Синтетическое (конструктивное) толкование 9 глава

Известно, что кольцо имеет расхожее значение связи или отношения, как например, обручальное кольцо. В данном случае поэтому мы можем спокойно понимать кольцо как метафору гомосексуального отношения, равно как и тот факт, что сновидец выступает во сне вместе со своим другом, означает то же самое.

Недуг, от которого надо избавиться — это гомосексуальность. Из этого относительно детского состояния сновидец должен быть переведен — путем церемонии квазиобрезания при пособничестве священника — во взрослое состояние. Эти мысли в точности соответствуют тому, что я изложил по поводу предыдущего сновидения. До этого, вероятно, и дошло логическое и смысловое развитие при содействии архетипических представлений. Но тут, как представляется, появляется какая-т,о помеха. Старая дама внезапно присваивает себе перстень; другими словами, она тянет теперь к себе то, что прежде было гомосексуальным отношением, из-за чего сновидец опасается, что может очутиться в новых обязывающих отношениях. Так как кольцо находится теперь на руке женщины, то тем самым было заключено что-то вроде брака, т.е. гомосексуальное отношение как бы перешло в гетеросексуальное. Однако это гетеросексуальное отношение необычного вида, потому что речь идет о старой даме. "Она, — говорит паци­ент, — подруга моей матери. Я ее очень люблю; она для меня собственно и мать, и подруга".

Из этого высказывания мы можем усмотреть, что произошло в сновидении. В результате посвящения разрывается гомосексуальная связь и заменяется гетеросексуальным отношением; вначале это платоническая дружба с женщиной, похожей на мать. Несмотря на подобие матери эта женщина все же не мать. Отношение к ней означает также шаг за пределы влияния матери, и тем самым частичное преодоление пубертатной гомосексуальности.

Страх перед новой связью легко понять, во-первых, как страх перед материнским подобием, — это могло бы означать, что из-за расторжения гомосексуального отношения сновидец опять полностью возвращается к матери, а, во-вторых, как страх перед новым и неизвестным, присущим взрослому гетеросексуальным состоянием с его возможными обязанностями, такими, как женитьба и т.д. То, что это все же не попятный шаг, а прогресс, видимо, подтверждается звучащей музыкой. Дело в том, что пациент музыкален, и торжественная органная музыка в особенности доступна его чувствам. Музыка означает поэтому для него весьма позитивное чувство, в данном случае — даже миролюбивый исход сновидения,' которое опять пригодилось для того, чтобы оставить после себя прекрасное, благостное чувство на следующее утро.

Если теперь обратить внимание на тот факт, что пациент к этому моменту виделся со мной только на одной консультации, причем разговор шел сугубо о медицинском анамнезе, то вероятно следует согласиться со мной, когда я говорю, что оба сновидения являются удивительными антиципациями. С одной стороны, они озаряют ситуацию пациента в высшей степени своеобразным и чуждым сознанию светом, однако, с другой стороны, этот свет придает банальной врачебной ситуации такой аспект, который, как никакой другой, настроен на духовные особенности сновидца и потому в состоянии привести в напряжение его эстетические, интеллектуальные и религиозные интересы. Благодаря этому для лечения были созданы самые наилучшие предпосылки. Истолковывание этих сновидений создает впечатление, будто пациент приступил к лечению с большой готовностью и с упованием на успех, совершенно готовым к тому, чтобы отбросить свою детскость и стать мужчиной. Но в действительности же это было не так. В сознании он был полон колебаний и сопротивления: также в течение дальнейшего лечения он постоянно оказывал противодействие и становился даже трудным и постоянно готовым скатиться к своей прежней инфантильности. Сновидения находятся поэтому в прямой противоположности к его сознательному поведению. Они движутся по прогрессивной линии и принимают сторону воспитателя. Они со всей отчетливостью дают понять свою своеобразную функцию. Я обозначил эту функцию как компенсацию. Бессознательная прогрессивность и сознательная регрессивность образуют пару противоположностей, которая, так сказать, поддерживает равновесие. Воздействие воспитателя — как стрелка весов, — играет решаюшую роль.

В случае этого молодого человека образы коллективного бессознательного играют в высшей степени позитивную роль, что, очевидно, происходит оттого, что у пациента не было опасной наклонности припадать к фантазиям в замену действительности и укрываться в них от жизни. Влияние бессознательных образов имеет в себе нечто от судьбы — кто знает? — может эти вечные образы и есть то, что называют судьбой.

Архетип всегда и повсюду, конечно, находится в трудах. Однако практическое лечение — особенно у молодых людей — не всегда требует того, чтобы как-нибудь более подробно вникать во все это вместе с пациентом. Во время жизненного поворота — напротив — необходимо уделять особое внимание образам коллектив­ного бессознательного, ибо здесь они являются источником, из которого можно черпать указания к решению проблемы противоположностей. Из сознательной обработки этих данных получается трансцендентная функция как некоторая структура воззрения, опосредованная архетипами и объединяющая противо­положности. Под "воззрением" я подразумеваю не только интеллектуальное понимание, но и понимание через переживание. Архетип, как уже сказано, это динамический образ, кусочек объективной психики, который можно правильно понять только тогда, когда его переживают как автономное визави.

Обобщенное изложение этого процесса, который может простираться на долгие годы, не имеет никакого смысла — даже если бы такое описание было возможным, — потому что у отдельных индивидов этот процесс принимает немыслимо разнообразные формы. Единственное, что является общим — это появление определенных архетипов. Упомяну, в частности, поэтому, Тень, животное, Старого Мудреца, Аниму и Анимуса, мать, ребенка, и кроме того неопределенное множество архетипов, которые представляют ситуации. Особое место принадлежит архетипам, представляющим цель процесса развития. Необходимую информацию об этом читатель найдет в моих работах^[231]: "Символы сновидений в процессе индивидуации", "Психология и религия", а также в труде, который я издал вместе с Рихардом Вильхеймом "Тайна золотого цветка"^[232].

Трансцендентная функция заступает в действие не бесцельно, она ведет к откровению и к открытию чего-то сущностного в человеке. Сначала она представляет собой чисто природный процесс, который при определенных обстоятельствах развертывается без ведома и содействия индивида; этот процесс может даже насильственно осуществляться вопреки сопротивлению индивида. Смысл и цель этого процесса — осуществление изначальной, заложенной в эмбриональном зародыше личности во всех ее аспектах. Это восстановление и развертывание изначальной потенциальной целостности. Символы, используемые для этого бессознательным, — те же самые, которые издавна употребляло человечество для того, чтобы выразить целостность, полноту и совершенство; это, как правило, символы четверичности и круга. Этот процесс я обозначил как процесс индивидуации.

Природный процесс индивидуации стал для меня моделью и путеводной нитью метода лечения. Бессознательная компенсация невротического устроения сознания содержит все те элементы, которые могли бы действенно и целебно корригировать односторонность сознания, если бы они были осознаны, т.е. поняты, и в качестве реальностей могли бы быть интегрированы в сознание. Крайне редко сновидение достигает такой интенсивности, что сознание — в результате шока — оказывается выбитым из седла. Как правило, сновидения слишком слабы и слишком непонятны, чтобы оказывать на сознание основательное влияние. Вследствие этого компен­сация со стороны бессознательного осуществляется без видимого невооруженным глазом результата. Хотя какой-то эффект она все же имеет; только эффект этот — косвенный: бессознательная оппозиция при постоянном небрежении устраивает симптомы и учиняет ситуации, которые в конечном счете неодолимо перечеркивают интенции сознания. В ходе лечения вследствие этого мы усердствуем и хлопочем над тем, чтобы по возможности понять и отдать должное сновидениям и прочим манифестациям бессознательного: с одной стороны, чтобы воспрепятствовать образованию бессознательной оппозиции, которая со временем становится опасной, с другой стороны — чтобы как можно лучше использовать лечебный фактор компенсации.

Эти мероприятия покоятся, естественно, на предпосылке, что человек в состоянии достичь своей целостности, другими словами, что он вообще способен к выздоровлению. Я упоминаю эту предпосылку, потому что без сомнения существуют индивиды, которые, в сущности говоря, совершенно нежизнеспособны и быстро погибают, если они по какой-нибудь причине сталкиваются со своей целостностью. Если же однако этого не происходит, они могут влачить жалкое существование вплоть до глубокой старости, но только лишь в качестве фрагментов или частичных личностей, опираясь на других или же занимаясь социальным и психическим паразитизмом. Такие люди, к несчастью для других, часто являются отъявленными обманщиками, которые скрывают под прекрасной внешностью свою смертельную пустоту. Пытаться их вылечить при помощи описанного здесь метода — безнадежная затея. Здесь "помогает" только сохранение видимости; потому что истина была бы непереносима или же бесполезна.

Когда лечение осуществляется указанным тут способом, то образы правления принадлежат бессознательному, сознанию же — критика, выбор и решение. Если выбрано правильное направление, то это подтверждается посредством сновидений, которые удостоверяют движение вперед; в противном случае происходит корректировка со стороны бессознательного. Ход лечения напоминает чем-то процесс непрерывного пересуда и беседы с бессознательным. То, что правильному толкованию сновидений выпадает при этом главная роль, должно быть, достаточно явствует из сказанного. Но когда — можем мы спросить по праву — наше предложил методику, про которую не только он сам, но также и многие другие исследователи утверждают, что она ведет к цели, а именно к постижению смысла сновидения; смысла, который не идентичен фрагментарным намекам на смысл в манифестируемом содержании сновидения.

Здесь не место для критической полемики с фрейдовской психологией снови­дений. Напротив, я постараюсь вкратце изложить то, что сегодня нам следует рассматривать в качестве более или менее достоверных благоприобретений.

Прежде всего нам следует задаться вопросом: почему мы вообще взяли на себя право приписывать сновидению какой-то иной смысл, нежели тот неудовлетвори­тельный и фрагментарный, который манифестируется в образах сновидения? Особенно веским аргументом в этом отношении является тот факт, что Фрейд эмпирически, а не дедуктивно нашел скрытый смысл сновидения. Дальнейший аргумент в пользу какого-то скрытого или неманифестируемого смысла сновидения дает нам сравнение фантазий сновидения с прочими фантазиями (в бодрствующем состоянии) у одного и того же индивида. Совсем нетрудно уразуметь, что такие фантастические грезы имеют не только поверхностный, конкретизированный смысл, но также и глубокий психологический. Исключительно только ради краткости я не прилагаю здесь обстоятельного материала, ответственность за что возлагаю на себя. Однако я хотел бы привлечь внимание к тому, что весьма древний и широко распространенный тип фантастического повествования — характерный, к примеру, эзоповским басням о животных — хорошо иллюстрирует то, что можно сказать о смысле фантазий. Так, например, рассказывается какая- нибудь фантазия о деяниях льва и осла. Конкретный поверхностный смысл по­вествования представляет собой неимоверный фантазм, но моральный смысл, сокрытый в нем, очевиден каждому, кто способен призадуматься. Характерно, что дети могут довольствоваться экзотерическим смыслом басни и радоваться ему.

Отменный аргумент (помимо упомянутого выше) в пользу существования скрытого смысла сновидения дает нам добросовестное применение технического приема по развязыванию манифестируемого содержания сновидения. Тем самым мы переходим ко второму главному пункту, а именно, к вопросу об аналитическом способе обхождения. Однако и тут я не хотел бы ни защищать, ни критиковать воззрения и открытия Фрейда, а ограничусь только тем, что мне представляется достоверным. Если мы исходим из того факта, что сновидение есть некое психическое образование, то мы не имеем по меньшей мере повода предполагать, что конституция и предназначение этого образования повинуется иным законам и намерениям, нежели какое-нибудь иное психическое образование. Согласно поло­жению "Principia explicandi praeter necessitatem non sunt multiplicanda"^[233], мы должны аналитически обращаться со сновидением точно так же, как с любым иным психи­ческим образованием, пока опыт (гласящий нечто совершенно другое) не вразумит нас обратиться к чему-то лучшему.

Мы знаем, что всякое психическое образование, рассмотренное с каузальной точки зрения, является результирующей предшествующих психических содержа­ний. Далее мы знаем, что всякое психическое образование, рассмотренное с финальной точки зрения, имеет свой своеобразный смысл и цель в актуальном психическом событии. Это должно служить мерилом и для сновидений. Итак, если мы хотим объяснить сновидение психологически, то мы должны прежде всего узнать, какие же из предыдущих переживаний вошли в его состав. Поэтому мы прослеживаем каждый кусочек сновидения в его антецедентах. Приведу один пример: Пусть кому-то снится, что он идет по улице, перед ним вприпрыжку бежит ребенок, который внезапно попадает под автомобиль.

Мы редуцируем этот образ сновидения с помощью воспоминаний сновидца к антецедентам. Он узнает улицу как некую, знакомую ему улицу, по которой проходил накануне. В ребенке он узнает ребенка своего брата, которого видел, посетив минувшим вечером своего брата. Несчастный случай с автомобилем на­поминает аварию, которая фактически имела место несколькими днями раньше и о которой он однако читал только в газете. Как известно, вульгарное суждение довольствуется такой редукцией. Говорят: "Ах, вот почему мне это приснилось".

Само собой разумеется, что с научной точки зрения такая редукция совершенно никуда не годится. Ведь сновидец накануне прошел по многим улицам, но почему его сновидение выбрало именно эту улицу? Сновидец читал о многих несчастных случаях, но почему он выбрал именно этот? Обнаружение одного антецедента таким образом не привело ни к чему удовлетворительному, потому что только конкуренция нескольких causae может дать убедительную детерминацию образов сновидения. Дальнейшая инвентаризация материалов осуществляется согласно тому же самому принципу припоминаний, который обозначается как метод наитий. Такая опись, как легко понять, дает в результате чрезвычайно обширный и от­части гетерогенный материал, который, по-видимому, имеет только то общее, что он обнаруживает себя как ассоциативно связанный с содержанием снови­дения, — иначе его нельзя было бы репродуцировать из содержания снови­дения.

Теперь встает технически важный вопрос, как далеко может заходить эта опись материала. Так как в душе, в конечном счете, можно развернуть всю жизнь, исходя из любого пункта, то теоретически возможно описать все предшествующее содер­жание жизни, начиная со всякого сновидения. Но мы нуждаемся ровно в том материале, который нам безусловно необходим для понимания смысла сновидения. Ограничение материала, само собой разумеется, есть произвольный, третейский процесс — согласно постулату Канта, по которому понимание есть не что иное, как познание в той мере, в какой это нам достаточно для нашего намерения ^[234] . Если мы, к примеру, описываем причины французской революции, то можем в опись материалов включить не только историю средневековой Франции, но также греческую и римскую истории, что, конечно же, "для нашего намерения" совсем не является "необходимым", потому что историю возникновения этой революции можно понять столь же исчерпывающе и на более ограниченном материале. Поэтому мы продолжаем опись материалов к сновидению до тех пор, пока нам это кажется необходимым для того, чтобы можно было получить из сновидения смысл, годный для использования.

Сбор материалов лежит вне произвола исследователя вплоть до упомянутого третейского ограничения. Собранный материал дблжно теперь подвергнуть про­цессу просеивания, а именно проработке, принцип которой применяется при каждой проработке того или иного исторического, да, впрочем, и любого опытного материала. Речь здесь идет о научном сопоставительном методе, который — естественно — работает не автоматически, но зависит от сноровки исследователя и в значительной мере от его намерения.

Если нужно объяснить некоторую психологическую фактуру, то следует помнить о том, что все психологическое требует двойного способа рассмотрения, а именно каузального и финального. Я намеренно говорю о финальном, чтобы избежать смешения с понятием, заимствованным из теологии. Финальностью я хотел бы обозначить только имманентную психологическую устремленность к цели. Вместо "целеустремленность" можно также говорить о "целе-смысле". Всем психологиче­ским феноменам присущ подобный смысл — даже только реактивным феноменам, таким, например, как эмоциональные реакции. Гнев, вызванный оскорблением, имеет целе-смысл в мести; выставленный напоказ траур — в возбуждении со­страдания у окружающих.

В той мере, в какой мы применяем каузальный способ рассмотрения примени­тельно к материалу (собранному к сновидению), мы редуцируем манифестируемое содержание сновидения к определенным базовым тенденциям и к основным мыслям, представленным этим материалом. Эти тенденции и мысли как таковые, конечно, же, по природе своей суть элементарные и всеобщие. Один юный пациент видел, например, следующее сновидение: "Я стою в чужом саду и срываю с дерева яблоко. Я осторожно озираюсь и смотрю, не увидел ли кто меня".

Материал к сновидению: Воспоминание о том, как однажды он, будучи еще мальчиком, сорвал в каком-то чужом саду без позволения несколько груш. Ощу­щение угрызений совести, которое особенно подчеркивается в сновидении, на­поминает ему ситуацию накануне. Он встретил на улице известную, но достаточно безразличную ему молодую даму и перебросился с ней несколькими словами. В тот момент мимо них прошел один его знакомый, и тут его внезапно охватило удивительное чувство замешательства, как если бы у него была нечистая совесть. По поводу яблок в голову ему приходит эпизод о райских яблоках и тот факт, что он, собственно говоря, никогда не понимал, почему вкушение запретного плода повлекло за собой такие скверные последствия для наших прародителей. Он всегда сердился из-за тогдашней несправедливости Бога, потому что Бог создал людей такими, какие они есть, со всяческим их любопытством и похотливым вожделением.

Далее ему пришел на ум отец, который также неоднократно его наказывал за что-то, непостижимое для него. Самым жестоким было наказание, после того, как его однажды поймали подглядывавшим за девушками во время купания. За всем этим следует признание, что он недавно начал, но еще не довел до естественного конца любовную историю с одной горничной. Накануне сновидения он имел с ней rendez-vous.

Если мы окинем взглядом эти материалы, то мы увидим, что настоящее сновидение имеет весьма прозрачное отношение к событию, происшедшему на­кануне. Сцена с яблоком указывает — посредством связанного с ним ассоциа­тивного материала, — что она, очевидно, понимается как эротическая сцена. На основании всевозможных других причин, следовало бы счесть также вполне правдо­подобным, что переживание, имевшее место накануне, продолжает оказывать влияние и в сновидении. В сновидении молодой человек срывает райское яблоко, которое в действительности он еще не сорвал. Прочий материал, ассоциированный к сновидению, занят другим происшествием, также случившимся накануне, а имен­но, своеобразным чувством угрызений совести, которое охватило сновидца, когда он разговаривал с безразличной ему молодой дамой, затем с грехопадением в раю и в завершение - с эротическим грехом своего детства, за которое отец его строго наказал. Эти ассоциации вращаются в направлении вины.

Прежде всего мы хотим применить фрейдовский каузальный способ рассмотре­ния в отношении данного материала, т.е. мы намерены, как выражается Фрейд, "растолковать" это сновидение. День, в канун сновидения, оставил после себя некое, недоведенное до конца желание. Это желание исполняется в сновидении посредством символа "сцены с яблоком". Почему это исполнение оказывается за­вуалированным, т.е. осуществляется в символической форме, а не в виде ясной сексуальной мысли? Фрейд укажет на момент вины, признанный в этих материалах, и скажет: мораль, навязанная молодому человеку с детства, которая стремится подавить подобные желания, есть именно то, что накладывает отпечаток чего-то мучительного и непереносимого на естественные домогательства и позывы. 158

Поэтому вытесненная мучительная мысль может проявиться только "сим­волически". Так как эти мысли непереносимы для морального содержания сознания, то некая психическая инстанция, предложенная Фрейдом и названная цензурой, следит за тем, чтобы это желание не вступило в сознание в незавуалированном виде.

Финальный способ рассмотрения сновидения, который я противопоставляю фрейдовскому воззрению, не означает — что я хотел бы категорически под­черкнуть — отрицание causae сновидения, а только лишь некую интерпретацию материалов, собранных к сновидению. Сами факты, а именно материалы, остаются теми же самыми, однако масштаб, которым они измеряются, — совершенно другой. Вопрос можно сформулировать следующим образом: Чему служит это сновидение? Какое действие оно должно произвести? Такая постановка вопроса совершенно не является произволом, поскольку она применима ко всякой психической деятель­ности. Повсюду можно вопрошать: почему? и зачем? — ибо всякое органическое образование состоит из замысловатого устроения целесообразных функций и всякая функция в свою очередь разложима на ряд целесообразно ориентированных единичных фактов.

Ясно, что к эротическому переживанию предшествующего дня прилагается (посредством сновидения) материал, который в первую очередь подчеркивает момент вины во всяком эротическом поступке. Та же самая ассоциация оказалась действенной и при совершенно другом переживании того же дня, а именно, при встрече с индифферентной дамой, так как и там проявилось чувство угрызения совести, причем автоматически и неожиданным образом, как если бы молодой человек и там совершил нечто неправедное. Это переживание берет на себя в сновидении заглавную роль и еще более там усиливается — посредством ассоциа­ций и соответствующих обширных материалов, ибо эротическое переживание предшествующего дня изображается в форме грехопадения в раю, которое было столь тяжко наказано.

Тут я говорю: у сновидца наличествует некая бессознательная склонность или тенденция представить самому себе свое эротическое переживание как вину. Характерно то, что в сновидении следует ассоциация грехопадения, в отношении которого молодой человек никогда не мог понять, почему за него было воздано столь драконовское наказание. Эта ассоциация проливает свет на причины, почему сновидец не просто подумал: "То, что я делаю — неверно". Очевидно ему не­ведомо, что он хотел было отвергнуть свой эротический поступок как морально негодный. На самом деле так оно и есть. Сознательно он полагает, что его поведение морально совершенно индифферентно, ведь все его друзья делают то же самое; к тому же он и по совершенно другим причинам был не в состоянии постичь, почему вокруг этого поднимают так много шума.

Считать это сновидение полным смысла или бессмысленным — вопрос крайне значимый и лежащий в основе другого, а именно, является ли точка зрения на мораль, переданная нам из седой старины, полной смысла или бессмысленной. Я не намерен вдаваться здесь в философскую дискуссию по этому вопросу, но только замечу, что человечество,, очевидно, имело вполне убедительные причины для того, чтобы изобрести эту мораль, иначе — воистину — нельзя было бы уразуметь, почему оно выстраивало такие барьеры и препоны супротив одного, самого сильного вожделения. Воздав должное данному факту, нам следует теперь объяснить наше сновидение как осмысленное, ибо оно воочию являет молодому человеку известную необходимость взглянуть на свой эротический поступок просто с точки зрения морали. Племена, стоящие еще на примитивной ступени развития, нередко имели чрезвычайно строгие сексуальные установления. Этот факт доказывает, что сугубо сексуальная мораль есть фактор, который нельзя недо­оценивать в свете более высоких душевных функций и поэтому он заслуживает того, чтобы его сполна принимали в расчет. Что касается данного случая, то можно было бы сказать, что молодой человек, загипнотизированный примером своих друзей, как-то необдуманно поддался своему эротическому вожделению, не но- мятуя о том, что человек является также и морально ответственным существом, причем мораль создана им же самим, и что он — добровольно или вынужденно — склоняется перед своим собственным творением.

В этом сновидении мы можем распознать некую уравновешивающую функцию бессознательного, которая состоит в том, что именно те помыслы, склонности и тенденции человеческой личности, которые в сознательной жизни проявляются слишком слабо, выступают в состоянии сна в виде намека, так как процессы сознания в значительной мере выключены.

Можно, конечно, подбросить вопрос: что за польза в том сновидцу, если он все равно не понимает сновидения?

На это я должен заметить, что понимание не есть исключительно интел­лектуальный процесс, ибо, как показывает опыт, несчетное множество вещей влияет на человека и может даже убедить его в чем-то — и весьма действенным образом, — оставаясь при этом интеллектуально непонятными. Напомню только о действенности религиозных символов.

После приведенного здесь примера, вероятно, легко прийти к мысли, что функ­цию сновидений следовало бы понимать именно как "моральную". Это выглядит особенно доказательно в случае только что приведенного примера, однако если мы припомним формулу, согласно которой сновидения содержат всегда сублиминальные материалы, то уже нельзя говорить об одной "моральной" функции. Следует обратить внимание на то, что именно сновидения людей, ведущих себя морально безупречно, выносят на свет божий материалы, которые должно охарактеризовать как "аморальные" в обыденном смысле этого слова. Очень характерно, что бл. Августин радовался, что Бог не возлагает на него ответственность за его сновидения. Бессознательное есть то, что в данный момент неведомо, и потому неудивительно, что сновидение прилагает к соответствующей психологической ситуации все те аспекты, которые были бы существенными при рассмотрении с совершенно отличной точки зрения. Очевидно, что эта функция сновидения озна­чает психологическое балансирование, некое выравнивание, которое безусловно требуется для.упорядоченного действования. Так же как непременным условием в процессе сознательного обдумывания является умение ясно представлять себе по возможности все стороны и последствия какой-то проблемы (для того, чтобы найти правильное решение), точно так же этот процесс автоматически продолжается — в более или менее лишенных осознания — состояниях сна, где, как это представляется на данный момент согласно опыту, все те же самые точки зрения, которые днем не были достаточно учтены или которым вовсе не было воздано должное (т.е. те, которые были относительно бессознательными), обрушиваются на спящего, хотя и в виде намеков.

Что же касается символизма сновидений, вызвавшего большую дискуссию, то его оценка сильно расходится в зависимости от того, с каузальной или финальной точек зрения рассматриваются сновидения. Фрейдовский каузальный способ рас­смотрения исходит из вожделения, т.е. из вытесненного желания сновидения. Это вожделение всегда является относительно простым и элементарным, хотя может быть завуалировано самыми разнообразными покровами. Так, в вышеприведенном примере, молодому человеку могло бы присниться с равным успехом, что он открывает ключом дверцу, что он летит на аэроплане, что он целует свою мать и т.д. С этой точки зрения все это могло бы иметь одно и то же значение. Такой узкий путь фрейдовской школы, — если привести вопиющий пример, — привел к тому, что объясняет почти все удлиненные предметы в сновидении как фалли­ческие и все округлые или полые предметы — как женские символы.

При финальном способе рассмотрения все образы сновидения имеют внутрен­нюю своеобразную значимость. Если, к примеру, молодому человеку вместо сцены с яблоком приснилось бы, что он открывает ключом дверцу, то обнаружился бы — соответственно измененному образу сновидения — существенно иной ассоциатив­ный материал, который дополнил бы сознательную ситуацию совершенно иным образом, нежели материал, связанный со срыванием яблок. С этой точки зрения вся полнота смысла лежит именно в разнообразии символических выражений снови­дения, а отнюдь не в их однозначности. Каузальный способ рассмотрения, согласно своей природе, склоняется к однозначности, т.е. к жесткому значению символа. Финальный способ рассмотрения, напротив, усматривает в изменяющемся образе сновидения выражение некой изменяющейся психологической ситуации. Он не признает никакого жесткого значения символа. С этой точки зрения образы сно­видения важны сами по себе, потому что именно в самих себе они несут то значение, ради которого они вообще появляются в сновидении. Если мы оста­новимся на приведенном выше примере, то увидим, что с финальной точки зрения символ сновидения имеет, скорее, значение притчи; он не покрывает вуалью, а скорее поучает. Сцена с яблоком отчетливо напоминает о моменте вины и одно­временно приглушает деяние прародителей.

⇐ Предыдущая45678910111213Следующая ⇒

Поделиться: