Синтетическое (конструктивное) толкование 7 глава

Аналитическое (каузально-редуктивное) толкование^[214]

Это толкование можно резюмировать в одном предложении:

"Я ведь вижу, что я мне следовало бы перебраться через ручей на другую сторону (т.е. прекратить отношения с подругой); однако мне больше бы хотелось, чтобы подруга не отпускала меня из своих клешней (т.е. объятий), соответственно как инфантильное желание: чтобы мать опять заключила меня в свои, достаточно экзальтированные объятия.

Несовместимость желания состоит в подспудно сильном гомосексуальном те­чении, которое достаточно доказано фактами. Рак хватает пациентку за ногу, так как у нее большие, "мужские" ноги; она играет в отношении своей подруги муж­скую роль и имеет также соответствующие сексуальные фантазии. Нога, как известно, имеет фаллическое значение^[215]. Общее толкование таким образом гласит: причина, по которой она не желает уйти от подруги, состоит в том, что она имеет вытесненные гомосексуальные желания к своей подруге. Так как эти желания морально и эстетически непереносимы и не вяжутся с тенденциями сознательной личности, то они вытеснены и поэтому стали более или менее сознательными. Страх соответствует вытесненному желанию.

Это толкование, конечно же, — только злое обесценивание высоконапряженного идеала дружбы у нашей пациентки. В тот момент анализа она все же вряд ли на меня очень обиделась за такое толкование. Уже задолго до этого ей были достаточно известны факты, которые убедили ее в существовании гомосексуальной тенденции, так что она могла откровенно признать эту склонность, несмотря на то, что это было ей не так уж приятно. Если бы я ей на нынешней стадии лечения сообщил это толкование, то я не натолкнулся бы ни на какое сопротивление. Она уже преодолела мучительность этой нежелательной тенденций, вникнув и по­стигнув ее. Но она бы мне сказала: "Почему мы тогда вообще анализируем это сновидение? Оно ведь опять говорит то же самое, что я уже давно знаю? Это толкование на самом деле не говорит пациентке ничего нового; поэтому оно для нее неинтересно и недейственно. Подобного рода толкование в начале лечения было бы чем-то невозможным, просто даже потому, что необычная жеманность пациентки ни при каких обстоятельствах не могла бы допустить ничего подобного. Следовало вливать "яд" постижения в высшей степени осторожно и крохотными дозами до тех пор, пока больная постепенно не станет разумнее. Когда же аналитическое, или каузально-редуктивное, толкование уже не преподносит ничего нового, но все то же самое, только в различных вариантах, тогда наступает момент, когда должно обращать внимание на архетипические мотивы, которые как бы выныривают на поверхность. Если такой мотив отчетливо обнаруживается, значит наступил момент, предвещающий изменение манеры интерпретации. Каузалыю-редуктивный метод имеет в этом случае определенные изъяны. Во- первых, и прежде всего, наития пациентки здесь принимаются во внимание не совсем точно, например, ассоциация болезни с "раком". Во-вторых, покрыт мраком сам факт выбора собственно этого символа. Почему, например, должны подруга- мать появляться именно в образе рака? Они, к примеру, могли бы появиться в более пригожем и пластичном образе русалки или ведьмы. ("То ли она влекла его, то ли он клонился к ней"⁵* и т.д.). Или полип, или дракон, или змея, или рыба мог­ли бы оказать ту же службу. В-третьих, каузалыю-редуктивный метод забывает, что сновидение — это субъективный феномен, и что, следовательно, исчерпывающее толкование рака никогда не может быть сведено только к подруге или к матери, но что его надо также применить к субъекту, т.е. к самому сновидцу. Видевшая сон - есть все сновидение: она и ручей, и переход, и рак — следовательно эти подробности есть выражения для условий и тенденций в бес­сознательном субъекта.

Я ввел поэтому следующую терминологию: я называю всякое толкование, в котором высказывания сновидения могут быть соотнесены и проидентифици- рованы с реальными объектами — толкованием на объектной ступени. Это тол­кование противопоставляется такому толкованию, которое каждую часть снови­дения, например, всех участвующих лиц, соотносит с самим сновидцем. Этот метод я обозначаю как толкование на субъектной ступени. Толкование на объектной ступени — аналитическое, потому что оно разлагает содержание сновидения на блоки реминисценций, которые соотносимы с внешними ситуациями. Толкование на субъектной ступени, напротив — синтетическое, так как оно отделяет комплексы, или блоки реминисценций, лежащие в основе, от внешних поводов и понимает их как тенденции или как компоненты субъекта, а также опять присоединяет их к субъекту. (В переживании я переживаю не один только объект, но в первую очередь самого себя, однако только тогда, когда даю себе отчет о моем переживании.) В этом случае все содержания сновидения понимаются как символы субъективного содержания.

Синтетический, или конструктивный метод интерпретации ^[216] состоит в толко­вании на субъектной ступени.

Синтетическое (конструктивное) толкование

Пациенткой не осознано, то, что препятствие, которое ей следовало было бы преодолеть, лежит в ней самой: препятствие, а именно граница, которую трудно переступить и которая противится дальнейшему успеху. Однако эту границу пере­ступить возможно. Правда, именно в это мгновение ей угрожает особенная и не­ожиданная опасность: а именно, нечто "животное", (недо- или сверхчеловеческое), что тянет назад в глубину и что угрожает, видевшей сон пациентке, утянуть за собой всю ее личность. Эта опасность словно болезнь, которая убивает, которая где-то тайно возникает и является неисцелимой (могущественной). Пациентка вообразила себе, что за этим скрывается ее подруга, которая тянет ее вниз. Пока она так думает, она должна, конечно, на нее действовать, поучать, исправлять; она должна делать бесполезные и бессмысленные усилия, препятствуя тому, чтобы быть затянутой вниз. Те же самые усилия, делает, конечно, и ее подруга; потому что она находится в такой же ситуации, что и пациентка. Итак, они обе на­скакивают друг на друга, словно дерущиеся петухи, и каждая старается пере­прыгнуть через голову другой. Чем выше взвивается одна, тем больше долж­на истязать и взвинчивать себя другая. Почему? Потому что обе думают, что все дело в другой, в объекте. Постижение на субъектной ступени приносит осво­бождение от этой бессмыслицы. Ведь сновидение как раз показывает пациентке, что в ней самой имеется что-то такое, что препятствует ей при переходе гра­ницы, а именно, что-то мешает ей перебраться из одной позиции или установки к другой. Толкование перемены места как перемены установки подтверждается словоупотреблением в некоторых примитивных языках, где, например, фраза: "Я собираюсь идти" звучит как "Я на месте ходьбы". Для понимания языка сновидения мы используем, естественно, богатые параллели из психологии примитивной и исторической символики, потому что ведь сновидения, по существу, происходят из бессознательного, которое содержит в себе зарезервированные возможности функционирования всех предшествующих эпох исторического развития. Классический пример тому — "переход большой воды" в Оракулах Книги перемен^[217].

Понимание теперь зависит, конечно, от того, что мы полагаем под "раком". Прежде всего мы знаем, что это нечто такое, что извлекает на свет божий подругу (потому что она соотносит рака с подругой), но это также и то, что обнаруживает и мать. Обладают ли в действительности мать и подруга этим свойством — неважно в отношении пациентки. Ситуация меняется лишь благодаря тому, что меняется сама пациентка. В матери уже ничего нельзя изменить, потому что она умерла. И подругу также нельзя побудить к изменению. Если она захочет изме­ниться, то это ее личное дело. Так как определенное качество обнаруживает мать, то это указывает на инфантилизм. Так в чем же тайна отношений пациентки к матери и подруге? Общим здесь является бурное, восторженное притязание на любовь, и она ощущает себя подавленной этой стратью. Это притязание имеет также примету непреодолимого инфантильного домогательства, которое, как из­вестно, слепо. При этом речь идет о еще не подвергнутой воспитанию, о недиф­ференцированной и неочеловеченной части либидо, которая еще обладает принуждающим характером влечения, и следовательно пока что не укро­щено в ходе приручения. Для такой части животное - абсолютно точный и подходящий символ. Только почему этим животным является именно рак? Пациентка дает к нему ассоциации о раковой болезни, от которой умерла фрау X, и почти что в том же возрасте, в котором находится сама пациентка. Таким образом, здесь могла бы пойти речь о едва приметной идентификации с фрау X. Поэтому мы должны исследовать данную мысль дальше. Пациентка рассказыва­ет про нее следующее: фрау X была молодой вдовой, очень веселой и жизнерадостной. У нее был ряд приключений с мужчинами, в особенности с одним своеобразным человеком, — одаренным художником, которого пациентка знала лично и который произвел на нее удивительно завораживающее и тревожащее впечатление.

Идентификация всегда может происходить только на основе бессознатель­ного, нереализованного сходства. В чем же сходство нашей пациентки с фрау X? Здесь мне удалось напомнить пациентке ряд предыдущих фантазий и сновиде­ний, которые ясно показывали, что и она имела в себе очень легкомысленную жилку, которую, однако, всегда трусливо подавляла из-за страха, как бы эта тенденция, которую она смутно в себе ощущала, не соблазнила ее к аморальному образу жизни. Вместе с этим мы теперь получили значительно более существенный вклад для познания "животного" элемента. Речь идет опять о той же самой неукрощенной, напоминающей влечение похоти и страстности, которая в данном случае направлена на мужчин. Вместе с тем мы теперь понимаем еще одну причину, почему она не может отпустить от себя свою подругу: она должна судорожно цепляться за свою подругу, чтобы не попасться в лапы этой другой тенденции, которая ей кажется намного более опасной. Поэтому она придерживается инфантильной, гомосексуальной ступени, которая ей служит защитой. (Это, согласно опыту, один из самых действенных мотивов для установления неподходящих, инфантильных отношений.) В этом содержании таится однако ее здоровье, зародыш будущей здоровой личности, которая не страшится риска жизни.

Однако пациентка сделала другой вывод из судьбы фрау X. Дело в том, что она поняла внезапное тяжкое заболевание и раннюю смерть фрау X как наказание судьбы за ее легкую жизнь, которой пациентка завидовала (не признаваясь себе в этом конечно). Когда фрау X умерла, то пациентка сделала очень кислую мину, за которой скрывалось "человеческое, слишком человеческое" злорадство. Пример фрау X испугал ее, и она, боясь наказания, отпрянула от жизни, ушла от даль­нейшего развития и взвалила на себя муки дружбы, в общем-то не приносящей удовлетворения. Конечно же, вся эта связь не была ей ясна, иначе бы она этого не сделала. Правильность этой констатации можно легко доказать исходя из материала.

Вместе с тем мы вовсе не пришли к концу с историей этой идентификации. Пациентка настойчиво подчеркивала, что фрау X обладала незаурядными худо­жественными способностями, которые в ней впервые развились только после смерти мужа, а затем привели к дружбе с тем самым художником. Этот факт, как представляется, относится к существенным мотивам идентификации, если мы еще к тому же вспомним рассказ пациентки о том, сколь огромным и особо завора­живающим было впечатление, которое произвел на нее художник. Подобного рода ослепление и завораживание никогда не исходит исключительно от одного лица к другому, но это феномен отношения, для которого требуются два лица, потому что завороженная личность должна привнести с собой некое соответствующее предрасположение. Однако предрасположение личности должно быть бессозна­тельным, иначе не будет иметь место никакое ослепляющее действие. Завора­живание — насильственный феномен, которому недостает сознательной мотиви­ровки; т.е. это не волевой процесс, но явление, которое всплывает из бессозна­тельного и насильственно навязывается сознанию.

Итак, можно допустить, что пациентка должна была обладать подобным (бессознательным) предрасположением, как и художник. Тем самым она идентифицировала себя с мужчиной^[218]. Вспомним анализ нашего сновидения, где встречается намек на "мужеское" (нога). Фактически пациентка играет мужскую роль в отношении к своей подруге; она — сама активность, постоянно задает тон, командует своей подругой и при случае даже насильственно при­нуждает к тому, чего желает только сама. Ее подруга — безусловно женственная, даже во внешнем облике, в то время как пациентка имеет определенный мужской тип. Даже голос ее более сильный и низкий, по сравнению с подругой. Фрау X изображается очень женственной, по мягкости и любезности она сравнима с подругой, как считает пациентка. Это нас наводит на новый след. Пациент­ка играет, очевидно, ту же роль художника по отношению к фрау X, однако эта роль перенесена на свою подругу. Так бессознательно совершается ее идентификаци с фрау X и ее любовником. Тем самым она все же живет своей легкомысленной жилкой, которую она так опасливо и трусливо подавляла; однако же она живет ею не сознательно; именно бессознательная тенденция играет пациенткой, т.е. она одержима как бессознательная исполнительница своего комплекса.

Таким образом, мы знаем уже гораздо больше о раке. Он представляет внутрен­нюю психологию этой неукрощенной части либидо. Бессознательные иденти­фикации снова и снова завлекают ее. Они имеют силу, потому что они бессозна­тельны и потому никакое умственное вникание и коррекция не затрагива­ют их. Поэтому рак является символом этих бессознательных содержаний. Они снова и снова желают возвратить пациентку к ее отношениям с подругой (рак пятится назад). Но ее связь с подругой равносильна болезни; из-за нее она стала нервозной.

Эта часть, собственно говоря, относится все же к анализу на объектной ступени. Не следует однако забывать, что только благодаря применению анализа на субъектной ступени, которая оказывается важным эвристическим^[219] принципом, нам удалось достичь этого знания. Практически, можно было бы довольствоваться достигнутыми результатами, однако мы должны здесь соответствовать еще тре­бованиям теории: ведь использованы не все наития и еще не достаточно ясно значение выбранных символов.

Теперь мы приступаем к замечанию пациентки о том, что рак лежал, спря­тавшись под водой и что она его сначала не видела. Она раньше не видела только что прокомментированных бессознательных отношений; они лежали скрытыми под водой. Ручей — это препятствие, которое мешает ей перейти и очутиться на другой стороне. Именно эти бессознательные отношения, которые прикрепили ее к подруге, препятствовали ей. Бессознательное было преградой. Итак, вода означает бессознательное или лучше — несознание, скрытность; рак — это также бессознательное, однако он — динамическое содержание, скрытое в бессознательном.

АРХЕТИПЫ КОЛЛЕКТИВНОГО БЕССОЗНАТЕЛЬНОГО

Теперь нам предстоит задача: отношения, впервые понятые на объектной ступени, возвести также на субъектную ступень. Для этой цели мы должны отвязать их от объекта и рассматривать их как символические изображения субъективных комп­лексов пациента. Поэтому, если мы пытаемся толковать образ фрау X на субъек­тной ступени, то мы должны смотреть на нее в известной степени как на персо­нификацию некоей части души, соответственно какого-то определенного аспекта пациентки, видевшей сон. Тогда фрау X представляет образ того, кем бы пациент­ка хотела быть, но все же не желает стать. Итак, фрау X изображает односто­ронний образ будущего в характере пациентки. Жуткий художник сначала порыва­ется, но не может подняться на субъектную ступень, поскольку бессознательная художественная способность, дремлющая в пациентке в качестве особого фактора, уже раскрыта через фрау X. Можно было бы с правом сказать, что художник — это образ мужеского начала в пациентке, которое сознательно не реализовано и потому лежит в бессознательном^[220]. В известном смысле это верно, хотя она на самом деле заблуждается на этот счет относительно самой себя. Она представляет себя как раз исключительно нежной, чувствительной и женственной, ей кажется, что в ней совершенно нет ничего мужского. Поэтому она была неприятно удивлена, когда я впервые обратил внимание на ее мужские черты. Однако проблеск чего-то тревожного, захватывающего нельзя совместить с ее мужскими чертами. Его, по- видимому, в них совершенно недостает. И все же это где-нибудь должно находиться, потому что ведь она сама продуцировала это чувство.

Если нечто такое нельзя непосредственно отыскать в сновидце, тогда это — говорит нам опыт — всегда проецировано. Однако на кого? Находится это в художнике? Он уже давно исчез из ее поля зрения и уж никак не мог захватить с собой проекцию, так как она упрочена и лежит в бессознательном пациентки, и сверх того, у нее не было с этим мужчиной никаких личных отношений, несмотря на то, что он оказал на нее завораживающее и зачаровывающее впечатление. Он был для нее более, чем образом фантазии. Нет, такая проекция всегда актуальна; т.е. где-то должен быть некто, на кого спроецировано это содержание, иначе бы она это ощутимо имела в самой себе.

Таким образом мы опять оказываемся на объектной ступени; иначе нам не отыскать эту проекцию. Пациентка не знает ни одного мужчины, который бы означал что-то особенное, — кроме меня; ведь я, как врач, много значу для нее. Предположительно, она спроецировала это содержание на меня. Я, правда, ничего подобного не заметил. Однако самые хитроумные и изощренные элементы никогда не появляются на поверхности, но обнаруживаются всегда во внелечебное время. Поэтому я осторожно осведомился: "Скажите, каким я представляюсь Вам, когда Вы не со мною? Остаюсь я тогда тем же самым?" Она: "Когда я с Вами, Вы сама благожелательность; однако когда я одна или когда не вижу Вас долгое время, то Ваш образ часто меняется удивительным образом. Иной раз Вы кажетесь мне совершенно идеальным, а иногда совсем другим". Здесь она запнулась; я помог ей: "Ну, каким же?". Она: "Иной раз очень опасным, жутким, как злой волшебник или демон. Я не знаю, как такие мысли пришли ко мне в голову. Вы же не такой."

Итак, это содержание было переложено на меня как перенос и потому отсутствовало в ее душевном инвентаре. Вместе с тем мы узнаем еще один существенный момент. Я был контаминирован (идентифицирован) с художником; а посему она, конечно же, противостоит мне в своих бессознательных фантазиях, как фрау X. Мне удалось ей легко доказать этот факт с помощью ранее полученных материалов (сексуальных фантазий). Но ведь в таком случае я сам оказываюсь препятствием, раком, мешающим ей переправиться на другую сторону. Если бы мы в данном конкретном случае ограничились объектной ступенью, то мы попали бы в затруднительное положение. Ну, как бы здесь помогло мое объяснение: "Я же отнюдь не этот художник, я ведь совершенно не жуткий и не злой колдун и т.д.? Это не тронуло бы пациентку, потому что она это знает так же хорошо, как и я. Проекция по-прежнему существует, как и до объяснения, и я действительно являюсь препятствием ее дальнейшему прогрессу.

В этом месте не единожды лечение уже оказывалось в стопоре. Ведь не сущест­вует же никакого другого бегства из объятий бессознательного, если сам врач не поднимается на субъектную ступень, т.е. если он не объясняется как какой-то об­раз. Образ чего? В этом заключается наибольшая трудность. "Ну, да, - скажет врач, - образ чего-то в бессознательном пациентки". - На что она ответит: "Как, разве я мужчина, да к тому же и еще такой жуткий, завораживающий злой колдун или демон? Нет, и никогда — этого я не могу принять, это бессмыслица. Скорее я поверю, что это Вы". Она будет действительно права, сказав такое. Нелепо пы­таться перевести что-то, подобное этому, на нее. Она не может позволить сделать из себя демона, впрочем, так же, как и врач. Ее глаза сверкают, злое выражение появляется на лице, вспышки неизвестного и невиданного ранее сопротивления. Я вижу, как одним махом вдруг возникла возможность мучительного недоразумения. Что это? Разочарованная любовь? Оскорбление, обесценивание? В ее взгляде подстерегает что-то разбойничье-хищное, что-то действительно демоническое. Так может быть, она все же демон? Или я сам разбойник, демон и передо мной сидит преисполненная страхом жертва, которая с животной силой отчаяния пытается защитить себя от моих злых чар? Все это наверняка бессмыслица, фантастическое ослепление. До чего я дотронулся? Что за новая струна зазвучала? Это только лишь преходящий момент. Выражение лица пациентки опять становится спокойным и она как будто с облегчением говорит: "Удивительно — у меня сейчас было такое чувство, как будто Вы затронули то место, которого я никогда не одолевала в отношениях с моей подругой. Это ужасное чувство, как что-то нечеловеческое, злое, жестокое. Я совершенно не могу описать, сколь зловеще это чувство. Это чувство заставляет меня (в такие моменты) ненавидеть и презирать мою подругу, хотя я изо всех сил противлюсь этому".

Это выражение бросает разъясняющий свет на случившееся. Я встал на место подруги. Подруга преодолена. Лед вытеснения сломлен. Пациентка вступила в новую фазу своего бытия, совершенно не зная этого. Теперь я знаю, что все то, что было злым и болезненным в отношениях с подругой, свалится на меня, будет, конечно, также и доброе, однако в ожесточенном столкновении с тем таинственным иксом, который пациентка так и не одолела. Итак, это новая фаза переноса, которая однако еще не позволяет ясно разглядеть и раскусить, в чем же состоит этот икс, который был спроецирован на меня.

Ясно одно: если пациентка застрянет на этой форме переноса, то ей будут грозить куда как более тяжкие недоразумения, потому что тогда она будет обращаться со мной, так как она обращалась со своей подругой, т.е. когда икс будет постоянно витать где-то в воздухе и вызывать недоразумения. И потом и впрямь получится так, что она усмотрит во мне демона; ведь она совсем не склонна предполагать, что она сама и есть самый настоящий демон. Таким образом активизируются все нерешенные конфликты. А нерешенный конфликт означает прежде всего состояние застоя в жизни.

Или другая возможность: пациентка станет применять свои старые средст­ва защиты против этой новой трудности и закроет глаза на это темное мес­то; т.е. она заново начнет вытеснять вместо того, чтобы сознательно удержи­вать, — а последнее составляет необходимое и безусловное требование всего метода. Однако этим ничего не достигается; напротив, сейчас икс угрожает из бессознательного, и этот икс стал значительно более неприемлемым, чем раньше.

Всегда, когда выплывает нечто такое неприемлемое, необходимо отдавать себе ясный отчет: является ли это, выплывшее из бессознательного, содержание личностным свойством или нет. "Колдун" и "демон", скорее всего, изображают качества, которые, собственно говоря, потому так и называются, что выглядят таковыми: это не линностно-человеческие качества, но мифологические. "Колдун" и "демон" — мифологические фигуры, которые выражают какое-то неизвестное, "нечеловеческое" чувство, охватившее прежде пациентку. Эти атрибуты никоим образом нельзя отнести применительно к человеческой личности, хотя они, как правило — в виде интуитивных суждений, неподвергаемых уже более критической поверке, — все же проецируются на окружающих людей к величайшему вреду для человеческих отношений.

ван) с художником; «сознательных фантазиях, ±i:<7 с помощью ранее ведь б таком случае я сам ifгеигавиться на другую ограничились объектной рвение. Ну, как бы здесь я ведь совершенно не ■ентку. потому что она это существует, как и до дальнейшему прогрессу. = стопоре. Ведь не сущест- ргхьного, если сам врач не ьвснхется как какой-то об- ■рость. "Ну, да, - скажет Нд что она ответит: "Как, ^ьзлтзаюгций злой колдун этг бессмыслица. Скорее _t такое. Нелепо пы-

t может позволить сделать ркают, злое выражение г: гьнее сопротивления. Я игельного недоразумения, оценивание? В ее взгляде цельно демоническое. Так и передо мной сидит салон отчаяния пытается смыслица, фантастическое зазвучала? Это только вгть становится спокойным у меня сейчас было такое я никогда не одолевала в что-то нечеловеческое, зловеще это чувство. Это ■резирать мою подругу,

[Еддгееся. Я встал на место вен. Пациентка вступила Тедегь я знаю, что все то, сылнтся на меня, будет, zzz с тем таинственным это новая фаза переноса, стг.сить, в чем же состоит

реноса, то ей будут ому --:то тогда она будет

1 подругой, т.е. когда икс едоразумения. И потом и ведь она совсем не склонна

2 демон. Таким образом еннын конфликт означает

Такие атрибуты всегда извещают, что проецируются содержания сверхличного или коллективного бессознательного. Тогда "демоны" — не личные реминисценции, так же как и не "злые волшебники", хотя, конечно же, каждый из нас о таких вещах слышал и читал. Хотя мы и слышали о гремучей змее, но мысль о ней не вызывает все же аффекта, который бы подобал этой змее, мы приходим в ужас от шороха ящерицы. Точно так же мы не будем называть близкого нам человека демоном, разве что с ним, действительно, связано влияние, подобное демо­ническому. Ведь если бы это влияние на самом деле было бы частью его личного характера, то оно должно было бы проявить себя повсеместно, и тогда этот человек был бы действительно демоном, кем-то вроде оборотня. Это однако мифология, т.е. коллективная, а не индивидуальная психика. Поскольку мы по­средством нашего бессознательного разделяем участь нашей исторической кол­лективной психики, то бессознательно, конечно же, мы живем в мире оборотней, демонов, колдунов и т.д.; потому что это те вещи, которые в седые времена за­полняли нас и вызывали мощнейшие аффекты. С таким же успехом мы разделяем и носим в себе божеское и дьявольское, святое и преступное. Пожелай мы приписать эти, наличествующие в бессознательном возможности лично себе — вышла бы полная бессмыслица. Посему безусловно требуется проводить как можно более четкое разделение между тем, что следует причислять к личному и к неличному. Конечно, ни в коем случае нельзя отрицать существование содержаний кол­лективного бессознательного, которые порой могут быть очень действенными. Эти содержания, будучи содержаниями коллективной психики, противопоставлены индивидуальной психике и отличны от нее. У наивного человека эти вещи не были, конечно, отделены от индивидуального сознания, потому что все эти боги, демоны и т.д. никогда не понимались как душевные проекции, т.е. как содержания бессознательного; они были самоочевидными реалиями. Только лишь в эпоху Просвещения нашли, что эти боги существуют не на самом деле, а суть всего лишь проекции. Тем самым они были упразднены. Однако психическая функция, соответствовавшая им, ни в коем случае не была упраздена, она перешла во владение к бессознательному — из-за чего сами же люди оказались отравленными избыточным либидо, которое до сих пор было прилажено к культу идолов. Обес­ценивание и вытеснение такой сильной функции, каковой является религиозная, имело, конечно, значительные последствия и для психологии отдельного человека.

Ибо бессознательное — вследствие оттока этого либидо — чрезвычайно усилилось, и начало оказывать могущественное влияние на сознание при участии своих архаи­ческих коллективных содержаний. Период Просвещения закончился, как известно, ужасами французской революции. Ныне мы также переживаем тот же подъем бессознательных деструктивных сил коллективной психики. Результат — беспре­цедентные массовые убийства^[221]. Это как раз то, к чему стремилось бессознательное. Прежде его позиция была безмерно усилена рационализмом современной жизни, который девальвировал все иррациональное, и благодаря чему функция ирра­ционального погрузилась в бессознательное. Онако если эта функция находится в бессознательном, то действует она оттуда опустошительно и неудержимо, как какая-то неизлечимая болезнь, очаг которой нельзя выкорчевать, потому что он невидим. Ведь тогда каждый индивидуум — как и весь народ — должен прину­дительно жить иррациональным, а свой высший идеализм и всю свою утонченную изысканность ума применять только лишь для того, чтобы придать безумию иррационального пристойный вид, поскольку это возможно. В сокращенном ва­рианте мы видим это у нашей пациентки, которая чуралась жизненной возможности (фрау X), кажующейся ей иррациональной, чтоб пережить то же самое по отно­шению к своей подруге, но в патологической форме и со значительно большим самопожертвованием.

Не существует вообще никакой другой возможности, кроме как признать иррациональность в качестве необходимой, потому что она всегда наличествует, функции и рассматривать ее содержания в качестве психической реальности (а не как нечто конкретное — что было бы шагом назад), реальности, потому что это действенные вещи, т.е. это — действительность. Коллективное бессознатель­ное — нечто вроде осадка опыта и одновременно — образ мира как некая его априорность; и возник этот образ давным-давно, во времена эона. В этом обра­зе в течение времени были выдолблены определенные черты, так назы­ваемые архетипы, или доминанты. Они — владыки, боги, т.е. образы доми­нирующих законов и принципы, которые придают некоторую закономерность протеканию тех образов, которые душа всякий раз переживает заново^[222]. Поскольку эти образы суть относительно верные отображения психических событий, то их архетипы, т.е. их общие основные черты, выделяемые в результате повторения одного и того же опыта, соответствуют также определенным всеобщим психическим чертам. Поэтому-то и возможно осуществлять прямой перенос архетипических образов в качестве умозрительных понятий на психический процесс: это, например, относится к эфиру, древнейшему материалу дуновения и души, который представлен, так сказать, в воззрениях на всем свете; далее, к энергии, магической силе — воззрению, которое точно так же является всеобще- распространенным.

⇐ Предыдущая234567891011Следующая ⇒

Поделиться: