 |
Из книги «Тайны древних цивилизаций» 1 глава
|
|
|
|
Grace
And Beatrice
МОСКВА ОСЛН 2016
УДК 821.111-31 ББК 84(4Вел)6-44
О 54
О 54 Олломоуц, Флора.
Грейс и Беатриче / Флора Олломоуц. – М.: ОСЛН, 2016. – 300 с.
Агентство CIP РГБ
ISBN 978-5-902484-76-9
Третий роман Флоры Олломоуц – заключительная часть трилогии
«Эджерли-Холл» – посвящен будущему. Беатриче Эджерли – наследни- ца театрального дела и поместья, основанного ее семьей, и ее лучший друг, Грейс Тарлтон, оказываются вовлеченными в политический кон- фликт и события, меняющие не только течение их собственной жизни и судьбы людей вокруг, но и таинственным образом – ход истории.
ISBN 978-5-902484-76-9
© Флора Олломоуц, 2016
© ОСЛН, 2016
Знаком этим отмечаю я книгу, в коей говорится о тех,
кого довелось мне знать.
Дж. Э.
День, предшествующий венчанию... Кто-то там, кто-то там, кто-то там, кто-то там, кто-то там… На рассвете, по грунтовой дороге, верхом вдоль восточ- ных полей. Солнце опережает галоп, влетает в глаза, восходит в прозрачной и ослепительной дымке над кронами, стежкаGми соединившими полотно неба и край земли. Эджерли-Холл. Рассвет. Какая-то музыка.
«История моя...» Фрагмент. Отрывок. Песнопение. Мать называла ее «История», отец звал ее «Феникс». История Феникса, песня Феникса. Под эту мелодию взлетает самолет и идут титры «Путешествия Волх- ва» в третьем эпизоде шестисерийного «Ренессан- са». Пятьдесят четыре года записи. Две минуты и три секунды. Как одно мгновение.
Так начала этот день, предшествующий 26 апре- ля, свадьбе ее старшего брата, Беатриче Стэнли.
Каждый чувствовал себя теперь абсолютно сво- бодным. Ни на что не оглядываясь. Непременное уже совершилось – всего только день до главного со- бытия. Не забегая вперед, осталось жить и ждать.
|
|
|
Грейс встретила утро тоже за любимым заняти- ем, самым любимым с детства. Потом оказалось, что именно это увлечение хорошо тренирует и рас- слабляет руки. Лепкой из глины. Гончарное дело. Гончарный круг. Руки, вода и кувшин.
– Какие красивые.
На террасу, где стоял круг и лежала глина, а так- же скребки, тряпки, лопатки, доски и краски, и где сейчас работала Грейс в закрапанной, когда-то белой в серую полоску, рубашке и допотопных узких джин- сах – вошла Фрея, мать Беатриче. Все, в том числе близкие – звали ее вторым именем – Виола. Грейс нравилось первое. Еще девочкой, не умевшей скры- вать свои чувства, потому что не находила в этом ничего полезного, она попросила разрешения назы- вать ее Фреей. Леди Эджерли не стала возражать.
Фрея подошла к столу. Там стояли два уже гото- вых кувшина. Один – зеленый снаружи, с цветом на- сыщенным и густым у самого дна и растворяющимся в молочный кверху, и второй – лиловый внизу и бе- ло-лазоревый на горловине и у самого края. Третий лепила Грейс.
– Непременно поставлю в них завтра белые ли- лии.
– Мне иногда так странно, – сказала Грейс, останав- ливая ногой круг и вытирая руки скомканным и уже впитавшем немало глиняного раствора полотенцем.
– Что именно?
– Хотя, нет...
Грейс взглянула на Фрею, державшую сиреневый кувшин.
– Фрея...
– Да?
– Что вы чувствуете?
Фрея перевела на нее взгляд.
– По поводу чего?
– Всего. Завтрашнего дня.
Та ответила не сразу.
– Что жизнь начинается заново. Грейс качнула головой.
– Удивительно.
– Почему?
– Мне иногда так странно. Я временами думаю об этом и не могу понять... почему это не я.
Фрея подошла ближе, и Грейс поднялась ей на- встречу.
– Не ты? – тон оказался более настороженным, чем ей этого хотелось.
– Я не про Уилла, нет, – Грейс надеялась, что Фрея поймет ее с полуслова гораздо точнее, чем ей теперь казалось, та услышала на самом деле. – Простите, я не должна была. Вы подумаете, что у меня что-то не так с Хайкко, и счастье молодых под угрозой.
|
|
|
– Нет, вовсе нет. Я как раз понимаю, что ты гово- ришь не про Уилла. Но о чем?
– Об Эджерли-Холле. Фрея молчала.
– Мне порой кажется, что мы с вами гораздо боль- ше похожи, чем...
– Чем я и Норма?
– Да.
Фрея кивнула и, скрестив на груди руки, присло- нилась к узкому буфету, где хранились краски, рас- творители, всякие вещества и предметы для лепки.
– У Нормы и твоей мамы много общего, – задумчи- во сказала она.
– Да, я заметила.
– А это значит только одно...
– Так что же?
– Я не знаю, как это объяснить. Но думаю, ты ког- да-нибудь поймешь. Позже. Я не могу и не знаю, как это сейчас назвать...
– Вы?
– Да, я.
– Вы не знаете, как назвать?!
– Да.
– Фрея... послушайте... неужели вы вполне увере- ны? Неужели вам совсем не тревожно?
– «Не страшно», ты хочешь сказать? Не старай- ся быть деликатнее, Грейс, у тебя это вряд ли полу- чится, да и не нужно. Мне было страшно. Теперь я просто знаю, кто она, но не могу сказать, как... Если ты сама боишься... – Фрея сжала губы, подбирая сло- ва, и снова покачала головой, точно не соглашаясь с собственными мыслями, и пожала плечами. – Жаль нельзя предложить, «выйди замуж за Хайкко хотя бы на один день, и считай это экспериментальным, но только единственным данным тебе браком». Жаль, это устроить невозможно. Но по-другому, я думаю, не объяснить, что делает сейчас Уилл. Я могу сказать, что он женится на Эджерли-Холле, но в таких словах ты это вряд ли поймешь, а объяснять пришлось бы от Адама и Евы.
– Женившись на Норме, на человеке «не отсюда», женится на Эджерли-Холле?
– Разумеется.
– Но не могла же это быть любая пожелавшая «не отсюда»?
– По-моему, это очевидно.
– Да, но мне нужно подумать. Я непременно сама хочу понять. Фрея...
– Да?
– И еще. Вы меня простите?
– Говори, Грейс.
– Он будет счастлив?
– Уилл?
– Да.
– Если сможет.
Грейс улыбнулась, как человек, кому как свиде- тельство его собственного секрета предъявили его личное оружие.
Она сама отвечала так всякий раз, если и когда родные и близкие спрашивали ее, выздоровеет ли и будет ли жить ее пациент.
Если сможет.
«Причина есть одна...», «О, обещай мне»...
|
|
|
– Дорогие возлюбленные, мы собрались здесь пред Богом и этим собранием, чтобы соединить это- го мужчину и эту женщину священными узами бра- ка, о котором святой Павел повелел, чтобы он был честен среди всех людей... Вступить во святой брак пришли сюда эти два человека... Берешь ли ты эту женщину как свою законную супругу, чтобы вместе жить в святом браке? Обещаешь ли ты уважать и лю- бить ее, и беречь ее в болезни и здравии, в богатстве и нищете, и оставишь ли всех остальных, и приле- пишься ли только к ней, пока вы оба живы?
– Да.
– Берешь ли ты этого мужчину как своего закон- ного супруга, чтобы жить с ним вместе в священном браке? Обещаешь ли ты любить, уважать и беречь
его в болезни и здравии, и оставить всех остальных, и прилепиться только к нему, пока вы оба живы?
– Да.
– Подайте знак того, что этот завет будет соблю- даться всегда... Всемогущий Боже, великий Созда- тель всего, Автор вечной Жизни и Даятель всех бла- гих даров, когда Ты решил дать мужчине подарок, Ты дал ему жену. Написано: «Кто нашел жену, тот нашел благо». И вот мы стоим сегодня, много тысяч лет спустя, мы мысленно возвращаемся к тому времени, когда была проведена самая первая церемония — она была проведена Тобою, Отец, в Эдемском саду, когда Ты сочетал нашего отца и мать, Адама и Еву, и по сей день мужчина выбирает себе жену... На основании своего поручения, данного мне Всемогущим Богом, быть Его слугой, и засвидетельствованного мне Ан- гелом, этой властью я сейчас объявляю... Дай нам по- мышлять о Нем и ждать, и дожидаться той великой Брачной Вечери... пусть в наших мыслях и в нашем сердце это вновь всплывет...
В багряной бархатной накидке, струящейся по- верх белоснежного в прозрачных горящих золотом крупинках бисера и кристаллах платья. Поразитель- ная смелость. Удивительная независимость. Впер- вые багрянец. Но плащ не впервые.
Джеймс смотрел на происходящее и видел отчет- ливо, будто не было этих сорока двух лет, 18 сентя- бря 2011 года.
Тогда Фрея вступила в центральный проход церк- ви Святого Иакова-в-Полях и на мгновение приоста-
|
|
|
новилась. Она прислонила к сердцу круглый белый с вкраплениями фиалок букет, медленно подняла голо- ву. Никогда он не видел ее такой прекрасной. В тот миг она словно впервые всецело вышла оттуда, где он, ему казалось, видел, как именно она была сотворена. Не- зримая кисть, наполненная влагой черничного цвета, сбросила каплю на кипенную поверхность, от темени устремились переливающиеся линии, тончайшие ви- брирующие ручьи. Капли в них всплывали, густели и кружились, подхваченные невесомостью. Каждая, словно веретено, кружась, выпрядала новую нить материи. Темноволосая голова с венчиком крупных волнистых коротких прядей, обрамляющих лицо, вы- сокая шея, широкие тонкие плечи, небольшая грудь, длинные руки, устремленная вверх фигура, покры- тая струящимся, светящимся серебристыми искрами платьем, текущим вдоль вертикальных линий, как по- ток, словно это была сияющая кожа. Свет во плоти.
И за плечами пурпурный бархатный плащ, ниспа- дающий и ложащийся еще одним шлейфом поверх шлейфа искрящегося платья. Он едва не потерял со- знание тогда, настолько она была прекрасна.
Теперь на Виоле было платье нежно-сиреневого цвета – обвитое диагональной полосой прозрачных подвесок, винтовой линией текущей от плеч к ступ- ням. Пурпур венчального плаща соединился с млеч- ной белизной того платья. Преобразившись в про- зрачно-воздушный лиловый.
В багровом бархатном плаще поверх белоснеж- ного платья перед алтарем стояла Норма Трэмп, час назад невеста, а отныне жена их старшего сына Уи- льяма Эджерли.
Семь дней после свадьбы. Норма и Уилл верну- лись в Лондон, где должна была проходить IV це- ремония вручения кинематографической премии
«Орландо».
История этой награды курьезным и драматичным образом отразила те повороты истории, которые в последние годы круто и бескомпромиссно ориенти- ровали на новые маршруты человечество вообще, искусство как его сцену, и кинематограф как вырази- тель образности того и другого, в частности. Премия
«Орландо» заменила собой когда-то процветавшую, но подвергшуюся сотрясающим переменам премию Академии визуальных искусств «Эдгар».
Конфликт разразился, когда семь лет назад по ре- шению нового состава руководства Академии, боль- шинством голосов выбранного из представителей партии Кондолизы Претон – движения ультрапра- вого селенизма – из конкурсной программы соглас- но поправкам, внесенным в официальную миссию Академии, были бессрочно исключены любые поста- новки и экранизации, созданные по принципу соля- ризма. Селенизм отделил соляризм во всех областях. Естественным образом не обошел он и область само- го откровенного разговора с миром. Сферу вдохно- венной игры. Сценическое и экранное искусство.
|
|
|
Здесь принцип присутствия соляризма рассматри- вался по трем, крайне простым, критериям – если ре- жиссер, исполнитель главной роли, драматург, хотя бы один из соавторов постановки являлся гетеросек- суальным белым человеком мужского пола, получив- шим диплом университета, постановка автоматиче- ски не допускалась к рассмотрению жюри награды.
Имя «Эдгар» также осталось в прошлом. Фигуру воина заменила статуя Селены, Мена – стало имя новой по- кровительницы церемонии. Мир перевернулся. «Муж- ские» фильмы ушли – обратно, на старый континент.
Через три года после этой катастрофической встряски, в Лондоне, бывшее руководство «Эдгара», объединившись с Лондонской академией драматиче- ских искусств и Британским институтом кинемато- графии, воссоздали премию, принимавшую поста- новки, созданные по всякому творческому методу, без исключения и без деления по принципу селениз- ма-соляризма. Премию назвали «Орландо». Рыцарь, опирающийся на меч, вновь возглавил церемониал и сообщество воссоздателей многомерно видимой и симфонично звучащей реальности.
Красные дорожки, черные смокинги, белые пла- тья, золотые фигуры. Норма вновь повела себя не как положено – поверх в этот раз белого с золотым отливом платья на ней была вновь багряная бархат- ная накидка.
– Когда-нибудь это дежурство закончится? Кто бы мне сказал, что я смогу подумать такое! Готовьте ее, я иду. Третий раз за одни сутки огнестрельное. У них там что, война началась?
– Грейс, а ты разве не знаешь?
– Знаю. Знаю, что здесь не место для полемики. И таблоидов. Что творится в приемной? Вызовите полицию, поставьте охрану, действуйте! Не сидите!
– Да ты и в самом деле не понимаешь!
– Я на операции.
Три часа. Четыре часа. Восемь.
Три ранения. Три операции. Небывалое что-то. На второй она ассистировала, но это не меняет дела. Эта третья теперь сама ассистировала им. Или это был кто-то еще? Когда она уходила. Когда возвраща- лась. С самого начала, в тот миг, когда пуля увязла, остановившись, точно в суглинке. Там, где не имела шанса остановиться. Она остановилась. Девочка вер- нулась. Они вывели ее обратно.
Освободившись от экипировки, обмывшись и переодевшись, Грейс вышла из операционного от- сека, полагая увидеть ожидавших результат опера- ции, но в коридоре никого не было. Четыре часа утра, и предшествовавшие им события дежурства оставили Грейс без реакции на происходящее. Она подошла к Лариссе и протянула руку за профилем пациента.
– Давай.
Ларисса не сразу отдала ей бумагу.
– Спасла героя, Грейс?
– Что?
– Это ж героиня «Орландо». Рейтинги взлетят те- перь до небес. Надо смотреть повторы.
– Причем тут «Орландо»?
Грейс взяла лист и, начав заполнять, замерла над первой строкой.
– Так это же она закрыла собой Уилла Эджерли. Грейс подняла голову.
– Кого?!
– В Уилла Эджерли стреляла какая-то ненормаль- ная. А... ну, – Лара кивнула на лист перед Грейс, – за- крыла его собой. В новостях говорят, это может быть
связано с утренней атакой на школу, но мне кажется вряд ли. По-моему, это просто истерическое «не до- ставайся же ты никому». Говорят, она так и выкрик- нула перед тем, как стрелять.
– Бедная Фрея!
– Что?
– Мне никто не звонил?
– Перегрузили все каналы. Вас теперь тоже одоле- ет пресса.
– Да я не об этом. Из родных.
– Все звонки вам служба безопасности перевела в режим записи на автоответчик, иначе бы мы вообще сегодня перестали работать.
Грейс замолчала, глядя прямо перед собой.
– Немыслимо.
Она вновь посмотрела на профиль пациента.
– Габриэла Кира Элисон Хупер.
– Новая суперзвезда...
– Да, помолчи ты!
– Что?
– Прости! Лара, прости меня, ради бога. Ее точно зовут Габриэла Хупер?
– Да, мисс Тарлтон.
– Габриэла Хупер... не может быть, чтобы еще и это... Спасибо, Лара.
– Джонс.
Грейс не слышала. Захватив лист профиля, она уже шла к своему кабинету.
– Моя фамилия Джонс, мисс Тарлтон. Грейс не слышала.
Она вошла в кабинет, положила лист на стол, села к столу, машинально открыла левой рукой ящик, не
прекращая смотреть на лист, достала из него тон- кие, как пленка, едва заметные миниатюрные очки с овальными стеклами на золотистых дужках, надела их, почти не замечая, что делает, снова всмотрелась в лист и взяла со стола пластину кинетофона.
Пролистнув меню по алфавиту, она тронула
«Эджерли-Холл».
– Бен? Это я. Как и что у вас там сейчас? Естествен- но. Это было бы слишком. Нет, я сама скажу, когда к ней можно. Еще не скоро. Как Фрея? Как Джим? Мо- лодцы. Да, думаю, какое-то время нужно держаться отсюда подальше. Пока волна не схлынет. Да – она поправится. Пути Господни неисповедимы. Такого в природе вещей не бывает. Обычно пули не останав- ливаются сами по себе в средах одной плотности. А эта легла, как в ладошку, в мягкие ткани... Да, хоро- шо. Мне еще нужно потом кое-что прояснить. Это я потом скажу. Доброй ночи! Доброго утра.
Грейс дотронулась до экрана. И еще раз, к имени
«Хайкко».
– Это я, привет. У меня вопрос.
Хайкко привык к тому, что Грейс могла позвонить в любое время суток и начать разговор без лишних вступлений.
– Ты давно общался с Габриэлой?
– С кем?
– С сестрой, ее зовут Габриэла?
– Габи, да, мы говорили не так давно, почему ты спрашиваешь?
– Я еще кое-что спрошу – напомни, как ее фами- лия? Когда вы говорили, с ней все было, как обычно, или что-то тебе показалось странным?
– Хупер, ее фамилия Хупер. С ней все было отлич- но, а что?
– Средние имена Кира Элисон?
– Кира Элисон. Да что случилось?
– Я только что оперировала ее. Она поправится.
– Мне приехать?
– Можешь. Только будь осторожнее. Там таблои- ды. Ты разве не слышал, что случилось?
– Я работал, потом спал, я не смотрел новости, го- вори.
– Кто-то только что на церемонии «Орландо» стрелял в Уилла. Не только что, сегодня ночью. Вче- ра вечером. Восемь часов назад. Она закрыла его со- бой.
Хайкко молчал.
– Ты приедешь?
– Да, я еду.
Грейс стянула правой рукой очки, взяв их за края стекол, как маску. Казалось, в этот момент она сама не понимала, зачем вообще надела их. Полупри- крыв глаза, она набрала еще одно имя на кинето- фоне.
– Мама... вы уже все знаете. Да, сюда. Да, у меня. Да, я. Но здесь еще кое-что. Это Габи Хупер. Да, раз- умеется. Единокровная сестра Хайкко. На два года старше. Да, по отцу. Фамилия – наверное, матери. Или мужа. Я не знаю точно. Я и ее-то не знаю. Не зна- ла. До сих пор. Да, теперь знаю. Да, похожи. Мама, она защитила Уилла. Да. Теперь нам всем предстоит в этом разбираться. Да. Нарочно не придумаешь. Это правда. Да. Хорошо. Будьте осторожнее. Позвоните мне. Пока.
– Хайкко Тойво, мистер Тойво, Хайкко, сэр, мистер Тойво... правда, что Габи Хупер – ваша сест- ра?..
Хайкко с трудом пробился к такси, правильно со- образив вызвать его заранее...
– Габи, ну пойдем же, ну что ты, ну, не упрямься.
Ты ведь так этого хотела.
– Да кто тебе сказал, что я этого хотела?
– Ты же сама и говорила. Еще два года назад, когда взялась за свой альбом.
– Не альбом, а Хроники.
– Хроники его постановок, не придирайся ты те- перь к словам. Пойдем!
– Я не знаю.
– Да чего ты боишься? Как дитя, честное слово.
Съест он тебя?
– Слушай, это такая наглость. Неужели ты не по- нимаешь, вещь даже не авторизованная, ее и издали, можно сказать, благотворители...
– Тем более. Он такое любит. Вы же с ним дышите одним воздухом.
– Это не так называется.
– Хорошо. У вас что там... как ты говоришь... од- ного состава.
– Химия.
– Алхимия. Ну и что теперь упираться? Он женат, ты сделаешь ему отличный подарок, это такое собы- тие для них обоих... Я не понимаю, за что и почему ты так истязаешь себя? Что ты такого сделала, чтобы так казниться?
Габи сидела на тахте, прижав колени к груди. Ре- бекка стояла перед ней, держа в руках книгу – «Сце- нические хроники Уильяма Эджерли» – труд, которо- му Габи посвятила семь лет, собирая в изображениях и изучая в подробностях, чтобы составить затем наи- более полное описание метода, содержания и уров- ней прочтения всех состоявшихся театральных и экранных работ режиссера и директора театра и ки- нокомпании «Серебряный меридиан». Габи любила его беззаветно. За эти десять лет, когда она наблюда- ла за его работой и жизнью, она ни разу не подошла к нему ближе, чем на тридцать шагов, на примерном расстоянии которых однажды, в самом начале исто- рии, видела его у служебного актерского входа. «Я не могу отнимать у него силы и время, я и так черпаю его бесконечно», – говорила она об этом. Ребекка ни- когда не могла понять, что это – страх, нерешитель- ность, самоедство, кокетство или что-то еще.
Теперь, когда у них на руках была аккредитация на IV премию «Орландо», добытая путем захватыва- ющим, как античное приключение, когда все звезды сошлись и весело глядели на них, Габи вдруг охвати- ла необъяснимая оторопь.
– Блажь, блажь, ты пойми, вот это настоящая блажь! Пойми, ты же не девчонка. Ты столько лет и сил посвятила ему. Ты же говорила, что хотела бы от- дать ему самое дорогое. Так сделай это! Сделай. Дру- гого шанса, возможно, не будет.
Габи прижала ладонь ко лбу то ли от усталости, то ли напряженно думая.
– Интересно, кто еще из СМ-сообщества получил аккредитации.
– Да какая тебе разница? Не все ли равно?
Габи откинулась назад и, вытащив с полки над тах- той кинепэд, включила его.
– Ты что, с ума сошла?! Не делай этого!
– А что я делаю? – Габи недоуменно взглянула на Ребекку.
– Ты что, собралась их спрашивать?
Габи улыбнулась скорее грустно, чем иро- нично.
– Нет.
Она открыла страницу сообщества, пролистнула ее, открыла две недавние, совсем свежие записи с анонсами предстоящего события. Затем развернула список реплик в микрочатах участников обсужде- ния этих записей. Речь в них, как всегда, очень бы- стро переключилась с самого события на конфликт между сторонниками «Орландо» и поддерживаю- щими селенизм. Параллельно спор сторонников касался только что состоявшейся свадьбы Уилла Эд- жерли и Нормы Трэмп. Тон реплик превышал все уровни агрессивно-наступательного регистра. Из- редка отдельно можно было расслышать слова раз- деляющих его радость.
– Какой кошмар! – вздохнула Габи. – Какая глу- пость. Какое... как называется, когда люди своими руками разбазаривают лучшее, что им дано?..
– Не знаю, это ты специалист. Просирают, я бы сказала.
– Да, ты именно так и сказала. Знаешь, что пи- шет известный тебе персонаж? «Не захотел то, что ему предлагали, получит то, что у него отни- мут».
– Габи, кончай, а? Читать чужие глупости.
– Что же она ему предлагала, интересно.
– Ну, как что – известно. Габи отвлеклась от экрана.
– А что же у него тогда «отнимут»?.. Ребекка пожала плечами.
– Только у нее не спрашивай.
– Не буду. Подожди...
Габи прокрутила страницу чуть выше.
– «Если ты знаешь, что множество людей с тобой связало судьбы, то будь ответственен за это. Чужую жизнь разрушить недолго. Всего-то нужно изменить себе с тем, кто тебе покажется наиболее выгодным и наименее затратным».
Габи выдохнула, прижимаясь губами к тыльной стороне ладони.
– А дальше она знаешь, что пишет?
– Ну?
– «Луна затмевает Солнце».
– Это что за фигня?
– Это не такая уж фигня. Это боевой клич се- лены.
– Они там все ополоумели что ли?!
– Давно.
– Габи, закрой все это!
Габи, как ни странно, послушалась.
– Да, – сказала она. – Мы пойдем.
– Слава Богу!
– Только ничего не говори мне про то, как одеть- ся. Я сама это решу.
– Да хоть голой, лишь бы решилась.
– Я решилась. Только не задавай вопросов.
На следующий день Ребекка заехала за Габи на такси за час до начала съезда гостей и аккредитован- ной публики.
– Ты готова? – крикнула она, поднимаясь по лест- нице, и застала Габи, стоящей спиной к ней перед зеркалом над камином в гостиной.
– Да.
Габи обернулась.
На ней был брючный комплект цвета электрик – блуза с вырезом, предназначенным для того, чтобы, соскальзывая, обнажать одно плечо, но сейчас наде- тая симметрично, и брюки, расклешенные у ступней. На ногах – серебристые туфли на плоской платфор- ме, на голове – кепи, сшитая по фасону бейсболки с закругленным козырьком, на глазах – зеркальные
«авиаторы».
– Ты...
– Ты обещала, – Габи жестом прервала Ребекку.
– Но почему?!?..
Габи подошла к Ребекке, взяв на ходу матерчатую сумку с обоими томами своей книги.
– Потому что ему не нужно меня видеть.
Ребекка было попыталась дотронуться до бейс- болки Габи, но та перехватила ее руку.
– Пожалуйста. Не надо. Не дай мне умереть на месте.
– Чудачка ты!
– Пусть.
Ребекка, удерживая Габи за локоть, направляла ее впереди себя между гостями у края дорожки. Она дотянулась почти до самого ее уха:
– Он здесь, он идет! Они идут.
– Я вижу.
– Иди же!
– Не надо, Бекки, не надо, нет...
Габи склонила голову так, что даже очков не ста- ло видно из-под козырька, если взгляд на нее падал сверху.
– Уильям, наши поздравления! Норма, поздравле- ния! – воскликнула Ребекка, почти оглушив Габи.
– Уильям!
– Уилл! Уилл! – неслось со всех сторон.
– Иди вперед!
Ребекка толкнула Габи за талию, и та оказалась ли- цом к лицу с Уиллом.
– Уильям! Простите. Я отвлеку вас всего на две- три минуты. Здесь со мной подарок вам.
– Подарок?
– Да, книга. Моя книга. Это... я...
Габи подняла голову, глядя на него. Ей показа- лось, что она сейчас собьется, забудет слова, что ей не хватит дыхания, а слезы погубят единственную попытку сказать два коротких слова, но тут про- изошла мгновенная перемена. Едва протянувшееся между ними упругое напряжение взаимного внима- ния что-то оборвало. Глаза, защищенные от контро- вого света козырьком и «авиаторами», заметили жест, скрытый лучами прожекторов от всех, стоя- щих по эту сторону. Лицо, которое Габи узнала в ту же секунду, искривилось в гримасе за спиной Уилья- ма, а руки, только что придерживающие объектив, скользнули вниз и взвились вновь, прицельно вытя- нувшись.
Габи схватила Уильяма за плечи. Она развернула его, шагнув вперед и поменявшись с ним местами в винтовом па. Раздался залп. Габи продолжала удер- живать руки Уилла и, притягивая его к себе, пыта- лась устоять на ногах, но медленно упала на колени. Все зашумело, закричало, сошло с мест и закружи- лось над ними, где-то наверху гремел лопостями вер- толет, где-то сзади слышались визги и крики...
Спасенный Уилл Эджерли встретил утро после бессонной ночи, стоя на верхней лоджии дома в Хэмстед-Хит, недавно обновленного для него и Нор- мы. Он смотрел на небо и восходящее солнце, кры- ши и кроны открывающейся перед ним панорамы. Он чувствовал, что простоит так долго, прислуши- ваясь к бессловесному резонансу безмерно огром- ного в силе и безмятежности майского утра и новых чувств, всю ночь и до сих пор не покидавших его. Он молчал. Молчал весь, с головы до пят. Насквозь. Мир простирался перед ним, ложился у его ног, удалял его взгляд расходящимся горизонтом, чирикал пти- цами, взмывал лучами обновленной фрески небес, вливался в легкие, наполнялся шумом и ароматами, выстраивал геометрию крыш, заливал все вариаци- ями разбавленных и сгущенных красок – широко, просторно, убежденно, несомненно, а он, как непро- ходящий спазм, продолжал чувствовать на себе сжа- тые руки, цепкое объятие Габриэлы Хупер. Вчера он пережил это наяву – то, что видел теперь неотступно на всех планах сознания – мир сосредоточился для него в этих ее руках и спас его. Такой ценой? Самым
поражающим и неоспоримым в этом был сам факт случившегося. Его спасение не было недоразумени- ем, оно не было иллюзией, не было ничем, кроме того, что на самом деле произошло. От этого нельзя было отговориться, отказаться, вернуть вручивше- му, извиняясь за свою нелепость или неготовность принять подаренное, отложить на потом, объяснить вразумительно и спокойно. Совершившееся собы- тие жизни. Впаянное в нее, как оттиск. Занесенное в неопровержимую запись в нем живом. Только учи- тывая это, теперь можно было смотреть миру в гла- за, только признавая это событие – вчера руками и жизнью другого ему сохранили жизнь. Стоило это понять, набрасывались вопросы. Не может быть, чтобы это произошло по той бредовой причине, на которую ссылались свидетели. Когда рядом Норма, для кого вчерашняя церемония предположительно могла означать и таить гораздо большую угрозу. Бо- лее того. Уилл ясно отдавал себе отчет в том, что не- что подобное ему предвиделось. И не удивился бы те- перь, если бы в ходе расследования выяснилось, что целились и стреляли именно в Норму, для прикры- тия разыграв эту гротескную сцену ревности. Если да, это и было вполне предсказуемо. Ей угрожали. Немало. И были основания думать, что угрозы исхо- дят не от сумасшедших или скандалистов. Отомстить за фильм «Гинекократия» на главном событии, при- ветствующем эту работу и ее автора, в глазах тех, на кого наступила, указав их истинное место, Норма, – такой мотив напрашивался куда логичнее, чем сразу подхваченная версия. Но если нет, и все произошло ровно так, чему все были свидетелями, тогда шквал
вопросов, грозя снести с ног, обрушивался на него самого. Остолбеняющий ужас перед неизвестностью этой очевидно предъявленной меры. Мир бросил к тебе, на тебя, за тебя другого – чтобы ты сейчас стоял и смотрел в полном отупении на это могущественное пространство перед и над тобой. Это что же так мож- но было измерить? Что тогда предъявлялось и что предстояло? Потому что совершенно немыслимым в этом было только одно – подумать хотя бы на миг, что смысл и причина происшедшего – в тебе самом. Все ценное – вне нас, все, что помогает нам это знать – внутри. То, для чего ты живешь – все, помимо тебя самого; все то, чем живешь – в тебе. Сохранить само по себе это физическое, биологическое устройство, без всякой цели, просто ради одного заполнения пространства? – Мир никогда не бывает настолько беспечен.
|
|
|
