Синтетическое (конструктивное) толкование 2 глава

Хоть материалистическое понимание духа и не распространилось повсеместно, все же вне религиозной сферы понятие духа оказалось втиснутым в рамки феноменов сознания и застряло в нем. Дух в качестве "субъективного духа" стал обозначением для эндопсихических феноменов как таковых, в то время как "объективный дух" стал вовсе не объективным духом или божеством, а совокупностью интеллектуальных достояний - достояний, которые составляют наши человеческие институты и содержимое наших библиотек. Дух повсеместно лишился своей изначальной сути, своей автономии и спонтанности; редкое исключение составляет область религии, где, по крайней мере в принципе, у духа остался сохранным его исходный прахарактер.

В этом Resume была описана сущность, которая предстает как непосредственно психический феномен в противоположность другим психизмам, существование которых наивно считают каузально обусловленным физическими влияниями. Отношение духовной сущности к физическим условиям не явствует воочию, а посему духовным феноменам и приписывается имматериальность, даже в большей степени, чем это допускается у душевного явления в узком смысле. Что касается последнего, то в отношении его домысливали не только определенную зависимость от physis, но также некоторую вещественность, о чем свидетельствует идея о subtle body и китайское воззрение о гуй-душе. Все же нельзя себе представить тотальную невещественность душевного при тесной связанности некоторых, пока еще психических процессов с физическими параллельными явлениями. Вопреки этому consensus omnium настаивает на нематериальности духа, при этом за ним, разумеется, не признается не то что вся, но даже собственная субстанциальность. Однако совсем не просто уразуметь, почему реальной должна быть только гипотетическая материя (которая сегодня выглядит уже совершенно иначе, чем 30 лет назад), а дух - нет. Хотя понятие имматериальности само по себе ни в коем случае не исключает реальности, но в глазах дилетантов реальность постоянно отождествляется с вещественностью. Дух и материя являются именно формами трансцендентального "в-себе-бытия". Так, например, тантристы с равным основанием говорят, что вещество есть не что иное, как определенность мыслей божества. Единственная непосредственная реальность - это психическая действительность содержаний сознания, которые в какой-то мере несут на себе отметину своего духовного или материального происхождения.

Духовной сущности, во-первых, свойствен принцип спонтанности движения и деятельности, а во-вторых, - свойство свободного порождения образа помимо чувственного восприятия, и в-третьих, автономное и независимое манипулирование этими образами. Эта сущность противостоит примитивному человеку, но по мере успешного развития она оказывается в области человеческого сознания и становития функцией, которая, будучи подчиненной сознанию, видимо утрачивает свой исходный автономный характер. Последней точки зрения придерживаются только лишь самые консервативные воззрения, а именно - религии. Нисхождение духа в сферу человеческого сознания находит выражение в мифе о божественном vo0<;, который попадает в плен к фистк;. Этот процесс, который охватывает тысячелетия, является все же неотвратимой необходимостью, и религии оказались бы в безнадежном положении, если бы полагали, что это развитие можно задержать. Однако это совершенно не их задача, если они руководствуются благими помыслами, - препятствовать неизбежному ходу вещей, а скорее следует придавать ему такую форму, чтобы он мог протекать без фатальных ущербов для души. Поэтому религии должны всегда, снова и снова напоминать о первоначале и о первичном характере духа, чтобы человек не забывал, с чем он соприкасается и чем он наполняет свое сознание. Человек ведь не сам сотворил дух, а дух делает то, что человек творит, дух дает человеку побуждения, счастливые затеи, терпение, воодушевление и вдохновение. И дух настолько пронизывает человеческую сущность, что человек подвергается тяжелейшему искушению, 90 полагая, будто он сам творец духа и будто он обладает духом. В действительности же, прафеномен духа овладевает человеком точно так же, как физический мир. Дух лртшь с виду кажется уступчивым объектом человеческих помыслов, в действительности же он сковывает свободу человека тысячью оков и становится навязчивой idee force. Дух угрожает человеку инфляцией, что поучительнейшим образом доказало наше время. Опасность становится тем острее, чем более внешний объект приковывает наш интерес и чем более мы забываем, что вместе с дифференциацией наших связей с природой рука об руку идет точно такая же дифференциация с духом, создающая тем самым необходимое равновесие. Если внешнему объекту не противостоит внутренний, то это порождает необузданный материализм, спаренный с обманчивым самопревозношением или самоуничижением автономной личности,- что так или иначе является идеалом тоталитарного "народного" государства.

Как уже было замечено, всеобщее распространенное современное понятие духа плохо согласуется с христианским воззрением о духе, поскольку там дух понимается как summum bonum, как сам Бог. Конечно, существует также понятие злого духа. Однако даже этим не исчерпывается современное представление о духе, потому что последний не неизбежно является злым. Напротив, его следует считать морально индифферентным или нейтральным. Когда в Св. Писании говорится, что "Бог есть Дух", то это звучит как дефиниция субстанции или как некое именование. Однако дьяволу, по всей видимости, подходит то же самое своеобразие духовной субстанции, пусть даже злой и испорченной. Исходная идентичность субстанции выражается в идее о падшем ангеле, а также в тесной связи Яхве и Сатаны в Ветхом Завете^[125]. Отголоском этой примитивной связи, вероятно, является прошение "не введи нас во искушение" в молитве "Отче наш", где именно искушение - подлинное дело искусителя, самого дьявола.

Итак, мы переходим к вопросу, которого вовсе не затрагивали в ходе наших предыдущих рассуждений. Ранее мы привлекали культурно-историчес­кие воззрения, которые проистекали из человеческого сознания и его "умо­заключений", чтобы составить себе представление о психическом проявлении фактора "духа". Мы однако не учитывали того, что дух, в силу своей изначальной (и психологически также несомненной) автономности^[126], вполне в состоянии обнаружить себя сам.

2. САМОИЗОБРАЖЕНИЕ ДУХА В СНОВИДЕНИЯХ

Психическое проявление духа совершенно ясно указывает на то, что по природе оно архетипично, т.е. феномен, называемый духом, зиждется на существовании некоторого автономного праобраза, который предсознательно существует в универсальной предрасположенности человеческой психики. Как и во всех подобных случаях, я столкнулся с этой проблемой у моих пациентов, а именно при исследовании их сновидений. Прежде всего меня поразило, что известный всем вид отцовского комплекса имеет, так сказать, "духовный" характер, т.е. от образа отца исходят высказывания, поступки, тенденции, побуждения, мнения и т.д. - в отношении которых совершенно не возбраняется использовать атрибут "духовный". У мужчин позитивный комплекс отца приводит нередко к некоторой авторитарной набожности и к выраженной готовности подчиняться всем духовным установлениям и ценностям; у женщин - к ярким духовным устремлениям и интересам. В сновидениях это фигура отца, от которой исходят решительные наставления, запреты, советы; невидимость источника часто подчеркивается тем, что он появляется лишь как авторитарный голос, который выносит окончательный приговор^[127]. В большинстве случаев это фигура старого человека, символизи­рующая фактор "духа". Иногда же это - "собственный" дух, а именно дух умершего, который играет ту же роль. Реже это гротескные, напоминающие гномов фигуры или же говорящие и всеведающие животные, которые озна­чают дух. Карликовые формы, по крайней мере по моему опыту, встречаются главным образом у женщин; вот почему мне показалось логичным, когда Барлах в "Toten Tag" приписывает матери гномобразную фигуру "невидимки", так что Бес оказывается сопряженным с богиней-матерью. Дух может также появлять­ся у обоих полов в образе отрока или юноши. У женщин эта фигура соответст­вует так называемому "позитивному" Анимусу, который указывает на возможность сознательного духовного предприятия. У мужчин этот образ не столь однозначен. Он может быть позитивным и имеет тогда значение "важной осо­бы", Самости или filius regius, как его понимают алхимики^[128]. Он может быть также и негативным, и означает в этом случае инфантильную Тень^[129]. В обоих случаях отрок изображает некоторый дух^[130]. Старец и подросток связаны друг с другом. Эта пара играет значительную роль в алхимии как символ Мерку­рия.

Никогда нельзя констатировать со стопроцентной уверенностью, что фигуры духа в сновидениях нравственно добры. Часто они имеют не только все приметы двусмысленности, но также злостности. Однако я должен подчеркнуть, что боль­шой план, согласно которому устроена бессознательная жизнь души, настолько недоступен нашему пониманию и проникновению, что мы никогда не сможем узнать, какое зло необходимо, чтобы приблизиться посредством энантиодромии к благу, и какое благо совращает ко злу. "Probate spiritus", о котором говорит апостол Павел, при всем желании зачастую не может быть не чем иным, как столь же осторожным, как и терпеливым выжиданием, чем же в конце концов это испытание закончится.

Образ старого мудреца может появляться не только в сновидениях, но также и в видениях во время медитации (или так называемой "активной имагинации") так явственно и пластично, что он, как это порою случается в Индии, берет на себя роль гуру^[131]. Старый мудрец появляется в сновидениях как маг, врач, священник, учитель, профессор, дед, или какой-нибудь другой человек, обладающий авторитетом. Архетип духа в образе людей, гномов и животных возникает, в зависимости от обстоятельств, в тех ситуациях, когда крайне необходимы благора­зумие, понимание, добрый совет, решимость, замысел и т.п., которые, однако, не могут быть порождены собственными силами. Архетип компенсирует такое состояние духовного изъяна, заполняя этот пробел своими содержаниями. Превос­ходным примером такой компенсации является сновидение о черном и белом магах, которое пыталось восполнить духовные затруднения одного юного студента- теолога. Я не был знаком с самим сновидцем, так что мое собственное влияние совершенно исключено. Ему приснилось: Он стоит перед величественной священнической фигурой, называемой "белым магом", хотя он одет в длинные черные одежды. Он закончил свою длинную речь следующими словами: "А для этого нам нужна помощь черного мага". Тут внезапно открылась дверь, и вошел какой-то другой старик, "черный маг", который был одет во все белое. Однако он так же был прекрасен и величествен. Черный маг хотел, видимо, что-то сказать белому магу, но колебался, можно ли это делать в присутствии сновидца. Тогда белый маг сказал ему, указывая на сновидца: "Говори, он невиновен". И черный маг начал рассказывать редкостную историю, как он нашел потерянные ключи от рая, но не знал, как ими пользоваться. Он пришел, сказал он, к белому магу, чтобы получить разъяснение тайны ключей. Он рассказал ему, что король той страны, где он жил, подыскивал себе подходящий надгробный памятник. Случайно его подданные вырыли старый саркофаг, в котором были посмертные останки какой-то девы. Король открыл саркофаг, выбросил из него кости и велел полый саркофаг опять закопать, чтобы приберечь его для последующего использования. Однако как только кости оказались на дневном свете, существо, которому они первоначально принадлежали - а именно дева - преосуществилось в черного коня, который убежал в пустыню. Черный маг следовал за ним все дальше и дальше, и нашел там, претерпев много превратностей и трудностей, потерянные ключи от рая. Этим завершается его история, а вместе с ней, к сожалению, и заканчивается сновидение ^[132] .

Компенсация происходила, конечно, не так, как если бы сновидцу было преподнесено нечто, что ему казалось желательным, - но он столкнулся с проблемой, которую я обрисовал выше и подобную которой нам снова и снова преподносит жизнь, а именно, сомнительность морального оценивания, сбивающая с толку сыгранность добра и зла, и неумолимое сцепление вины, страдания и избавления. Это - верный путь к религиозному праопыту, однако сколь многие могут его познать? Этот путь - едва слышный голос, звучащий издалека. Этот голос двусмыслен, сомнителен и темен, он сулит опасность и риск; невидимую тропу, по которой могут идти лишь во имя Бога, без уверенности и без одобрения.

3. ДУХ В СКАЗКАХ

С величайшим удовольствием я бы предоставил моему читателю побольше материала из современных сновидений. Боюсь однако, что индивидуализм сно­видений предъявляет слишком большие требования к изложению и потребуется много места, коим мы не располагаем. Поэтому лучше обратиться к фольклору, где мы избавлены от конфронтации и неразберихи индивидуальной казуистики, а потому можем рассматривать вариации мотива духа, не принимая в расчет более или менее неповторимые индивидуальные условия. В мифах и сказках, так же как и сновидениях, душа высказывается о себе самой, а архетипы обнаруживаются в своей естественной сыгранности, как "оформление и преобразование вечного смысла вечного содержания"^[133].

Частота, с которой тип духа встречается в сновидениях в виде старика, приблизительно соответствует частоте появления духа в сказках^[134]. Старик всегда возникает там, где герой пребывает в безнадежной и отчаянной ситуации, вз| которой его могут вызволить только основательное размышление или счастливый случай, - т.е. духовная функция или эндопсихический автоматизм. Так как герой, однако, по внешним или внутренним причинам не может добиться успеха, то этот изъян компенсируется необходимым знанием, являющимся в форме персони­фицированной мысли, а именно в образе приносящего совет и оказывающего помощь старика. В одной эстонской сказке^[135], например, рассказывается, как один истязаемый мальчик-сирота, у которого с пастбища убежала корова, не захотел более (из страха наказания) возвращаться домой и дал стрекача, полагаясь на счастье и на авось. Таким образом, он оказался в безнадежной ситуации, из которой, как казалось, не было никакого выхода. Изнуренный, погрузился он в глубокий сон. Когда он пробудился, «то ему показалось, что во рту у него что-то жидкое, и он увидел, что перед ним стоял маленький старичок с длинной седом бородой, который собирался заткнуть пробку своего бочонка с молоком. "Дай мне еще попить", - попросил мальчик. "На сегодня с тебя хватит, - возразил старик, — если бы мой путь меня сюда случайно не вывел, то это был бы твой последний сон. ибо когда я тебя нашел, ты был уже наполовину мертв». Потом старец спросил мальчика, кто он такой, и куда он держит путь. Мальчик рассказал все, что прежде пережил, (из того, что мог вспомнить), вплоть до побоев вчерашнего вечера. Тогда старик сказал: "Мое дорогое дитя! На твою долю выпало совсем не лучшее - а худшее, как и многим, чьи любимые опекуны и утешители покоятся в гробах под землей. Вернуться назад ты уже не можешь. Ты уже ушел, и тебе следует искать свое новое счастье в мире. Так как у меня нет ни кола, ни двора, а также нет ни жены, ни детей, то я впредь не смогу о тебе позаботиться, но один добрый совет я хочу тебе дать безвозмездно".

До сих пор старик произносит то, до чего мальчик, герой рассказа, мог бы додуматься сам. Когда он, следуя напору своего аффекта, удрал просто TasJ наобум, то ему следовало бы по крайней мере сообразить, что потребуется пропитание. Потом, в какой-то момент, вероятно, настала необходимость пораз­мыслить о своем положении. Тут-то ему и пришла на ум вся его прежняя жизненная i история, вплоть до недавнего прошлого, - так, как это обыкновенно и происходит с людьми. В случае такого анамнеза речь идет о целесообразном процессе, который нацелен на то, чтобы в критический момент, который взывает ко всем духовным и психическим силам, собрать некоторым образом целокупную личность и весь ее актив, чтобы этими объединенными силами распахнуть ворота будущего. Никто ] ему в этом не поможет, и он должен будет полностью рассчитывать только на самого себя. Все пути к отступлению отрезаны. Понимание этого факта придаст всем его поступкам необходимую решительность. Побуждая его к такой реализа­ции, старик берет на себя хлопоты, связанные с размышлениями. Да, именно сам старик является этим закономерным размышлением и сосредоточением моральных и физических сил; все это осуществляется спонтанно, в сверхсознательном психическом пространстве, где "еще" или "уже" невозможно сознательное размыш­ление. Концентрации и напряжению психических сил свойственно нечто такое, что всякий раз появляется как магия: дело в том, что развивается неожиданная пробивная сила, которая зачастую многократно превосходит результат созна­тельной воли. Это можно наблюдать экспериментально, особенно в искусственных состояниях концентрации, в гипнозе. Во время лечения одной истерички со слабым телосложением я обыкновенно укладывал ее (в глубоком гипнотическом сне) затылком на один стул и пятками - на другой, как доску, - и оставлял ее лежать так примерно с минуту. Ее пульс постепенно повышался до 90 ударов в минуту. Один сильный гимнаст, из студентов, тщетно пытался повторить эксперимент путем сознательного волевого напряжения. Очень скоро он сломился с пульсом 120 уд/мин.

После того, как умный старик в общем и целом мобилизовал юношу, он смог приступить к доброму совету, т.е. представил ситуацию не столь безнадеж­ной. Он посоветовал юноше спокойно продолжать странствие, все время на Восток, где по прошествии семи лет он достигнет большой горы, которая означает абсолютное счастье. Величина горы и ее возвышение над землей предвеща­ет взрослую личность^[136]. Из собранной воедино силы проистекают уверенность и вместе с тем наилучшая гарантия успеха^[137]. Следовательно, в таком состоянии человек ни в чем более не будет нуждаться. "Возьми мой хлебный куль и бочонок, - сказал старик, - и ты ежедневно там найдешь столько пищи и питья, сколько тебе потребуется". Он дал мальчику вдобавок репейный лист, который мог превратиться в лодку на тот случай, если отроку нужно будет переправиться по воде.

Нередко в сказках старик ставит вопрос: кто, почему, откуда и куда^[138] - для того, чтобы предуготовить к раздумью о себе и к объединению моральных сил; но еще чаще он дает в награду необходимое волшебное средство^[139], т.е. неожиданное и невероятное преуспевание, которое воплощает своеобразие объединенной лич­ности в добре и зле. Представляется, будто бы вмешательство старика, т.е. спонтанная объективация архетипа, совершенно неизбежно, так как одна лишь сознательная воля едва ли в состоянии объединить личность в той мере, чтобы последняя могла достигнуть чрезмерного преуспевания. Для этого необходимо не только в сказке, но и в жизни вообще, объективное заступничество архетипа, который усмиряет чисто аффективное реагирование, связывая в единую цепь процессы внутренней конфронтации и реализации. Последнее позволяет ясно обнаружить: кто, где, как и зачем; тем самым дается возможность познать как нынешнее положение, так и цель. Благодаря этому происходит уяснение и распутывание клубка судьбы, что зачастую несет в себе нечто прямо-таки волшебное: опыт, кстати, нечуждый психотерапевту.

Тенденция старика - побудить к размышлению - выражается также в форме призыва сначала просто "обмозговать". Так, он говорит девушке, которая ищет своего пропавшего брата: "Ложись, утро вечера мудренее"^[140]. Он также прозре­вает мрачное состояние духа героя, очутившегося в бедственном положении, или может, по крайней мере раздобыть ту информацию, которая в дальнейшем ему поможет. Для достижения своих целей он, как правило, пользуется помощью животных, в особенности птиц. Принцу, который ищет путь в Царство Небесное, один пустынник говорит: "Я здесь живу уже с три сотни лет, однако еще никто не спрашивал меня о Царстве Небесном; я тебе этого сказать не могу, однако наверху, на других этажах дома живут всевозможные птицы, которые непре­менно смогут тебе это сказать"^[141]. Старик знает, какие пути ведут к цели и указывает их герою^[142]. Он предостерегает о грядущих опасностях и дает средство, чтобы им эффективно противостоять. Он наставляет, например, мальчика, который хочет заполучить серебряную воду, что источник охраняется львом, который имеет обманчивое качество: спать с открытыми глазами, с закрытыми же глазами - стоять на страже^[143]. Он советует юноше, - который намерева­ется ехать верхом к магическому источнику, чтобы там заполучить целебный напиток для короля, - что воду можно зачерпнуть только на скаку, потому что ведьмы поджидают там всякого, приходящего к источнику, и набрасывают на него лассо^[144]. Он заставляет принцессу, которая ищет своего, превращенного в оборотня любимого, развести огонь и поставить на него котелок со смолой. Затем ей следует бросить свою любимую лилию в кипящую смолу, а когда придет оборотень, то он ей велит нахлобучить на голову волка этот котелок, после чего ее возлюбленный будет расколдован^[145]. Иногда старик выделяется своими кри­тическими суждениями, как в той самой кавказской сказке о младшем принце, который намеревался - чтобы унаследовать царство - построить своему отцу безупречную церковь. Он строит ее, и никто не может обнаружить ни единого огреха, однако появляется старик и говорит: "Ах, что за прекрасную церковь они построили! Жаль только, что фундамент немного кривоват". Принц велит снести церковь и строит новую. Однако и здесь старик обнаруживает ошибку, и так три.раза^[146].

Итак, с одной стороны, старик представляет собой знание, познание, размыш- I ление, мудрость, ум и интуицию, однако - с другой стороны - также моральные качества, такие как доброжелательность и готовность помочь, что вероятно достаточно разъясняет его "духовный" характер. Так как архетип - это автономное содержание бессознательного, то в сказке, которая обычно конкретизирует архетипы, старик может появляться в сновидениях именно так, как это происходит в современных сновидениях. В одной балканской сказке некому гонимому герою является во сне старик и дает ему хороший совет, как тот мог бы справиться с возложенными на него невыполнимыми задачами^[147]. О связи старика с бессознательным прямо говорит его обозначение как "лесного царя" в одной русской сказке^[148]. Когда крестьянин устало уселся на ствол дерева, то из него выполз маленький старичок, «он был совершенно сморщенным, и совершенно зеленая борода свешивалась у него до колен. "Кто же ты?, - спросил крестьянин. "Я - лесной король Ох", - сказал человечек. Крестьянин отдал ему в услужение своего безалаберного сына. И лесной царь с ним удалился, он повел юношу в тот другой мир под землей и привел его в зеленую хижину... В хижине было все зеленое... Стены были зеленые и скамьи, жена Оха была зеленая и дети... И ундины, которые ему служили, были такими же зелеными, как руты (оконницы)». Даже еда была зеленая. Лесной царь описан здесь как растительный numen или как numen деревьев; с одной стороны, он доминирует в лесу, однако с другой - через русалок - имеет отношение к водному царству, из чего можно определенно заключить о его принадлежности к бессознательному, поскольку последнее часто выражается через лес, а также через воду.

Во всяком случае, когда старик появляется как карлик, то мы имеем дело с чем- то, принадлежащим к бессознательному. В сказке о принцессе, которая искала своего возлюбленного, говорится: «Настала ночь и потемнело, звезды взошли и опустились, а принцесса все сидела на том же месте и плакала. Когда она сидела в глубокой задумчивости, то услышала голос, который ее приветствовал: "Добрый вечер, красна дева! Почему ты сидишь такая одинокая и печальная?" Она поспешно вскочила и очень растерялась, что неудивительно: когда она осмотрелась кругом, то увидела лишь тщедушного маленького старичка, который кивнул ей головой; вид у него был очень кроткий». В одной швейцарской сказке повстречался крестьянскому сыну, который собирался принести дочери короля корзину яблок, "маленький isigs человечек" и спросил у него, что тот несет в корзине. В другом месте тот же человечек одет в isigs курточку, очень старенькую. Под "isigs" можно понимать железный (eisern), что, вероятно, более правдоподобно, чем ледяной (eisig)^[149]. Между тем и впрямь существуют и "железный человечек", а также "ледяной человечек"; в одном современном сновидении я даже отыскал черного железного человечка, который появлялся в моменты значительных жизненных перемен, как в этой сказке о глупом Гансе, который намеревался жениться на принцессе.

В одной современной серии видёний многократно возникал тип старого мудреца, иной раз он был нормальной величины (когда появлялся у основания кратера, окаймленного отвесными скалами), в другой раз он находился на вершине горы, внутри низкой каменной ограды и был крошечного телосложения. Тот же мотив о карликовой принцессе, которая обитала в шкатулке, встречается в сказке Гете^[150]. К этому можно присовокупить антропария, свинцового человечка из видения Зосимы^[151], а также рудниковых человечков из шахты, искусных дактилов античности, гомункулусов алхимии, домовых, шотландских броунов и т.д. Насколько "реальны" представления, подобные этому, стало мне ясно в связи с тяжелой горной аварией, когда после катастрофы двое из пострадавших при ясном дневном свете имели коллективное видение человечка в капюшоне монаха, который вышел из неприступной трещины ледникового обвала и пересек ледник, - что вызвало у обоих форменную панику. Нередко я встречал мотивы, которые создавали у меня впечатление, будто бессознательное - есть мир бесконечно малого. Рационалистически это можно было бы вывести из темного чувства, которое при таких видениях побуждается чем-то эндопсихическим, вместо того, чтобы сделать вывод, что в голове размещается что-то очень маленькое. Я не охотник до таких "разумных" домыслов, хотя и не хотел бы утверждать, что они всегда бьют мимо цели. Мне кажется более правдоподобным, что склонность к уменьшительной форме - с одной стороны, и к чрезмерному преувеличению (великаны!) - с другой, имеет дело с удивительной неопределенностью понятий пространства и времени в бессознательном^[152]. Человеческое чувство меры, т.е. наше рациональное понятие о большом и малом - это явно выраженный антропоморфизм, который становится недействительным не только в царстве физических явлений, но также в тех областях коллективного бессознательного, которые лежат за пределами досягаемости специфически человеческого. "Атман"⁵⁹* меньше малого и больше большого, он величиной с большой палец и "все же повсеместно перекрывает мир на две ладони"^[153]. Гете говорит о кабирах: "малы ростом, но велики силой"^[154]. И правда, архетип мудрости - крошечно мал, почти неуловим, и все же он обладает судьбоносной силой, что становится совершенно ясным, если действительно вникнуть в суть дела. Архетипы имеют эту особен­ность, общую с миром атомов, который именно в наши дни наглядно доказывает: чем глубже научный эксперимент проникает в мир бесконечно малого, тем чаще сталкивается он со все более разрушительными величинами энергии, которые там находятся в связанном состоянии. То, что мельчайшее производит огромное действие, стало очевидным не только из области физики, но также и в психологическом исследовании. Как часто в критические моменты жизни Все зависит от мнимого Ничто!

В одной, определенно примитивной сказке, просветляющая природа нашего архетипа выражается путем идентификации старика с Солнцем. Он приносит с собой головешку, которую использует для того, чтобы поджарить тыкву. Откушав, он забирает с собой огонь, что и побуждает людей похитить у него этот самый огонь^[155]. В одной североамериканской сказке старик является шаманом, который обладает огнем ^[156] . Дух имеет аспект огня, как мы знаем из Ветхого Завета и из повествования о чуде Пятидесятницы. Оказывается, что старик, наряду с благоразумием, знанием и мудростью, как уже было упомянуто, обладает также и моральными свойствами, даже более того: он испытывает, способен ли человек к нравственному поступку и свои дары ставит в зависимость от этой проверки. Наиболее явным примером служит эстонская сказка^[157] о падчерице и родной дочери. Первая - сирота, которая отличается послушанием и аккуратностью. История начинается с того, что у нее падает в колодец пряслица. Она прыгает вслед за ней, однако не тонет в колодце, а приходит в магическую страну, где продолжает свои поиски; там ей попадаются корова, баран и яблоня, чьи желания она исполняет. Она идет к бане, в которой сидит какой-то грязный старик и желает, чтобы она его обмыла. Завязывается следующий диалог. Старик: "Красна девица, красна девица, искупай меня, очень мне тягостно быть таким грязным". Она: "Чем я истоплю печь?" "Собери деревянные колышки и вороний помет, этим и топи". Однако она приносит хворост и спрашивает: "Где мне взять купальной воды?" Он: "Под зерносушилкой стоит белая кобыла, пусть она помочится в ушат". Девушка берет чистую воду. "Где мне взять веник?" "Отрежь у белой лошади хвост и сделай из него веник". Она же сделала его из березовых прутьев. "Где мне взять мыло?" - "Возьми банный камень и скреби меня им". Однако она приносит мыло из деревни и моет старика. В награду он дает ей короб, полный золота и драгоценных камней. Родная дочь, конечно, позавидовала, бросила пряслицу в колодец, но тут же прялку и нашла. Несмотря на это, она идет дальше и делает все то, что прежде правильно сделала падчерица - только наоборот. Награда - соответствующая. Дальнейшие подтверждения излишни при частоте этого мотива.