 |
Из книги «Тайны древних цивилизаций» 8 глава
|
|
|
|
– Все, я больше не вернусь к этому.
– Спасибо!
– Я просто пришел познакомиться с вами. А то все уже, а я еще нет. Обидно. Как вам здесь?
– Хорошо, спасибо. Спокойно. Я люблю все это. Правда. Хотя всю жизнь жила в городе, и по-другому не получалось.
– Тебе здесь не скучно?
– Нет. Меня все время чем-то занимают – процеду- рами, занятиями, да мне и не бывает скучно. Но я все равно жду момента, когда мисс Тарлтон...
– Грейс. Наша строгая Грейс.
– Тише. Когда великая Грейс разрешит мне рабо- тать.
– А ты что делаешь? Или что будешь делать?
– Пишу. Даже когда не пишу.
– А что именно?
– Разное.
– Я видел те Хроники про Уилла. Это шедевр.
– Спасибо. Но это только особый, отдельный при- мер.
– А что еще?
– Всего не перечислишь. Но все можно найти, только я пишу как Кира Элисон.
– Красивый псевдоним.
– Это мои средние имена.
– Вот как? Здорово.
– Я, кажется, что-то видел ведь... о связях вещей и людей, и их судеб, да?
– А... да, это было своего рода расследование. Бен, кстати, скажи... а ваша библиотека… она никогда не бывает открыта для посетителей, ни разу в году?
– Отец как раз думает над этим. А почему ты спро- сила?
– Я просто подумала… Впрочем, это уже вопрос не только о библиотеке. Вот, например, церковь.
Она ведь нигде подробно не описана, в указателях есть только название и год. И стиль постройки. Или вот фестиваль. Он существует уже сколько? Больше полувека? А его история нигде не издана.
– Да. Нет. Но ты...
– Мне интересно... Вообще, как это обстоит. Но я, кажется, наговорила лишнего, и ты сейчас испугаешь- ся, что я вторгаюсь в ваше личное пространство. Про- сти. Уж чего я точно не хочу, так это вас напугать. Хотя получается, что все для этого сделала. У меня судьба такая. Все правильно. Я лезу туда, куда не нужно.
|
|
|
– Да ничего страшного, – пожал плечами Бен. – Об этом надо поговорить с отцом и с Уиллом. Я пока ничего не решаю. То есть решаю, но другое.
Габи вздохнула.
– С твоим братом я еще не могу говорить лично.
Мне трудно. Это твоя газета?
Заметив газету на кресле, Габи приподняла ее, взглянув на Бена.
– Твоя. Она здесь и лежала. Ты же сама читала ее.
– Да. Наверное. Так вот...
– А что именно про церковь, про библиотеку, про фестиваль?
Габи помолчала.
– Я думаю о том, с какой радостью, Бен, с каким наслаждением я бы взялась писать его историю. Эд- жерли-Холла. Всего, что в нем есть.
Она посмотрела на него, прикусив свой большой палец, задиристо, едва ли не вызывающе. Бен пере- вел взгляд на поле перед ними.
– Хорошая идея, – сказал он. – Очень. Надо пого- ворить с отцом. Когда тебе разрешат работать.
– Удивительно, – произнесла Габи уже спокой- но и тоже глядя на поле. – Это было бы удивитель- но.
Она покачала головой в ответ собственным мыс- лям.
– Ты предпочитаешь гулять исключительно одна или не против и компании? – спросил он.
– Я не против уединения, не против компании.
Вовсе не против.
– Ты гуляешь каждое утро?
– Да. Если не сплю.
– А верхом езд... ах, да... прости!..
– Да, верхом еще рановато. Впрочем, это не для меня.
– Почему?
– Я не хочу седлать животных. Меня они радуют без сбруи и на воле.
– Тогда на них просто можно посмотреть.
– Да. С радостью. Они красивые.
– Да.
– Я поэтому и не люблю на них все лишнее. Лиш- ний груз, лишняя сбруя, зачем? Они так прекрасны без всего этого.
– Да, но без сбруи не было бы таких долгих отно- шений с человеком, такой богатой истории.
Габи мотнула головой.
– Нет. Эти отношения сложились бы не так бы- стро и... бездарно.
– Бездарно?
– Да. Я за чудеса дрессуры. За разговор с живот- ными каким угодно способом, но только без палок и ремней.
|
|
|
– Но тогда очень многого, того, что люди осу- ществляют в союзе с животными, просто невозмож- но было бы достичь.
– От чего-то пришлось бы отказаться, что-то по- менять, это точно. Как мне сейчас. Писать нельзя. Приходится думать, как обойтись без этого. И пока не знаю, как быть.
– А что говорят врачи? Когда это может прояс- ниться?
– Не знаю. Пока, говорят, надо делать, что велено. Она наклонилась к нему, прикрыв лицо рукой.
– Ну, или что не замечают.
Она подмигнула правым глазом.
– Ясно. Габи, я... мне, наверное, пора... Она пожала плечами.
– Но я хотел бы вернуться... Она молчала.
– Если я приду утром, и мы вместе побродим, ты не будешь против?
– Конечно, нет, Бен.
– Мне хочется узнать, что ты еще не делаешь?
– Не делаю?
– Ты не можешь писать, хотя не можешь не пи- сать, не любишь подневольных животных, хотя за союз человека с ними, не помнишь, что это твоя газета, хотя сама ее читаешь, не бывала в Эджерли- Холле, хотя все о нем знаешь, не признаешь себя фа- наткой Уилла, хотя написала о нем целую книгу и не только...
– Две.
– А?
– Две книги.
– Фантастика!
– Да, – кивнула Габи и потянулась. – Я много чего не делаю. И вообще я ужасный лентяй. А надо идти заниматься.
Они одновременно поднялись с кресел.
– Во сколько ты выходишь?
– Часов в пять. Он присвистнул.
– О’кей. Держись тут! Хорошего дня! – сказал он. – До скорого!
– Тебе хорошего! Спасибо, Бен! Он развел руками.
– Мне-то не за что.
В неуклюжем смущении он спустился с террасы и обернулся. Габи входила в дом, о чем-то говоря с кем- то из персонала.
БенЭджерли,младший«принц»всемье Эджерли, был добр и наивен. Терпеливый, мягкосердечный, не завистливый, нетщеславный, неприхотливый, уступчивый, приветливый, веселый, он огорчал- ся от скверного и радовался хорошему, доверчи- вый, верный, выносливый оптимист. Он несколько раз в жизни пробовал все это скрывать, каждый раз оказываясь в положении самого жгучего унижения. Однажды раз и навсегда он отказался от попыток притворяться другим. Что ж было делать, если из всех в семье он менее всего был способен выпу- скать иглы? Он мог драться только открыто. В этом походил на отца – в его умении распрямленно пере- носить удары и выдерживать попытки согнуть его, следя за соперником и тем, как меняется соотноше- ние сил. Но грозной наступательной силы матери,
|
|
|
ласковой насмешливости сестры или, тем более, победительного азарта старшего брата у него не было. В нем было другое. Из всех пятерых, его са- мых близких, Бен оказался больше всех готовым к вниманию, сочувствию, к ласке, к доверию и ничем не прегражденному внутри него желанию внимать окружающему. Ему так нравилось рассматривать и слушать жизнь, что он поминутно забывал о том, что кто-то попросит дать оценку этим наблюдени- ям. В детстве, очень раннем, ему тогда было года три, возможно, четыре, не больше, случился эпи- зод, наглядно показывавший, как это с ним проис- ходило. Однажды он, Бенни и еще несколько детей из их дошкольной игровой группы лепили из цвет- ного глинистого пластика птиц, чтобы потом рас- сказать, почему они такие красивые. У детей полу- чились яркощекие мандаринки, желтые петушки, зеленые попугаи, белые лебеди, красные малинов- ки. И только Бен слепил воробьев. Четырех сразу. Из самого простого – коричневого и светло-серого пластика.
– А это кто же такие? – спросила няня, разгляды- вая его шарообразных птенчиков.
– Воробушки, – сказал Бен.
– Воробушки. Они красивые? Бен кивнул.
– Чем?
На несколько секунд он растерялся. А потом, ши- роко улыбаясь, протянул ей своих птичек на откры- тых ладонях.
– Летят! – сказал он.
Форд пригласил к себе Уильяма снова в тот день, когда после двухмесячного перерыва Норма возоб- новила показы своих короткометражных проекций в облике «Всё-для-всех», а также планировала восста- новить и повторы «Гинекократии».
Форд положил перед Уильямом распечатку про- токола очередного допроса обвиняемой. Это было новое требование привести Уильяма на свидание с ней.
– Смотри, что изменилось, – сказал Форд.
– «...иначе мы начнем действовать», – прочел Уилл.
Фраза просьбы теперь заканчивалась условием.
– «Мы» это все же селены? – спросил он.
– Да. Она подтвердила связь с ними.
– Что они намерены делать?
– Террор, – ответил Форд. – Или очередной шан- таж.
– Очередной? До сих пор она действовала откры-
|
|
|
то.
– За исключением того, что пыталась скрыть по-
литические мотивы.
– А, возможно, наоборот, – Уилл подумал. – Что нам теперь делать?
– Ехать туда.
В застекленной зеркалами комнате резкий свет падал на узкое улыбающееся лицо с широко откры- тыми близко посаженными глазами.
– Наконец-то вы сможете проявить всю свою любовь ко всему человечеству в полной мере, – она
улыбнулась еще шире, почти блаженно, если бы не резиновое напряжение на краях верхней губы. – Ой, я так рада за вас! А особенно за тех, кому так важен ваш светлый образ. Они с ним так сроднились. Те- перь у них будет возможность наблюдать вашу фи- зиономию и рассказывать, какой вы человечный, когда будете оправдываться перед семьями за пер- вые жертвы вашей всечеловеческой любви, потом за вторые, и третьи, еще и еще. Вот уж где посочувство- вать. Или сразу – за то, как поступите с вашей непре- взойденной женой.
– Вы скажете что-то точнее?
– Конечно. Зачем было бы вас тогда звать. В этом все дело. Ужасно интересно посмотреть на вашу реакцию. Так интересно, у меня аж все сводит внут- ри.
Качнувшись на стуле, она перевела взгляд на Фор- да, потом снова на Уильяма.
– Вот вы полагаете, что, выполнив сейчас мое требование, уже предотвратили чьи-то действия? Разумеется, нет. Это был блеф. Можете не хвататься за кинетофоны, вы и так все узнаете сегодня, когда мы закончим.
Возникла пауза. Уильям и Форд выжидали.
– Детские сады, школы, парки, медиатеки, боль- ницы, театры... Мне продолжать? Все будет происхо- дить до тех пор, пока Норму Трэмп не выдворят из страны и не передадут властям СКАТа. Представляе- те, согласие на выдачу будет подписано вами. Меня и собственная судьба теперь не волнует так, как ваша, Уильям. Ведь это так важно – беспокоиться о другом больше, чем о самом себе, правда? Удачи в репети-
ции сочувственно-слезных речей. Вы так это умеете. Простите...
Ее голос взвизгнул и сорвался. Она передерну- лась, сгорбив плечи, скрестив ноги и тряхнув воло- сами, стриженными прямым коротким каре.
– Извините. Такое удовольствие на вас смотреть.
Хочу поп-корна!
Короткими спазматическими движениями она покачалась на стуле взад-вперед.
– Все записано? Можете заводить новое дело. У вас теперь вся страна в заложниках, Уильям. И у вашей бесподобной жены. А главное, дети. Маленькие дети. Но вы же знаете правила таких игр. Вам ли не знать. В любой момент вы можете сказать «стоп». Не факт, что вас послушают, но попытка не пытка. Или пытка? Эв- фемизм. Экстраполируйте, как вы это любите. Теперь куча людей будет рваться, чтобы присоединиться к вам. И делать с вами такие экстраординарные вещи. Но каждый ведь получает то, что выбрал. А если вы- бираешь человека, то принимаешь его со всем, что в нем есть. Со всеми демонами. И всеми их жертвами. Но, конечно, вы хотели всем только добра.
|
|
|
В тот день два взрыва – в Лондоне и в Манчестере – в медиатеке и в столовой университета – прогремели один за другим в ту минуту, когда Норма появилась на экране в новой проекции – в роли видеооператора, подрабатывающей няней явно не от мира сего.
«Уберите эту девку!», «Вон из страны!», «Пусть вер- нет нам мирное время!», «Пусть ее судят на родине!»,
«Норма Трэмп, убирайся!», «Клоунада по цене войны!»
Через две недели, за которые произошло еще несколько атак в разных городах, и после в итоге опубликованного официального требования селени- сток о выдаче Нормы Трэмп властям СКАТа, Уильям Эджерли выступил с первым обращением на эту тему в программе «Начало дня»:
– Если мы полагаем, что, сдав одного в ответ на обещания прекратить бесчинства, мы сможем их действительно остановить, значит, мы постепенно будем готовы сдать в ответ на эти требования все и всех, что и кого бы от нас не потребовали. А от нас потребуют сдавать и дальше. И нам недолго при- дется ждать, чтобы узнать, кого. Наше внимание от- влекают, указывая на того, кто невиновен, обвиняя в бедах, которые обрушивает на нас совершенно другой источник. И сейчас сделано все, чтобы мы приняли за виновного того, кого очень легко за него принять, в то время, как истинный виновник управляет нашим вниманием, делая этот отвлекаю- щий жест. «Ату!» – и мы готовы отвернуться от него и бежать туда, где заготовлена жертва. Сохранять ясность понимания – наша задача. Перестать наде- яться на выкуп и откуп. Нашу слабость и наш промах ничто не окупит. Наша сила состоит в том, чтобы не повторять действие тех, кто чинит расправы и на- силие. Никакой жертвой мы их не остановим. Мы только добавим им сил. За возможность насильни- кам осуществлять их преступления я полагаю ответ- ственными их самих и тех, кто по собственной воле вступает с ними во взаимодействие. Каждый, кто этого не делает – даже если его в этом обвиняют – невиновен.
– Если бы сейчас можно было бы уехать, – раз- мышляя вслух, Норма смотрела на Ларри Эсперсена. Впятером – Уильям, Джеймс, Форд, Ларри и она – встретились поздним вечером в Эджерли-Холле и те- перь говорили, освещенные парковыми фонарями, выпуская пар от дыхания, сидя на корнях под кроной дуба, где Уилл обыкновенно обдумывал свои самые важные решения. Здесь их уж точно никто больше не мог услышать. Ларри – опытнейший специалист по поиску специальной информации повернул к Форду трехмерную проекцию документа, открытого на кине- пэде, – копию проекта распоряжения о выдаче Нормы и согласия на него. Миф о необходимом участии для этого ближайших родственников Нормы распался в
прах. Документ мог быть запущен в любой момент.
– Ни в коем случае, – сказал Форд.
– Они схватят вас в любой точке. Возможно, пря- мо сразу на границе, – подтвердил Ларри.
– Есть еще один выход, – продолжил Форд. – Арест по внутреннему обвинению. По нашему закону. Толь- ко речь, разумеется, не о карманной краже.
– Спасти от ареста СКАТа, засадив самим? – уточ- нил Джим.
– Это хотя бы даст гарантию сохранности вашей жизни, – Форд ответил сразу всем, глядя на Норму.
– Я не столь наивна, мистер Аттенборо, – сказала Норма, – такой гарантии мне уже ничто не даст.
– Да и обвинение не может быть фиктивным.
– Это даже не оговаривается, – сказал Форд.
– Нет, Форд, – сказал Ларри. – Именно это я и хочу, чтобы ты проговорил. Здесь не все, как ты, зна- комы с буквой закона.
– Любая фикция всплывет под надзором междуна- родных наблюдателей, – разъяснил Форд.
– В свое время это нововведение ограничило огромное количество фиктивных дел, – кивнул Лар- ри. – Жаль, как всегда, до ключевого уровня не до- брались.
Ларри взглянул на Форда. В глазах того нельзя было прочесть ни согласия, ни недовольства.
– Intueor, – сказала Норма, закрыв глаза и пальца- ми, сложенными «домиком», потирая центр лба и крылья носа.
– Что именно? – спросил Джеймс.
– Утечка, – Норма открыла глаза и отвела руки от лица. – Это была утечка. Тогда это дело быстро прикрыли. Подсчитали доходы от распространения технологии и сочли недостаточным количество до- казательств. Я получила ее здесь. В центре нейропла- стических изображений.
– Без посредников? – усомнился Форд.
– Да, лично.
– Значит, это была не утечка, а взлом. Что полно- стью опровергает само себя. Вы не могли это сделать одна. Но пытаетесь сейчас заслонить сообщников. Зачем вы это делаете?
– А зачем вы пытаетесь заслонить меня? Меня все равно сдадут рано или поздно.
– Если тебя обвинят по этому делу, то ты боль- ше не сможешь вернуться к проекциям, – сказал Уилл.
– Если меня арестует СКАТ, я больше вообще ни к чему не смогу вернуться. А если меня арестуют здесь, что будет с именем Эджерли?
– Оно по-прежнему будет с теми, кто его носит, – сказал Джеймс. – Это и ты, Норма. И этого ничто не изменит. Что бы ни было.
Минуту или две стояла тишина.
– Какой это предполагает срок? – спросил Уильям Форда.
– Десять-двенадцать лет, – сказал Форд.
– По делу о технологии, да еще когда-то недока- занному?
– Недоказанность не отменяет предусмотренного наказания.
– А апелляция?
– Возможна, но об этом и говорить еще слишком рано.
– Должен быть еще какой-то выход, – сказал Уилл.
– Другого нет, – отозвалась Норма и встала, скре- стив руки на груди. – Как только она объявила меня своим личным врагом номер один, она подписала мне приговор. Сдаться здесь или сдаться им – это по сути одно и то же. Возможно, только, что здесь они сделают это быстро, более гуманно. Хотя и это весь- ма сомнительно.
– Должно быть еще решение, – повторил Уильям.
– Меня все равно сдадут, – сказала Норма, глядя на Джеймса. – Рано или поздно. Люди боятся чужих.
– Смотри, что я нашла, – Фрея протянула Джиму конверт с адресом, который он просил найти.
– Есть? Спасибо! Боже мой, какое счастье, что он сохранился!
– А ты посмотри, что я нашла вместе с ним.
– «Книга иллюзий»?
– Пол Остер. Любимый.
– Что он написал тогда – что-то на память о при- ключениях?
Джим открыл правый форзац с дарственной над- писью:
«Джиму, перспективному авантюристу, капитану по призванию, мореплавателю по душе, первопроходцу по природе, на память о наших отчаянных приключениях и съемках в недрах жаркого континента истории Дэвида Ливингстона и Генри Стэнли,
твои всегда Генри (Блейк)
и (Джо) Стэнли 12 марта 2022»
– Они оба написали.
– Вот его адрес.
– Спасибо.
Джим открыл первую страницу книги. Он молча кивнул прочитанному и посмотрел на Фрею.
– Поразительно. Он, видимо, предвидел это еще тогда.
– Просто он очень внимательно прочел «Пер- спективу» и историю Ливингстона. И нашел к ним еще одну.
– Да не только, – сказал Джим.
– Это всегда кстати, если человек прочел внима- тельно.
– Нужно показать Уиллу.
– Ему сейчас не до этого.
– Да, правда. Хотя как это может быть не до этого, если сейчас все до этого?
– Не пытайся внушить ему что-то. Он и так уже на пределе.
– Да. Но пусть лежит здесь. Не убирай ее далеко. Фрея положила книгу на стол.
– Как ему удалось так внезапно все бросить тогда и поменять до неузнаваемости? – сказала она. – Я имею в виду Генри. Каждый раз вспоминаю нашего «Ричар- да», не устаю поражаться.
– Эффект Греты Гарбо. Для себя, конечно, он сде- лал единственный правильный выбор. Но не для кино. И для театра.
– С такой красотой, с таким талантом.
– И с умом. У него никогда не было актерского ха- рактера, вот в чем дело. Генри – это Генри.
– Знаешь, что меня всегда поражало? – Фрея сде- лал паузу.
Джим вопросительно приподнял подбородок.
– Как в нем всегда сочетались нежность и отстра- ненность с доброжелательностью. Ни одного пере- гиба – ни в нарциссизм, ни в холодность, ни в закры- тость, ни в спесь.
– Джентльмен. Он был настоящий джентльмен.
– И есть.
– И есть. Настоящий. Каким когда-то задумывал- ся. И был.
– Может быть, он потому и оборвал все это разом, чтобы сохранить себя. Просто почувствовал.
– Скорее всего. Скорее всего это был инстинкт. Он всегда доверял своей природе больше каждого из нас.
– Знаешь, я заметила, так ведут себя многие из тех, кого можно назвать красивыми.
Джим кивнул.
– Инстинкт самосохранения. Вполне полезный в той обстановке, в какой мы теперь живем.
Когда Фрея вышла из библиотеки, Джим снова от- крыл «Книгу иллюзий» Остера с надписью Генри и Джо.
«У человека не одна жизнь. Он проживает много жиз- ней, одну за другой, и в этом причина его несчастий.
Шатобриан
Глава 1
Все считали, что его уже нет в живых. В 1988 году, к моменту выхода моей книги, посвященной его фильмам, о Гекторе Манне не было ни слуху ни духу вот уже почти шестьдесят лет. Если не считать двух-трех историков да парочки помешанных на старых лентах киноманов, ни- кто толком и не знал, что был такой на свете. «Все или ничего», последняя из дюжины двухчастных комедий, сде- ланных им в конце эры немого кино, вышла на экраны 23 ноября 1928 года. Два месяца спустя, не попрощавшись с друзьями и коллегами, не оставив записки, не поделившись ни с кем своими планами, он вышел из дома, который сни- мал на Норт-Орэнж-драйв, и больше его не видели…»
Она поила его вином, но какую бутылку они пили по счету, он не смог бы и вспомнить. Третью, четвер- тую. Может, больше. Они лежали на полу у камина, он на спине, она – не лежала, а все как-то то стояла
на коленях, то сидела на правом бедре перед ним. В прозрачном черном коротком пеньюаре с похо- жими на розовые лепестки оборками на вороте и по краям бесстыдной накидки.
– Форд был прав, – сказал Уилл.
– В чем это?
– Это из-за страха, да?
– Теперь у нас все из-за страха.
– Точно. Я так боюсь, что больше не увижу тебя, что... сколько уже? не могу к тебе притронуться... Что с нами?
– Уилл, давай забудем.
– Забудем что?
– Что мы боимся. Что завтра ты можешь не уви- деть меня. А я тебя. Пусть все будет так, будто ничего этого не было. Представь, что ничего не было, и мы одни в этом доме. Во всем мире одни.
– И что ты будешь делать, если ничего не было? Она взяла его руку и прислонила к своей груди,
заставив его пальцы погрузиться в теплую мягкую плоть.
– Возьми меня... возьми, как раньше...
– Я не могу... А вдруг ты исчезнешь...
– Уилл, я не позволю... я не позволю тебе за- быть...
Бог знает, сколько времени прошло до того, как она, удерживая его мокрую голову, прижимаясь губа- ми к соленому лбу, качала его то ли успокаивая, то ли убаюкивая.
– Никогда, никогда ты не забудешь, что это зна- чит для меня. Быть живой. Быть в тебе, быть тобой. Милый мой, милый, чудный, дивный, ласковый, до-
брый, сильный, дивный, дивный, чудесный, чудес- ный, ты, ты…
Она целовала его веки, прижимаясь с каждым словом к другой точке, отчего слезы обожгли нос и вздернули верхнюю губу и выкатились из уголков глаз.
Ему казалось, он умирает. Настолько он забыл слова и не мог ни одного вспомнить, настолько осталось позади все виденное, услышанное, трону- тое. Он закрыл глаза, и голова его слегка откину- лась назад. Он дышал и плыл, плыл, полуоткрытые губы высыхали, а он все парил куда-то под ее взгля- дом и на ее мокрых руках. Воды остались где-то вни- зу, далеко, он парил убитый и спящий в какой-то дымке, закрыв глаза, чувствуя на себе ее взгляд и, казалось, улыбку. Маленькая, крошечная, смешная, она выносила его из ужаса как существо, которое не спрашивает, за что любит. Вот кого они знать не хо- тели.
Темноволосая кудрявая головка коснулась его гру- ди в самом центре. Так ласково, так щекотно. Про- сто. Не за что. Этого они больше знать не хотели. А он знал.
Он приподнял ее за плечи над собой. Ее голова поникла, как у спящего ребенка, а руки потянулись к нему обнять за шею. Он прижал ее к себе, подтянув чуть выше, к шее и подбородку, и запустил ладони в ее вихрастую взбитую гриву. Он уснул мгновенно, впаяв ее в себя вливающимся в нее единым на них обоих, смывающим очертания, линии и границы, пейзажным, глубоким, безмолвным, шумящим, как воздух, сном.
– Скажи мне, что у вас происходит.
Голос Габи звучал мягко, но требовательно.
– Я и так знаю, но мне важно понять, что я не оши- баюсь.
– Как ты знаешь?
– Я всегда все чувствую. Что касается Уилла, я чув- ствую это всегда. Этого не объяснить, да и не надо. Просто скажи мне, что происходит. Ведь ничто еще не закончилось. А что произошло?
Бен молчал, не решаясь начать, и не вполне пони- мая, как это вообще можно сделать.
– Пойми же, – сказала Габи. – для меня это мучи- тельно. Я ведь вижу, просто глазами вижу, что меня- ется все больше и больше.
– Да это уже почти никому не удается скрыть.
– Естественно, учитывая, что у Уилла каждую не- делю прибавляется седых волос. Он же скоро будет таким, как я. Это всегда плохо заметно близким, но неужели до такой степени. Он же седеет на глазах. Бен, в чем катастрофа? Что случилось?
– Я боюсь навредить тебе. Откуда я знаю, что и как ты сейчас можешь выдержать. Грейс меня убьет или запретит видеться с тобой. В общем, это где-то близко.
– Не бойся. Я выдержу. Теперь я выдержу все. Го- вори, что случилось!
Бен глубоко вздохнул и зашагал быстрее.
– Не пытайся сбежать, я не отстану! – воскликну- ла она. – Бен! Пожалуйста! Смилуйся! Я не могу смо- треть, как он умирает!
Бен остановился и обернулся. Габи стояла в трех метрах от него в траве на коленях.
– Я не для того его спасла, чтобы это повторялось. Бен шагнул к ней, но не потянул подняться, а, прикоснувшись к ее плечам, сам опустился рядом.
Наконец, она тоже села на землю.
– Ты не сможешь сделать больше того, что сде- лала.
– Что происходит с Уиллом? – она его будто не слышала.
Тихо, стараясь не вдаваться в чрезмерные длин- ноты и паузы, Бен рассказал о событиях последних трех недель и об угрозе, нависшей над Нормой. Габи слушала, временами глядя не на него, а на простран- ство вокруг, точно молча спрашивая о чем-то.
Эти три недели Бен, бывая в поместье, приходил к Габи, и они подолгу бродили. После ранения ей приходилось восстанавливать баланс, вестибуляр- ный аппарат дал заметный сбой, также как память – на ближайшие события, происходящие с ней каж- дый день. Она помнила огромную часть прошлого, даже сверх того, что можно было предположить, но ее память упорно отказывалась восстанавливать историю простейших действий самой Габи и самых ординарных бытовых вещей. Бен посоветовался с Грейс, и та одобрила их затею – составление устного путеводителя по Эджерли-Холлу как очень подходя- щее упражнение. День за днем они исследовали и из- учали постройки, части, элементы поместья, а потом Габи старалась вспомнить все, что они видели, о чем ей рассказывал Бен, о чем они говорили.
Теперь они сидели на траве на полпути от санато- рия к конюшням. Габи прижимала ко лбу основание ладони, облокотясь о колено.
– Что говорит отец?
– Он за то, чтобы Норму привлекли по делу о взло- ме. Здесь.
– Это на него так похоже.
– Похоже?!
– Ты о твоем отце? А я о своем.
– А. Да. На нашего это действительно меньше все- го похоже. Мне кажется, он начал смиряться с тем, что мы все...
Бен не договорил, махнув рукой.
– Я знаю, кто точно не смирился, – сказала Габи.
– Норма?
– Наш. Наш отец с Хайкко. Только я не знаю... Он ведь уехал. Эти бесконечные лекции в ЮАР. Но я не верю, Бен, что он только раздобыл вам проект распо- ряжения о ней. Он не может на этом остановиться. Не довести дело до конца, раз он за него взялся. Он найдет выход.
– Форд говорит, что нет, – откликнулся Бен. – В общем, может, оно и правильно, что мы тут с то- бой занялись собиранием этой истории. Возможно, очень скоро она всем нам понадобится только как воспоминание. Отец этого не переживет. Последняя леди Эджерли... Я не понимаю только одного, как мама, наша мама, одобрила этот брак. У нее так раз- вита интуиция. Что произошло? Она должна была это предвидеть.
– Она все сделала правильно, – сказала Габи, снова закрыв глаза и прижав ладонь ко лбу. – Это самое глав- ное, что она сделала, благословив этот брак. Норма – сейчас единственный человек, который показал, как противостоять самой главной угрозе. А Уилл – един-
ственный, кто смог стать с ней единым целым. Вы даже не понимаете, что на самом деле произошло.
– Габи, да как же противостоять угрозе, когда она уже вот-вот уничтожит их обоих? И нас всех.
– Она же показала это у всех на глазах. Не для того же только, чтобы на все просто посмотреть. Она точно нарисовала карту. Показала это в том числе и тому, кто не сегодня-завтра возьмется подписать рас- поряжение о ее выдаче. Единственная возможность не на поверхности, там внутри, внутри. И она еще есть, ведь оно еще не подписано.
– Габи, ты о чем?
– Бен, – она посмотрела на него. – Прости меня. Теперь ты можешь?.. Ты мог бы оставить меня одну на какое-то время?
Он было хотел ответить.
– Пожалуйста. Ты и так делаешь сегодня все, что можешь. Пожалуйста, милый. Друг мой. Хороший. Бен. Оставь сейчас меня. Просто иди. Встань и иди.
Бен поднялся.
– Я иногда не понимаю тебя, – сказал он, глядя на нее. – Но самое ужасное для меня – я понимаю, что это не твои капризы или слабости или что-то еще, а что в тебе все так, как и должно быть. Но я не хочу, чтобы то, чего я не понимаю, было от меня так страш- но далеко. Я не хочу уходить. Когда происходит что- то такое… Хорошо, я пойду. Как это не бестолково. Но чувствую я себя сейчас очень по-дурацки.
|
|
|
