Синтетическое (конструктивное) толкование 1 глава

Ь. Случай Y

1. Сновидение: "Я брожу по большим горам, дорога моя — уединенная, дикая и трудная. Вдруг с неба спускается женщина, чтобы меня сопровождать и опекать. Она — как свет, у нее светлые волосы и сияющие глаза. Время от времени однако она куда-то исчезает. После того, как я иду некоторое время одна, я замечаю, что где-то оставила свою палку и поэтому должна вернуться назад, чтобы ее подобрать. При этом я должна миновать страшное чудовище, гигантского медведя. Когда я здесь проходила в первый раз и мне нужно было пройти мимо него, то мне покровительствовала эта небесная женщина. Теперь же, как раз в тот момент, когда я иду мимо этого зверя и когда он уже соби­рается приблизиться ко мне, она опять оказалась рядом со мной; под ее взглядом медведь усмирился, улегся и позволил нам пройти. Затем небесная женщина опять исчезла".

Здесь речь идет о богине, по-матерински помогающей; она имеет отношение к медведю, что-то вроде Дианы, соответствующей галло-романской Dea Artio. Небесная жена — это позитивный аспект, медведь — негативный аспект "вер­ховной личности", которая продлевает сознательного человека вверх до небесного и вниз до анималистического.

2. Сновидение: " Мы входим через ворота в какое-то помещение, напоминающее башню, и поднимаемся вверх по длинной лестнице. На одной из верхних ступеней лестницы я читаю эпиграф: "Vis ut sis". Лестница заканчивается в каком-то храме, который расположен на вершине лысой горы и является неприступным. Это — святилище Урсаны, королевы медведей и богоматери одновременно. Храм сделан из красного камня. Там приносятся кровавые жертвоприношения. Около алтаря кругом стоят звери. Для того чтобы ступить в храм, нужно превра­титься в какое-нибудь животное, и именно в лесного зверя. Храм имеет форму равнобедренного креста с круглым местом посередине, которое не покрыто крышей, так что можно сразу увидеть небо и созвездие Большой Медведицы. На алтаре, в центре открытого пространства находится "блюдечко луны", из которой постоянно поднимаются дым и пар. Там также есть гигантский образ божества, однако он не очень хорошо различим. Молящиеся, превратившиеся в животных, — к которым также принадлежу и я — должны коснуться ступни божественного образа своей ступней, после чего образ подает им знак или пророчество оракула, вроде "vis ut sis".

В этом сновидении отчетливо выступает богиня-медведица, несмотря на то, что ее статуя "не очень хорошо видна". Связь с Самостью, с верховной личностью поясняется не только при помощи изречения оракула "vis ut sis", но также посредством четверичности и округлого центра в храме. Связь с созвездиями (^дкшш^^п^чйимш л тасует саму "вечность". Душа берет свое начало "от звезд" и опять возвращается в звездные просторы. Связь "Урсаны" с луной легко йс" толковывается при помощи "блюдечка луны".

Лунная богиня встречается также в детских сновидениях. Одна девочка, которая росла при особенно тяжких психических обстоятельствах, видела один и тот же сон в возрасте между семью и десятью годами: "Внизу на пристани у воды лунная женщина поджидает девочку, чтобы захватить ее с собой на свой остров" К сожалению, она не могла вспомнить,-что же там, собственно, произошло, но было так прекрасно, что она часто молилась и просила о том, чтобы опять увидеть этот сон. Хотя, как явствует, обе женщины, видевшие эти сновидения, вовсе не идентичны, мотив острова имеется и в предыдущем сновидении как "неприступная макушка горы",

Тридцать лет спустя то же лицо, видевшее во сне лунную женщину, имело следующую драматическую фантазию:

"Я взбираюсь на крутую и темную гору. Выше — только крепость, взды­мающаяся над макушкой горы. Я ступаю и поднимаюсь (налево) по какой-то извилистой лестнице. Добравшись доверху (макушки), я обнаружила, что тут уже присутствует какая-то женщина, у которой на голове было украшение, состав­ленное из коровьих рогов. Я тотчас же узнала в ней лунную женщину моих детских сновидений. По приказанию лунной женщины я взглянула направо и увидела слепящее яркое солнце на другой стороне пропасти. Через эту пропасть вел узенький хлипкий мостик, на который я вступила с осознанием того, что ни при каких обстоятельствах нельзя смотреть вниз, в эту бездну. Жуткий страх охватил меня, и я затрепетала. Я почуяла предательство, но все ж пошла на другую сторону и оказалась перед солнцем. Солнце сказало мне: "Если ты сможешь девять раз приблизиться ко мне и не обжечься, все будет хорошо". Я боялась все больше и больше, и в конце концов, взглянув вниз, увидела черное щупальце, которое как осьминог пыталось схватить меня снизу из-под солнца. От ужаса я сверзлась в ущелье. Однако вместо того, чтобы вдребезги разбиться, я ока­залась в руках земной матери. Но как только я собралась вглядеться в ее лицо, она превратилась в глину, и я оказалась лежащей на земле".

Просто поразительно, насколько поначалу эта фантазия совпадает с нашим сновидением. Лунная женщина наверху явственно отделена от матери-земли снизу. Первая побуждает видевшую сон женщину к авантюре с солнцем, которая на вид кажется неопасной; вторая, напротив, подхватывает ее на материнские руки и за­щищает. Представляется поэтому, что видевшая сон — так как она подвергается опасности — играет роль Коры.

Вернемся же опять к нашей серии сновидений:

3. Y видит во сне две картины, написанные скандинавским художником Герма­ном Христианом Лундом.

a. "Изображена горница в крестьянском доме. Там ходят по кругу девушки в ярких национальных костюмах, держа друг друга за руки (т.е. гуськом). Та, которая в середине ряда, самая меньшая ростом по сравнению с остальными, к тому же она имеет горб и все время поворачивает голову назад. Это, а также ее странный взгляд, придают ей колдовской характер".

b. Вторая картина представляет некоего чудовищного дракона, который про­тягивает свою шею ко всему и особенно к девушке; последняя оказалась в его власти и не может сделать ни одного движения, потому что как только она шевельнется, дракон, — который может, по своему усмотрению, увеличивать или уменьшать тело, — также начинает двигаться, если же девушка хочет отда­литься, то он просто растягивает свою шею и застигает девушку, как будто опять ограждает ее. Как это ни странно, у девушки нет лица, по крайней мере я его не смогла увидеть".

Речь идет о каком-то художнике, вымышленном в сновидении. Анимус часто выступает как художник, или же он имеет кинопроектор, является кинооператором или обладателем картинной галереи, - все это касается Анимуса в качестве функции, посредничающей между сознанием и бессознательным: именно бессоз­нательное содержит образы, которые сообщаются, т.е. манифестируются через Анимуса либо как образы фантазии, либо бессознательно как совершаемая и проживаемая жизнь. Из проекции Анимуса возникают фантастические отношения любви и ненависти к "героям" или к "демонам". Особенно излюбленными жертвами являются теноры, деятели искусств, спортивные звезды и т.д. Девушка харак­теризуется в первой картине как "демоническая" горбунья со злым взглядом "через плечо". (Поэтому-то амулеты против злого взгляда примитивы носили на затылке, потому что спина, где человек не видит, его уязвимое место.)

На второй картине "девушка" живописуется как невинная жертва некоего страшилища. Подобно тому, как в первом случае устанавливается отношение идентичности между небесной женщиной и медведем, здесь - между девой и драконом, что в практической жизни случается часто и что вовсе не является только лишь плоской шуткой. Опять же здесь речь идет о расширении созна­тельной личности, а именно, с одной стороны, через беспомощность жертвы, с другой стороны, через опасность злого взгляда горбуньи и силы дракона.

4. Частично сновидение, частично визуальная имагинация. "Колдун демон­стрирует какому-то индийскому князю свои фокусы. Из-под платка появляется прекрасная юная девушка. Она — танцовщица, которая или действительно способна ко всяким превращениям или же, по крайней мере, она создает такую иллюзию у окружающих ее людей. Во время танца распадается она вместе с музыкой на жужжащий рой пчел. Потом она превратшгась в леопарда, потом стала струей воды из фонтана, после - полипом в море, который судорожно ухватил ловца жемчуга. Между этими трюками в драматический момент она вновь принимает человеческий облик. Она выступает как ослица, которая несет два короба чудесных фруктов. Потом она становится многоцветным павлином. Князь был вне себя от восхищения и кличет ее к себе. Она однако продолжает танцевать дальше, теперь нагая, повреждает себе кожу на теле, и наконец, падает долу как нагой скелет. Его похоронили, однако ночью из могилы выросла лилия, а из ее чашечки поднялась белая женщина, которая медленно воспарила на небо".

Этот отрывок описывает превращение, или пресуществление, иллюзионистки (в качестве специфически женской способности) в преображенную личность. Эта фантазия не была вымышлена просто как аллегория, но состоит частично из сновидения, частично из спонтанных образов фантазии.

5. Сновидение: "Я в церкви из серого песчаника. Апсида немного возвышена. Там (близ Всех Святых) подвешена девушка в красном платье на каменном кресте ажурного арнамента окна, (не самоубийство ли?)"

То же значение, какое в предшествующем случае имеет жертвенный ребенок или жертвенная овца, здесь имеет девушка, которая подвешена на "крестном древе". К этому же относится и смерть танцовщицы, потому что эти фигуры девушек всегда обрекаются смерти, ведь их исключительное господство над женской психикой препятствует процессу индивидуации, т.е. созреванию личности. Девушка как раз соответствует Аниме мужчины, и ею ублажаются для достижения естественной цели, при этом иллюзия играет немыслимо большую роль. Ведь пока женщина довольствуется тем, чтобы быть femme a homme у нее нет никакой женской индивидуальности. Она лишь нечто пустотелое и переливчатое, желанный сосуд для мужских проекций. Женщина как личность, однако - совершенно другое дело: здесь уже более не годятся иллюзии. Если же ставится вопрос о личности, что, как правило, является мучительным делом второй половины жизни, то детская и наивная форма Самости также исчезает.

Осталось еще только воздать должное фигуре Коры, которую можно наблюдать у мужчин и которая представляет Аниму. Так как целостностью мужчины, поелику он конституционально не гомосексуален, может быть только мужская личность, то женскую фигуру Анимы у мужчины нельзя подвести под понятие типа верховной личности, поэтому Анима требует отличной от верховной личности оценки и отношения. Анима выступает в продуктах бессознательной деятельности всякий раз в облике девушки и матери, - почему персоналистическое толкование и редуцирует ее к личной матери или к какой-нибудь еще персоне женского пола.

При такой операции, конечно, теряется сугубый смысл фигуры, как, впрочем, при всех редуцирующих толкованиях, будь то в области психологии бессознательного или в области мифологии. Все эти многочисленные попытки (в мифологии) истолковать фигуры богов или героев солярно, лунарно или метеорологически, не привносят ничего значительного для понимания; напротив, они пускают смысл по ложному пути. Если таким образом в сновидениях или в прочих спонтанных образованиях появляется какая-то неизвестная фигура женщины, толкование кото­рой осциллирует между экстремумами богини и блудницы, то благоразумней было бы оставить эту фигуру в ее самостийности и не редуцировать ее по своему произволу к чему-то известному. Если бессознательное выставляет ее как "неиз­вестную", то этот атрибут не следовало бы насильственно устранять, дабы могло осуществиться какое-то "разумное" толкование. Анима - биполярная фигура как и "верховная личность"; и поэтому она может появляться то как позитивная, то как негативная; то как старая, то как юная; то как мать, то как девушка; то как благосклонная фея, то как ведьма; то как святая, то как блудница. На­ряду с этой амбивалентностью Анима имеет "оккультные" сношения с "тайнами", вообще с "черной печалью", и поэтому она столь часто рисуется в религиоз­ных тонах. Даже когда она выступает с некоторой отчетливостью, то она все равно имеет удивительную связь со временем: по большей части она почти что или вовсе бессмертна. Писатели, которые испытывали себя в поэтическом оформлении этой фигуры, не преминули высветить это своеобразное отношение Анимы ко времени. Упомяну классические описания Райдера Хаггарда в "She" " и в "The return of She", Бенуа в "L'Atlantide" и в особенности роман одного мо­лодого американского автора Слоуна "The walk the night". Во всех этих повествованиях Анима находится вне времени, известного нам, и поэтому она - что-то вековое или какая-то сущность, которая придерживается какого-то другого порядка вещей.

Если типы бессознательного выражаются хотя бы отчасти посредством фигур, религиозно уверованных, то эти типы переходят во владение к бессознательному и подпадают тем самым под бессознательные проекции на те личности, которые более или менее являются подходящими для этого. Юноше представляется какая- то определенная форма Анимы в виде матери; и он ей присваивает сверкание власти и превосходство, или - чего доброго - демоническую ауру еще большей зачаровывающей силы. Однако вследствие амбивалентности проекция может быть также и полностью негативной природы. Большая доля страха, которую женский пол вселяет в мужчин, покоится на проекции образа Анимы. Ин­фантильный мужчина имеет, как правило, материнскую фигуру Анимы. Взрослый же, напротив - облик более молодой женщины. "Слишком старый" же компенсируется посредством совсем юной девочки, даже посредством ребенка.

С. Случай Z

Анима-фигура имеет также отношения к животным, которые символизируют ее свойства. Так, она может появляться как змея, или как тигр, или как птица. Приведем выдержки из серии сновидений, которые содержат такие превращения^[121].

1. Белая птица садится на стол. Внезапно она превращается в семилетнюю белокурую девочку и потом, также внезапно, опять в птицу, которая, однако, говорит человеческим голосом.

2. В неком подземном доме, собственно говоря даже в подземном мире, живет древний-предревний маг или пророк со своей "дочерью", которая, однако, на самом

деле, не является его дочерью. Она - танцовщица, очень распущенная персона; но она ослепла и ищет исцеления.

3. Какой-то уединенный дом в лесу, в котором живет старый ученый. Внезапно появляется его дочь-, что-то вроде привидения, и начинает сетовать, что люди ее принимают только лишь за фантазию.

4. У фасада церкви стоит фигура Мадонны, которая, однако, является живой и "неизвестной, и все же известной женщиной". На руках вместо младенца она держит что-то вроде пламени или змеи, или дракона.

5. В темной часовне на коленях стоит графиня, одетая в черное. Ее платье усыпано ценными жемчугами. У нее красные волосы и сама она имеет зловещий вид. В придачу она окружена духами умерших.

6. Некая змея ведет себя по-женски неясно и говорит человеческим голосом, что- то нашептывая и внушая. Облик змеи у нее лишь "случайно".

7. Птица говорит тем же самым голосом, она однако проявляет себя как пособляющая, пытаясь спасти сновидца из опасной ситуации.

8. Какая-то неизвестная особа сидит, как сновидец, на вершине церковной башни, и зловеще уставилась на него, совершенно безо всякого стыда.

9. Неизвестная внезапно появляется как привратница в каком-то подземном общественном отхожем месте при 15 градусах ниже нуля.

10. Она покидает дом как "petite bourgeoise" вместе с кумой, и ее место внезапно занимает некая персона, превосходящая по размерам человека, одетая в белые одеяния богиня и похожая на Афину.

11. Некто появляется в церкви на месте исчезнувшего алтаря, также сверхчеловеческого размера, однако с закутанным лицом.

Во всех этих сновидениях^[122] речь идет о неизвестном женском существе, свойства которого не могут указать сновидцу ни на одну из известных ему женщин. Неизвестная характеризуется в качестве таковой самим сновидением и доказывает свою диковинную природу один раз с помощью своей способности к превращению (преображению), другой раз - через свою парадоксальную амбивалентность. Она переливается всеми оттенками и простирается из самой бездны вплоть до самого высокого.

Сновидение 1 характеризует Аниму как эльфическое, т.е. лишь условно имею­щее человеческую природу, существо. Она точно так же может быть и птицей, т.е.- всецело принадлежать природе, и из человеческой области (т.е. сознания) опять исчезнуть (т.е. стать бессознательной).

Сновидение 2 рисует неизвестную как мифическую фигуру потустороннего мира т.е. бессознательного). Она - soror соответственно filia mystica иерофанта или "философа", столь же явно она - параллель с теми мистическими сизигиями, с которыми мы встречаемся в образах Симона Мага и Елены, Зосимы и Теосебейи, Комариуса и Клеопатры и т.д. Наша фигура сновидения лучше всего подходит к Елене. Воистину превосходное изображение Анима-психологии в образе женщины имеется у Ерскина "Helen of Troy".

Сновидение 3 развивает ту же самую тему, но уже на более сказочном уровне. Здесь Анима характеризуется как призрачное существо.

Сновидение 4 сдвигает Аниму и приближает ее к Богоматери. Но сын однако намекает на мистическую спекуляцию о змее-спасителе и на огненную природу Спасителя.

В сновидении 5 Анима - на новеллистическом уровне благородная, зачаровы­вающая женщина, которая тем не менее имеет дело с духами.

В сновидениях 6 и 7 предстают териоморфные вариации фигуры. Идентич­ность со сновидцем сразу же узнается по голосу и по содержанию сказанно­го. Анима "случайно" приняла змеиный облик; впрочем, в сновидении 1 она еще с большей легкостью превращалась из человеческого облика в птицу. В ка­честве змеи она выступает в негативной роли, как птица - напротив - в позитивной.

Сновидение 8 представляет конфронтацию сновидца с Анимой. Она находится высоко над землей (т.е. над человеческой действительностью). Очевидно речь идет здесь об опасном зачаровывании посредством Анимы.

Сновидение 9 означает глубокое низвержение Анимы в крайне "подчиненную" позицию, где улетучиваются последние остатки колдовства и где не остается ниче­го, кроме человеческого сострадания.

Сновидение 10 показывает парадоксальную двойственную природу Анимы, с одной стороны, самую банальную заурядность, с другой - олимпийскую божест­венность.

Сновидение 11 опять переводит Аниму в христианскую церковь, но не как икону, а как сам алтарь. Алтарь - это место жертвоприношения, которое одновре­менно является хранилищем для реликвий, участвующих в таинстве.

Для того чтобы пролить свет на все эти растолкованные значения фи­гуры Анимы потребовалось бы отдельное обширное исследование, которому однако здесь не место, - ведь, как я уже упоминал, Анима принимается во внимание лишь постольку-поскольку, для толкования фигуры Коры. Я изобра­зил эту серию сновидений только с той целью, чтобы дать читателю представ­ление об эмпирическом материале, который лежит в основе^[123] идеи Анимы. Из таких и подобных этому серий получается усредненный образ фактора, играю­щего в мужской психике столь значительную роль, и который, согласно на­ивной предпосылке, постоянно идентифицирует себя с определенными женщи­нами и воспевает их затем во всех иллюзиях, которыми столь богат мужской эрос.

Однако совершенно ясно, что Анима мужчины нашла в культе Деметры повод для проекции. Кора, которой была предопределена подземная судьба, двуликая мать и связь обеих с териоморфными аспектами, предоставили Аниме благоприятную возможность, чтобы во всем сверкании и двусмысленности отразиться в Елевсинском культе или же пережить себя в нем и в такой мере заполнить myst своей потусторонней сущностью, чтобы тот извлек для себя пользу. Ведь переживания Анимы имеют для мужчин огромное и непреходящее значение.

Миф Деметры-Коры чересчур женский; если бы мы его выводили из Анима-проекции, он был бы совершенно другим. Несмотря на то, что Анима может переживаться в Деметре-Коре, все же она сама совершенного иного рода. Она в высшей степени femme a homme, в то время как Деметра- Кора представляет чуждую мужчине и совершенно исключенную у него сферу переживаний матери и дочери. Психология культа Деметры несет в се­бе все черты матриархального устройства общества, в котором мужчина, правда, необходимый, хотя впрочем - скорее, мешающий фак­тор.

ФЕНОМЕНОЛОГИЯ ДУХА В СКАЗКЕ

Непоколебимое "правило игры" естествознания - полагать свой предмет известным лишь постольку, поскольку изыскание в данной области в состоянии представить нечто научно достоверное. Однако в этом смысле достоверным является лишь то, что может быть доказано фактами. Предметом такого изыскания служит природное явление. В психологии к важнейшим феноменам относится высказывание, и в особенности его формальный и содержательный способы проявления, причем - принимая во внимание сущность психики - последнему принадлежит, быть может, даже наибольшее значение. Соответственно первостепенная задача - это описание и упорядочение происходящего, после чего следует скрупулезное исследование его закономерностей в их жизненном проявлении. Вопрос о субстанции наблюдателя возможен в естествознании только там, где обретается архимедова точка опоры. У психики отсутствует такая внешняя точка зрения, потому что только психика может наблюдать психику. Вследствие этого невозможно познание психической субстанции, по крайней мере нашими нынешними средствами. Вместе с тем отнюдь не исключено, что и атомная физика будущего не сможет нам дать такую архимедову точку. Пока что наши самые хитроумные измышления в состоянии констатировать лишь то, что можно выразить следующим образом: так ведет себя психика. Честный исследователь — вежливо или благоговейно - оставит в стороне вопрос о субстанции. Я полагаю, что совсем нелишне уведомить читателя о необходимом, равно как и добровольном самоограничении психологии, с тем, чтобы он был в состоянии понять отнюдь ни всегда постигаемую феноменологическую точку зрения современной психологии. Эта точка зрения не исключает наличия веры, убежденности и переживаний уверенности всевозможных видов, но опровергает их возможную ценность. Сколь бы ни было велико их значение как для индивидуальной, так и для коллективной жизни, но все же психологии не достает всех средств, чтобы доказать их достаточность в научном смысле. Можно лишь сожалеть о такой несостоятельности науки, но вместе с тем нельзя заставить ее "прыгнуть выше собственной головы".

будто дух и душа по существу являются одним и тем же, а поэтому могут быть разделены лишь произвольно. У Вундта дух считается "внутренним бытием, если при этом никакая связь с внешним бытием не принимается во внимание ".У остальных авторов дух ограничен некоторыми психическими возможностями, функциями или свойствами, такими, как мыслительные способности и разум в противоположность более "душевным" наклонностям. У них дух означает сово­купность феноменов рационального мышления, соответственно, интеллекта (вклю­чая волю, память, фантазию, созидательную силу и устремления, обусловленные идеалами). При более широком толковании слово "дух" означает "одухотворенное бытие". При этом имеется в виду многообразное, разностороннее, изобретательное, блистательное, остроумное и неожиданное функционирование рассудка. Кроме того духом называют некоторую установку или принцип, например, воспитание в "духе Песталоцци" или "дух Веймара есть непреходящее немецкое наследие". Особый случай - это дух времени, который представляет собой принцип или мотив, характеризующий определенные воззрения, мнения и поступки, коллективные по своей природе. Существует еще более широкий, так называемый объективный дух, под которым понимают общее состояние всех культурных творений чело­вечества, в особенности интеллектуального и религиозного характера.

Как показывает словоупотребление, дух, понимаемый как установка, имеет несомненную склонность к персонификации: дух Песталоцци может быть его духом даже в более конкретном смысле, т.е. его имаго или призраком, так же как духи Веймара могут быть личными духами Гете и Шиллера, - ведь духом называют еще и привидение, т.е. душу умершего. "Свежее дуновение духа" указывает, с одной стороны, на генетическое родство фи%т| с фи%р6<; и с ф$Ход, так как оба последние означают холодное, с другой стороны, - на исходной значение, слова Trvptfpa, которое обозначает не что иное, как "взволнованный воздух", так же как animus и anima означают 'dve\ioq (ветер). Немецкое слово "дух", вероятно, больше всего связано с пенящимся и кипящим, почему нельзя отмахнуться, с одной стороны, от его родства с пеной (Gischt, Gascht, Gheest), а с другой - от эмоциональности aghast. Ведь с давних пор эмоция понимается как одержимость, и потому еще сегодня говорят о том, кто вспылил, что он взбеленился и одержим либо чертом, либо каким-то злым духом, или как будто некто подобный проник в него¹¹. Так же как души и духи покойников имеют, согласно древнему воззрению, тонко-материальное строение, подобное дуновению воздуха или дыму, точно так же и у алхимиков spiritus означает субтильную, volatile, активную живительную сущность; в качестве таковой, например, понимался алкоголь, а также все без исключения аркан- субстанции. Дух на этой ступени есть дух вина, нашатыря, муравьиного спирта и т.д.

Хотя эти две дюжины значений и нюансов слова "дух" затрудняют, с одной стороны, психологу понятийное отмежевание своего предмета, с другой - облег­чают задачу описания своего предмета, так как множество различных аспектов создает наглядную картину феномена. Речь идет о функциональном комплексе, который первоначально, на примитивной ступени, ощущался как невидимое, духовенное - a presence - присутствие. Вильям Джеймс наглядно изобразил этот прафеномен в своих "Varieties of Religious Experience". Известный всем пример - ветер в чуде Пятидесятницы. Для примитивного опыта немедленно напрашивается персонификация этого невидимого присутствия как привидения или демона. Духи и души покойников суть то же самое, что и психическая деятельность живущих, которая продолжается после смерти. Представление о том, будто психика есть дух, выражена здесь без всяких околичностей. Поэтому, если в индивиде происходит нечто психическое, что он ощущает как принадлежащее себе самому, то это и есть его собственный дух. Если, однако, с ним случается нечто психическое, что ему кажется чужеродным, - то это какой-то другой дух, который, вероятно, вызывает одержимость. В первом случае дух соответствует субъективной установке, в последнем - общественному мнению, духу времени или изначальной, еще нече­ловеческой, антропоидной диспозиции, которая называется также и бессозна­тельным.

В соответствии со своей исконной ветровой природой дух есть уже активная, окрыленная, оживленная, взволнованная, так же как и живительная, возбуждающая, волнующая, воодушевляющая, вдохновляющая сущность. Дух, выражаясь современным языком, - есть нечто динамическое, и поэтому он составляет классическую противоположность материалу, а именно его статике, инертности и неоживленности. Это - в конечном счете - противоположность жизни и смерти. Последующая дифференциация этой противоположности приводит к поистине примечательному противопоставлению духа природе. Хотя сущностно дух - это оживленное и оживляющее, нельзя все же ощущать природу как нечто недуховное и мертвое. Стало быть, здесь, скорее всего, говорится о (христианской) гипотезе духа, жизнь которого так сильно превосходит жизнь природы, что последняя по отношению к нему есть смерть.

Эта особая разработка представлений о духе зиждется на признании того, что невидимое присутствие духа есть психический феномен, т.е. собственный дух, и что этот дух состоит не только из всплесков жизни, но и из содержательных формаций. Среди первых особенно выделяются образцы и паттерны, которые заполняют внутреннее поле зрения, а среди последних - мышление и разум, упо­рядочивающие мир образов. В итоге сверхдух стал превозноситься над изна­чальным природным духом жизни и даже противопоставляться последнему, как только лишь природному, натурному. Сверхдух становится сверхприродным и надмировым космическим принципом порядка, он зовется в качестве такового "Богом" или по крайней мере атрибутом Единой Субстанции (как у Спинозы), или ипостасью Божества (как в христианстве).

Соответственно развитие представлений о духе в обратном, гилозоическом направлении, a maiori ad minus, имело место в материализме иод знаком антихристианства. Предпосылкой для такой инволюции является идентификация духа с психическими функциями, зависимость которых от мозга и обмена веществ становилась все более несомненной и ясной. По всей вероятности, "единой субстанции" дали только другое имя, назвав ее "материей", чтобы породить понятие "дух", который при таком понимании, безусловно, зависел от питания и внешнего мира, и чьей наивысшей формой были интеллект, или рассудок. Тем самым изначально духовное присутствие очутилось как бы полностью в сфере чело­веческой психологии, и один лишь Клагес сумел выдвинуть свое обвинение против "духа как супостата души". Дело в том, что при таком понимании духу отказывалось в изначальной спонтанности, после чего он был низведен до несвободного атрибута вещества. Где-нибудь, конечно же, свойственная духу deux ex machina сохранилась неизменной, если не в самом духе, то в его первоначальном синониме - в душе, в переливающейся разными цветами^[124] и напоминающей бабочку духовенной сущности (anima, фи%г)).

12345678910Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: