 |
Глава 46. Хитрое переплетенье смеха, слез, удач, сомнений.
|
|
|
|
11 апреля 1998 года, суббота.
Не торопясь, Гарри стянул шнурок на мешочке из ишачьей кожи, повесил мешочек себе на шею и, ничуть не скрывая своего довольного вида, деловито потер ладони друг о друга.
- Ну, вот: половина дела сделана, - хвастливо произнес он, бросая торжествующий взгляд на недовольную девушку, которая продолжала стоять там, у дверей, в той же позе, с руками, скрещенными на груди.
- Гарри Поттер, ты – злодей! – с вызовом продекламировала Гермиона стишок столетней давности неугомонного полтергейста.
- Спасибо, я в курсе, - заверил ее Гарри. – Буду и впредь стараться соответствовать заявленному образу.
- Жуткий... непроходимый... извращенец..., - пробормотала Гермиона таким тоном, как будто бы только что сделала некое важное, по крайней мере, для себя, открытие.
Гарри это почему-то напомнило одного печального серого ослика, который только что обнаружил отсутствие хвоста на копчике.
- Переживу, - хладнокровно успокоил он девушку. – Тем более что иногда слышать о себе правду от лучших друзей так приятно!
- Обормоттер! – с чувством выплюнула Гермиона.
- Главное - не святой! – произнес Гарри с нежной улыбкой на устах. - Вот этого я бы не пережил.
Ситуация с каждой минутой становилась забавнее, и сохранять хотя бы видимость серьезности в голосе удавалось с большим трудом.
Ну, напугала! С ним случались вещи и похуже. К тому же, как он успел заметить, в интонации Гермионы многого недоставало до истинного презрения, а у него было с чем сравнивать. Сейчас интуиция недвусмысленно заверяла, что до канареек дело не дойдет.
- Когда же планируется реализация второй половины дела? – ядовито произнесла Гермиона. – Знаешь, я тебе сочувствую, но кажется, в дверях ванной комнаты сломана защелка.
|
|
|
- Не ври: вчера была в порядке, - буркнул Гарри, но, едва взглянув на подругу, понял, что завтра на месте не будет не только защелки, но и, вполне вероятно, самой двери.
Странные эти девчонки: так стыдятся показывать свои... некоторые... части тела, что можно подумать, у парней других забот нет, как только заглядывать за вырез платья и домысливать... Довольно занимательное времяпровождение, если честно: представлять и дорисовывать недостающее... В меру своей фантазии, естественно.
Гарри медленно, стараясь сделать так, чтобы не слишком бросалось в глаза, опустил взгляд с лица Гермионы на ее шею, потом еще ниже, на грудь. Но его нехитрый маневр явно заметили, девушка под его настойчивым и довольно бесцеремонным взглядом заметно растерялась. Она опустила руки и спрятала их за спину, но от этого соблазнительные бугорочки на ее груди стали только рельефнее.
Право, стоило поздравить себя: с фантазией и воображением у Избранного был полный порядок! Искренне удивляясь тому, как же он раньше этого не замечал, Гарри отметил, что клетчатая рубашка на девушке явно не мужского покроя, как ему казалось раньше, а сильно приталена, и благодаря многочисленным вытачкам хорошо облегает ее стройную фигурку. Джинсы, непринужденно обтягивающие стройные бедра подруги, тоже подталкивали игру мужского разума в правильном направлении.
Если мысленно представить себе, как вон та крайняя пуговичка сверху выскальзывает из своей петельки, и полочки блузки медленно, нет, лучше быстро, расходятся в разные стороны, обнажая… хм-м... самое интересное...
Наваждение было таким заманчивым, что Гарри резко зажмурил глаза и качнул пару раз головой, стремясь прогнать не прошеное видение. В животе что-то сжалось в комок, и, внезапно распрямившись, начало растекаться по всему телу, заполняя собой жилы, мышцы и нервные окончания. Стало жарко.
|
|
|
- Знаешь, я, пожалуй, не буду ломать дверь в ванной, - раздался задумчивый голос девушки, в котором явно можно было уловить веселые нотки. – Но предупреждаю: изучение моей обнаженной натуры не принесет большого эстетического удовольствия.
- Это еще почему? – машинально переспросил Гарри, которого голос подруги буквально вырвал из собственной разбушевавшейся фантазии. Мысленно он уже успел расстегнуть целых две пуговицы и сейчас гипнотизировал взглядом третью.
- У меня там, на животе, шрам от аппендицита, - равнодушно поведала девушка. Она, оказывается, уже давно отошла от двери, и сейчас стояла у стола, делая вид, что читает надпись на упаковке из-под печенья.
Плохо представляя, где именно у человека может находиться шрам от аппендицита, Гарри почему-то живо прочертил его рядом с маленьким аккуратненьким пупком, что, в самом деле, немного испортило закрутившую извилины картинку, но только самую малость.
- А ты не пробовала обратиться к мадам Помфри? – сочувственно спросил Гарри, сознание которого невольно наткнулось на досадный дефект. Он так часто трогал руками собственный знаменитый шрам, что почти физически мог представить неровность кожи под своими пальцами. – Мне кажется, колдомедицина в состоянии ликвидировать обычные повреждения кожи.
Гермиона усмехнулась, как показалось Гарри, с горечью, и он, усилием воли оторвавшись от своих грез, сосредоточил взгляд на девушке, которая, впрочем, по-прежнему продолжала изучение состава приобретенного печенья.
- Я привыкла к нему, и никогда не задумывалась, что кому-то может быть неприятно до него дотрагиваться, - вздохнула Гермиона. – Если честно, только сейчас об этом подумала. Сейчас вот представила, что я протягиваю руку, а знакомого и родного шрама нет. Вот ты можешь такое представить в отношении своего собственного лба?
- С трудом, - нехотя согласился Гарри: чертов шрам на лбу давно стоял поперек горла. – Хотя, почему с трудом?
Гермиона посмотрела на него подозрительно, а Гарри, окончательно выскочив из мира неприличных фантазий, хитро улыбнулся.
- Гермиона, ты не представляешь! Там, на Кинг-Кроссе, у меня на лбу не было никакого шрама!
Время на мгновенье остановилось. Или движения подруги стали в несколько раз медленнее. Или просто так казалось.
Она медленно, слишком медленно опустила на стол коробку с печеньем, и, словно в замедленной киносъемке, повернулась лицом к другу. Гарри успел заметить, как ее, еще недавно пунцовые от смущения щеки заметно бледнеют.
|
|
|
- Ты... Ты чего так испугалась? – залепетал Гарри, беспомощно глядя на девушку. – Я может, если не всю жизнь, но последние семь лет точно, только о том и мечтал, чтобы избавиться от этого сомнительного украшения. Представляешь – протягиваю руку, привычным жестом пытаюсь нащупать шрам, а его нет. Исчез. Целенькая такая душа без дурацкого шрама на лбу!
Только проговорив последние слова Гарри понял, что так встревожило и изумило Гермиону. Но если там, за гранью земной жизни, действительно была его ДУША, и она была ничем не повреждена, даже пресловутым, до тошноты надоевшим шрамом...
- Ты уверен, что шрама на лбу не было? – нетерпеливо бросила вопрос Гермиона в своей, только ей свойственной манере.
- Уверен, - подтвердил Гарри твердо. – Его там не было.
- Странно..., - произнесла Гермиона, слегка нараспев, задумчиво.
- Действительно, странно…, - повторил Гарри вслед за ней, жалея, что не задал Дамблдору соответствующий вопрос в лоб. Такой волшебный повод – «любимый» шрам исчез!
- Должен был быть! – заявила Гермиона таким тоном, что возражать ей было как-то неловко, но Гарри все же рискнул.
- Извини, пощупал только лоб. На обычном месте его не было точно. Если только куда погулять вышел? Но мне не доложил.
- А потом, когда ты очнулся и пришел в себя, шрам решил вернуться на прежнюю работу, - съязвила Гермиона. – Как там у телеграфистов: «Я, Шрам, выхожу на связь… Темный Лорд, прием…».
Гарри рассмеялся, но Гермиона, к его удивлению, осталась серьезной.
- Ты что? Действительно ничего не понимаешь? Или притворяешься? – с досадой в голосе проговорила девушка. – Ну, давай, подумай чуть-чуть!
Она снова демонстративно сложила на груди руки и вцепилась в парня въедливым, буквально насквозь пронизывающим взглядом. Гарри почти физически ощутил, как мысли пружинисто прыгают в ее голове, и слова Дамблдора: «Часть его души по-прежнему находилась внутри твоей» зазвучали в ушах.
|
|
|
- То есть, я так понимаю, старик врал? – спросил Гарри ошарашено. – Ты это хочешь сказать? Но ведь... это может ничего не значить в буквальном смысле!
- Но это точно означает, что если воспринимать слова Дамблдора в прямом смысле, то он на самом деле врал! – воскликнула Гермиона. – Только вот зачем?
- А шрам не мог успеть исчезнуть? – задумчиво проговорил Гарри вслух, обращаясь, скорее, к самому себе, нежели к собеседнице. – Хотя, быстрее появился бы еще один от второй «Авады»… И если шрам исчез с души, то почему остался на теле?
Расспрашивать Дамблдора на Кинг-Кроссе о шраме вроде не было особой нужды, и без него было о чем поговорить. Кроме того, как сейчас отчетливо вспоминалось, отсутствие шрама казалось вполне естественным: кусок души Волан-де-Морта, живший в его душе, погиб, следовательно, никакого шрама больше быть не должно.
Все остальное время, вплоть до самых последних минут, когда он, еле живой от нечеловеческой усталости, провалился в сон в стенах родной гриффиндорской спальни, Гарри не вспоминал о шраме. Опять же, не до того было.
А потом привиделся этот странный сон, в котором шрам не болел долгие девятнадцать лет. Тогда-то он, привычным с детства жестом, потрогал рукой лоб и убедился, что зигзагообразный спутник жизни находится на прежнем месте.
Удивления это, правда, не вызвало. Или он просто не задумывался, не сравнивал, не анализировал? По укоренившейся привычке принимал все, без исключения, слова Дамблдора за чистую монету.
Если прислушаться к себе, ложь старика до Кинг-Кросса насчет седьмого крестража на душу не давила. Да, жестоко, но как же по другому-то?!
Странно и непривычно было об этом думать, но, похоже, теперь для него, Гарри, собственная жизнь всегда будет делиться на «до» и «после» туманного Кинг-Кросса. До второй «Авады» он был человеком Дамблдора, сейчас, к счастью, вроде бы обретает самого себя.
Но неужели, кроме лжи, у старика не было других путей?
- Господи, ерунда какая-то? – бормотала Гермиона рядом с ним, измеряя тесную кухню шагами. – Зачем же ему понадобилось врать именно ТАКИМ образом?
- Гермиона, - вновь рискнул прервать ее размышления Гарри, - если ты о том, что он отправил меня, таким образом, на заклание, то здесь как раз ничего хитрого нет. Для дела нужно было, чтобы я пошел к Сама-Знаешь-Кому, и я пошел. В конце концов, мне тоже приходилось говорить неправду в критических ситуациях. Время было слишком дорого, а так мне не пришлось долго размышлять.
|
|
|
- Так ты его простил, - произнесла Гермиона тихим мягким шепотом, и в ее голосе не было вопроса, а лишь констатация свершившегося факта.
Простил? Да он, Гарри, как-то не думал об этом. И Дамблдор за эту свою ложь не просил у него прощения. Но, наверное, да - простил. Если, конечно, утверждение о том, что он, чудом выживший младенец, был седьмым крестражем, на самом деле было всего лишь ложью ради «всеобщего блага».
- Значит, простил..., - еще раз задумчиво повторила Гермиона, глядя прямо в глаза своему другу.
Гарри кивнул в ответ.
Для него дело заключалось даже не в том, прощать или не прощать. Суть состояла в том, что именно этот поступок Дамблдора он понимал. В противном случае, идя на смерть к Волан-де-Морту (а идти к нему все равно бы пришлось, поскольку силы защитников Хогвартса были истощены), он чувствовал бы угрызения совести.
Как-никак, но именно он, Мальчик-Который-Выжил был главной надеждой сопротивления, только вот каких-либо особых сил, необходимых для победы над самым могущественным темным магом столетия, Гарри в себе не чувствовал. Но люди в него верили, и эта вера заставляла его делать невозможное. Просто так подставиться под смертельное заклятие было бы равносильно предательству. Да, он пошел бы в лес, но, оставаясь под Мантией-невидимкой, непременно попытался бы убить змею.
У него бы, само собой, ничего не вышло. Его бы схватили, и Волан-де-Морт вызвал бы его на поединок. Но это, правда, в лучшем случае, а о худшем сейчас не стоит думать. Будем считать, что Волан-де-Морт всегда хотел расправиться с Поттером единолично, в открытом показательном бою на глазах у своих приспешников.
Только чем бы эта дуэль закончилась? До разговора с Дамблдором Гарри еще не понимал до конца, что является истинным хозяином Старшей палочки, и вряд ли остановил бы свой выбор на «Экспеллиармусе».
Допустим, сработала бы Бузинная палочка, как нужно, но ведь вокруг были одни враги. Его прикончили бы на месте, а если учесть, что последний крестраж – Нагайна – еще цел и невредим… Картина получалась совсем грустной.
Так что, не такой уж ужасной была ложь Дамблдора, если воспринимать ее с точки зрения того, каким образом проще донести до Избранного мысль о самопожертвовании.
Единственное, что Гарри не мог понять, а, следовательно, простить - почему Дамблдор на Кинг-Кроссе продолжал утверждать, что осколок души Волан-де-Морта жил в его ДУШЕ, и что он, Гарри, был седьмым КРЕСТРАЖЕМ. Ложью, как выяснилось, было и то, и другое утверждение: на его душе не было знаменитого шрама в виде молнии, а полноценным «крестражем» он никогда не был.
Осознание того, что тебе продолжали вешать лапшу на уши даже за гранью земной жизни, в самый критический момент, когда судьба мира продолжала висеть на волоске, при этом хладнокровно подталкивая тебя к следующему шагу – возвращению в логово врага, неприятно покоробило.
- Может быть, этот огрызок жил где-нибудь в другом месте? – несмело предположил Гарри.
В голову невольно закралось подозрение, что он всеми силами ищет оправдание собственной доверчивости. Мотивы поступков Дамблдора с некоторых пор перестали волновать – его вранье, пусть его и достают муки совести. А вот он-то, ради какого обвислого Мерлина подставлял свои уши для просушки макаронных изделий?
Ведь верил же, черт возьми! Верил. А всего несколько дней назад верил в то, что часть души Волан-де-Морта по-прежнему продолжает жить в нем. И даже сейчас, после стольких размышлений, упорно ищет доказательства правоты своего учителя. Хотя уже было сказано однажды, что к обманам у Альбуса был природный талант с детства.
- Ага! Я так думаю, в пятке, – с жутким сарказмом в голосе, которому позавидовал бы сам профессор Снейп, съязвила Гермиона в ответ. – Но ты знаешь Гарри – это очень интересный вопрос.
- Где именно жил ошметок? – переспросил парень. – Этот вопрос ты имеешь в виду?
Гермиона усмехнулась.
- И этот тоже. Но главный вопрос состоит в другом: почему Дамблдор, да и Снейп вслед за ним, оба были так уверены, что отправив тебя на заклание, тем самым обрекали осколок души Сам-Знаешь-Кого на уничтожение? Вот если бы ты был полноценным крестражем...
Гарри с силой хлопнул себя ладонью по лбу. Это было просто невероятно! Как же ему раньше не пришло в голову, что душа – бессмертна?! Что, уничтожив свое бренное тело – хоть бы и порубив на мелкие кусочки мечом Годрика – он не смог бы уничтожить ни свою душу, ни кусок души Волан-де-Морта, который, как утверждал Дамблдор, жил в его душе.
- Погоди, - изумленно прошептал Гарри, - а тот... в смысле... любой обломок души, он, в принципе, может существовать самостоятельно, отдельно от основной части?
Гермиона взглянула на него с явным уважением, Гарри даже сказал бы, с восхищением.
- Хороший вопрос, - прошептала она с чувством. - Даже слишком хороший! Ради него стоит завтра потрудиться. Потому что если осколок души Сам-Знаешь-Кого жил в тебе просто так, потому что ему... так было удобно, и с легкостью мог поменять место жительства, то твое самопожертвование с целью уничтожения не прошеного квартиранта, увы, не имело под собой никакого смысла. Выскользнув из тебя, он мог легко и просто переселиться в кого-нибудь другого. В Сивого, например, причем, с радостью необычайной. Ведь будучи привязан к земле другими крестражами, он не смог бы покинуть этот мир.
В ответ на ее рассуждения Гарри потер лоб, рассеянно оглядел тесную кухню, перевел взгляд на собственные ботинки и... от души рассмеялся. Увидев в глазах Гермионы недоумение, пояснил:
- Остается только сказать спасибо создателю, что я не привык логически мыслить! Сама посуди: если бы я начал задумываться, или, прости меня Мерлин, рассуждать столь же глубоко, как и ты, то не поверил бы Снейпу ни за какие коврижки, даже, несмотря на то, что тот практически умер на моих глазах. Я и так-то не перестаю удивляться, как я смог ему поверить?
Смех прошел так же неожиданно, как и пришел, потому что Гарри сообразил, что ответы на новый каверзный вопрос упрямая гриффиндорка будет искать не где-нибудь, а в злополучной дьявольской книжечке.
- Гермиона, может быть, НУ ЕГО, этого старого обманщика? Не стоит снова открывать эту дрянь и мучить себя!
- Чего не сделаешь ради познания истины, - философски заметила Гермиона, что, впрочем, показалось Гарри явным увиливанием от прямого ответа.
Увидев по напряженному выражению лица девушки, что подобные уговоры не подействуют, Гарри решился на маленькую сделку.
- Гермиона, давай меняться! Я тебе отдам твой волосок, а ты мне книжечку. На хранение, а?
Девушка скептически хмыкнула, явно демонстрируя этим жестом, что сделка неравноценна.
- Зачем мне твой трофей? У меня, знаешь ли, таких волос... больше, чем необходимо. Можешь считать это моим своеобразным подарком на твой день рождения, поскольку ничего другого для тебя у меня сейчас все равно нет.
Ничего себе! Вот это да... ДА-А… И это говорит староста Гриффиндора, лучшая ученица Хогвартса, верная боевая подруга, скромная девочка из библиотеки, и... прочее, и прочее...
Извини, друг мой... Карлсон…, но Избранные тоже любят... свежие сдобные плюшки...
Пока остолбенело стоя посреди кухни, Гарри с трудом переваривал в голове сказанное, Гермиона развернулась к дверям, бросив на прощание:
- В конце концов, мне еще никогда не доводилось превращаться в учебное пособие. Надо же когда-то попробовать и это! В общем, тебе, можно сказать, повезло: критические дни уже закончились...
- Какие еще, к черту, не те дни и как они могли закончиться, если нам еще почти три недели тут загорать? – воскликнул Гарри, глядя на закрытую дверь, за которой только что скрылась Гермиона. – Ты мне зубы не заговаривай! Гони, лучше, книжечку.
Дверь снова приоткрылась, и в проеме показался длинный нос Гермионы. Нос так самодовольно фыркнул, что сомнений не осталось – опять он ляпнул что-то отнюдь не самое умное.
- А это тебе Джинни потом объяснит, дорогой мальчик со штих-пунктиком, - пролепетали растянутые в ехидной улыбке губы девушки. – Бедная Джинни... Ей будет, над чем работать... Поле, я так понимаю, не паханое на ниве просвещения. А от меня примите и запишите еще один гол на свой счет.
В отчаянии Гарри дернулся, попытавшись что-нибудь этакое возразить, поприличнее, но Гермиона резко перебила его:
- Гол заслуженный, не спорь! Э-эх, герой ты наш, несовершеннолетний... Тебе другие книжечки надо читать, а эту оставь мне, тем более что я, кажется, знаю, где искать ответ.
Дверь снова захлопнулась, и Гарри остался один. Нет, не один. С длинным каштановым волоском. Парень снял с шеи мешочек из ишачьей кожи, развязал шнурок и заглянул внутрь.
В общем, было немножко обидно, что дожив почти до восемнадцати лет, он ни разу не видел обнаженной девушки. Даже на картинках не разглядывал подробности, потому что раньше это его как-то мало интересовало, а потом, начиная со школьных каникул после четвертого курса и вовсе было не до эротических картинок.
Нет, общее представление было, но... как-то слишком общее... В то же время воспользоваться «подарком» Гермионы, пусть и с некоторого ее… мм… одобрения, казалось настоящим кощунством.
«Извращенец! – со злостью обозвал сам себя Гарри. – И думать об этом не смей! Выброси!»
Но выбрасывать каштановый волосок было жаль, так же тяжело, как отрывать от своей души и своего тела часть себя самого - настолько это было сокровенное. Решив спрятать подарок Гермионы подальше, Гарри достал из мешочка маленький золотой снитч, в котором еще недавно лежал Воскрешающий камень, и попытался его открыть.
Снитч не поддавался, чем Гарри был слегка удивлен. Маленькие золотистые крылышки весело трепыхались, распространяя в пространстве кухни характерный звук. Гарри осторожно коснулся губами гладкой поверхности маленького шарика. Крылышки замерли, притихли, но снитч по-прежнему оставался закрытым.
Неужели для того, чтобы открыть золотой шар, ему нужно снова прошептать три ужасных слова? А если так, то - что с того? Что в этом страшного? Вроде бы все кончилось, вроде бы этот этап жизни уже позади, и в этих словах нет ничего, кроме своеобразного пароля, который открывает его первый снитч.
Но память упрямо воскрешала в разуме темный Запретный лес, холодные тени дементоров, скользящие между деревьев. Запах пробивающейся сквозь землю весенней травы, запах смолистых почек, свежий ночной ветер, летящий навстречу – все это, он был уверен, для него было тогда в последний раз.
Он так любил жизнь! Возможно, как раз потому, что в свои неполные восемнадцать лет еще не жил собственной жизнью, еще ни разу не довелось ему расстегнуть третью пуговичку ни на одной девичьей блузке. А это было обидно. В этом отношении даже его отцу повезло больше.
Если бы кому-то, не дай Бог, по его просьбе, пришлось бы вот так вести себя за руку в стан врага, разве смог бы он, Гарри, ТАМ продолжать скрывать от него правду?
Гарри поймал себя на мысли, что думать о Дамблдоре ему неприятно. Крайне неприятно.
Как вообще попал к старику этот снитч, хранивший в себе память первого прикосновения его губ? Его ведь... директора не было на том матче... Неужели он уже тогда, сразу после матча, выведав все подробности и придя к нужному для себя выводу, специально хранил этот золотой шарик до критического момента?
А почему бы и нет? Если Дамблдор всегда знал, что мальчик должен пойти на убой... С другой стороны, Воскрешающий камень у старика появился намного позже...
Шальная мысль, что старик пригребал к рукам все, что хоть как-то было связано с Мальчиком-Который-Выжил, застряла в голове и теребила разум. Прямо как детдомовец Том со своей губной гармошкой - авось пригодится! Гарри не мог выразить до конца свои чувства, но почему-то эта целенаправленная клептомания Дамблдора сейчас казалось неприличной. Лучше все же об этом не думать, лучше вообще не думать о Дамблдоре.
Следовало вернуться к первоначальному плану. Он хотел спрятать подарок Гермионы в свой первый снитч, и он сделает это. Ради этого стоило произнести нужные слова, как бы ни было это тяжело.
Он прижал золотой шар к губам и прошептал: «Я скоро умру».
Металлическая оболочка маленького шарика медленно раскрылась. Гарри осторожно положил внутрь шарика золотинку с намотанным на нее каштановым волоском и тихо соединил обе половинки.
«Вот и хорошо, - подумал он, пряча снитч в мешочек, подаренный Хагридом, - Теперь для того, чтобы им воспользоваться, нужна будет действительно веская причина».
Он улыбнулся своим мыслям, и, зацепив взглядом раскрытую пачку печенья, забытую на столе, пришел к нехитрому выводу, что не «хлебом единым жив человек». До утра было еще далеко, и чашка крепкого горячего чая не помешает.
За тонкими стенами палатки ветер как будто стал тише, и Гарри выглянул наружу, держа в руках кружку с горячим чаем и печенюшку. В лесу было на удивление светло от полной луны, выглянувшей из-за хмурых облаков.
Пристроившись на складной стульчик у дверей палатки и с наслаждением потягивая ароматный напиток, Гарри с удивлением обнаружил, что опять думает о третьей, так и не расстегнутой пуговичке на блузке Гермионы. А как раз там начиналось самое интересное!
Ему и раньше приходилось... мм-м... домысливать, и Джинни в его снах вытворяла кое-что покруче. Но весьма интересное отличие состояло в том, что рыженькая, как правило, даже в мыслях, раздевалась самостоятельно. С Гермионой же приходилось... хм-м… трудиться...
Ну, с книжными девочками всегда приходится несколько труднее. Но ведь от этого они не перестают быть менее привлекательными?! Голы-то забивают в ворота не хуже первых...
Надо же ему было так лопухнуться с «критическими днями». Ведь знал же, о чем идет речь! И ляпнул глупость!
Гарри вспомнил давний разговор в гриффиндорской спальне среди ее обитателей накануне достопамятного Святочного бала, когда у всех пятерых парней, включая недотепу Невилла, все мысли были исключительно о девчонках. Тогда этот самый скромный Невилл всех и удивил, подробно рассказав ребятам о некоторых особенностях организма девочек. Ну, еще объяснил кое-что по части размножения в животном и растительном мире. Кажется, на лягушках.
Даже картинки показал с соответствующими органами, предназначенными для продолжения рода, и не только картинки. Бедный Тревор! Его пустили по рукам и разглядели все, что только было доступно для обозрения. Потом Невилл долго не мог найти свою жабу, целых два дня помогали искать всем табуном.
Живоглот сразу сбежал, едва прислушавшись, о чем зашла речь. Исключительно умный кот, такой же умный, как его хозяйка.
Будешь тут помнить про какие-то «критические дни», когда все без исключения дни слились в один огромный критический год.
Елки... Так это что значит?! Пришла пора... то есть... весна... В животе что-то робко заерзало.
«Поттер, ты – негодяй! – приструнил себя Гарри, стараясь не обращать внимания на тихое урчание. – Вот о чем ты сейчас думаешь? Как ты смеешь ТАК думать? И о ком? О Гермионе!!!»
Все. Немедленно застегни четвертую пуговицу, лохматый развратник! Дыши глубже. Смотри на Луну.
Вот, уже лучше.
Но Луна, коварная изменница, подмигнув темным глазом из Моря Кризисов, скрылась за облаками, оставив несчастного Избранного одного. Да если бы в одиночестве! Нет, не одного, а с бушующими в его несовершенном теле истинно мужскими желаниями.
Нужно было смотреть в лицо суровой правде: зверек в животе, как и следовало ожидать, проснулся от зимней спячки и осмелел, и уже с наслаждением потягивался, выгибая спинку и пробуя коготки. Пусть он проделывал это еще довольно лениво и неуклюже, но это просто спросонья.
«Я только теоретически, - заткнул Гарри рот разбушевавшейся совести, которая настоятельно требовала прекратить «безобразие». – Теоретически каждый имеет право представлять кого хочет и в какой угодно... гм-м... одежде»
Совесть густо окрасилась в пунцовый оттенок, но возражать не стала. Тем не менее, весьма скептическое: «Давай валяй, теоретик...» явственно прошелестело где-то совсем рядом. Гарри, вздрогнув, огляделся по сторонам, но никого не обнаружил. Видимо, показалось.
Делать и в самом деле было нечего (о Дамблдоре, что ль думать?), и Гарри снова представил Гермиону, прислонившуюся к закрытым дверям тесной кухни, а верхняя пуговичка на ее блузке медленно, грациозно выскальзывает из петельки...
Надо бы ему научиться оживлять пуговички. Нет, ну, в самом деле – это было бы чертовски забавно... По крайней мере, Гермиона точно должна оценить.
«Она смешная. Умная милая девочка, но все равно смешная», - размышлял Гарри, отправляясь спать уже на исходе ночи, под утро.
От бесконечных и довольно беспорядочных мыслей внутри у него что-то перегорело, и он забылся тяжелым сном без сновидений. А может быть, виной тому был жуткий заунывный свист ветра, который к утру вновь усилился.
Сновидения все же пришли, только не те, которых желала душа. Ему снилась погоня. Он летит на мотоцикле вместе с Хагридом сквозь крики Пожирателей и вспышки зеленого огня со всех сторон. Мотоцикл медленно переворачивается, и Гарри вместе с ним. Рюкзак и клетка с Буклей выскальзывают из перевернутой коляски, но в последний момент он успевает схватить и то, и другое. Огни ночного города стремительно приближаются... Мотоцикл удается привести в правильное положение лишь чудом.
Но рано он торжествует. Его верная, любимая молния, вращаясь, словно веретено, уносится к земле. Нужно достать палочку, крикнуть «Ассио, Молния», но это уже невозможно. Мотоцикл несется слишком быстро, и всполохи зеленого огня слишком часты. А белоснежная сова Букля уже упала на дно клетки, надрывно вскрикнув в последний раз.
Букля мертвая... И Молнии больше нет... Подарок крестного не уберег! «Ассио», Молния!
Первое, что увидел Гарри проснувшись, было взволнованное лицо Гермионы, склонившееся над его кроватью.
- Она упала. Вниз, - прошептал Гарри в отчаянии, нащупывая свои очки на тумбочке, а едва сфокусировав взгляд на встревоженных глазах Гермионы, пояснил: - моя Молния выскользнула из коляски и упала вниз.
Гермиона вздохнула с явным облегчением.
- Гарри, это же давно было! Это просто сон, плохой сон.
Конечно, это был сон. Но!.. Что-то было не так... Гарри силился понять, что именно его поразило до глубины души, и вселило в нее непонятную тревогу, и не мог.
- У меня не получились Манящие чары, - пробормотал Гарри удрученно.
Гермиона в ответ только махнула рукой и, сославшись на неотложные дела, скрылась за дверью.
Он давным-давно смирился с утратой Молнии. Если честно, то не очень об этом и вспоминал. Подарок Сириуса имел для него огромное значение, но если сегодня ты не знаешь, будешь ли жив завтра... Как говориться, потерявши голову, не плачут по волосам.
В то же время, беспокойство за судьбу Молнии было подозрительно слабо связано с именем крестного. В голове неотступно звучало заклинание, которым он призвал Молнию на первом задании Турнира Трех Волшебников. Манящие чары, которым его научила Гермиона, которые помогли справиться с Хвосторогой и спасли ему жизнь полгода спустя, на старом кладбище Литтл-Хэнглтона.
Они тренировались тогда до глубокой ночи, и у него получилось! Счастливое было время, а он, идиот, не замечал.
Как ни старался Гарри успокоить себя, что все хорошо, интуиция упорно подсказывала, что будет беда... Если он в самое ближайшее время не овладеет Манящими чарами, то он потеряет не только любимую метлу, а нечто более важное.
Как выяснилось, спал Гарри всего несколько часов, но сна больше не было, ни в одном глазу. Безотчетная тревога сопровождала его все утро, жестким комом стояла в горле, мешая проглотить незамысловатый завтрак, и лишь к полудню чары сновидения, бередящие разум, развеялись.
|
|
|
