 |
Интенсивный гештальт-семинар
|
|
|
|
Следующие записи сделаны на четырехнедельном семинаре по гештальттерапии. Он проходил летом 1968 года, и там присутствовали 24 человека. В повторяющихся сессиях, а также в групповой работе, раскрыты те стороны гештальттерапии, которые не были показаны в предыдущем семинаре по работе со снами.
Играя роль сна
Фритц: Теперь я хочу, чтобы все вы поговорили со своими снами, и чтобы сны отвечали, — как будто сны — это живые существа. «Сны, вы меня пугаете», «Я не хочу о вас знать», скажите что-нибудь, и пусть сны ответят. (Несколько минут все говорят со своими снами)...
А теперь я хочу, чтобы каждый сыграл роль своих снов, например: «Я прихожу к тебе очень редко, и только отрывками», так как вы видите свои сны. Я хочу, чтобы вы стали своим сном. Измените роль, станьте сном и поговорите с группой, как будто вы — сон и разговариваете с собой.
Невилл: Я дурачу тебя, да, ведь во мне столько важного, а я не позволяю тебе меня запомнить. Это тебя чертовски тревожит, верно? Тебя это смущает, и мне приятно удручать тебя, приятно смотреть, как ты все больше падаешь духом в течение дня. Тебе было бы совсем не трудно меня вспомнить, если бы ты сконцентрировался на мне хоть чуть-чуть. Вот я и играю с тобой в прятки и наслаждаюсь твоим дискомфортом. Я всех вас дурачу. Я играю с вами, а потом ускользаю, и я смущаю всех вас... Я заставил вас увидеть меня по-другому, верно?..
Гленн: Я появляюсь редко и смутно, потому что ты, кажется, не очень меня понимаешь. Я мог бы многое показать, если бы ты обращал внимание, но ты этого не делаешь, и от меня мало пользы.
Реймонд: Я скользкий. Ты знаешь, что я здесь, но я не дам тебе понять, что происходит.
Блэр: Я заколдую тебя. Я буду символическим, непознаваемым... буду неясным.
|
|
|
Боб: Я скрыт туманом, как та гора. Даже если туман рассеется, тяжело будет от меня чего-нибудь добиться.
Фрэнк: Ты не должен меня стыдиться. Ты должен чаще выходить и встречаться со мной. Я чувствую, что могу тебе помочь. Я хотел бы чаще встречаться с тобой.
Лили: Я вижу, слышу, чувствую, говорю и осязаю, и я делаю все, что хочешь делать ты.
Джейн: Я веселый, возбуждающий, интересный, я действительно заведу тебя, а когда мы доберемся до конца
— отключу. И ты не увидишь, что будет в конце. И потом ты целый день будешь ходить и дуться, потому что не увидела, что было в конце.
Салли: Это не мы нарушаем твой сон. Если бы у нас был шанс, что ты прислушаешься, то мы стали бы ясными, как молния, шокирующими. Мы хотим тебя шокировать, но ты вскоре отряхиваешься, а когда ты просыпаешься и отправляешься по своим дневным делам, то ты берешь нас с собой. Но если так будет продолжаться, то ты обнаружишь, что все идет неправильно. Ты попытаешься скрыть все свои недостатки, все свои страхи, но мы будем рядом и огорчим тебя.
Эйб: Будь добр к себе и вспомни, как мы дарили тебе замечательные моменты, иногда значение, иногда власть. Часто мы дарим тебе ужас, пугающий ужас, и часто ты отворачиваешься от нас.
Ян: Не думаю, что ты действительно хочешь помнить и знать меня. Я не чувствую, что ты хочешь наслаждаться мной. Каждый раз, когда я подхожу к тебе, ты говоришь: «Ну, я слишком устал, чтобы записать тебя или обратить на тебя внимание. Может быть, я займусь этим утром». Я чувствую, что ты все еще пытаешься сбежать от меня.
Фергус: Я очень значимый. Я единственно честная, спонтанная часть тебя, единственная свободная часть.
Тони: Мне очень жаль тебя.
Нэнси: Я не доставлю тебе удовольствие узнать меня, не доставлю тебе удовольствие почувствовать себя взрослой.
Дениэл: Ты знаешь, что я состою из всяких кусочков и обрывков, не завершенных за день, и пусть они лучше будут у меня, чем ты просто о них забудешь. Кроме того, иногда я полон красоты и значения, и ты знаешь как я тебе полезен, особенно, когда ты посмотришь на меня внимательно.
|
|
|
Стив: Я разноцветный плащ, укрывающий тебя, уносящий прочь, дающий тебе силу.
Клэр: Ты просто играешь в игры, а я, на самом деле — все. И ты можешь ждать меня вечно.
Дик: Ты прекрасно осознаешь мое существование, но почти все время игнорируешь меня.
Тедди: Я очень созидательная, интересная ситуация. Заговоры, интриги, то, о чем ты и не помышляешь в дневной жизни. Я более созидательный, более устрашающий, и я не появляюсь перед тобой в картинках. Когда я здесь, то ты знаешь, что происходит; потом — забываешь. Но я — не кино; я — некое знание. Ты хотел бы видеть меня в картинках, но я не появляюсь.
Джун: Я собираюсь сделать тебя несчастной, я собираюсь уничтожить тебя, я собираюсь закружить тебя и подмять под себя, чтобы ты почувствовала, что не сможешь дышать. Я останусь здесь и буду сидеть на тебе!..
Фритц: Ну, возможно вы заметили кое-что очень интересное, — что сон, как таковой, символизирует ваше скрытое я. Я хотел бы, чтобы вы поработали с этим в группах, выразили, что значит быть тем, что представлялось вам сном. Не знаю, сколько из игравших осознали, как много вышло наружу, но я уверен, что большинство легко узнает ту часть себя, которую не хочется показывать. Если понять буквально то, что я попросил вас сделать, то есть сыграть сон, как будто сон — это личность, то эти инструкции — полная чушь. Как вы можете сыграть свой сон? Затем вы выражаете его, и он становится реальным. Вы действительно обнаруживаете личность. Иногда вас поражает, как уверенно и изящно удавалось этой личности носить маску. Например, вы заметили, сколько вышло из Джун. Не знаю, видели ли вы ее огромную разрушительную силу. Она выплеснулась очень ясно. Очень красиво.
Джун
Джун: Сон начинается в автомобиле, который припаркован в подземном гараже, похожем на большую пещеру, рядом с железнодорожной станцией, и я — маленькая девочка. Мне всего семь лет... Мой отец сидит рядом в машине, и он выглядит очень большим, очень мрачным. Свет не горит — это затемнение, и я знаю, что он привез меня на станцию, чтобы посадить в поезд и отправить обратно в школу, потому что на мне школьная форма, синяя матроска и синяя юбка, а сейчас налет, так что мы должны сидеть в машине, а бомбы падают, и такой сильный шум.
|
|
|
(тоненьким голоском) Мне так страшно. Папа, мне так страшно. Я не хочу идти на поезд и не хочу возвращаться в школу. (очень слабо) Я просто хочу остаться дома с тобой и с мамой.
(сурово) Ты боишься бомб, Джун? Или ты боишься возвращаться в школу? Не нужно бояться бомб, ведь это сон, и машина нас защитит.
(слабо) Я просто не хочу возвращаться в школу. Мне там не нравится.
Ну, я хотел бы, чтобы ты осталась дома. Хотел бы, чтобы ты вернулась в отель, и я записал бы тебя в школу пососедству, но твоя мать не хочет, чтобы ты возвращалась...
(жалобно) Но ты же главный.
Я не главный. Я должен жить с твоей матерью.
Но бомбы падают.
Фритц: Стань пилотом...
Дж: Такое мощное чувство власти, я веду самолет, нахожу на кого сбросить бомбы, а затем просто — нажимаю кнопку. (конфиденциально) Я контролирую этот самолет и веду его, куда захочу, и сбрасываю бомбы. Плоп. Сбрось их. Плоп. У меня педали по всему полу, когда я нажимаю на педаль, бомба падает. (слабее) Черт, я точно пугаю кого-то.
Ф: О'кей. Оставайся пилотом бомбардировщика, отправляйся во Вьетнам.
Дж: Я могу — я могу (задыхаясь, дрожащим голосом) Я могу здесь летать на самолете, но я не могу сбрасывать бомбы! Здесь настоящие люди. Люди в моих снах
— ненастоящие... Здесь нет никаких — здесь нет никаких кнопок, никаких педалей на полу, так что я не могу бомбить. Я могу вести самолет. Я могу вести его и летать кругами, могу снижаться, и в меня будут стрелять, но я не могу стрелять в ответ... Я не хочу стрелять в ответ.
Ф: Тогда возвращайся и снова сбрось бомбы на эту
машину.
Дж: (почти плача, беспомощным голосом) В этой машине маленькая девочка. Я не могу этого сделать... Нет, я могу... Я это сделала. Они упали повсюду вокруг машины.
(раскачиваясь) И я в машине, и меня качает, и меня трясет, но внутри все цело, и те, кто в машине — в безопасности. Они очень напуганы.
|
|
|
Ф: Много шума из ничего. Ты просто не можешь ничего себе сделать... Ты в безопасности...
Дж: Ты ничего не можешь мне сделать, а я могу.
Ф: О'кей. Попробуем еще раз.
Дж: Да, сэр.
Ф: Стань пилотом бомбардировщика и сбрасывай напалмовые бомбы на вьетнамцев.
Дж: Хорошо... Я подлетаю к земле, и у меня полный трюм смертоносного напалма. Как желе. Теперь я снижаюсь, снижаюсь, потому что в этот раз я правда ударю, и я хочу посмотреть, во что я ударю... (плачет, задыхается) О, нееет!.. Я попала в женщину, она бежала с ребенком на руках, а за ней собака... (плачет) и они корчились от боли!.. и я не убила их... но они сгорели.
Ф: Так найди и убей еще кого-нибудь.
Дж: Здесь?
Ф: Это не важно, если ты выводишь убийство из своей системы.
Дж: (плачет) Моя мать... как я могу убить ее (тихо и интенсивно) Я хочу, чтобы ей было больно... О, как я хочу, чтобы ей было больно... О! Я убила ее (все еще плачет). В бассейне, целиком наполненном кислотой, и она нырнула. Совсем ничего не осталось (смеется)... (тихо) Ты это заслужила. Мне давно пора было это сделать. Даже костей не осталось. Она просто исчезла.
Ф: Я не понял, о чем ты там бормочешь. Ты хочешь нам рассказать? Ты не обязана, только если хочешь.
Дж: (спокойно) Я наполнила бассейн, наполнила его — я наполнила весь их бассейн кислотой, и она об этом не знала. Все было чисто.
Ф: Чей бассейн?
Дж: Бассейн матери и отца. И она спустилась поплавать и нырнула... и она — она сгорела. И она упала на дно, и плоть отделилась и растворилась, и кости начали размякать, и они растворились. И потом все снова стало чистым и голубым... И я почувствовала себя хорошо. Мне давно следовало это сделать.
Ф: Скажи это группе.
Дж: Мне было хорошо! Мне нужно было сделать это давным-давно. Мьюриэл, я действительно чувствовала себя хорошо, я должна была сделать это давным-давно. Я чувствовала себя хорошо, Гленн. От ее агонии мне было хорошо. От ее смерти мне было хорошо. Я давным-давно должна была это сделать.
Ф: О'кей. Теперь закрой глаза. Отойди в седьмой год своей жизни. Пусть тебе будет семь лет.
Дж: (слабо) Хорошо... Семь?.. О боже, какая я уродина. Очень жирная. У меня кривая челка. Она подстрижена лесенкой, потому что мне приходилось стричь ее самой, ведь больше некому было. Мои волосы... спутанные и грязные. Ногти — они все обгрызены. От шеи до колен я как негр — грязная! — потому что все, что нужно сделать, это застегнуть матроску и сказать, что я мылась и чистила зубы, а я не потрудилась это сделать вчера вечером, а они никогда не расстегивали матроску, чтобы посмотреть, моешься ли дальше запястий. И на моей матроске джем и чернила... Мы должны были мыться в отдельных кабинках, а я — когда мне было семь — я не хотела там мыться. (плачет) И звенит звонок, значит, нужно выходить в холл, и мы строимся. (вскрикивает) И с кем я могу поговорить? И я даже не знаю — а — что никому не нужна эта девочка. (стонет) У меня всегда было плохое поведение. Я никогда не получала конфет и мороженого. Я ела картошку и всякую гадость. Бабушка прислала мне коробку конфет, а мне не разрешили их оставить. Я должна была положить ее в большой шкаф, в столовой, чтобы поделить со всеми... и мне ни одной не досталось. (рыдает) Пожалуйста, можно мне хоть одну? — и тогда мне ничего не дают всю следующую неделю. (всхлипывает)
|
|
|
Ф: О'кей, Джун. Сколько тебе сейчас лет?
Дж: Около девяти.
Ф: А по-настоящему? Сколько тебе лет?
Дж: Сейчас, тридцать пять.
Ф: Тридцать пять. Сыграй тридцатипятилетнюю женщину, говорящую с этой девочкой. Пусть нынешняя девочка говорит с тогдашней девочкой... Посади ее в это кресло, а сама сиди здесь. Тебе сейчас тридцать пять.
Дж: (мягко) Ты не плохая. Маленькие девятилетние девочки не бывают плохими. Ты только немного туго соображаешь, да и это не твоя вина... Мне все равно, что ты коряво пишешь... Мне все равно, что у тебя испорчены зубы от шоколада. И, Джун, мне все равно, то ты толстая.
Мне не важно, что ты грязная, ведь все это — поверхностные вещи.
Ф: Теперь я хочу, чтобы ты вернулась к нам. Я хочу развести вокруг этого немного коровьего дерьма. Есть соображения, почему ты так нянчишься со своими воспоминаниями?
Дж: Это продолжалось так долго.
Ф: О'кей, оглядись, что происходит здесь.
Дж: Я не знаю. У этого нет ни малейшей связи с тем, что происходит здесь и сейчас.
Ф: Так, интересно, что тебе приходится тащить эту девочку с собой и ты не можешь отпустить ее.
Дж: Да... Иногда... Я даже не чувствую, что тащу ее. Я чувствую, будто она — она сидит здесь и только ждет случая, когда кто-нибудь обидит меня, и — боже, она просто берет власть в свои руки. И я становлюсь ребенком.
Ф: Именно, именно. Теперь скажи: «Я жду возможности сыграть трагическую королеву», или что-нибудь еще.
Дж: Ну, это можно; я не уверена, что это подойдет.
Ф: «Я играю тебя, чтобы меня утешили.»
Дж: Я жду возможности сыграть на твоей симпатии, тепле и понимании... и потом, если я получаю это, я очень благодарна, и я чувствую себя лучше, и я снова чувствую себя тридцатипятилетней. Тогда я могу справиться. Но, как только я чувствую, что не могу справиться, я тут же съеживаюсь, и я маленькая, и я позволяю кому- нибудь еще справиться со мной.
Ф: Тогда ты и вытаскиваешь ее из помойного ведра?
Дж: (сильно) Да, тогда я ее вытаскиваю, я привожу ее к себе, я принимаю ее и я играю ее, пока я не нахожу кого-нибудь жалостливого, засасываю его, он добр ко мне, и тогда я снова чувствую себя уверенно, и могу ее выкинуть.
Ф: Теперь возвращайся к ней. Поговори с ней. Расскажи ей об игре, в которую вы обе играете...
Дж: Детка, это наша игра. Я и не знала об этом до сих пор. (смех) Мне тридцать пять лет. Я не толстая.
Запястья у меня не грязные. (смех) Я могу купить коробку конфет и съесть, когда захочу. Многие люди сильно меня любят. Многие люди поддерживают меня, когда я нуждаюсь в поддержке, так зачем же мне нужна ты? (смех) Ф: Что она отвечает?
Дж: Ааа, она говорит: «Ты не вполне уве-рена. Знаешь? А — я — очень полезная девочка.» (смех) (смеется) И тебе кислотную ванну!
(сильный смех)
Ф: И для профессионалов — смотрите — вокруг этой знаменитой травмы крутится фрейдистский анализ. Они годами занимаются этим. Они думают, что это причина невроза, а это просто уловка. Психоанализ — это болезнь, притворяющаяся исцелением. Понимаете, очень трудно принять, что все случившееся здесь, происходило в фантазии. Невроз — это компромисс между психозом и реальностью. Джун сидит в удобном кресле. С ней ничего не может случиться. Но все эти вещи в ее сне воспринимаются как реальные. Вот почему мы далеки от понимания того, что мы играем роли. Здесь нет бомб, здесь нет убийства, здесь нет маленькой девочки, — это только образы. Большая часть нашей борьбы в жизни — чистая фантазия. Мы не хотим стать теми, кто мы есть. Мы хотим стать понятием, фантазией, о том, на что мы должны быть похожи. Если есть то, что называют идеалами (а я называю это проклятием), желание быть совершенным, тогда ничто не даст нам удовлетворения. Всегда есть, что покритиковать, чтобы продолжить игру-самоистязание, и вы видите, что в этом сне игра-самоистязание принимает чудовищные размеры.
Гленн I
Гленн: Я вроде бы дрожу и у меня какое-то — возбуждение в груди, как будто дрожь. Мне не нравиться мой голос... Колено у меня горит, и голени. Брюки поддернуты на ногах. Когда я садился, я поддернул брюки.
Фритц: Как это связано с тем, что тебе не нравится твой голос?
Г: Никак. Это не связано.
Ф: Ты перепрыгнул от голоса к ногам... Короче говоря, когда тебе не нравился твой голос, ты был в промежуточной зоне... Вместо того, чтобы воспринимать свой голос, ты судил о нем, (Г: Я судил о нем.) ты что-то делал...
Г: Да. Вместо того, чтобы услышать его, как полый, несколько трясущийся, я услышал его, как плохой.
Ф: Да. Я заметил, как ты превратился из писателя в судью. (смех)... Видишь ли, когда ты судишь, ты уже не можешь воспринимать, потому что ты слишком занят: ищешь причины и объяснения, защиты и всякое такое...
Г: Мне даже сидеть здесь тяжело. Я сужу, что я нетерпелив, что я должен что-то сделать.
Ф: О'кей. Оставайся в промежуточной зоне. Ознакомься получше с тем, что там происходит...
Г: Я даже не уверен, как это сделать. Я чувствую себя так (смеется), как будто заполняю документы. Я сужу и все о'кей. Вот где я, в промежуточной зоне. (смех) Смех
— от него мне становится легче. Моя шея напряжена и тут же возникает мысль: «Вот этого не следует делать», я должен расслабиться... Мое горло напряжено... На мне как будто бы шоры, я не могу повернуть голову. (поворачивает голову) Но я могу. Я чувствую, что я каким-то образом копаю яму, я сам себя загоняю в угол... Я не хочу этого делать... Я начинаю чувствовать, что все судят обо мне, что ты судишь обо мне, что ты судишь обо мне тем, что зеваешь, ты судишь обо мне своим беспокойством.
Ф: Видишь, как все больше и больше расширяется промежуточная зона. Ты все больше и больше теряешь соприкосновение с собой и с миром. У тебя очень милая, сочная паранойя. (смех)
Г: Я бы лучше ее сузил. Я действительно начинаю глупо себя чувствовать. (смех) Как будто все в точности наоборот. Теперь я делаю то, что я пытался не делать несколько дней — я остаюсь в этой чертовой промежуточной зоне. (смех продолжается)
Ф: Ну и что же произошло с этим смехом? Ты поместил этот смех среди примечаний? Ты его растолковал, как враждебный по отношению к тебе или...? У меня сложилось впечатление, что ты выпрыгнул из своей паранойи и просто наслаждался смехом.
Г: Да, это было здорово. Ближе к концу я начал обдумывать и судить. (всхлипывает от смеха) Да. (добродушно) Словно я не могу позволить этому просто быть. Я должен решить, плюс это или минус.
Ф: Я думаю, мы можем с уверенностью сказать, что в твоей промежуточной зоне есть то, что мы называем собакой сверху, суперэго... оно судит тебя, говорит тебе, как поступить.
Через неприятность нужно пройти, фрустрация ли это или другой крайний случай, ситуация, когда ты сталкиваешься лицом к лицу с тем, что ты мертв — настоящий тупик, по-настоящему взрывоопасный уровень. Не очень- то приятно соприкоснуться с собственной смертью, но нет другого пути, чтобы выйти из адских ворот лабиринта, из крайнего страдания. Я не проповедую страдание. Вы это знаете. Вы меня не так уж плохо знаете. Но я готов участвовать, когда возникают неприятности и страдание.
Что же касается меня, я могу вам рассказать важнейшие решения неприятностей. Вы знаете, насколько неприятна скука. Я борюсь со скукой таким образом: когда я решаю, что мне скучно, я начинаю писать и скука превращается в невероятное возбуждение. И это верно в любом случае. Если ваш мочевой пузырь наполнился, вы испытываете неприятное чувство. Если вы продолжаете сдерживаться, боль становиться все сильнее. И когда, наконец, вы можете помочиться, вы испытываете приятные ощущения. После этого вы чувствуете облегчение. Поэтому, чтобы взрастить и утвердить свою позицию, вам необходимо встретиться с неприятностью лицом к лицу с неприятностью, проработать ее и по-настоящему соприкоснуться с ней. Именно это нам и нужно сделать, нужно понять, когда у вас возникает фобия, в какой момент вы хотите избежать боли, и нужно научиться прорабатывать эту ситуацию.
К примеру прямо сейчас войдите в тяжесть... Взгляните на эту тяжесть, как на песню, как на строки стихов, войдите в нее, поваляйтесь в ней, если хотите... Давайте начнем с Гленна. Тебе неприятно соприкасаться с людьми
— тебе приятнее соприкасаться с самим собой. Оглядись вокруг и скажи каждому, как неприятно соприкасаться с каждым из нас... Скажи это как можно категоричнее. Скажи каждому из нас: «Я вас терпеть не могу. Вы такие грязные, такие отвратительные -»
Гленн II
Г: Я должен быть в средней зоне. Я вас — я вас не
выношу.
Ф: Можешь включить сюда и меня.
Г: Я тебя не выношу, Фритц. Я не могу выдержать это чувство — стремление к твоему одобрению, поэтому я тебя избегаю.
Ф: Останься со мной еще ненадолго. Ты меня не выносишь, потому что я недостаточно одобряю тебя.
Г: (посмеиваясь) Вообще-то, я чувствую, что ты очень даже меня одобряешь. Я не уверен — (Ф: Этого достаточно?) Да, этого достаточно -
Ф: Я тебе не верю.
Г: О'кей. О'кей. Я тоже в это не верю. О, я всегда все направляю на себя. Я не могу вынести чувство, что мне чего-то хочется, потому что если я действительно с этим соприкоснусь, я этого не получу. Никак невозможно преодолеть эти катастрофические ожидания. Остается только сидеть, курить и...
Ф: Ну так скажи это мне.
Г: Ты сидишь, куришь и...
Ф: И ты этого не выносишь.
Г: Да... Ух — мне очень трудно на тебя смотреть, (голос прерывается), потому что в твоем взгляде такая доброта, а я -
Ф: А ты этого не выносишь.
Г: (голос прерывается) Я этого не выношу. Да.
Ф: Расслабься еще немного и стань человеком. (Гленн плачет)... Дыши.
Г: Я не могу вынести это чувство. Я убегу от него.
Ф: Тогда убегай. Это нормально. Ненадолго отойдешь, а потом вернешься. Ты отходишь, отбегаешь, чтобы лучше прыгнуть... Куда ты направляешься?
Г: Я все равно возвращаюсь к тебе. А — как только это прекращается, тогда я... (плачет) Я не могу вынести — того что — (плачет) того что, я тебя люблю. (продолжает плакать) Того, что я хочу порадовать тебя и... Я понимаю, что сейчас я тебя загораживаю, просто загораживаю... (сквозь слезы) И мне так больно, что ты смотришь на меня безо всяких ожиданий. Ты ничего не требуешь. И мне кажется, что это чудесно. Мне невыносимо смотреть на тебя... Я так счастлив...
Ф: Теперь попробуй еще с кем-нибудь...
Г: Мне невыносимо соприкасаться с самим собой. Гораздо проще разозлиться, обидеться или рассердиться.
Ф: Стань крутым парнем.
Г: Ууух. Я сделаю так. что ты не — не будешь мне улыбаться.
Ф: Я хотел бы, чтобы ты сыграл диалог. Два парня разговаривают. Одного зовут Крутой, а другого — Слабак. Пусть они встретятся друг с другом, соприкоснуться друг с другом. Слабак сядет здесь; Крутой сядет здесь. Или ты предпочтешь, чтобы они сели по-другому? Пусть Крутой сядет сюда.
Г: Да. Он тот, на кого смотрят сверху вниз. Сидя здесь, я тебя вовсе не уважаю.
Ф: Мне кажется, что они оба не выносят друг
друга.
Г: Да... Тебе не выстоять... когда я покажу все, на что способен. Ты думаешь, что лучше вообще ничего не показывать. Я не уверен, что ты вообще крутой. Думаю, ты просто дубина. (вздыхает)
Да, но это намного лучше. Я — я — мне не так больно, как тебе. Я отталкиваю людей и, время от времени, это вызывает у меня улыбку. Да. А ты не слушаешь, что я говорю, ты расслабляешься, чувствуешь к кому- нибудь близость, но в действительности этого невозможно добиться. Я все время говорю тебе: сохраняй хладнокровие, потому что если ты действительно соприкоснешься с людьми, они отвернуться от тебя и уйдут. Они уйдут. Они не захотят иметь с тобой ничего общего. Никто не захочет, чтобы за него цеплялись...
(вздыхает) Тебе, тебе так одиноко! Я-то хоть знаю, что мне одиноко. А ты думаешь, что ты просто один. Если я не чувствую — если ты не позволяешь мне чувствовать людей, если ты не чувствуешь — позволь мне чувствовать, чтобы я мог дотянуться и прикоснуться -
Ф: «Дотянуться и прикоснуться.» Что делает твоя правая рука?
Г: Она тянется.
Ф: Она тянется, да. (Г: (тихо) Ох.) Теперь смени, смени руки. (Г: Да.) Скажи это снова и перемени.
Г: Я чувствую, как дрожат мои пальцы, когда я тянусь этой рукой.
Ф: Разработай это.
Г: Нет. Я хочу дотянуться, но я чувствую, что никто не хочет, чтобы я к нему прикоснулся, и я чувствую — что и меня — нельзя трогать, тоже.
Ф: Снова сделай это правой рукой.
Г: Снова это сделать. Я — (правая рука сжата в
кулак)
Ф: Отлично. Начнем с этого.
Г: И так хорошо.
Ф: Теперь прикоснись к нему кулаком.
Г: Это тоже действует. Потому что Крутой этого не делает. Или, скорее — это странно. Крутой не — только плакса хочет дотронуться кулаком. Он вообще ничего не будет делать.
Ф: А теперь раскрой правую руку и протяни обе
руки.
Г: (тяжело дыша)... Да. Я этого не выношу... (плачет) Я тянусь обоими руками. Я чувствую их стремление. Ф: Теперь прикоснись обоими кулаками.
Г: Я думаю... Мне плевать на кулаки.
Ф: О'кей. Тогда снова стань Крутым. Снова стань
кулаком.
Г: Я чувствую, что не такой уж я Крутой. Я просто не буду — я не буду. (Ф: Скажи это еще раз.) Я просто не буду. Вот и все — я не буду!
Ф: Скажи это с помощью ног.
Г: Я не буду. Я не буду. Я не буду.
Ф: Что делают твои руки?
Г: Они держаться.
Ф: Они держаться.
Г: Да.
Ф: Тогда поговори со своим стулом.
Г: Стул, я держусь за тебя — ты — я, черт возьми, хочу быть уверенным, что ты останешься здесь, подо мной. А еще, я держусь за тебя, потому что это больно... Я не знаю, почему я так крепко держусь за тебя. Я держусь за тебя так — так, что становится больно. Позволь же мне остаться на своем месте. Я сижу на тебе.
Ф: Теперь сделай больно стулу. (Глен бьет и колошматит по стулу) Держись за мамочку и бей ее.
Г: Да... я бью.
Ф: А?
Г: Я делаю ей больно. Мама, я делаю тебе больно тем, что ничего не делаю.
Ф: Что ты чувствуешь в своем анусе?
Г: Я напряжен.
Ф: Удерживаешь свое дерьмо.
Г: Да.
Ф: Пусть сфинктер поговорит с дерьмом.
Г: (смеется) Сфинктер, а? Так вот это кто. Нет. Я сказал, держись. Я тебя не пущу. Черта с два ты пройдешь
мимо меня. Да. Я получаю удовлетворение от того, что сижу тут и удерживаю его.
Ф: Теперь ты понимаешь свой эмоциональный
запор?
Г: Да...
Ф: О'кей. Что ты сейчас чувствуешь в анусе?
Г: Он все еще очень напряжен, но я его чувствую. Это не просто -
Ф: Закрой глаза и оставайся с напряжением. Пусть разовьется то, что хочет развиться...
Г: Я вот-вот взорвусь. И меня тошнит.
Ф: Да...
Г: Я не прав. (смеется) Мой желудок вроде говорит: «Как бы было хорошо, если б ты смог расслабиться».
Ф: Давай скажем странные фразы. Просто повтори это предложение: «Я не буду рождаться...»
Г: Надеюсь, что нет... ох... я не буду рождаться. (смеется) Я не буду рождаться! Ха! Теперь я понял. Я... я НЕ БУДУ... Я не хочу вылезать. Хочу сделать тебе назло. Чувствую, мне хочется улыбнуться. Мне хочется сесть здесь и сказать: Теперь ты попался (тяжело дышит)... и теперь я соприкасаюсь с тобой. (вызывающе смеется) Ты собирался протолкнуть меня, но больше ты этого делать не будешь. Ты собирался научить меня, как быть крутым. Вот, о чем ты думал.
Ф: О'кей. Возвращайся к нам.
Г: Вокруг Гинни особый ореол. Я так хорошо тебя понимаю. Я вижу тебя, как отдельного, прекрасного человека.
Ф: Теперь ты больше соприкасаешься с миром?
Г: (с дрожью в голосе) Я счастлив остаться... с этим. Все такое ясное.
Ф: Я не думаю, что мы уже опустошили симптом. Но я думаю, что теперь он попал в фокус.
Хелена
Хелена: Я чувствую себя такой тяжелой, такой тяжелой в этом кресле. Я чувствую пол, пальцы — пальцы и пятки на полу и пол очень твердый. Моя ступня движется вверх и вниз — по щиколотке. Я вижу, что глаза Фритца закрыты. Я слышу его дыхание... У Дениэла тревожное выражение лица... Я чувствую, как у меня вспыхнули щеки
— теплая рука под холодной... Я слышу машину; она очень тихая. В комнате очень тихо. Тишина. Фритц выглядит удивленным, нетерпеливым — это суждение. Я вижу, как движется твоя нога. Я снова чувствую, что у меня покраснели щеки. Вижу, как ты повернул голову. Вижу твои глаза... (долгая пауза)
Тедди: (тихо) Фритц, ты хорошо себя чувствуешь?
Фритц: Ммм. Чудесно... (низким, глубоким голосом, в котором чувствуется возбуждение) У меня очень сильное переживание. Я даже не знаю — не помню, было ли у меня подобное переживание — я настолько здесь, не играю никаких ролей, ничего не пытаюсь передать и все такое. Полное единство — я стремился целиком там быть — и интеграция. Невероятные цвета. Я не могу это пересказать. Это было настолько интенсивно, что на секунду я подумал, что не смогу этого перенести. Что-то чуть-чуть похожее я испытал, когда впервые услышал скрипичный концерт Бартока, и я подумал, что либо я схожу с ума, либо понимаю музыку.
X: Я как раз подумала, что все, что скажу будет бессмысленным, потому что здесь происходит что-то очень сильное.
Ф: Ты это почувствовала.
X: Да. Вот почему я не могла говорить. Я просто не могла говорить.
Ф: Было как раз такое переживание — как будто внешняя и внутрення зоны вдруг полностью соединились, и между ними ничего не осталось. Мир стал единым... (долгая пауза)
X: (продолжает) Я осознаю, что подвергаю цензуре множество вещей, и я не вижу лиц по отдельности, только всю группу целиком — цвета и фигуры, но по отдельности ничего... Я чувствую себя, разделенной на части. Это не правда. Я не чувствую себя, разделенной на части. А! А. Мне очень удобно в этом кресле — очень уютно. Я облизнула губы и они были солеными... Я облизываю губы и они соленые. Я замечаю глаза Джун и они похожи на два кусочка черного мрамора, а ее платье похоже на гобелен. А Дик как будто бы сошел с картинки про ковбоев — только ружья не хватает... А теперь мое сердце бьется быстрее, я возбуждаюсь все больше...
Ф: А как связано это возбуждение с предыдущим — с тем, что он похож на ковбоя?
X: Он для меня ожил — обрел свои черты — перестал сливаться со стеной. Он внезапно отделился от стены, склонив голову, и Джун, и потом Дик — и я почувствовала, как забилось мое сердце. Я почувствовала удовольствие.
Ф: Он ожил?
X: Для меня. Да. Для меня.
Ф: Ты тоже ожила?
X: Да. Я начала чувствовать возбуждение, когда смотрела — как будто с меня сняли вуаль. Это не просто был Дик со своей сигаретой, он стал совсем особенным. А глаза Джун и ее платье — она стала совсем особенной.
Ф: Тогда углубись в себя.
X: Я чувствую покалывание в руках и в ногах, а в голове у меня такая легкость — не во всей голове, а только в затылке, а спереди — здесь — здесь я чувствую давление. Мое сердце бьется более ровно, но я все еще чувствую здесь такую легкость — на макушке и сзади — такую легкость... Джейн как будто приехала из Бруклина — из той книжки, из книжки про гангстеров...
Ф: В общем и целом, мне нравиться то, что ты ощущаешь. Но меня очень тревожит ощущение... что ты делаешь репортаж.
X: Хмм... Я рассказываю.
Ф: Такое ощущение, что ты не просто рассказываешь — ты делаешь репортаж.
X: Какой репортаж?
Ф: Репортаж для свежего номера — журнала «Геш- тальттерапия» или чего-нибудь в этом роде. Давай введем нечто новое. Когда ты выходишь наружу, употребляй слово вы (или ты), а когда возвращаешься, используй я. Двигайся между ты и я.
X: Когда я говорю о других — ты. Снаружи... Я чувствую, что застряла и понимаю, что сужу себя, за то что занимаюсь тут ерундой, и думаю, что же еще сказать. Я осознаю, что сцепила руки, что чувствую нетерпение... Ха!.. Я понимаю, что мне очень жарко... и что у Гинни очень яркое платье — у тебя очень яркое платье. Я по- прежнему занимаюсь все тем же... (саркастически) Так у тебя очень яркое платье!
Ф: Из репортера ты превратилась в клоуна.
X: По крайней мере, стала более живой.
Ф: Клоунада — всегда хороший путь наружу. Там, где другие люди становятся параноиками, ты становишься клоуном. Разница не так уж и велика. Видите ли, параноик использует любые материалы, которые хочет, которые ему нужны, для своих агрессивных целей. Параноик стремится к драке, поэтому он ищет оскорбления, обиды и все такое. А клоун сходным образом использует все, до чего может дотянуться, для развлекательных целей. О'кей.
Блейр
Блейр: Фритц, у нас с тобой незаконченная ситуация.
Фритц: Да.
Б: (со злостью) Не знаю уж, какое гештальтистс- кое дерьмо ты пытался пропихнуть мне вчера вечером, когда я попросил у тебя спичку, но все чего я хочу — это просто да или нет, когда я прошу у тебя спичку, а не кучу болтовни вокруг да около, до тех пор, пока не подберу подходящие слова и ты, наконец-то дашь мне спичку. И вот еще что, если мне — если мне потребуется обучение какому-нибудь дерьмовому этикету, я тебя об этом попрошу. Я хочу, чтобы ты влезал в мое жизненное пространство, только когда я сажусь в это чертово кресло, а не в другое время. Мне это не интересно.
Ф: (мягко) Ну и что я должен сделать?
Б: Просто не надо меня запутывать, когда я прошу у тебя спичку. Скажи да или нет, и этого достаточно. А я тебе сообщу, когда ты мне потребуешься, как, например, сейчас, когда я вышел на горячее кресло.
Ф: Ты совершил ошибку. Ты не попросил у меня
спичку.
Б: (громко) О, нет, я попросил. Девяносто девять процентов людей в Америке, когда им скажешь: «Есть ли у тебя спичка«— эти люди, если им больше десяти лет — не встанут и не скажут: «Да, у меня есть спичка» или еще какую-нибудь дрянь в этом роде. Ты знал, что я имею в виду. Зачем тебе надо было разводить это дерьмо?
Дейл: Это все бесчестные люди.
Б: О, Дейл, перестань.
Ф: Ты пытаешься меня защитить?
Дейл: О, нетнетнет, я просто ему говорю. (смех) Нет, ты и сам прекрасно справляешься.
Б: (все еще злой) Это дерьмо. Гештальтистская игра, вот это что. И ты не можешь посмотреть на меня честными глазами и сказать, что не знаешь, что я хотел спичку.
Ф: (скромно) О, я знал, что ты хочешь спичку.
Б: Тогда зачем ты все это устраивал?
Ф: Потому что я все это устраивал. Потому что я тот самый один процент! (смех)
Б: О, братишка. Я хочу уйти отсюда.
Ф: Действительно сильная обида.
Б: Знаешь, так получается, что я даже больше на тебя не обижаюсь. (смех) (Блейр обличающе указывает на Фритца) Ты зарабатываешь деньги, сидя в этом кресле и
— (Фритц, подражая Блейр, тоже указывает пальцем) Да. «Плохой мальчик.» (смех) Ты — о'кей, ты играешь по своим правилам; я играю по своим. Даже не пытайся — По моим правилам, когда я прошу спичку, знаешь — просто дай мне ее. (смех) Дай мне прямой ответ.
Ф: Значит, за что-то ты мне благодарен?
Б: Конечно. Знаешь, что я тебе скажу, (смех) я не один из этих, Фритц. Но это не значит, что я вообще ни черта не понимаю. Суть в том -
Ф: Суть в том, что две недели назад, когда ты приехал, ты был таким бледным и безжизненным парнем, а теперь ты по-настоящему взорвался от ярости.
Б: ТТТтттттт!- Когда я приехал, я не был бледным и безжизненным. (смех) Нет, суть в том... Я что-то другое хотел сказать... Вот, что я хотел сказать. Суть в том, что я люблю тебя, но это не мешает мне тебя от души ненавидеть иногда.
Ф: Конечно, нет. Я на это надеюсь... Но ты так говоришь, будто ненавидеть — плохо. Ты «не должен» ненавидеть.
Б: У меня сегодня утром пару раз возникало чувство, что мне это нравится. (смех)
Ф: О'кей. Спасибо.
Я считаю, что главное препятствие на пути к осознаванию, процессу, которого мы стремимся достичь, — это неосознавание собственных действий. Давайте попытаемся внести побольше ясности. Для многих людей совсем не трудно, немного потренировавшись, увидеть, что происходит в мире, увидеть цвета, людей и так далее. Точно также, относительно нетрудно — если у вас не полностью заблокированы ощущения — обнаружить свои собственные чувства или эмоции. Но многие люди оскальзываются на том, что не осознают своих действий. В промежуточной зоне происходит столько действий: «Я веду внутренний диалог», «я играю в игру», «я собираюсь тебя одурачить». Я хотел бы обратить особое внимание на осознавание действий, которые вы совершаете. Может быть, именно по этой причине люди очень чувствительны к другим и очень многое видят в других, но не могут войти в осознание сейчас, в реальность, в самих себя... О'кей.
Мюриэль I
Мюриэль: (тихим, глубоким голосом) Сейчас я осознаю, что глубоко сижу в этом кресле. Кресло поддерживает меня снизу и со спины... Ух -
Фритц: Ты видишь спроецированную активность. Кресло поддерживает тебя так, словно оно что-то для тебя делает.
М: Мммм, чувствую, что так оно и есть. Я рада, что оно подо мной и поддерживает меня... Оно поддерживает меня и со спины. Я опираюсь на него и оно... соответствует. Я чувствую, что моя голова отклонена назад. Я осознаю, что смотрю вверх, на эти перекладины, или что там, и на стропила, и я вижу полукруг, который образуют большие стропила... и как стропила — о!
Ф: Ты что-то обнаружила?
М: Да, стропила и эта вертикальная штука на картине... они одинаковые и я задумалась... а, специально ли так нарисовали картину или что-то, когда ее установили туда наверх что-то произошло, связанное с картиной и стропилами.
Стив: Это солнечный свет.
|
|
|
