Тыквы, ночные разговоры и нормальный завтрак - просьбы от Ким Чондэ

Когда стало жарко настолько, что ранее уютный плед сейчас казался орудием изощрённой пытки, Чондэ распахнул глаза, судорожно вдыхая.

Грудь сдавило горячими тисками сухого воздуха, застрявшего где-то на уровне лёгких – он не мог ни вдохнуть, ни выдохнуть как следует. Немного побарахтавшись, он скинул с себя тёплое одеяло, едва не упав с дивана следом прямиком на сопевшего возле дивана Чарльза, бдевшего почти всю ночь за непредусмотрительно уснувшим в незнакомом месте хозяином. Под теплым боком лабрадора пригрелась Аечка, мягко выпускавшая в полудрёме ему коготки во вздымающийся с каждым вдохом бок.

Лица Чондэ коснулся свежий ночной воздух, волнами проникавший в комнату сквозь распахнутое настежь окно. Перебежками вороша занавески, воздух, пробежав длинной волной по ковру, нежно дотронулся до покрасневших щёк непонимающе озирающегося парня. Где он и что он тут делает?..

Прокрутив в голове воспоминания сумбурного вечера, он вспомнил, что остался ночевать у Чанёля, нагло заснув прямо на его жутко неудобных коленях. Прямо на нём.

На последнем слове он покраснел сильнее, вспоминая все свои неловкие попытки своеобразного флирта. Рубашки, касания – всё это мелочи по сравнению с тем, что он делает сейчас.

Пошевелив кончиками пальцев, Чондэ аккуратно поднял руку, стараясь избежать любого лишнего шороха. Пробежав подушечками по собственной смятой футболке, он наткнулся на то, что мешало ему дышать последние полчаса минимум – руку Чанёля, крепко обхватившую его поперёк груди и мешавшую вдыхать своей тяжестью.

Прикрыв глаза под очками, Чондэ расслабился, поглаживая чужую руку и вслушиваясь в мерное дыхание сопящего откуда-то сверху Чанёля, по всей видимости, уснувшего полусидя. Вторую ладонь он аккуратно положил на грудь блондина, кожей ощущая ровное сердцебиение.

Ещё раз тяжело вдохнув, Чондэ, на ощупь найдя ладонь обхватившей его руки, нежно переплёл свои дрожащие пальцы с чужими. Мягко сжав ладошку, он зажмурился, перемещая вторую ладонь с груди на шею, а затем – на лицо Чанёля. Задержавшись на мягкой щеке, он внезапно опустил руку, которую тут же перехватили в воздухе, а переплетённые пальцы сжались сильнее.

- Ты ведь сразу понял, что я не сплю.

- Конечно, - мягкий смешок, - спящие люди дышат… медленнее.

- Почему?..

- Спокойной ночи, Чанёль. Это просто сон.

На макушку вздрогнувшего парня опустилась большая тяжелая ладонь. Чужие пальцы поворошили маленькие кудрявые прядки и, запутавшись в них, успокоились, оставшись на макушке. Вторая рука сильнее сжала вспотевшую ладошку. Чондэ не видел его лица, физически ощущая тяжёлый тёмный взгляд, вскрывавший его вздымающуюся грудную клетку вместе с ошмётками горящих лёгких и осколками ребер. Он не видел его.

Он его чувствовал. И это переворачивало в нём все органы в сплошную мешанину бурлящей крови в паху. Боже, как же он надеялся, что сейчас глубокая ночь, и Чанёль ничего не заметит.

Какой же маленькой блядью он ощущал себя, заводясь на чужое хриплое дыхание и потные ладони.

- Спокойной… ночи, Чондэ, - блять. Куда он вообще смотрит?!

Слепо ткнувшись рукой в сиденье дивана, брюнет развернулся на бок, стыдливо (или не очень) сводя колени и прикрывая глаза.

Он был бы не прочь развести их пошире.

Блять.

Спокойной, мать его, ночи.

***

Утро началось с грохота и истошных кошачьих воплей.

Чарльз, слишком хорошо знающий своего хозяина, ещё ночью перелег подальше, забыв забрать с собой несчастную кошечку, которая сейчас безуспешно царапала все, до чего дотягивалась, пытаясь выбраться из-под комка из Чанёля, Чондэ и одеяла, которое всю ночь пролежало на полу.

- Твою мать, что ты такое?! – сонно барахтающийся Пак скорее мешал, чем помогал улетевшему с дивана Чондэ встать.

- Я, - тяжёлое сопение, - упал… На твою кошку.

Моргнув, Чанёль осмотрелся. Он лежал на брюнете, беспомощно отбивающемся от обиженной Аечки, которая, едва выбравшись наружу, пошла мстить людям.

Парень расхохотался, опираясь на руки и вставая.

- Чёрт… Ну почему ты такой… Такой…

- Какой? – нехорошо прищурился Чондэ, потирая свежую царапину на руке.

- Такой, - утирая слезы, закончил Пак, окончательно выпрямляясь и поправляя футболку. Следующим пунктом программы шло поднятие Чондэ и водные процедуры с завтраком, но мешал один немаловажный факт – сейчас между его ног лежал, раскинув руки и ноги в стороны, беспомощный Чондэ, пытавшийся одновременно поправить съехавшие очки и нагло задравшуюся футболку, обнажавшую впалый живот и вздымающуюся грудную клетку.

«Тушёный рис с курицей», - зажмурился Чанёль, переступая через себя, а заодно и через брюнета и помогая тому подняться.

Спешно одёрнув футболку, Чондэ пригладил волосы и, стараясь заполнить неловкую паузу, спросил:

- А… Что на завтрак?

- Ты, - язык у Чанёля оказался быстрее мозга.

«Упс».

- Я? – недоуменно склонил голову парень, у которого в голове щёлкали извилины и рисовались картинки одна интереснее другой.

- … выбираешь блюдо, - «молодец, Чанёль, а теперь благодари всех богов за то, что у тебя пока хватает мозгов выкручиваться».

- Мне кажется, что решать должен хозяин, - Чондэ коротко усмехнулся, протягивая вперед руку, - мне нужно в ванную. Сам понимаешь…

«Твою мать, он ведь не знает тут ничего».

- Сейчас-сейчас, идём, - подхватив протянутую ладонь, Чанёль крепко сжал ее, второй рукой обхватывая Чондэ за талию.

«Перебарщивают с солью в супе. А я забочусь», - мысленно оправдывал сам себя блондин, крепче сжимая пальцы на тонкой талии.

Вместе прошагав каждый порог и удачно вписавшись почти во все повороты, они дошли до небольшой ванной комнаты, в которой Пак, краснея, как невеста на выданье, объяснил, где раковина, где туалет, где мыло и бумага. Приложив ладони Чондэ к полотенцам, что находились в трех шагах от раковины, он убрал все коврики, чтобы брюнет не запнулся и, получив пинка за чрезмерную заботу, вышел.

Видимо, объяснять Чондэ как пользоваться дозатором для мыла не стоило…

Стоя у плиты, Чанёль думал, чем кормиться. Холодильник приветливо улыбнулся полупустыми полками с десятком яиц и позавчерашней пиццей, а хлебница нежно подмигнула сухим печеньем и зеленым хлебом.

- Как насчет яичницы? – крикнул Пак так, чтобы его было слышно даже сквозь шум воды в ванной.

- Я согласен, если ты знаешь разницу между яичницей и подгорелыми кусочками скорлупы! - раздалось в ответ.

«Каков засранец», - восхищенно округлил глаза блондин, набирая полные руки яиц. Когда на сковородке зашипело масло, а заинтересованная Аечка мягко запрыгнула на тумбу под нежным взглядом Чанёля, поздоровавшимся с кошкой полной миской корма, раздался скрип открывающейся двери.

Спохватившись, блондин понёсся в коридор, перехватывая попытавшегося самостоятельно прогуляться по квартире Чондэ на пороге.

Под возмущенное бухтение последнего они дошли до кухни, на которой уже ждал печально озирающийся на уплетающую завтрак кошку Чарльз.

- Боже, парень, про тебя-то я забыл, - улыбнулся прищурившемуся лабрадору Пак, сажая подозрительно принюхивающегося Чондэ за стол. Напоследок сжав мягкую маленькую ладонь и обставив всё так, что это чистейшей воды случайность, Чанёль спешно развернулся за пакетом с кормом.

- Ты сегодня собирался… съездить кое-куда, - ступил на опасную дорожку интересующей его темы Чанёль, выжидающе замолкая. Взгляд наткнулся на тонкую линию губ Чондэ, сжавшего сложенные на коленях ладони в побелевшие кулаки. Казалось, что белая кожа лопнет от выпирающих косточек в следующий же миг.

Взгляд Чанёля потемнел.

- На восточное кладбище. Там… мой друг. Сегодня полгода, как его… не стало, - внешне он был спокоен, но худые пальцы с силой скомкали тяжёлую ткань джинсов, прихватывая, очевидно, кожу, потому что от боли его верхняя губа непроизвольно дернулась, выдавая волнение.

Чондэ сжался на высоком стуле, склоняя голову. Он чувствовал, как уютно ворчало оно в грудной клетке, изредка шевелясь и давя своей чёрной массой на сердце.

Перед ним гулко ударилась об стол глубокая тарелка с тостами и выпотрошенной лопаточкой на части яичницей. Рядом Чанёль молча поставил высокий стакан с горячим чаем, а чуть поодаль на столе появилась вазочка с сухим печеньем. Сам парень сел напротив, тяжело выдохнув и уронив голову на сложенные на столе руки.

- Подгорело… - раздалось оттуда глухое сопение.

Удивленно подняв голову, Чондэ принюхался, отвлекаясь.

- И правда, - выдохнул он через секунду, - подгорело…

- Может, ну его? – прощупал почву погрустневший и не сдружившийся с яичницей Чанёль, - я знаю отличное кафе. Заедем… после.

Усмехнувшись в пустоту, брюнет поправил вездесущие очки, закусывая нижнюю губу и сдирая зубами обветрившиеся кусочки сухой кожи.

- Можно и в кафе… Чарльз… Останется у тебя? – глухая просьба.

- Аечка последит за ним, - плечи Чанёля содрогнулись в нервном смешке. Осознание происходящего давило на него чугунной плитой угрызений совести.

Он сейчас повезет эмоционально нестабильного психа на кладбище. Он действительно сделает это.

- Попроси её не обижать моего большого лохматого друга, - Чондэ прикрыл глаза, изображая подобие улыбки и ощущая, как тугой комок в груди тянут за невидимые ниточки, распутывая, вот такие вот усмешки, которые его чувствительный слух улавливал справа от себя среди сотни звуков. Шорох занавесок, шум с улицы, недовольное сопение обиженного лабрадора, с рыком хрустящего кормом, и приглушённый смех Чанёля, доносившийся словно из-под толщи воды.

Он хотел бы уметь останавливать время.

- Она умница, - Чанёль нежно улыбнулся Аечке, приподнимая голову и сдувая упавшую на глаза лохматую серебристую чёлку, - они отлично проведут время, да, ребята?

Чарльз скосился на блондина с непередаваемой гаммой эмоций в чёрном взгляде. Аечка, выглянув из-за холодильника, за которым пригрелась в уютном темном углу, мягко выпустила коготки, припоминая лабрадору сегодняшнюю ночь.

- Они вроде… подружились?.. – нервно сглотнул Чанёль.

По крайней мере, он очень на это надеялся.

***

Он бережно накинул Чондэ пальто на узкие плечи, вздрогнувшие от резких движений ткани. Застегнул крупные пуговицы, старательно отводя взгляд от доверчиво подставленной ему приоткрытой шеи, которую тут же поспешил скрыть за высоким воротником, следом замотав брюнета шарфом по самый недовольно сопевший нос.

«Ему же лучше», - осматривал своё творение довольный Пак, называя это «прикрыть срамоту».

Недовольно ворча, Чондэ поправил очки, проводя рукой по воздуху там, откуда предположительно нервно хихикал Чанёль, наклонившийся за ботинками.

- Повернись направо. Боже, Чондэ, на другое право. Шаг вперёд, только не затопчи меня.

- Намекаешь, что я толстый? – обиженно.

- Намекаю, что я очень уязвим, когда сижу с чужим ботинком в руках и диктую человеку, на сколько градусов ему приподнять ногу, дабы я его смог надеть.

- Однажды ты станешь тыквой.

- Я буду самой сладкой тыковкой по эту сторону Вселенной. Выше, а теперь ставь, я подставил колено. Вытяни правую руку, там полочка, держись за нее. Да, вот так. Просовывай ногу, сейчас завяжу.

- Ты будешь большой и невкусной тыквой с толстой коркой, которую никто не захочет съесть.

- А вот сейчас я слышу намеки на то, что я толстый, - пыхтение, - готово. Давай вторую ногу.

Протянув вторую ногу, Чондэ, помедлив, отпустил полочку. Рука, пошарив в воздухе, наткнулась на мягкую паковскую макушку. Худые пальцы тут же затерялись в светлом ворохе кудрей, а сам Чондэ с наслаждением сжал пушистые прядки.

Чанёль замер.

- Что, волосатых тыкв тебе ещё не попадалось?

- Ты самая волосатая тыква из всех, что я встречал, уж поверь.

- Я буду лучшей тыквой в твоей жизни, - смешок.

- Я всегда могу сварить из тебя сок, если ты будешь препираться.

- Нагло лишаешь меня собственного мнения угрозой жестокой расправы, - нежная улыбка, - так, тыковка, а теперь прекрати вертеться, иначе поедешь в одном ботинке.

Чондэ замолчал. Рука, все ещё лежавшая в волосах, медленно перебирала мягкие пряди. Подушечками пальцев брюнет неосознанно массировал кожу чужой головы.

Чанёлю хотелось мурчать.

- Готово. Подожди минуту, сейчас накину куртку.

Губы Чондэ исказила горькая усмешка.

- Я бы даже если бы очень захотел, не смог бы далеко уйти, понимаешь?
«Молодец, Чанёль».
- Черт. Чондэ, прости, я не это имел ввиду…

- Когда человек говорит «прости», он обязывает другого дать ему прощения.

- Тогда что я должен был сказать?!

- «Мне жаль».

- Мне, правда, жаль.

- Я знаю. Собирайся, нас… меня ждут.

Дальше одевались в тишине.

***

Неловкое молчание густым туманом висело всю недолгую поездку в лифте. Чанёль просто смотрел на неловко сжавшегося парня, пытавшегося держать определённую дистанцию между ними.

Дистанция. Как же.

- Дай мне руку. Тут десяток ступеней, и я очень сомневаюсь, что ты сможешь спуститься сам.

Чондэ в лицо ударил холодный осенний ветер. Назойливая трель домофонного сигнала врезалась в затуманенное сознание словно нож в плоть – с кровью и ошметками вытаскивая парня из чёрной толщи воды, что пыталась накрыть его с головой последние несколько минут. Дышать становилось всё труднее – мешал не шарф, а огромный, ужасающих размеров ком в груди, давящий изнутри на ребра.

Он задыхался.

Но упрямо шёл вперед, молча подавая Чанёлю дрожащую, словно лист на ветру, белую ладонь.

А может?..

- Осторожно! – он успел в последние секунды, подхватывая оступившегося Чондэ под руки и прижимая к себе, - я ведь говорил, говорил! Твою мать, я думал, что полечу следом. Блять, нет, нет. Так не пойдет. И не спорь, - с этими словами он подхватил непонимающего, но немного довольного Чондэ на руки, в несколько шагов преодолевая последние ступени.

Путь до машины прошел так же, в руках Чанёля. Чондэ понравилось. Дышать стало немного, но легче.

Определённые догадки у парня имелись. Осталось лишь проверить. Но как?..

- Откинься на сиденье, да, вот так. Не пугайся, я сейчас тебя свяжу, - Чанёль гаденько хихикнул, - ремнём безопасности.

Нет, Чондэ совсем не расстроился. Ни капельки.

Если только чуть-чуть.

- Сначала нормально позавтракаем, - решил желудок Чанёля, не желавший слушать никаких препирательств, которых, впрочем, не последовало, потому что желудок брюнета был как никогда с ним солидарен.

- Надеюсь там, куда ты меня везёшь, готовят лучше, чем ты, - недовольно пробурчал Ким, вытаскивая из кармана кошелёк. На ощупь отсчитав несколько крупных купюр из специального отсека, заботливо выделенного Чунмёном «на всякий случай», Чондэ ткнул сжатые между пальцев бумажки Паку в плечо.

- Я не дама, чтоб за меня платить. И не спорь. Возьми.

Понимая, что шутку про то, что брюнет вполне себе похож на даму со спины он вряд ли переживет, Чанёль сдержался так же, как обычно сдерживался на теме роста своего начальника Кенсу, хранившего в столе именной набор метательных ножей. На всякий случай.

- Я и не собирался, - зашуршал бумагой блондин, сминая деньги и засовывая их во внутренний карман куртки, едем?

Чондэ помрачнел, откидываясь на сиденье и выдыхая.

- На восточное кладбище, да?

- С утра ты собирался именно туда.

- Ещё я с утра собирался превратить тебя в тыкву.

- Я хорош в любом виде. А теперь спи. Нам придётся выезжать за городскую черту, а это не час и не два. Я, - пауза, - разбужу тебя.

Когда Пак завёл мотор, до его слуха донеслось глухое «спасибо».

***

Завтрак прошёл без происшествий, если не считать то, что Пак искренне насладился выражением лица Чондэ, когда просил его «приоткрыть ротик» и запихивал недовольно жующему Киму в набитый рот целую ложку мороженого. Чондэ мстил, делая вид, что кусочек рафинада абсолютно случайно вместо кофе упал на Чана.

Относительно без происшествий, точнее.

Радио приглушённо вещало трескучими голосами ведущих, с которыми Чанёль, по старой привычке, мерно переругивался.

Чондэ спал, сложив руки на коленях. Несколько раз он просыпался, кончиками пальцев касаясь руки Пака и, ощутив подушечками грубую ткань куртки, засыпал обратно, укачиваемый мерным гулом мотора.

- Чондэ, мы приехали, - блондин потряс его за плечи, наблюдая, как тот в полудрёме причмокивает, - ну же, Чондэ, иначе в тыковку превратишься ты.

- Сам ты… тыковка, - сонно пробормотал разомлевший парень, у которого в груди ненадолго перестал расти комок, давивший на ребра. Он не очень хотел возвращаться.

Боже, как же Чанёлю не хотелось этого говорить.

- Тебя ждут, - и зажмурился.

Чондэ в его руках замер. Слепые глаза приоткрылись, и он инстинктивно повернул голову в сторону замолчавшего, но все ещё громко дышащего Чанёля.

Они, возможно, впервые «смотрели» друг на друга как Пак Чанёль и Ким Чондэ.

Сердце пропустило удар.

- Я… помню… - он вывернулся из чужих рук, пытаясь встать.

Чанёль вздохнул.

- Иди сюда, - он приобнял брюнета, выводя того из машины, - не ударься головой, пожалуйста.

Пак остановил машину перед тяжелыми кладбищенскими воротами, усыпанными пятнами ржавчины и прилипших ярко-жёлтых листьев. Протоптанная дорожка, что уходила под них, была скрыта под тяжёлым ковром из опавших листьев разных оттенков и разной степени гнили. По всему периметру восточного кладбища росли огромные тополя и виднелось несколько чахлых ёлок.

Всюду, тут и там, валялись искусственные цветы, общипанные с венков и букетов. Матерчатые лепестки, словно капли разноцветной крови выступали на сырой и грязной коже кладбищенской земли.

Колоритно, однако.

- По запаху чувствую, что мы в нужном месте. Больше нигде в этом городе так не пахнет гнилью и… тоской. Знаешь, такой мерзкий запашок с кислой отдушиной, - сморщил нос Чондэ, вытягивая ладонь, - где-то должна быть сторожка. Спроси, как пройти к новой секции.

«Даже… сюда не могу дойти сам. Обуза. Балласт».

Дышать вновь становилось тяжело. Грудную клетку распирало от тугого комка нервов, стягивающих крепкими узлами сердце и пережимающих сосуды.

Оно веселилось. Чондэ мог поклясться, что почувствовал ее ладонь, мерзкой липкой жижей коснувшейся его щеки. Его темнота становилась все плотнее и плотнее, приобретая оболочку из паранойи.

Он сходил с ума.

Тьма его сознания душила рассудок, накрепко застревая в мозгах и переплетаясь с воспалёнными нейронами. Черепная коробка трескалась от давления. В ушах кипела горячая кровь.

Его протянутой руки коснулась холодная ладонь Чанёля, который, недолго думая, переплёл их пальцы.

- Здесь грязно, но красиво. Кенсу бы понравилось, - Чанёль улыбнулся, крепче сжимая худые горячие пальцы трясущегося Чондэ.

- Кенсу, - вдох дался ему с трудом, - это ведь твой начальник? Я… вроде бы, общался с ним, - перед глазами мутнело, но прохладные пальцы большой ладони не отпускали, дав сознанию крючок, за который оно зацепилось.

- Надеюсь, это было не в тот день, когда я пролил на него воду из вазы с цветами, - Чанёль заржал, вспоминая, как уносил ноги от взбешённого До, угрожавшего ему линейкой.

Чондэ невольно улыбнулся следом за громогласным смехом Пака.

Следующий вдох дался ему намного легче.

Вот оно что.

- Идём, - бледный, словно бумага, Чондэ, потянул Чанёля за руку.

Выяснив, что до новой секции это «три поворота направо отсюдова и аж до охроменной такой хреновины с облезлой кошкой на скамейке», блондин, поклонившись словоохотливому сторожу, убедился, что ближайшие двести метров единственное, обо что сможет запнуться Чондэ – это он сам, двинулся, крепко сжимая маленькую горячую руку в своей.

Они шли по узкой тропинке между могилами молча – окружающая обстановка как-то не располагала к задушевным беседам, поэтому Чанёль молчал, зорко следя за передвижениями Кима, которого угнетал кладбищенский воздух и редкое карканье ворон.

- Атмосферно, ничего не скажешь, - прервал молчание Пак, когда они поравнялись со спящей на скамье кошкой с крупными проплешинами на боках. Кошка на приветствие даже не проснулась, поэтому разобиженный Чанёль повернулся к брюнету.

- Мы пришли. Куда дальше?

Чондэ мучительно вспоминал.

- Кажется, седьмой ряд, девятая по счету. Да, нам нужна девятая. Чжан Исин, не знаю, какое там фото. Если оно есть вообще.

«Чжан… Исин? Где я мог это слышать?..»

Нужное место нашлось быстро – там находился небольшой надгробный камень, самый обычный, гранитный, отшлифованный, без фотографии, но с витиеватой надписью с датой жизни и эпитафией.

«Чжан Исин. 26.04.19.. – 17.10.20.. Тройная клятва на всём, на чём обычно клянутся взрослые. Исин, Чунмён, Чондэ».

- Он… - собирался с мыслями парень, - в тот день ехал вместе со мной в том злосчастном такси. Только вот я выжил. А он – здесь.

Выдохнув, Чондэ осел на колени на гранитное основание могилы, к которому вовремя подвел его Пак. Приложил ладони к холодному камню, подушечками пальцев ощущая резьбу надписи. Острые края эпитафии гранёным лезвием впивались ему в раскалывающийся череп.

- Его собирали по частям для похорон, на которых были только мы с Мённи, - ему нужно было выговориться, - мы ведь… всегда были вместе. Даже когда для меня нашлась приёмная семья, а им с Мёном пришлось выбираться самим. Когда детдом больше не мог их содержать, как уже совершеннолетних, мы снова собрались вместе. Нашли работу, я помог с деньгами и жильём. Я думал, всё будет… не так.. – из-под чёрной оправы блеснула солёная дорожка, оставленная горячей слезой. Горло сдавили всхлипы, а глаза закрыло липкими ладонями оно, клубящееся в воздухе удушливым туманом. Рассудок темнел, но Чондэ продолжал говорить:

- Все налаживалось, понимаешь? И… я ведь искусствовед по образованию, взял и попросил его съездить со мной на выставку, грёбаную, блять, выставку. В итоге я здесь. А он – там. И я даже не смог… взглянуть на него на похоронах. Просто трогал сшитые части тела, которые когда-то были улыбчивым Исином, хотевшим даже предложить кому-то встречаться… Парню какому-то, боже, я даже не помню, как его зовут. Там должен быть я, понимаешь?! – голос Чондэ срывался на истерический крик, - я, понимаешь? Не он! У него причина жить была. А я… обуза. Никто. Пустая обертка.

Медленно обойдя памятник, Чанёль, молча слушающий эти подробности, вплотную подошёл к поднявшемуся на трясущиеся ноги Чондэ, приподнимая его голову за подбородок.

- Он бы не оценил того, что ты говоришь сейчас.

- Конечно, потому что он сейчас гниет, блять, в гробу, сшитый по кускам!

Чанёль гипнотизировал взглядом мокрые дорожки слез на бледных щеках.

«Да, Исин хотел зайти за мной сегодня, мы собирались на матч. Чжан Исин, ну ты чего? Сам ведь постоянно косишься в мой телефон, трижды уже мог запомнить».

- Со мной пару лет назад учился на медицинском парень. Я плохо его знал, но неоднократно слышал, как он произносил одно имя. Парня звали О Сехун. Догадываешься?..

«Его зовут Сехун, и, Чен, не строй такую моську, он замечательный! Я, может, серьезные намерения тут тебе изливаю, а ты морщишься!»

- Быть не может… - брюнет окаменел, соображая, - это же… тот самый?.. Он?..

- Видимо, да, - Пак склонился ниже, над самым ухом, - ты можешь представить, что остался жив для того, чтобы поговорить с Сехуном, - и, наклонившись ещё ниже, Чанёль, задев носом хрящ, прошёптал вздрогнувшему Чондэ интимным шепотом, - а если этого мало для того, чтобы быть твоим смыслом жить, то этим смыслом могу стать я.

Колени брюнета подогнулись. Сам он, вцепившись Паку в куртку, медленно терял сознание. Плотина, удерживающая рассудок, прорвалась.

Слишком много всего.

Что-то в нём окончательно перегорело сегодня.

Теряя сознание, он чувствовал, что в груди взрывались мириады чёрных созвездий, освобождавших его от тяжести. Ему было легче… выдыхать?..

Последнее, что он запомнил – резкий вскрик Чанёля и его большие руки, удерживающие его грозящую взорваться голову.

«Пусть».

***

Чондэ не знал, когда пришёл в себя.

Под головой была подушка, а под спиной – удобный матрас нормальной кровати, а не узкого дивана.

С соседней подушки доносилось сопение.

- Чанёль? Чанёль?..

Сопение прекратилось.

- Я не снимал очки, они на тебе. Чарльз сытый и довольный жизнью, порывался откусить мне пятки когда я занёс тебя домой без сознания, но мы договорились, что он с этим повременит, так что он бдит под дверью. Времени около четырёх…

- Погоди…

Чанёль послушно замолчал, придвигаясь ближе.

Чондэ, помедлив, ухватился за дужку очков, снимая их и отбрасывая в сторону. Они гулко ударились при падении о ковёр возле кровати, заставив Кима вздрогнуть.

- Не противно?... – он усмехнулся, проводя ладонью по шраму. Самому ему было гадко.

- Ты… удивителен.

Слова внезапно оказались лишними.

Пошарив рукой по простыне, Чондэ наткнулся на раскрытую ладонь Чанёля. Пробежав по ней пальцами, он нашел его голову, просовывая одну ладонь лежащему под щёку, а вторую кладя на свободную.

И прижался своим лбом к чужому, распахивая мутные глаза с тугой серой плёнкой слепоты, которой были подёрнуты зрачки.

Они лежали так до рассвета. Чанёль смотрел на шрам, на слезящиеся мутные глаза, на спутанные тёмные волосы.

Чондэ наслаждался чужим теплом.

Слова и правда были излишни.