 |
Глава 5: Предательская радость.
|
|
|
|
Глубокая, невыразимая радость наполнила ее сердце, предательская радость, которую она пыталась скрыть любой ценой, одна из тех вещей, которых человек стыдится, хотя и дорожит ими в душе.
Ги де Мопассан, «Жизнь»
— Папа уже дома? — вздохнула Лили. — Мама встретила Папу? Она сказала ему «добро пожаловать»? Темнеет. Интересно, что случилось? Папы Юны и Эя уже дома. Они всегда приезжают домой на одном автобусе. Знаете, иногда я, Юна и Эй идем встречать их.
— Понятно. А папа очень рад, да?
— Да. И правда. Он поднимает меня и целует в щеку. Но это немного смущает. Мне не нужен поцелуй папы для счастья. Я не маленькая, знаете ли. Но папа все еще считает меня маленькой. Поэтому он целует меня перед всеми этими людьми. Это вроде как проблема.
Каран улыбнулась трогательной попытке Лили казаться взрослой. Девочка снова вздохнула. Он подперла руками подбородок и испустила долгий вздох. Это была поза взрослой женщины — наверное, она копировала свою маму? Обычно Каран расхохоталась бы и поддразнила Лили, назвав ее юной леди, но сегодня она не могла себя заставить. Она ощущала тяжесть на сердце, будто печаль девочки передалась и ей. Каран была способна только на улыбку.
— Мадам.
— Да, милая?
— Папа вернется домой, да?
— Конечно.
Каран замерла посреди вытирания подноса и глянула на Лили. На тарелочке девочки лежал недоеденным ее любимый сырный кекс.
— Гецуяку-сан — твой отец — наверное, очень занят на работе. Готова поспорить, он пропустил обычный автобус. Уверена, он приедет домой на следующем.
Каран слабо вздохнула, закончив предложение. От этих слов Лили даже легче не станет. Девочка не хотела слушать банальные подбадривающие слова.
|
|
|
Женщина ощутила печаль и стыд из-за того, что не может облегчить печаль девочки.
Глаза Лили, всегда такие живые и полные радости, теперь были затуманены.
Ее отец, всегда приходивший домой в одно и то же время, минута в минуту, до сих пор не вернулся. Она сильно беспокоилась.
Каран не могла заставить себя посмеяться над этим, как над преувеличенными тревогами. Лили чувствовала, что с Гецуяку что-то случилось, и потому у нее болело сердце. Ренка — мама Лили и жена Гецуяку — даже пошла встретить его на автобусной остановке, хоть ей и тяжело было передвигаться. С Гецуяку должно было случиться нечто, вызвавшее тревогу и неуверенность его жены и дочери. Хотя дело не только в Гецуяку.
Эта неуверенность — смутная неопределенность — накрыла весь город Номер 6.
Это можно было назвать нависшей угрозой.
Несколько дюжин горожан уже оказались в руках смерти — стали жертвами. Каран не была уверена, подходит ли термин «жертвы», но ей казалось, что страх и ужас, вызываемый этими словами, идеально соответствуют атмосфере города; в этом она не сомневалась. Каран и сама была озабочена, кроме мыслей о Сионе, ее сердце снедала неопределенность.
Это правда происходит?
Люди умирают направо и налево.
Без предупреждения они падали и начинали задыхаться. Сама Каран этого еще не видела, но она слышала, что жертвы теряли свои зубы и волосы, покрывались морщинами и умирали, выглядя на сто лет старше. Она слышала, что даже самые яркие парни и красивые девушки в итоге выглядели жутко. Исключений не было.
Почему? В чем причина?
Новый вирус? Ядовитый газ? Чума?
Процветали домыслы, но точную причину назвать никто не мог. Никто не мог найти связующее звено между жертвами. Их возраст, строение тел, окружение, работа и история развития широко разнились и едва ли пересекались.
Кроме того, что все они были гражданами Номера 6.
Один свалился перед Ратушей; один на улице; одна на собственной кухне. Во всех случаях жертвы были одни. Не было повышенной концентрации происшествий в каком-то одном месте. Все они происходили вразброс. Многие, видевшие прямо перед собой смерть жертв, были целы и невредимы. Это могло случиться с любым знакомым посреди беседы, с другом, идущим рядом, незнакомцем, идущим позади. Повсюду воздух разрывали вопли и плач.
|
|
|
Никто не мог предсказать, кто станет следующим, или где и когда это случится. Уже это вызывало страх. Непреодолимый страх.
Моя сестра только что погибла. Ей не было и тридцати. Теперь она превратилась в пожилую женщину.
У меня соседка недавно умерла. Мы просто беседовали.
«Что теперь будет?» — «Страшно, правда?» — все такое. Затем она согнулась от боли…
Что здесь происходит?
Теперь это всех волнует.
Может, завтра я стану следующим… нет, может, даже через минуту…
Я могу оказаться следующей жертвой.
Какого черта мэр делает? Почему он не пытается справиться с этим?
Он разве не собирается помочь горожанам?
Страх превратился в недовольство политиками, которые сидели сложа руки в такой ситуации. Недовольство обернулось критикой, переросшей в бурлящую ярость.
Мэр через различные средства массовой организации призывал горожан к спокойствию и советовал быть осторожными. Но даже когда на экране вспыхивало изображение мэра, прямо перед ним падала очередная жертва, еще одна среди дюжин. Кто-то снова и снова бился в конвульсиях и быстро старел. Сохранять спокойствие было невозможно.
Дай нам лекарства.
Помоги пострадавшим.
Дай нам правду.
Крики горожан эхом отдавались в каждом углу города. А теперь еще и отец Лили не возвращался домой. Ее мама вышла и тоже не возвращалась.
Грудь маленькой девочки готова была разорваться от неопределенности. Наверное, она отчаянно пыталась не заплакать.
Каран прекрасно понимала страдания и боль волнений о члене семьи при неспособности что-либо сделать. Она испытала на себе тревогу, когда остается только ждать. Эта боль впиталась глубоко в ее тело.
— Лили, — она погладила волосы девочки. — Доедай кекс.
— Мадам…
— Ты ведь любишь отца, да, Лили?
Лили посмотрела на Каран и кивнула.
— Ага. Я люблю-ю-ю его. Я очень-очень люблю папу. Я люблю маму и малыша в мамином животике тоже.
|
|
|
— Да, и твой папа тоже тебя любит, очень-очень сильно, верно? Он целует тебя в щечку и говорит, что любит тебя, верно?
— Да. Папа всегда говорит мне: «Я люблю тебя».
— Тогда все будет хорошо. Твой отец вернется прямо к тебе, Лили. Знаешь, люди всегда возвращаются к тем, кого больше всего любят.
Лили моргнула.
— Это правда, мадам?
— Да. Это правда. Самая настоящая правда.
Рот Лили расслабился. Лицо расплылось в улыбке. Он взяла свой кекс и откусила от него кусочек.
— Вкусно.
— Там еще остались. Три, если быть точной. Один твой маме, один папе и один тебе, Лили. Если хочешь, можешь забрать их домой.
— Спасибо, мадам.
Доев кекс, Лили сложила руки вместе и громко поблагодарила за еду.
— Мадам.
— Да, милая?
— Я и Вас люблю.
— Боже, Лили, это чудесно. Спасибо.
— И Сиона тоже… не так сильно, как папу или маму, или Вас, мадам.
— Хм?
— Сион тоже вернется, да?
— Лили…
— Люди возвращаются к тем, кого любят больше всего, верно? Так что Сион должен вернуться к Вам, мадам. Верно? Он вернется, верно? — Лили поудобнее уселась в кресле и свесила ноги через край. — Когда я поранилась, Сион мне помог.
— О? Помог?
— Ага. Я играла с Эй и упала. Я упала, а Эй подошла и упала на меня сверху, так — бамс! — и было правда больно. Эй немного толстая. Но знаете, она очень быстро бегает. И хорошо рисует. Мне тоже нравится рисовать. Мы вместе картинки рисуем.
— Значит, вы хорошие подруги?
— Да. Очень хорошие подруги. Но иногда мы и деремся. Иногда мы так сильно ссоримся, что мне кажется, будто мы до конца жизни не будем играть вместе.
— Но если вы можете ссориться, а потом снова мириться, значит, вы действительно хорошие подруги. Так ты упала, Лили? А Сион помог?
— Да. У меня из ноги кровь сильно текла. И было очень больно. Я плакала, и Эй тоже плакала. А Сион проходил мимо, он подошел, отвел меня к крану и смыл кровь, и… о, затем нанес какое-то лекарство на ранку. Он сказал: «Кровь перестала, так что и ты заканчивай плакать». А потом потрепал меня по голове. Он и лицо Эй вытер тоже.
|
|
|
— А… когда это было?
Лили перестала качать ногами, склонила голову набок и посмотрела на Каран.
— Дайте подумать, ум-м-м… незадолго до того, как Сион ушел. Когда он еще ходил на работу в парк. Знаете, мадам, Сион правда милый. Мама тоже так считает. Она сказала, он очень добрый, и красивый, и хороший человек. Сказала: «Когда Сион придет домой, ты должна спросить, можешь ли стать его невестой».
— О, Лили, ты — невестой Сиона? Какая радостная новость.
— Но ведь Эй, ну…
— Что с Эй?
— У-ум, она сказала, что «влюбилась с первого взгляда» в Сиона. Я спросила ее: «Что значит любовь первого взгляда?», а Эй сказала: «Это значит, само собой, что будет свадьба». Но если Сион и Эй поженятся, я не смогу стать его невестой. Мама сказала, я не могу уступить Эй, но это так тяжело.
— О, Боже.
Каран громко рассмеялась. Всего на миг, но она смогла забыть о неуверенности и меланхолии, злокачественными опухолями, разросшимися в ее сердце.
Насколько помнила Каран, Лили не упоминала имени Сиона с того самого дня, как он пропал. Лили, наверное, чувствовала, что воспоминания о Сионе принесут Каран страдания. Или, возможно, ее предупредила Ренка.
«Лили, с этого момента я хочу, чтобы ты не говорила о Сионе перед Каран».
«Почему?»
«Потому что ей станет грустно».
«Мама, Сион сделал что-то очень плохое? Его поэтому схватили и увезли? Все так говорят».
«А ты что думаешь?»
«Я? Я думаю… Сион бы ничего плохого не сделал. Он такой хороший. Он бы ничего такого не совершил. Никогда».
«И ты права. Видишь, ты знаешь. Ты меня поражаешь, Лили. Что бы ни случилась, здесь должна быть ошибка. Сион такой чудесный мальчик. Никого лучше не найти. Он добрый, красивый и такой хороший человек. Знаю, Лили, когда Сион вернется, почему бы тебе не спросить, можешь ли ты стать его невестой? Не проиграй Эй».
Наверное, мама с дочкой вели подобный разговор, усмехаясь друг другу.
Каран была окружена заботливыми людьми.
В дни сильного разочарования и тоски, ей всегда казалось, что она сражается одна. Но это было не так. Люди вокруг нее, люди рядом с ней, молча выражали свою заботу.
Все это время меня поддерживала такая маленькая девочка. И…
(Воссоединение настанет.)
И письмом Нэдзуми.
Было столько поддержки. Сердца других удерживали ее на плаву.
— Лили, спасибо.
Каран нежно обняла девочку.
Сработал сигнал экстренного оповещения.
Часть стены превратилась в экран, на котором появилось лицо молодой женщины. Она была диктором, связанным непосредственно с Бюро Информации.
— Это экстренное сообщение. В данный момент власти объявили чрезвычайное положение. Горожанам рекомендуется немедленно вернуться домой. Все последующие вылазки горожан запрещаются. Никаких исключений не допускается. При неподчинении Вас арестуют и задержат. Повторяю. У нас объявлено чрезвычайное положение. Горожанам рекомендуется…
|
|
|
Диктор быстро читала с бумаги, опустив взгляд вниз, когда ее глаза неожиданно распахнулись. Она встала и схватилась за горло.
— Помогите! Нет! — завизжала она.
Каран рефлексивно обхватила руками Лили.
— Мадам, что с ней происходит?
— Нет! Не смотри!
Льняные волосы диктора белели у них на глазах. Темные пятна появились на ее щеках и быстро расползлись.
— Помогите… мне…
Ее пальцы согнулись, будто пытаясь схватить что-то в воздухе, она свалилась под стол.
Эфир неожиданно оборвался.
Чрезвычайное положение — явление далеко не банальное.
Это было ненормально. Ситуация выходила за пределы понимания. Она крутилась и разрасталась у них на глазах.
У нее голова закружилась.
Нет, это не я. Номер 6 — этот город — скрипит от напряжения. Он визжит, как эта диктор.
Смятение. Катастрофа. Опасность. Страдания. И страх. Беспорядки, которых не должно было быть в Номере 6, быстро распространялись.
Она услышала смех.
Где-то далеко, где-то очень далеко, она слышала смех.
Кто? Кто смеялся? Чей это голос?
Хрупкие, мертвые листья пролетели мимо ее окна.
Один, два, три…
Дул ветер. Дул сильный южный ветер. Обычно он ослаблял суровый холод зимы и приносил предчувствие весны. Южный ветер, который раньше оживлял ее сердце, донес до ее ушей голоса.
— Мадам, мне страшно, — Лили повисла на ней. — Кто-то смеется в небе.
— Лили, ты тоже… слышишь это?
— Не знаю. Не знаю, но мне страшно. — Лили начала плакать. — Мне страшно! — всхлипывала она.
— Все хорошо, — успокаивала Каран. — Все хорошо, Лили. Я защищу тебя. Так что не бойся.
Ты все время меня поддерживала. Ты заботилась обо мне, волновалась за меня. В этот раз моя очередь поддержать тебя. Я не позволю забрать тебя так же легко, как Сиона и Сафу. Я защищу тебя, сама увидишь.
Каран закусила губу, обняла Лили покрепче и повернулась лицом к ветру, дующему за окном.
Я буду защищать тебя до конца.
* * *
Как могло происходить такое?
Мужчина был озадачен. Причина была выше его понимания. Впервые случилось нечто подобное.
— Почему ты позволил этому случиться? — кричал он, Фенек, мэр Номера 6. — Почему они начали действовать по собственной воле? Мне казалось, ты говорил, что сможешь полностью их контролировать.
Сколько шума, подумал второй мужчина. Что за шумный хам. Он всегда считал Фенека трусливой, тявкающей собачонкой, неспособной на что-то другое. Очевидно, за эти годы его характер не изменился.
— Скоро оно проснется. Тогда все уладится.
— Правда? Ты говоришь правду?
— Правда, Фенек. Это всего лишь небольшие предвестники главных событий. Мелкие неисправности.
— Мелкие неисправности — это, говоришь? Город в панике, ради Бога.
— Тогда объяви чрезвычайное положение.
— Я объявил его, — коротко бросил мэр. — Но если у нас будут еще смерти, Бюро Безопасности не сможет в одиночку подавить хаос среди горожан.
— Используй армию.
Мэр замер.
— Армию?
— Да. Даже если есть вероятность восстания, с армией проблем не будет. Нет причин для беспокойства.
— Хочешь, чтобы я обратил оружие против собственных граждан? Граждан Номера 6?
— Для этого армия здесь и существует. Чтобы нейтрализовать все, что восстает против Номера 6, неважно, внутри или снаружи.
— Но…
— Фенек, — перебил мужчина. — Решения тебе принимать. Ты все-таки Король. В это я вмешиваться не могу. Но не забывай. Ты — ключевая фигура, контролирующая все на этой земле. Восстать против тебя — все равно, что предать Номер 6.
Мэр какое-то время хранил молчание, а потом согласно кивнул.
— Фактически, ты прав. Во всем.
— Наверное, я не к месту это сказал…
— Нет, я не возражаю. Я прощаю тебя.
Прощаешь? Прощаешь меня?
Мужчина мысленно усмехнулся.
— Я прикажу войскам построится в боевом порядке и ждать дальнейших указаний.
— Это лучший выход. Отличная возможность показать твоему глупому народу размах твоей силы.
Мэр вылетел из комнаты, его походка была беспокойной. Похоже, он был на взводе.
Мужчина снова усмехнулся мысленно и закрыл глаза.
Скоро оно очнется. И тогда…
* * *
Гецуяку выключил воду.
Сегодня он собирался закончить работу пораньше и пойти домой.
В конце каждой смены он принимал душ и выпивал стакан холодной воды. Это было слишком рутинным, чтобы зваться кульминацией дня, но все равно, он не мог отрицать, что после душа у него хорошее настроение.
Ну, на сегодня это вся работа. Теперь можно идти домой.
От этой мысли его губы каждый раз расплывались в улыбке. Он так и видел улыбки жены и дочки. Дочка не была его родной; она родилась в предыдущем браке его жены. Когда-то он не знал, смогут ли они стать отцом и дочерью, если они даже не родственники. Теперь ему казалось смешным, что он вообще волновался об этом. Кровное родство не важно. Оно не имеет ничего общего с чувством любви. Он так сильно заботился о своей дочери, что мог более чем уверенно сказать об этом.
Маленькая и милая Лили.
Каждый раз, когда он целовал ее в щеку, она смущенно улыбалась. Через год она, возможно, будет останавливать его холодным «Папа, не надо». Но ее постепенное вступление в пору взросления делало ее все милее. Хотел бы я, чтобы она всегда разрешала мне целовать ее — но такое навряд ли случится. А что насчет сегодня? Интересно, придет ли она встретить меня на остановку. Если придет, я буду так рад. Лили подбежит, как только я выйду из автобуса. Она скажет: «С возвращением, папа», — и обнимет меня. Я подниму ее и поцелую в щеку.
Это был момент абсолютной радости.
И он мог испытать это благодаря тому, что у него была Лили, его дочь. Его вторая дочка тоже скоро родится. В больнице ему как-то сказали, что будет девочка. Моя вторая дочка, сестренка Лили. Еще один член семьи.
Гецуяку переоделся и на скорую руку пригладил волосы.
Он должен думать только о жене и дочери. Он не позволит своим мыслям бродить и задерживаться на том, что он совершил сегодня.
Сегодня ничего не случилось. Я ничего не сделал, я ничего не знаю.
И именно так оно и будет.
Завтра Инукаши отдаст ему остаток платы. Он знал, что Инукаши не врет. Хоть он и был хитрым и скупым, обещания он выполнял. В этом смысле Инукаши можно было доверять. Если бы он не был таким человеком, Гецуяку не ввязался бы в контрабанду, даже если это касалось всего лишь мусора и объедков.
Хотя плата в этот раз изрядно превышала обычную.
Гецуяку считал на пальцах, сгибая их, начиная с большого пальца.
Золото… три золотых монеты. Неплохая плата. Добавим это к предыдущей и получим шесть золотых монет. Этих денег мне хватило бы, чтобы устроить себе долгие каникулы. Конечно, я не собираюсь тратить их так. Я сохраню их для Лили и для будущей малышки. Ренка будет счастлива. Но в прошлый раз, когда я отдал ей золото, она, скорее, встревожилась, чем обрадовалась. Она побледнела и спросила: «Где ты взял все эти деньги?» Я смог выкрутиться, но я был на волоске. Я заставил Ренку волноваться больше, чем следовало. В этот раз я должен постараться. Надо придумать такое оправдание, чтобы она осталась довольна. Может, что-то об особой выплате. Надеюсь, я смогу соврать как надо.
Шесть золотых монет. Запредельная плата.
Загнув все пальцы, он медленно разогнул мизинец.
Я хочу купить Лили весенней одежды. И Ренке тоже. Ренка такая красавица, но, поскольку у нас нет денег одеваться модно, она всегда одевается скромно, и это ее старит. Она будет сногсшибательно смотреться в ярком платье, розовом или голубом. И Каран-сан. Она всегда заботится о Лили. И она так мила с ней… Надо подарить ей что-то в благодарность. Хм-м, что бы мне купить?
Его тоскливое настроение начало проясняться. Он ощущал радость. Он так и видел, как ходит с Лили по магазинам, держа ее за руку. Он представлял, как Лили поворачивается к нему, чтобы усмехнуться. Ренка тоже улыбалась.
Ох, счастливее просто не бывает.
Он искренне так считал.
Гецуяку выпил свой стакан воды.
Хорошо, пора домой.
Зазвучал сигнал тревоги. Зажглась лампа.
— Что?
Его сердце сжалось. Он чувствовал, как кровь отхлынула от лица.
Дверь, связанная с Исправительным Учреждением, начала открываться. Гецуяку не так давно прошел через эту дверь в Исправительное Учреждение, выполнил обязанности уборщика и вернулся в маленькую комнатку. Он решил закончить сегодня работу пораньше и принял душ. Он выпил стакан воды.
Так и было. Так и было.
Это все, что я сделал. Я просто выполнил свою работу, выполнил хорошо, как обычно, и попробовал уйти домой.
— Выбирайся отсюда.
Разве не это ему сказал молодой человек, прошедший мимо него по лестнице? Гецуяку был почти уверен. Юноша, несмотря на свой возраст, производил ощущение некоторой опасности, и при этом умудрялся улыбаться весьма заманчиво. Выбирайся отсюда. Это было предупреждение? Должен ли он подчиниться и сбежать так быстро, как только мог? Он паниковал, он боялся. Он опасался, что вызовет подозрения. Если я побегу, то как бы признаю, что сделал что-то не то. Я не хочу попасть под подозрения. Мне еще надо прийти и завтра, и послезавтра. Если они меня заподозрят… Я… я не хочу терять работу. Я все еще планировал вернуться на работу завтра. Поэтому я проигнорировал его. Я по глупости притворился, что не слышал его.
Выбирайся отсюда.
О, как я ошибся. Надо было послушаться того парня. Надо было сбежать.
Дверь открылась.
Надо было сбежать.
Там стояли два агента Бюро Безопасности, их пистолеты были подняты и готовы к стрельбе.
— Гецуяку, так ведь?
У него тряслись ноги. У него тряслись руки. Все его тело тряслось.
Нет, не трясись. Я вызову еще больше подозрений. Притворись, что не знаешь. Притворись, что не знаешь и — и ты ничего не делал.
— Отвечайте.
— Да, так и есть.
— Мы Вас проводим. Вы должны подчиниться.
— П-проводите меня… куда?
Ответа не было. Два мускулистых работника Бюро, одинаковые в росте и ширине плеч, хранили молчание, направив оружие на Гецуяку.
Ничто не могло быть красноречивее их молчания.
Надвигался конец. Гецуяку понимал, что он не в том положении, чтобы бежать. Но он не мог успокоиться.
Нет Нет.
— П-почему я… что, вы говорите, я сделал?..
В этот раз ответ он получил.
— Вы подозрительно себя вели. В Манекене.
— По-подозрительно вел? Это, должно быть, какая-то ошибка, — выдавил Гецуяку. — Я… Я просто убирался — это была вина робота. Меня вызвали, потому что на этаже было грязно, и… чтобы убрать, я…
— Вы ответственны за проверку роботов, так ведь?
Дуло пистолета качнулось вверх и вниз, будто обрывая отчаянный лепет Гецуяку.
— И Вы провели ее на целую неделю раньше запланированного.
— Это потому что… эм-м, они были не в самой лучшей форме, и… на самом деле, это часто случается, и…
Агенты ничего больше не говорили. Их рты были закрыты, в глазах не читалось никаких эмоций. Они и сами выглядели как роботы.
Только гибель ждала Гецуяку, если он пойдет с роботами. Неизбежная гибель.
Нет. Нет. Нет.
Я собираюсь домой. Я собираюсь вернуться к Лили и Ренке.
Он бросил на пол стакан в руке и кинулся прочь.
Я должен бежать. Я должен бежать. Я должен выбраться.
Если я побегу прямо по этой дороге и пройду через ворота, то окажусь в Затерянном Городе. Если сяду в автобус, через десять минут буду на обычной остановке. Лили, наверное, встретит меня там.
«С возвращением, папа».
«Как приятно возвращаться».
«Мама ждет. Сегодня у нас твое любимое тушеное мясо. И еще хлеб от тети Каран».
«Звучит потрясающе. Я уже начинаю хотеть есть. Ах, да, Лили, папа скоро купит тебе новую фирменную одежду».
«Правда?»
«Правда. Пойдем по магазинам в мой следующий выходной, хорошо?»
«Ура! Спасибо, папа».
«Ха-ха-ха. Ладно, идем домой. Мама ждет, верно?»
В его грудь ударила горячая белизна.
Перед глазами мелькнула кровь и куски плоти.
Что это?
Мир покачнулся. Тьма застилала его глаза.
Нет, нет, нет. Мне надо домой. Я пойду домой. Я пойду…
«Папа, с возвращением».
«Так здорово возвращаться, Лили».
Гецуяку упал с простреленной грудью.
* * *
Инукаши отвел взгляд и сжал кулаки.
Какого черта.
— Эй, этого парня только что подстрелили, — прорычал Рикига.
Они присели за одним из кустарников, которыми была усыпана прилегающая к Исправительному Учреждению территория. Комната Управления Уборкой перед ними была единственным отделом, связывающим Исправительное Учреждение напрямую с Западным Кварталом, без ворот, сквозь которые надо было бы проходить. Дверь, ведущая в Учреждение, открывалась только изнутри, хотя со стороны Комнаты Управления Уборкой проникнуть в Учреждение было невозможно. Говорили, что двери сделаны из особого сплава и даже небольшая ракета не сможет их повредить. Вторжение было невозможно, пока эти двери закрыты. В этом смысле, рабочее место Гецуяку было ближе к Западному Кварталу, будучи полностью отрезанным от Номера 6.
Для Инукаши то, что они отрезаны, проблемой не являлось. Учреждение было тем местом, куда он, по возможности, не хотел бы ступать. Ему это было неинтересно, и он предпочел бы так все и оставить до конца жизни.
Его больше привлекало качество и количество объедков и одежды, которые Гецуяку выбирал из мусора в прилегающем к Комнате Управления Уборкой коллекторе. Для него это было важнее, чем само Учреждение.
Он и Гецуяку уже давно знали друг друга. Наверное, года три. Они не были особо близки или дружелюбны друг с другом. Они просто использовали друг друга как партнеров для бизнеса.
Гецуяку был правильным и трусливым, ему хватало и доброго нрава, и жадности. Обычный мужчина, таких везде найдешь. Он был просто одним из многих.
Но он заботился о семье. Инукаши помнил, как он бесчисленное число раз говорил, что дорожит семьей больше всего на свете. Он выглядел по-настоящему счастливым и улыбался, говоря о дочке, которая должна была скоро родиться. Инукаши однажды спросил его: «Разве не проблемно заботиться о другом человеке? С ним ведь, как с собакой, обращаться не будешь». Гецуяку замолк с приоткрытым ртом. Он выглядел удивленным. Инукаши помнил выражение жалости, мелькнувшее на лице Гецуяку, когда тот закрыл рот.
В то время он не понял причины такого выражения Гецуяку. Теперь Инукаши казалось, что он лучше в этом разбирается. Это было благодаря Сионну — нет, это все его вина.
Инукаши казалось, что может понять немного — совсем чуть-чуть — что за любовь Гецуяку испытывал к другой крошечной душе. Что касается семьи, ожидавшей своего отца, мужа, Гецуяку точно не был одним из многих. Он был единственным и незаменимым. Инукаши и это понимал.
— Понятно. Так они не остановятся на жителях Западного Квартала. Они и своих людей убьют, хах, — сказал Рикига, вытирая пот с бровей. Его тело было напряжено, несмотря на небрежный тон.
— Он живет в Затерянном Городе, — произнес Инукаши. — Он, наверное, для этих людей был практически мусором.
С виду Инукаши казался непоколебимо спокойным, но тоже нервничал и был напряжен. Его затылок даже болел от напряжения.
Только подумать, они и правда убили его.
Он и представить не мог, что они убьют Гецуяку. Хотя он предполагал, что мужчина раскроется. Было множество возможных мест, где Гецуяку мог проболтаться. При худшем сценарии, его должны были задержать и посадить в тюрьму.
Но если Исправительное Учреждение рухнет, как и говорил Нэдзуми, освобождение Гецуяку стало бы лишь вопросом времени. Они воспользовались бы шумихой и выпустили его из камеры.
«Боже, через сколько неприятностей я прошел из-за того, что повелся на сладкие речи. Это учит не принимать всерьез слова собаковладельца. Проклятье, я прямо в твою ловушку попал».
Инукаши не против был бы выслушать пару жалоб от мужчины. В принципе, он бы даже склонил голову и извинился. Затем он бы смиренно и милостиво протянул обещанное золото. Три монеты, плюс еще одна, «за беспокойство», так бы он сказал. Это точно подняло бы Гецуяку настроение.
Разрушение Исправительного Учреждения означало конец работы с Гецуяку.
Спасибо за все эти годы бизнеса.
Ерунда. Думаю, рискованной работы мне до конца жизни уже хватило.
Они бы пожали руки и разошлись. С точки зрения Инукаши, это был идеальный способ распрощаться. Но Гецуяку лежал лицом вниз на сухой земле и даже не дергался. Только ветер дул над его телом.
Только подумать, они его убили.
Только подумать, что они убили его так легко, так бесцеремонно. Гецуяку — горожанин. Он тот, кто жил внутри стен. Может, он и был отбросом Номера 6, но он все равно был зарегистрирован как обычный гражданин. Он отличается от нас. Они бы не убили его безжалостно. Они бы не посмели.
Он так сильно заблуждался все это время.
Я был безнадежно наивен. Я знал, каким холодным, каким жестоким Номер 6 может быть с тем, кто предал его, отказался подчиняться, боролся против него… Я думал, что знал, но я ничего не знал. Я был наивен. Надо было сказать ему выбираться, как только нажмет кнопку. Сказать ему выбираться, и…
Ему казалось, будто кто-то схватил его за волосы и потянул. Его череп болел от напряжения. Крик угрожал вырваться из горла.
Теперь я вспомнил. Об этом говорилось в письме Нэдзуми.
Прикажи всем участникам бежать немедленно.
Он ясно вспомнил эту строчку. Нэдзуми предсказал эту безжалостность, эту жестокость. Но я просмотрел это. Я был слишком поглощен попытками привлечь Гецуяку, чтобы подумать о безопасности людей, от которых получаю помощь. До сих пор мне это даже в голову не приходило. До сих пор, когда уже слишком поздно.
Я был беспечен. Беспечный, чертовски наивный подонок.
Он прикусил губу.
Но сожаления не отменят то, что он уже совершил.
— Ужас.
Рикига снова вытер пот с бровей.
Двое мужчин, с виду похожих на агентов Бюро Безопасности, наступали на тело Гецуяку кончиками ботинок. Они переглянулись и кивнули. Каждый из них ухватился за одну из ног Гецуяку, они потащили тело. Кровь, текущая из трупа оставляла на сухой земле красные полосы.
— Они и правда люди? — голос Рикиги стал хриплым.
Позади Инукаши низко зарычали собаки.
В этом ты точно прав. Эти собаки в сто раз достойнее. У них сердца в сто раз лучше, чем у этих мужчин.
Инукаши быстро щелкнул пальцами. Собаки тут же вскочили. Рикига моргнул.
— Эй, стой. Что ты собрался делать?
— Приказать им разорвать этих парней на части, конечно. Я отомщу за Гецуяку.
— Ты идиот? — недоверчиво произнес Рикига. — Даже твоим псам не справиться с вооруженными агентами Бюро Безопасности. Если они обнаружат наше укрытие, то и нас пристрелят. Думаешь, те, кто в собственных граждан стреляют, нам поблажку сделают?
— Но если я не…
— Если бы он был жив, ты мог бы крутиться вокруг и делать свое дело. Но он мертв. Он ушел навсегда. Он ничего не почувствует. Теперь он не ощущает гнева или страдания. Он все равно, что кусок грязи. Скажи, стоит ли нам жертвовать жизнью ради куска грязи? Насчет тебя не знаю, но я в этом точно не участвую.
Взгляд налитых кровью глаз Рикиги потяжелел.
— Пока мы не можем умереть. У нас еще есть важная работа: спасти Сиона. Мы не сможем этого сделать, если превратимся в призраков. Это самое важное, не забывай, Инукаши.
— …Хорошо.
Рикига правильно говорил. У них еще есть работа. И они никак не смогут ее выполнить, если будут мертвы.
Он снова щелкнул пальцами, на этот раз медленно. Собаки легли назад на землю. Рикига испустил долгий выдох.
— В самом деле, хотелось бы, чтобы ты не начинал действовать при каждом всплеске эмоций. Вот поэтому нельзя положиться на молодежь.
— Старик.
— Что?
— Так ты говоришь нормальные вещи раз лет в десять или около того. Ты все-таки оказался не просто мертвым грузом. Теперь я вижу тебя в новом свете.
— Говори что хочешь.
— И пока я говорю что хочу, позволь напомнить, что золото мы делим. Об этом не забывай.
— Знаю, знаю. Даже половины сокровищ мне хватит на безбедную жизнь. Но если этот парень дал себя убить, как мы попадем в Комнату Управления Уборкой?
— У меня есть ключ.
Инукаши зажал магнитную карточку между пальцами и сунул ее под нос Рикиге.
— У тебя был ключ?
— Ага, запасной. Во всем Исправительном Учреждении только в Комнате Управления Уборкой до сих пор используется простая магнитная карта. Нет никаких сенсоров признаков жизни, систем безопасности, датчиков движения или камер наблюдения. Это просто рай, если хочешь там спрятаться.
— Ну, думаю, они не захотели тратить деньги на наблюдение за местом, где только мусор собирается. Так ты стащил ключ из кармана бедняги, а?
— Не из кармана. Я вытащил его из столика Гецуяку, за которым он обедает. Позаимствовал из ящика.
Это был старый, потертый стол, выглядевший так, будто его на свалке подобрали. Гецуяку обычно там обедал один. Помню, однажды он дал мне маленькую сладкую булочку, кекс. Он был вкусным. Мой язык был так счастлив, что, казалось, растает. Он сказал, что купил его в местной булочной.
— Думаю, теперь ключ ему можно не возвращать, — пробурчал Рикига, необычайно тяжелым голосом.
— Ты прав. Можно не отдавать его назад. Вместо этого я использую его по полной.
Когда я увижу падение Исправительного Учреждения, я посвящу это зрелище тебе, Гецуяку. Я постараюсь, чтобы это было достойно пролитой тобой крови. Знаю, этого недостаточно, чтобы загладить мою беспечность, но это станет лучшими проводами на небеса, какие я только могу тебе устроить.
Инукаши прижал руку к груди. Под одеждой лежало письмо Нэдзуми.
В этот раз я не подведу. Я ничего не упущу, я буду начеку.
От этого зависят их жизни — жизни Сиона и Нэдзуми. Я не могу снова их подвести.
Пи-пи-пи.
Он заметил двух мышек у своих ног. Они вскарабкались по руке к нему на плечо. Гамлет и Крават. Думаю, так их зовут. Две зверушки с интеллектом и собственной волей.
— Вы пришли, — сказал он им. — Ну, старик, похоже, вспомогательные актеры на месте.
— Точно. Теперь нам надо идеально подготовить сцену и ждать, когда на нее выйдут главные действующие лица.
— Ага. Актеры века. Нужно поприветствовать их роскошными фанфарами.
Пьеса была одноактной, но, тем не менее, с размахом.
Надежда или отчаяние? Успех или неудача? Небеса или Ад? Жизнь или Смерть? Занавес уже поднялся на спектакле без сценария.
Теперь наш черед. Мы ждем вас, Нэдзуми.
Пи-пи, пи, ипи, пи.
Усевшись на плече Инукаши, две мышки подняли голову и дружно верещали, будто звали кого-то.
* * *
— Остановились.
Нэдзуми слегка наклонил голову, озадаченный словами Сиона.
— О чем ты говоришь? Мы еще не остановились.
Лифт все еще поднимался. Он по-прежнему мягко скользил вверх. Сион слегка приложил палец к уголку его глаза.
— Нет, слезы. Смотри, они остановились.
Щеки Нэдзуми неожиданно запылали румянцем.
— Идиот. Не время наблюдениями заниматься. Если есть время надо мной смеяться, сконцентрируйся на чертовой двери. Неизвестно, что на нас нападет, когда она откроется.
— Я не смеялся над тобой. Я просто увидел, что они остановились…
— Заткнись. Просто — заткнись.
Нэдзуми упрямо отвернулся в сторону. Его поза была как у надутого ребенка.
Сион нашел это забавным.
Холодный, ироничный, сильнее и красивее кого бы то ни было — таким человеком всегда был Нэдзуми, и этого не изменить. Но за этим скрывалась и такая ребяческая, эмоциональная сторона. В нем еще осталась какая-то незрелость, заставляющая волноваться, когда он не мог контролировать эмоции.
Сион впервые видел слезы Нэдзуми. Когда он увидел, как товарищ задыхается от невыносимого буйства эмоций, только одно чувство поглотило Сиона, и это была любовь. Не дружба или обожание. Не романтика или страх. Просто любовь.
Он чувствовал неконтролируемый приступ любви к слезам ранимости Нэдзуми. Он хотел защищать его ценой собственной жизни.
Вой ветра и звуки дождя отдавались эхом у него в ушах.
Это были звуки грозы. Чувства, которые он ощутил той ненастной ночью, когда впервые встретил Нэдзуми, вновь ожили в нем. И, как и много лет назад, эти чувства подталкивали его к действиям.
Я хочу защищать его ценой своей жизни.
Конечно, это было эгоцентричное и одностороннее желание Сиона. Нэдзуми не был настолько хрупким, чтобы нуждаться в его защите. Он узнал это намного позже. Это Сиона защищали. Так было всегда.
Звуки грозы не собирались стихать. Они все еще звучали живо.
Сион подумал о мальчике, который появился той ночью перед ним с заляпанным кровью плечом, почти как сейчас, разве что мальчик тогда был таким худым и нежным. Он был таким маленьким, и так серьезно раненым, что едва держался на ногах. Но несмотря на это, его глаза ярко сверкали и были полны жизни, в них не было и следа тени. Мальчик ни цеплялся за него,
|
|
|
