему было хорошо в этом доме, а Каролине было хорошо рядом с ним. Впоследствии они оба вспоминали этот период жизни как самый счастливый. Но счастье никогда не длится долго.

Лето закончилось. Питер вернулся домой, простившись с дедушкой, у которого проводил каникулы. Его жизнь вернулась к привычному распорядку. К лабиринтам городских улиц, продуваемым всеми ветрами остановкам и трамваям, непременно идущим в депо. К вечно хмурому небу, едва различимому за громадами небоскрёбов и лесом антенн. К школьным хулиганам, скучным домашним заданиям и зубрёжке перед экзаменами. Каждую ночь ему снилось Убежище, его потрескавшиеся стены, увитые плющом, веранда с видом на море и библиотека, посреди которой круглый год возвышалась рождественская ёлка – её установил Кристиан за день до смерти, и у Марии рука не поднялась от неё избавиться. Каждое утро, просыпаясь, он обещал себе, что рано или поздно вернётся туда. Но ему всё не подворачивалось подходящего случая. А между тем, время шло…

Каролина ждала его. Каждое утро она выглядывала в окно и надеялась увидеть его, спешащего к парадному крыльцу Убежища. Такого же смешного, растрёпанного и удивлённого, как в первый раз. С каждым днём ей становилось всё невыносимее находиться в этом мире, похожем на большой снежный шар, забытый кем-то на каминной полке рядом с чашкой горячего шоколада и недочитанной рождественской сказкой. С каждым днём она всё больше бледнела и выцветала, превращаясь в тень былой себя, в собственного двойника, сошедшего с блёклой фотографии. Ей хотелось вырваться отсюда, улететь, сорваться с крыши, как она, бывало, делала, только не в птичьем облике, а в человеческом, чтобы наверняка… Другие члены труппы видели, что с ней творится, но ничем не могли помочь. Только мать время от времени пыталась на неё повлиять, но и ей это удавалось с трудом. Она повторяла одни и те же заученные фразы, говорила, что люди все такие, что они боятся волшебства, и потому не хотят в него верить, что они способны принимать новое лишь в детстве, но потом, взрослея, теряют этот дар, и обо всём забывают. Она говорила уверенно, но Каролина чувствовала фальшь, сквозившую в её словах. Мария говорила то, во что хотела верить. То, в чём она убедила себя давным-давно, столкнувшись с предательством близких, с их страхом и непониманием, с холодными глазами доктора… А ведь он, в какой-то степени, добился того, чего хотел. Он не смог подавить в ней бруксу, но подавил человека. Он внушил ей страх перед миром, от которого она теперь непрестанно бежала. Запер в клетку, за которую ей приходилось держаться – какая ирония! – из страха потерять свободу. Но Каролина была не такой. Она не боялась. Она хотела вырваться отсюда, она верила, что сможет выжить в большом мире, приспособиться к нему, не сдаться. Если бы только Питер вернулся за ней… Если бы он придумал, как вытащить её отсюда…

Но он не приходил. Его проглотил беспощадный город, из хватки которого он никак не мог вырваться. Учёба, работа, карьера, помощь пожилым родителям, поездки к дальним родственникам, редкие письма деду, который давно перебрался в квартиру и почти не навещал родную деревню… Порой ему казалось, что он всё это выдумал, и никакого Убежища не существует. Что это всего лишь образ, пришедший к нему во сне. Да, он продолжал его видеть, он снова и снова возвращался в его царственный полумрак, дышал пряным горьковатым воздухом, касался пальцами тонких бежевых обоев и слышал надрывную музыку, лившуюся из старого граммофона, да, он видел хрустальные шары на пушистых еловых лапах и слышал смех Каролины, долетавший до него откуда-то издалека – из какого кино, из какого безумия? – да, он не мог отпустить своего прошлого, но не мог и принять его в полной мере. Он боялся. Боялся собственного бессилия. Боялся, что не сможет смотреть в глаза старым друзьям, которым так и не смог помочь. Боялся, что будет для них чужим – не тем мальчиком, который когда-то пил с ними чай и слушал истории о славном цирковом прошлом, а незнакомым взрослым, чужаком, врагом. Боялся, что портал его не пропустит, потому что он, фактически, предал этот мир. У него была тысяча причин, чтобы не возвращаться туда. И всего одна – чтобы сделать это.

Каролина. Его милая девочка, его тонкая девочка с запахом Рождества. Она всё ещё была жива. Она была на грани, всегда готовая сорваться, соскользнуть, и всё же, она дышала, да так, как будто каждый её вдох был последним, и каждый взгляд пробивал навылет. Она ждала его. И он не мог её подвести.

В это утро он проснулся в полной уверенности, что найдёт её.

В это утро она проснулась с чувством, что её жизнь сдвинулась с мёртвой точки.

Она посмотрела на массивные напольные часы, стоявшие в углу её комнаты.
Их стрелки с громким тиканьем двигались по кругу.

Время для неё снова пошло.

_______

По песням «Её лечащий враг» и «Девочка с запахом Рождества».