Спектакли под открытым небом 4 глава

Вообще же, следует заметить, что праздничные действа посте­пенно теряли свое религиозное начало.

БЫТОВЫЕ ПРАЗДНИКИ

К бытовым праздникам относились те, которые были связаны с событиями личной жизни человека, с народным бытом. Боль­шинство из них сохранилось до наших дней, но и они своими корнями уходят в далекое прошлое, к тогдашним обычаям и обрядам, связанным с семейной и общественной жизнью

Думаю, не ошибусь, подчеркнув, что бытовые праздники бы­ли самыми распространенными на Руси и самыми насыщенными различными игровыми элементами. По сути, это были инсцени­ровки того или другого жизненного события. И пожалуй, самым известным из них и самым значительным семейно-бытовым обря­дом был обряд русской свадьбы.¹" который обычно длился три дня.

РУССКАЯ СВАДЬБА

Это было многоактное театрализованное народное песенно-танцевальное игровое массовое поэтическое зрелище —действо со своим сюжетом, образами, особой драматургией⁹¹ и режиссурой, действо, требующее от его участников определенного природного дарования. Особенно это касалось главного действующего лица -невесты, которая исполняла передаваемую из поколения в поко­ление как бы написанную обычаем роль. Кстати, следует заметить: если невеста не очень-то справлялась со своей ролью, то ее ждало строгое осуждение окружающих. Игровой характер всего происхо­дящего подчеркивало и то, что к жениху и невесте обращались «князь» и «княгинюшка».

Вообще же, каноническое содержание и порядок свадебного действия не родился сразу и вдруг. Несомненно, этот обряд, воз­никнув когда-то стихийно, складывался долгие годы и в описы­ваемом мною виде, надо полагать, окончательно сложился где-то к середине X или в начале XI века.

Сватовство

Начинался свадебный обряд с момента сватовства.

В дом, где проживала невеста, засылались сваты предлагать жениха, «звать» девицу в жены. По приходе сватов обязательно ра­зыгрывалась сценка, которая в разных местностях имела свои тек­стовые варианты.

Вот один, наиболее распространенный. «Слышно, есть у вас товар, чтобы не залежаться ему, нашелся купец. Так подумайте, чтоб не упустить его», — начинают свою речь сваха или сват. Как бы не понимая речей свата, родители невесты выспрашивают его, что же это за товар и что за купец? Тогда сват переходит ближе к делу, также соблюдая, однако, условность своей «роли». «Далеко молодцу за зверем гоняться, далеко девице по грибы ходить. Нам с тобой неприлично околесицу вести. У тебя есть невеста, у меня жених». Однако как бы положительно ни относились к предстоя­щему браку родители невесты, они продолжали вести условный диалог: «Так-то, так. Да дочка наша еще младешенька, не постыло ей житье девичье, пусть еше дома поживет да потешится. Бабий век долог — помается»'¹⁴.

Но вот невеста просватана. Это событие обычно скалывалось и на внешнем виде девицы. Она надевала свою лучшую повязку, а в некоторых местностях не подпоясывала сарафана вплоть до де-вишника.

Смотрины

После сватовства начинался следующий акт свадебного дей­ства — смотрины.

Просватанная девица, когда жених с отцом приезжали в дом познакомиться с невестой, «скрывалась» под покрывалом. Пер­вым с дарами в дом входил отец жениха. Он поднимался по лесен­ке с подарками, жених же ожидал, пока его позовут. Но вот жени­ха позвали в дом. Здесь и происходила встреча жениха с вошедшей в горницу невестой.

Затем шло «рукобитие», включающее, по выражению Даля, «первый пропой».

После сватовства, смотрин и рукобития, накануне свадьбы, начиналось следующее действие: девишник — прощание невесты с девичьей жизнью.⁹⁵

Девишник

Обычай требовал, чтобы покидающая родительский дом неве­ста «горевала» по этому поводу и просила у родителей защиты от «злого ворога», который хочет разлучить ее с «любимой матушкой и милыми подруженьками».

Утром в день девишника топили баню. Дорогу к ней украша­ли березовыми веточками и ленточками. По этой тропинке, неве­ста, «ревя», шла к бане:

Дорогие мои подруженьки,

Вы помойте-ко меня, Да во-остальные, во-последние, Я пока-то в красных девушках.⁴⁶

Позже, расплетая невесте косу, собравшиеся на девишник де­вушки пели:

Злая изменница, красна девица.'

Ты сказала нам, что замуж не пойдешь

Ни за князя, ни за боярина,

Ни за гостя, ни за торгового.

А теперь, наша подруженька,

Ты пошла замуж, задумала

За удала добра молодца, За Степана свет Ивановича!

Им отвечает невеста:

Не сама собой я замуж пошла,

Отдает меня сударь батюшка,

Приневоливает родна матушка,

Потакают люди добрые.

Вы красуйтесь, красны девицы,

Во своей-то девьсй красоте!

Уж как я открасовалася, Не плести уж мне русой косы. Не носить мне алой ленточки."

Этот песенный диалог хора девушек-подружек и невесты явно носил обязательный «грустный» характер прощания невесты с родней и любимыми вещами: с «алой ленточкой», символом ее вольного девичества.⁴¹¹

Надо полагать, что этот обычай — оплакивание своей девичьей судьбы — родился еще в глубокой древности как «оберег» от злой до­ли, когда действительно уход девушки из родительского дома был для нее весьма сложным, поскольку, как правило, она даже не знала, за кого ее выдают замуж. Поначалу, можно предположить, это было в форме причитания, обращения к богам, в поиске у них заступни­чества в замужестве. Потом постепенно эти причитания, потеряв свой истинный смысл, превратились в формальный ритуал. Мое предположение оправдано тем, что, как бы ни нравился девушке же­них, этот ритуал сохранялся. «Идя замуж по собственному желанию, трудно иметь такое множество слез, какое требуется», — замечает из­вестный собиратель русских народных песен Шейн.'"

Конечно, эти причитания, в которых надо было разыгрывать, что ее насильно выдают замуж, требовали от невесты недюжинных способностей. Но не менее сложную роль исполняла ее замужняя сестра, которая в своих причитаниях жаловалась на бесправную, безотрадную долю в мужнем доме.

Вообще же, по моему разумению, все несенные моменты и причитания невесты, ее подружек, матери и «приговорки друж­ки», составлявшие существенную сторону на всем протяжении свадебного обряда, как и все произносимые слова в свадебном действе, носили если не формальный, то испокон веку устано­вленный характер поведения всех действующих лиц, как правило, не выражающий действительные чувства его участников.

Полагаю, что такой характер свадебного действа возник с са­мого начала, еще в древнеязыческие времена и был вызван утили­тарными, экономическими причинами: родители жениха и неве­сты лишались рабочих рук, что играло существенную роль в веде­нии натурального хозяйства.

Правда, с течением времени экономические причины не бы­ли столь острыми, но ритуал народного зрелища — во многом те­атрализованного свадебного действа — остался и, как правило, ра­зыгрывался под руководством «бывалых» людей. Можно считать, что именно они, эти бывалые люди, собственно, и были режиссе­рами свадебного зрелища, которое могло происходить под откры­тым небом или в избе, но могло начинаться на улице, а уж продол­жаться в избе, причем при активном участии в сюжете праздника большого количества зрителей.

Весьма примечательно, что в сельской местности свадебный обряд практически во многом сохранился до наших дней.

Следует заметить, что кроме песен и причитаний в свадебном действе у невесты было много зародившихся еще в язычестве обя­занностей, имевших магическое значение. Так, невеста шила же­ниху рубашку и белье, которые он должен был надеть в день сва­дьбы. Исследователь русского народного костюма Н.М. Мерцало-ва считала, что «эту работу она делала с мыслями о своей совме­стной жизни с ним, и чтобы муж любил ее, невеста после бани на­кануне свадьбы вытирала свое лицо приготовленным для жениха бельем. Жених же дарил невесте обувь, которую она надевала в день свадьбы, чтобы, уходя из родительского дома в дом жениха, «всю жизнь идти с ним одной дорогой»"¹⁰. Вообще, в свадебном об­ряде привычные в повседневной жизни части одежды приобрета­ли особый смысл.

«С магическими действиями, смысл которых заключался в предотвращении зла и привлечении добра, был связан и наряд не­весты. По существу, это не один, а три костюма... И в каждом из них — в орнаментике, цветовых сочетаниях, особенностях матери­ала и формы — воплотились древнейшие представления об изме­нении «эмоциональной тематики» каждого из этапов этого важно­го события в жизни женщины»"".

На девишнике невеста появлялась в ярком, красочном наря­де, в зеленом или алом, или в золотистом шелковом или шерстя­ном сарафане, в красной поневе (юбке) и в рубашке с красными рукавами. Дополнялся костюм разноцветными лентами, приши­тыми к шейному украшению невесты. Лентами заканчивалась и девичья повязка — символ вольной девичьей жизни.

В последнюю ночь перед свадьбой устраивалось последнее за­столье в доме родителей. Время застолья считал «ночной страж» -петух, каждый возглас которого невеста отмечала песней:

Петухи, да вы петухи,

Петухи, да тросперые,

Троеперые да троеголосые!

Вы не пойте Да поутру рано,

Не давайте

Тоску-назолушку,

Без того да сердце надчелося —

Со тоски Да со кручинушки.

Со великой Да с печалюшки.

Обряжение

Утро в день свадьбы начиналось с обряда «обряжения» к вен­цу, который длился несколько часов.

Любопытно, что окутанное тайной будущее воспринима­лось тогда невестой и окружающими так же трагично, как и смерть. Понятно, такое понимание обряда венчания выража­лось и в костюме невесты. Так как красный цвет был тогда цве­том солнца, радости и веселья, а белый (цвет снега) был симво­лом смерти, то и белым платом покрывали голову невесты. Да и рукава ее рубашки тоже были белыми. В некоторых местностях невесты, едучи венчаться, надевала две рубашки. Одна из них оставлялась на смерть.

Естественно, что обряд обряжения сопровождался песнями, в которых рассказывалось о «нежелании» ехать в чужую семью, о страхе перед новой жизнью и т.п.

Свадьба

Но вот к дому невесты подъезжал возглавляемый «дружкой» жениха свадебный поезд. Но дом невесты оказывался запертым. Выполняя установившийся в этом месте действия ритуал, «друж­ка» жениха вступал в разговор с «дружкой» невесты:

- Есть ли в доме хозяин⁰

- На что тебе хозяин?

- Мы люди приезжие, хотим здесь у хозяина лошадей покор­
мить.

- У нас лошадей кормить негде. А вот на краю деревни есть му­
жик богатый, Степан Кривой, у него двор большой, там есть, где по­
кормить, а у нас княгиня молодая: мы ждем князя молодого.

— А мы тыи самым люди и есть: у нас князь молодой, приехал с молодой княгиней повидаться...¹⁰²

Невеста «со слезами» усаживалась в свадебный поезд.

Всю дорогу до церкви «дружка» жениха шутками, прибаутка­ми веселил ехавших в церковь

После венчания, до того как начинался свадебный пир, вовре­мя которого молодым не полагалось пить вино и много есть в знак нового состояния, с головы девушки снимали плат, заплетали рас­пушенные волосы на две косы, покрывали повойником и надевали кичку. Так символически обозначалось начало замужней жизни.

Любопытная деталь: в некоторых местностях в конце свадеб­ного пира гостям раздавали по кусочку пряника, который в день свадьбы был подарен невесте. Получивший этот кусочек, пони­мал, что праздник заканчивается и всем пора расходиться по до­мам. Вообще, наряду с другими символическими свадебными предметов в некоторых местностях почетное место занимал печат­ный пряник с затейливыми изображениями и надписями.

После всеобщего веселья, в первый день совместной жизни молодых, праздник, но уже в узком кругу, продолжался особенно торжественно. Именно тогда молодая жена появлялась перед го­стями в самом лучшем (третьем) своем наряде. Это была пышная темная панева (юбка), украшенная яркими разноцветными рисун­ками и затейливыми продольными полосами.

Конечно, все свадебное действо в своей основе имело опреде­ленную схему обязательных действий, в том числе и внешних, в результате которых возникала новая семья. Но в то же время сама церемония свадебного обряда во многом носила характер театра­лизованной игры.

В заключение нам остается сказать, что со временем на Руси свадебное действо-игрище, насыщенное песнями и поступками в каждом его эпизоде, обусловленными исполняемой в обряде ро­лью, настолько разрослось, что с перерывами праздновалось вплоть до шести недель.

НАРОДНАЯ ПЕСНЯ К ХОРОВОД КАК СУЩЕСТВЕННЫЕ ЭЛЕМЕНТЫ РУССКОГО НЕТРАДИЦИОННОГО ТЕАТРА

Песня

В праздничных действах на Руси обращает на себя внимание то, что уже в самых ранних праздниках, значительное, если не ска­зать исключительное, место занимала песня"¹¹.

Причем рожденная еще во времена примитивных родовых от­ношений языческим религиозным культом, песня, пройдя через века, естественно изменившаяся по содержанию, форме, целям и направленности, и сегодня имеет не меньшее значение в различ­ных современных праздниках и массовых представлениях.

Ведь русская народная песня, пожалуй, наравне с устной поэзи­ей, выражая мысли, чувства и чаяния народа, всегда была основным видом народного художественного творчеств и всегда играла огром­ную роль в культурной и общественно-политической жизни обще­ства, В мирное время наши предки песнями сопровождали трудовые процессы, жизненные события, выражали отношение к окружаю­щей природе, а в битвах-сражениях воспевали в былинах родину и ратные подвиги. Как когда-то сказал М.Е. Пятницкий: «Народная песня — это художественная летопись народной жизни»'"⁴.

Знакомясь с преданиями, летописями, сохранившимися хро­никами и другими свидетельствами прошлого, понимаешь, что одной из особенностей народной песни было то, что еще с «весе­лых пиров Владимира» она, перехоля из рода в род, разносилась по всей Руси, отражая все стороны бытия русского человека. Не случайно русская народная песня отличалась и отличается широ­ким разнообразием жанров. Здесь песни эпические и героиче­ские, крестьянские и городские, трудовые и бурлацкие, любов­ные и лирические, масленичные и посиделочные, свадебные и шуточные, плясовые и, конечно, хороводные. «Во всех них, -когда-то писала О.Б. Воронец, — вроде бы нехитрая мелодия: то разудалая, то ласкающая и певучая, то баюкающая тихой печалью и всегда пленяющая красотой распева, в котором слышится и простор, и сила, русская хватка, а нередко и глубокая скорбь»"".

Естественно, что за свою долгую жизнь народная песня, по­степенно шлифуясь, достигала высокой художественной закон­ченности. При этом она всегда была самобытной. Несмотря на кажущуюся простоту, народная песня никогда не была примитив­ной. С самого своего начала русская народная песня была мело­дически выразительной. Ей и до сих пор свойственно и мелоди­чески-ритмическое построение, и полифония, выраженная под­голосками, которые и 1рают важную роль в хоровом и игровом пе­нии. И прежде всего ей свойственны глубокие мысли, связанные с раздумьями о жизни. Будь это сольное пение, или диалог, или обрядовое действо, она с незапамятных времен всегда результат глубоких раздумий, своеобразное повествование о каких-либо фактах, явлениях, отношениях людей, в том числе и настроения самого исполнителя песни. Кстати, русская народная песня всег­да выражала внутреннее состояние русского человека.

Одна из важнейших особенностей русской народной песни заключалась в том, что ее не просто пели, а «сказывали», «играли». Такое исполнение придавало ей огромную действенную силу -кроме того, «игровые, полные содержательности и настоящего драматизма народные песни, нередко являлись произведениями законченного сюжета». Если к сказанному добавить, что их испол­нительская манера в значительной степени была насыщена эл­ементами театрализации, то можно утверждать, что русской на­родной песне, и это важно для моих размышлений — было свой­ственно тяготение к игровому началу. Чаще всего это были инсце­нировки трудовых песен, как бы наглядно разыгрывающие сюжет той или другой песни, или инсценировки вольнолюбивых народ­ных песен, выражавших народное стремление к свободе, просла­влявших вольницу, удаль молодецкую.

Но наибольшее распространение театрализация получила в хороводных песнях (собственно, эта традиция театрализации сохранилась до наших дней). Но о хороводах и их особенностях чуть позже.

Простейшей формой театрализации хороводной песни было пантомимическое воспроизведение участниками того, о чем пелось в этой песне. Например, хор, имитируя движениями сев ль­на, притоптывая:

Уж мы сеяли, сеяли ленок, Уж мы сеяли, приговаривали,

Чоботами приколачивали. Вышедшая в центр солистка:

Ты удайся, удайся, ленок, Ты удайся, мой беленькой! Не крушись ты, мои миленькой! Опять продолжает хор:

Мы ходили, ходили за ленком, Мы ходили, приговаривали, Чеботами приколачивали. И опять девушка:

Ты удайся, удайся, ленок, Ты удайся, мой беленькой! Не крушись ты, мой миленькой! Хор, продолжая притоптывать:

Мы пололи, пололи ленок. Мы пололи, приговаривали, Чеботами приколачивали. Девушка:

Ты удайся, удайся, ленок,

Ты удайся, мой беленькой!

Не крушись ты, мой миленькой!...

И так до конца песни.

По-другому исполнялась песня «Мы просо сеяли, сеяли...»

Разбившись на два полухория, исполнители, встав друг против

друга, изображали: одни — сев проса, вторые — как они его топчут.

Первые (наступая на стоящих напротив). Мы просо сеяли,

сеяли.

Вторые. А мы просо вытопчем, вытопчем.

Первые, (повторяя свое движение). А мы топать не дадим. не дадим. А чем вы вытопчете, вытопчете?

Вторые. Мы коней напустим, напустим.

Первые. А мы коней поймаем, поймаем

Вторые. А чем вы поймаете, поймаете?

Первые. Шелковым неводом, неводом.

Вторые. А мы невод разорвем, разорвем.

Первые. А мы коней в стойло запрем, запрем.

Вторые. А мы коней выкупим, выкуп им...^Ш6 и т.д.

Были песни, в ходе которых разыгрывались целые сценки. Та­кой была песня «Я уеду на Китай гуляти, я китайского товара за-купати». В ней пелось об упрямстве жены, муж которой всегда привозил ей ценные подарки, а теперь захотел привезти подарок внучке. Вышедшие из хоровода парень и девица по ходу песни ра­зыгрывали пантомимические сценки, изображавшие спор между упрямой женой и мужем.

Наибольшее распространение театрализация получила в хо­роводных песнях. И это не было случайностью. Именно встре­чающийся у всех славянских племен хоровод был в язычестве ос­новным действом, сочетающим (синтезировавшим) в себе пусть примитивный, но танец, песню и игровое действие. И, как мы знаем, это было характерно уже для древнейших ритуальных и об­рядовых действ.

Хоровод

В исторической науке нет точного указания, когда возникли хороводы, хотя в некоторых преданиях они упоминаются. Но рас­сказ о них там ведется, как о давно существующих. Поэтому с пол­ной уверенностью можно говорить, что русские хороводы столь же древни, как и наша жизнь.

До сих пор нет четкого объяснения происхождению слова «хо­ровод». Одни филологи и историки считают, что оно происходит от греческого «ступаю в хоре», другие, что оно обозначает поющих и пляшущих. Я не собираюсь вступать в этот спор. Цель моих рас­суждений совершенно иная: мне важно не происхождение слова, а то, что оно означает. Вот почему я согласен с теми, кто говорит, что «хоровод» — это «круг, собрание на вольном воздухе молодежи обоего пола для пляски с песнями», правда с одной поправкой. По моему мнению, хороводы с самого своего возникновения были доступны не только молодежи, но и всем возрастам.

Знакомясь с существующими описаниями содержания хоро­водов и действий, их сопровождающих, можно проследить: во-первых, постепенное развитие на Руси народных увеселений, во-вторых, что они (хороводы) разделены по временам года и прово­дились, как правило, в свободные, «праздничные» дни.

Так, например, в одних из последних весенних хороводов (Ни­кольских) целые селенья в складчину варили брагу, каши, пекли пироги. В этих пиршествах девицы не принимали участия. Перед вечером женщины выходили на улицы петь и водить хороводы. Шумное раздолье обычно проходило три дня.

Летние хороводы были веселее весенних. Так, в канун троиц­ких хороводов женщины покупали на ярмарках наряды: платки, ленты, пекли караваи, сдобники; мужчины рубили березки, кото­рыми украшали избы и место гуляний. Словом, к хороводам гото­вились заранее. Игры, песни, хороводы начинались с рассветом дня. Праздник продолжался всю неделю.

Осенние хороводы начинались с момента сбора груш, яблок и других плодов. Кроме хороводов, связанных с временами года и хозяйственной жизнью крестьян, как уже отмечалось, хороводы сопровождали свадебные действа. Последние чаще всего игрались зимой. Кстати, многие историки считают, что хороводы — явле­ние, принадлежащее русскому народу. Но ведь хороводы, правда под другими названиями («коло» — в Югославии, «хоро» — в Бол­гарии и т.д.), встречаются не только у православных народов, а и «у многих народов»"¹⁷.

Хоровод, хороводное действо как бы состояло из трех частей: сборной — сбор участников хоровода, игровой — основной его части и заканчивающейся — разводной, обычно переходящей в плясовые песни.

Знакомясь с описаниями старинных хороводов, понимаешь, что уже в те древние времена их действа строились на сочетании песни с соответствующей игрой. Именно в хороводах старинное выражение «играть песни» находило буквальное воплощение. На­пример, в хороводе «Под дубравою лен, лен» в середину медленно движущегося круга выходила одна из участниц и движениями имитировала сначала сеяние льна, потом как бы его полола, дер­гала, сушила, мяла, чесала... И так она изображала все приемы об­работки льна, вплоть до прядения. Но часто в разыгрывании таких сценок участвовали несколько человек, В хороводной песне «Вер­ный мой колодец» действовали парень и три ухаживающие за ним девушки. Одна «стлала» ему постель, другая из своего платка гото­вила изголовье, третья укладывала его спать. Были хороводы, где содержание песни «разыгрывалось» всеми ее участниками. На­пример, в хороводе «Варили мы пиво» участники хороводов «ва­рили» пиво, «пили» его и т.д.

Вообще, инсценировки хороводов уже с давних времен име­ли разную форму, втом числе и усложненную разного рода диало­гами. Так, например, в сохранившемся до наших дней хороводе, в основе которого была любовная песня «Как по травке, по мура-вке молодец гулял!», носящая лирико-драматические черты, по­началу разыгрывалась пантомимическая сценка, в которой па­рень выбирал девушку, затем между ними возникал диалог: - Выйди за меня, за такова,

За удалога молодца,

Соседушка, собратушка,

— обращался парень к девушке, которая отвечала ему:

Все хвалят тебя. А я, красная девица,

Иду за тебя!

Могло быть и большее количество участников, выходящих в центр хороводного круга. Обычно такие хороводы носили коме­дийный характер. Можно предположить, что вскоре роль таких исполнителей в хороводах значительно возрастала и впоследствии именно они, постепенно превращаясь в лицедеев, явились родо­начальниками скоморохов и скоморошества.

Не только содержание, но и сами формы и характер хороводов тех времен говорят, что их содержание не только так или иначе бы­ло связано с крестьянской жизнью (как трудовой, так и бытовой), но и раскрывалось своеобразной игрой, инсценировкой, то есть театрализацией.

Движение хороводов было скорее ходьбой по кругу, сопро­вождавшейся игровыми сценками, чем пляской. Круговой хоро­вод двигался «посолонь», то есть по солнцу и обратно, однолиней­ный — «змейкой», а двухлинейный строился на встречных движе­ниях. Но каков бы ни был рисунок хоровода, участники его, пере­ступая ногами в такт исполняемой песни, по возможности стара­лись держать корпус неподвижно. Кстати, не случайно хоровод­ные песни отличались, и до сих пор отличаются, четкостью ритма. (Какова была это пластика, можно понять, увидев хоровод «Берез­ка», в исполнении ансамбля «Березка», воскрешенном одним из выдающихся балетмейстером, знатоком русского танца — Надеж­дой Надеждиной.)

Игрались хороводы чаше всего по вечерам. Объясняется это тем, что именно в это время на селе заканчивались дневные работы.

Местами их проведения, «сценической площадкой», как пра­вило, были лужайки, луга, берега рек, околицы — словом, места удобные для общих гуляний. При этом следует отметить, что деле­ние на зрителей и исполнителей отсутствовало. А это, как извест­но, один из основных признаков Праздника.

Но широко распространенные во времена Средневековья хо­роводы постепенно теряли свое значение в жизни Руси. Более то­го, чем ближе дело шло к нашему времени, тем реже они стали встречаться. Как считает В.Н. Всеволодский-Гернгросс, это было вызвано «разложением родовой общины».

В то же время хороводы r которых были слиты хоровое, сло­весное творчество и, пусть весьма примитивное, схематичное, но все более увеличивающееся, игровое действие, постепенно пре­вращались в «игрище».

Об «игрищах» чуть позже. Сейчас мне важно отметить только одну, но важную особенность «игрища»: главное место в нем зани­мала игра. Ведь не случайно корневое слово в понятии «игрище» -слово «игра».

ИГРА И ИГРИЩА. ИХ РОЛЬ В СТАНОВЛЕНИИ РУССКОГО НЕТРАДИЦИОННОГО ТЕАТРА

Игра

«Играть, игрывать — шутить, тешиться, веселиться, забав­ляться, проводить время с потехой»"¹", — думаю, что толкование В.И. Далем этого понятия как нельзя лучше объясняет то, о чем теперь пойдет речь.

Несомненно, что в любой игре, не всегда имеющей опреде­ленную последовательность, важен сам игровой процесс. Причем этот игровой процесс — действие во времени и в пространстве.

Установить точно, когда на Руси возникли игры, практически невозможно. Может быть, тогда, когда хороводы стали называть «игрою»? Думаю, это не так уж и важно. Главное то, что, во-пер­вых, испокон веку игры и забавы на Руси были прежде всего непо­средственно связаны с образом жизни селянина, — как, когда-то очень точно было замечено: забавы, веселый разгул, игры — это поэтическая, творческая суть русского народа. Отнять их у него -значит оставить его без жизни.

И во-вторых, эти игры часто превращались в целые зрелища, в ко­торых принимало участие большинство присутствующих девушек.¹"⁴

Чтобы представить себе, как проходили такие игры, что гово­рили и что делали исполнители в той или другой игре, воспользу­емся как примером описанием игры, которое приводит в своей книге «История русского театра XVII—XIX веков» известный исто­рик театра Б. Варнеке.

Итак, со словами «Два поля, дожавши, третье запахавши, от­дай да полож» сноп обвязывают красной шерстью, моют руки, чтобы жито вышло чистое, перевязывают серпы травой, чтобы в будущем году не порезать руки. Затем жницы по три раза кувыр­каются по земле или ложатся на землю, приговаривая: «Нивка, нивка, отдай мою силу на другую нивку». Иногда вместе со сно­пом вьют венки. Потом на жницу, выбранную по жребию, надева­ют белое покрывало и венок, подруги в венках трижды кланяются на восток и, выстроившись в длинный ряд, идут с песнями по до­мам. Порой снопу приделывают руки и рядят его в сарафан и кокошник или наряжают соломенное чучело в женское платье, укра­шая его бусами, лентами и цветами...»"¹¹

Широко была распространена и комическая игра «Игумен». Прежде всего участники выбирали двух основных действующих лиц: «игумена» и монастырского «привратника». Все остальные, изображавшие «чернецов» и «черничек» запевали: «Наше дело мо­лодое — скакать да плясать, а нас насильно запрятали в монастырь и заставляют молебны служить...»

Чернички. — Попляшсмся,

Поскачсмся,

Чернецы. Без игумена свово.

Без канальи его... Закончив петь, они вступали в диалог с привратником:

Дома ли отец игумен?

Привратник. Уехал в город.

Играющие. Приехал ли игумен?

Привратник. Еще далеко.

Играющие. Далеко ли игумен?

Привратник. Близко...

Когда же Привратник отвечал «приехал», а затем «игумен по­шел в баню» и т.д. Диалог продолжался до тех пор, пока Приврат­ник не говорил: «Встал и зовет к себе на расправу!» После этих слов в игру вступал Игумен, к которому по очереди подходили чернецы и чернички.

Игумен. Ну, мать, что делала?

Черничка. Молилась, постилась, душой смирилась.

И гумен. А четки где?

Черничка. Ахти, плясала, да потеряла!

Услышав такие слова, игумен начинал бить черничку до тех пор, пока она не убегала. И так поступали все чернецы и чернички.

В некоторых селах игры начинались с того, что крестьяне из­бирали из своей среды старика, угощали его вином, рядили в раз­ные платья, насмехались над ним. Затем, вволю потешась, выво­дили его на луг, а сами, образовав несколько кругов, по очереди подходили к старику и кланялись ему в пояс. После такого зачина начиналось гуляние: парни и девушки заводили хороводы и игра­ли в разные игры.

Многие игры проводились во время христианских праздни­ков. Причем следует отметить, что, хотя эти игры были связаны с церковным календарем, по своему игровому существу в них сохра­нялись языческие обряды и элементы.

Игры того времени имели любопытную особенность: они по своему содержанию и цели могли видоизменяться. Одни персона­жи могли заменяться другими. Например, любовная игра легко за­менялась охотничьей, и наоборот, охотничья — любовной. Есте­ственно, соответственно менялось и словесное содержание игры. Думаю, что возможность и легкость таких переходов происходила потому, что образы, или, как говорили, «личины», создаваемые участниками игр, были результатом весьма примитивного художе­ственного начала. Необходимо заметить, что некоторые театрове­ды считают, что ряженье не имеет отношение к зарождению обра­за. А раз так, то ни хороводы, ни игры нельзя относить к искусству, поскольку специфической особенностью последнего является на­личие образа. Позволю себе с этим принципиально не согласить­ся. Да, действительно, наличие образа есть специфическая осо­бенность искусства. Но ведь участник игры не просто, скажем, ря­дился в шкуру медведя, а наверняка подражал его повадкам, мане­ре двигаться и т.д. По моему же разумению, ряженье неумолимо толкало того, кто рядился, менял «личину», к подражанию поведе­ния тому же медведю, то есть начинал действовать пусть в весьма примитивной форме, но в образе. Вот почему я считаю, что игры, как и хороводы, как и игрища того времени, есть явления рождаю­щегося сценического искусства, а значит, и искусства вообще.

⇐ Предыдущая45678910111213Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: