 |
Из книги «Тайны древних цивилизаций» 5 глава
|
|
|
|
– Даже понимаю, почему они сами не приехали с тобой.
– Не мне тебе рассказывать, что здесь творилось все эти недели. Да и сейчас еще творится.
– Вижу. Если уж ты решил покраситься, – Ларри потрепал пятнистый вихор Хайкко – на волосах аль- биносов с трудом держится любая краска, – и не сни- маешь очки, – он стянул сыну на кончик носа увеси- стую оправу с простыми стеклами, – значит, даже за тобой ходят по пятам. Да я и здесь их уже вижу. Идем. Они проскочили мимо других встречающих, сре-
ди которых одна пара с кинетофонами старалась по- дойти к ним как можно ближе, а еще один носитель
очков тянулся из-за плеча Хайкко рассмотреть над- писи на табло над выходом из коридора зала приле- тов.
– Где сейчас Уилл? – спросил Ларри, когда они сели в машину.
– В Лондоне. Это из-за работы, да и полиция не оставляет его в покое. Пока идет разбирательство, они будут держать его в городе.
– А Норма?
– Она с ним, но не появляется на людях.
– Рано или поздно ей придется вновь оказаться в центре внимания. Неужели они сами не педалируют тему селен и покушения на нее?
– Ты знаешь такие вещи лучше меня.
– Мне просто нужно понять, что знаешь ты, изви- ни меня, как простой обыватель.
– Как простой обыватель я прекрасно понимаю, что, скорее всего, Уилл должен был послужить глав- ной причиной развития дальнейшего сценария. Просто убить Норму – это тупо. Они написали впол- не такую женскую драму – покончить с Уиллом, нака- чав мозги той девицы чем-то внушительным, я имею в виду, идеи. Там, видимо, психика была на краю и готова – неудовлетворенная страсть, ревность, выпу- ченные белки, фанатизм. Ну и вот, натравив ее, по- кончить с ним, тем самым подкосить Норму и добить постепенно – уничтожить записи, стереть архивы, устроить аварию без летального исхода, но с травма- ми, или еще что-то в этом роде, так, постепенно уда- лить ее из общей картины – шаг за шагом.
|
|
|
– «Что на экране, то существует», – кивнул Ларри. – Бить, пока соперник не перестанет существовать.
Да, Габи смешала им все карты. И перевернула с ног на голову. Теперь эти двое не только неразлучны, но еще и наяву оказались теми, за кого жизни не жаль.
Ларри покачал головой, облокотился о выступ двери, проводя указательным пальцем по губам. Хайкко покосился на него. Ларри кивнул.
– Что скажешь? Узнаю мою девочку.
– Джим!
– Ви!
Хайкко вытащил из машины и держал теперь на плече сумку отца, пока того сжимали объятия старых друзей.
– Старый бродяга!
– Отец родной!
– Ви, ты меня задушишь!
– Ты мне сына спас, старый ты сладострастник!
– Вы это сказали Элли Хупер? Вы хотя бы виде- лись с ней?
– На той неделе. Заходи. Идем же!
Ларри обернулся, бросив взгляд на пейзаж, от- крывавшийся справа от подъездной дороги, ведущей к дому.
– Дайте мне поздороваться.
– Ты сам или можно с тобой?
– Я приду, я только взгляну на деревья.
Больше тридцати лет назад этот дом и его сад служили ему убежищем. Ларри вышел на газон, про- стиравшийся вдоль западного главного фасада дома, ведущего к реке, и, пройдя вдоль старинной стены, повернул за южное крыло, за которым, минуя дубы,
буки, платаны и лиственницы, дорожки и участки травы вели к яблоневому саду. Сливы и вишни тоже росли здесь, но меньше, виноград, глицинии и розы расцвечивали вид, вольно и безгранично слитый с панорамой простора, расстилавшегося до горизон- та. Больше тридцати лет назад именно здесь он и Дженнифер переживали свои медовые недели, тоже без конца и края и безо всяких церемоний, вольные, как этот простор. С Дженнифер ему еще предстоя- ло увидеться. Вечером, после ее спектакля. Она по- прежнему играла в театре «СМ».
|
|
|
– Значит, вы думаете, это будет надежно?
– Я доверяю Грейс, – ответил ему Джим, когда в доме они говорили о том, как сделать, чтобы Габи по выходу из больницы оказалась защищенной от спе- куляций прессы и прочих домогательств ненужного в реабилитационный период внимания.
– А Грейс предлагает пройти ей восстановление здесь в ее центре. Здесь ее никто не тронет, и она спо- койно будет под наблюдением врачей. Эй... эй... О...
Ларри вдруг наклонился вперед, потом, не справ- ляясь с приступом, вправо, сжимая подлокотники плетеного кресла, и, откинув голову, посмотрел на свет, широко раскрыв глаза.
– Тебе плохо?
Он покачал головой, мотнув белой прядью. Было слышно, как он шумно втянул воздух обеими ноздря- ми, сжимая губы. Он приподнялся в кресле, опира- ясь на подлокотники и снова сел, тряхнув головой, как поскользнувшийся конь.
– Это правда, – он еле сдерживал подбородок. – что она поправится?
Фрея уже подошла к нему.
– Обязательно. Обязательно!
Она взяла его руку, и тут он встал, чтобы вновь об- нять ее, уже не крепко, пряча свою вдруг просквозив- шую тревогу и ужас.
– Грейс прекрасный врач, – Фрея гладила его по плечу и спине. – Она очень много знает. И умеет. Очень. И делает все, как необходимо. И никогда не лукавит. Она просто физически не умеет щадить чув- ства, а вот здоровье возвращать умеет. Я не знаю, как это сочетается, но это работает. Это помогает. Жить и выживать. И начинать жить заново.
Они стояли так еще какое-то время. Ларри отпу- стил руку Фреи и сделал шаг к окну веранды. Через минуту Джим подошел к нему тоже.
– Грейс говорит, – медленно сказал он, – Габи нуж- но много тебе рассказать, Оле.
Тот на мгновение опустил голову, его брови дрог- нули.
– Именно тебе. Оле поднял глаза.
– Выше голову, старина, – добавил Джим, – ей нуж- но много тебе рассказать.
Оле молчал и вдруг улыбнулся почти смущенно, а когда снова сел в кресло, продолжая смотреть на вид за окном, соединив пирамидою пальцы перед собой, свыкаясь с какой-то мыслью, очевидно осо- бым образом представшей ему за минуту до этого. Пока Джим говорил, на его кинетофон пришло со- общение:
«Ты уже прилетел? Дж»
Он ответил:
«Да, Дженни»
Ответ пришел тут же:
|
|
|
«Я жду тебя вечером Зайди в антракте»
«О’кей, я встречу тебя после»
«Слава Богу, ты здесь! Дж»
–...А потом оказалось, что это Грейс и что она стоит здесь надо мной.
Оле сидел у кровати Габи. Дженнифер вышла по- говорить с Грейс, они остались наедине. Габи гово- рила медленно и тихо. Оле наклонился ближе.
– Значит, что-то поменялось, – ответил он.
– Так быстро? Папа, пойми... это произошло слу- чайно. Они просто не должны были успеть.
– Ты уже настолько была готова?
– Я давно понимала это. А в последнюю секунду тем более. Я должна была ждать его. Встретить его там. Пойми, неслиянно и нераздельно. А теперь – кто протянет ему колос?
– Может быть, тебе еще рано это делать там. Мо- жет быть, его предстоит еще протянуть здесь?
– Я понимаю. Я не понимаю, как. Мне показалось, что здесь это... отработано что ли. Уж если никому по доброй воле не нужно. Что еще я могу? Или опять превратиться в гумус? Если бы Грейс не поторопи- лась, то все было бы логично. А теперь я пока не
понимаю, что должно было быть, а чего не должно было быть?..
– А что говорит Грейс о твоей операции?
– Она настаивает, что я сама вернулась. Но это не- правда, поверь мне...
– Не могу, Габи, прости, не могу.
– Почему?
Оле смотрел на нее мягко, спокойно, говоря впол- голоса.
– Я просто знаю, что это решает гораздо боль- ше, чем мы знаем – наш собственный выбор. И наша воля. Есть что-то, что в тебе осталось, и ты знаешь, но, возможно, еще не помнишь.
– Это ужасно.
– Что?
– Быть наяву тем, кто...
– Отдал жизнь за другого? Габи подняла на него глаза.
– Как с этим жить? Зачем это помнить? Ну, я забу- ду, а они нет, он не забудет. Ужасно.
– Я не хочу сказать «забудут», – Оле взял ее руку. – Или «забудет». Но то, что Уилл не идет на поводу у тех, кто ожидает от него привычных реакций, это, помнится мне, уже написано.
– Кем?
– «И облик каждой складкой говорит, что он жи- вет! А для чего в итоге? Из-за Гекубы! Что он Гекубе? Что ему Гекуба? А он рыдает»*.
Габи улыбнулась.
– Есть еще одна вещь. Об этом трудно сказать.
–
 |
Даже сейчас?
* У. Шекспир, «Гамлет», пер. Б. Пастернака.
|
|
|
– Да. Понимаешь... я не гожусь больше ни на что. У меня ведь нет этих отличий. У меня это все не от... пола.
– Я знаю, Габи.
– И, в конце концов, это единственное, что у меня есть.
Габи прикоснулась к середине своей груди.
– Только это. Больше вообще ничего. Вообще.
– Вот, что мы сделаем, – Оле открыл кинетофон. – Ты ведь уже понемногу что-то смотришь? Читаешь?
– Да. По чуть-чуть.
– Отлично. А ты еще ломаешь голову, что тебе де- лать. Вот. Я оставлю тебе кое-что.
– А что там?
– Это некоторые мои записи. Я не думал, откровен- но говоря, что мне придется их кому-то показать. Но раз так вышло. Ты должна их увидеть. Они всегда со мной. Я начал их писать в четырнадцать. И пишу до сих пор. То есть я пишу много, ты знаешь, но эти еще никогда никто не открывал, кроме меня и Того, кто их и так видит. Они не попадали ни в чьи руки, никому на глаза. Хотя из меня, по-моему, прочли уже все, что возможно. Прочти, Габи. И успокойся, – Оле сжал ее руку чуть сильнее. – Не бойся быть тем, кто ты есть. А я вижу тебя. Я тебя вижу. Просто не бойся.
– И я смогу быть здесь? Снова?
Оле молча кивнул, прищурившись, и уверенно улыбнулся.
Они молчали еще минуту или чуть больше. За две- рью показались Дженнифер и Грейс.
– Тебе, наверное, пора, – сказала Габи. – Ты еще побудешь здесь?
– Я через день улетаю, но вернусь к твоему выходу.
– Спасибо! Я буду ждать. Прилетай скорее.
– Поправляйся скорее.
– Nähdään pian!*
– Nähdään myöhemmin!**
Еще раз сжав руку Габи, Оле встал навстречу Джен- нифер, приоткрывшей дверь.
– Держись молодцом! – сказала та, и оба они всту- пили в приглушенное движение коридора.
«Имя
Бабушка говорит, ты хотел назвать меня Принс- си. Мама подсказала Олави. Ты согласился.
Иногда, знаешь, особенно в последнее время, мне кажется, я как будто понимаю, что ты имел в виду.
Эта «корона» есть, и она дает чувство запредель- ной, наглой по отношению ко всем, свободы. И в то же время это какая-то сложная тема. Вроде можешь все себе позволить, и ничто не страшно, а понима- ешь, что не можешь позволить себе ничего, что мо- гут, когда думают, что они свободны, все, а можешь именно все, чего, на самом деле, не могут они. Спеси- во получается? Очень. Только, когда я думаю о тебе, эта спесь спадает. Представляешь? Мне сейчас, как никогда, нужно твое присутствие. Но ты теперь всег- да где-то.
Я живу сейчас у Эрни. Всяк, кто это наблюдает, считает нас любовниками. Я молчу. Молчу и о том, почему сейчас нигде, кроме как при Эрни, прожить
 |
* Увидимся! Фин.
** До скорого! Фин.
невозможно. И как это страшно. Не то, что они ду- мают, разумеется, а что происходит. Я-то считал, что разгильдяя, циничнее меня, на свете больше нет. По- верил в это даже. Но, папа...
|
|
|
О финской природе
Осень на южном финском побережье запрягала долго, представляя себя летом, но с первыми же чис- лами октября вдруг стремительно рванула с места, будто испугавшись опоздать выдать всю необходи- мую программу к определенному сроку.
Тональность радиопрограмм моментально свер- нула к теме «каамоса» – полярной ночи, вечной се- верной меланхолии и способам ее компенсации.
К счастью, глубокий местный опыт наработан многими поколениями. И ключевой момент «умения приготовить» здешнюю реальность – не вступать с ней в непримиримое противоречие, ибо подобное познается подобным.
Про родину и детство и про то, что понял вообще обо всем Папа!..
Сегодня такая тишина. Такой и не бывает в мире. Вообще ни звука. Ничто не говорит. Все молчит. Ты всегда говоришь со мной, но сегодня кажется, что и ты молчишь. Ты никогда не говоришь голо- сом, ты говоришь всем вообще. Мама, вот мама ни- когда не говорит, но всегда смотрит. Мама всегда смотрит. А ты говоришь. Но не сегодня. Почему, па? Что сегодня? Что сегодня такое, что сегодня такая тишина?..
Хорошо. Я знаю. Сегодня я просто буду молча смо- треть. Как мама. На все, чем ты обычно говоришь. Я просто буду смотреть на тишину. И мы будем мол- чать втроем. Получится, что мы будем вместе. Вме- сте делать одно и то же.
Просто быть, смотреть и молчать. Втроем.
«ОНА, проверочное слово ОН»
Всегда хотел быть невестой. Всегда мне было го- раздо проще почувствовать себя женщиной в мире, чем мужчиной. Отнестись ко всему и к себе имен- но через этот фильтр. Мое сознание познавало мир только и всегда через – «я поняла», «я сказала», «я сделала», гораздо легче всегда было воспринять себя через женское в словах, в определениях и частях слов, и это не имеет никакого отношения к сексу – я всегда любил женщин. Мне известно, что такое со- прикосновение с мужчиной в обстоятельствах, кото- рые очевидно представляли собой лакмус. Причем без эфемерных фантазий, в не знающей объяснений материи. Нет. Все сворачивается. То, что в таких об- стоятельствах призвано расцветать, расти и раскры- ваться. Вянет. Болтается. Сжимается, скукоживает- ся, как опадающий лист. Прррф.
Неет. Женская красота, женская природа, мечта о женщине, близость с ней – вот счастье.
При этом и именно поэтому – я никогда не пони- мал, как женщина может любить мужчину. Вернее, долго не мог понять.
Я девочка. Сколько радости приносило это чув- ство, сколько свободы и силы. С раннего детства. Бродя по лесу, глядя сквозь кроны на пронизыва- ющее их солнце, касаясь высокой травы – я видел себя – видела – феей этих лесов или лесной птицей, и все время думала, что это мне дали такую броню из мужской плоти, чтобы тот и те, кто представлял для меня опасность, запутались и не могли меня найти и распознать. И все время чувствовал себя в чем-то белом, с каким-то венцом на голове или над головой, с изумрудным вкраплением и, конечно, длинново- лосой.
Мне было легче понять, как женские руки – из моих рук – касаются мира, как женский голос гово- рит с ним.
Я женщина внутри себя настолько, что я пони- маю женщин. Другие мужчины могут проговорить- ся, мол «как у них это устроено, что они чувствуют, ужас какой, никогда не поймешь». А мне не надо это объяснять, я это знаю. Я ЗНАЮ. Знаю, что это такое, если там – где у тебя все есть – нет ничего, то есть как будто нет, есть другое. Я это знаю. Не скажу я – как. Или скажу, когда и если человечество сможет это рас- слышать. Без надстроек, без оговорок. Не дорастет? Ну, и ладно. Все не дорастет, хотя бы кто-то дорастет. Когда-нибудь.
Помню, однажды, подсмотренное троллем на фо- руме мое восклицание, когда пили, каждый у своего компьютера и чего-то отрывались и чудили по пол-
ной с ребятами, и когда на какую-то особенно талант- ливую белиберду, навороченную Эрни, стоило мне написать – «Ну, почему я не женщина?! Я люблю нас всех и хочу от нас детей!», обернулось для меня, есте- ственно, тем, что, запомнив и едва ли не записав, не поручусь, тролль ввернул однажды в разговоре уже вообще на другую тему – «coming out – это всегда ис- пытание, так на него храбрый решается, трус – нет». Это я, типа, трус. Бесполезно. Можно сломать язык, отыскивая формулировки для выражения, с одной стороны, того, что здесь нет аллегорий, а с другой – того, что здесь нет и того, что вызывает столь живую ажитацию – в том-то и дело, это чувство совсем не об этом. Вот именно, что о гораздо более не проговари- ваемом в нашей природе. И живом.
И только однажды я понял, как это может быть так, чтобы существо, полностью противоположное Женщине, могла бы полюбить женщина. Как она лю- бит его.
Для этого нужно было понять, что есть на земле – где, это не играет роли – есть на земле, коль скоро ты есть, такая женщина, которая носит в себе муж- чину и постигает мир через него. Будучи женщиной, любящей мужчин. Если в ней есть этот Рыцарь, до- стойный ее любви в себе и понимание мужчин, стало быть, в этом внутреннем ее мужчине скрыто до сих пор не воспринимаемое тобой. Та фея в тебе, кото- рую ты любишь в каждой, сколько бы их ни было. А СКОЛЬКО ИХ! Потому и столько. И далеко не все. Она, твоя девочка, ищет себя.
Она – Невеста. Всегда ждет отдать свою руку и сердце. Нежно, невесомо, приопустив глаза, глядя на мир всей чуткостью, скрытой под незримой коро- ной.
Верю, что Она покоряет собою-Мужчиной моря и земли, что защищает, охраняет, страстно любит, ведет за собой. Я, как себя, сейчас могу увидеть ее, какой она чувствует себя в этом невероятном для об- щепринятого сознания органе, которым она сопри- касается с миром.
Но вот, что важно.
Если я – та женщина и та Невеста, что живет во мне так сильно – а в женщине где-то живет такой Ка- питан, значит...
Кто они – ОНИ – внутри себя и кем и какими со- прикасаются с миром? Она – им – мной, Он – ею – ею.
У Шекспира всегда повторяется непременное того времени –
Сердце сердца – я сохраню тебя в сердце моего сердца – в первой главе моей груди.
Сердце сердца – так значит недостаточно посмо- треть и увидеть того, кого всегда видишь внутри се- бя – посмотри внутрь того, кто там есть. И там, вну- три него, окажется, что тот, кто у них в груди, тот – на поверхности.
Однажды спадут все оболочки.
Однажды Невеста протянет руку и найдет Того, которого любит душа ее.
Песочное с арахисом
Никогда нельзя было. Диатез во всю щеку.
Вот и всегда, когда получается то, что не получа- ется, с этим очень трудно смириться.
Только-только, кажется, целый прилавок с коржи- ками – вот уже, даже и получено. И вдруг своими же руками закрывается лавочка, да с таким стуком две- ри, что как тут не плакать.
Папа, зачем ты отнял, я хочу, дай! Не даешь.
Значит, было там что-то, от чего могла разыграть- ся лихорадка и жжение. Значит, в чем-то был там яд...
Всегда вот это свое, маленькое, ребячье не может справиться поначалу: «Дай!»
Очень трудно понять, что на прилавке яд, особен- но, если ты этого не знаешь. Но можешь поверить.
Это трудно. Это всегда так трудно.
А еще очень трудно понять, что то, что кажется решающим все, на самом деле может все разрушить.
Это ты знаешь. Это тебе известно.
Значит, там был какой-то яд. И отнял его у меня моими собственными руками. Потому что рядом больше не было никого, кто мог бы меня остановить. Ты спас меня мною. От чего, я не знаю, я могу теперь только предположить.
Допустим, это была вершина. Поставить точку, за- крепиться на ней. Допустим, я поднялся. Допустим, поставил флаг. Допустим, что в этот момент – и ты это видел и знаешь – предстояло сорваться. Не знаю, что – лед бы осел, пошла бы лавина от древка. Зна- чит, ты показываешь вершины, где такая опасность пока не предвидется.
Будь по-твоему. Ты видишь больше. И всегда видишь меня.
А, может, это мама попросила...
Космические хроники
Нельзя мне смотреть космические хроники.
В каждом капитане-герое – именно в герое, насто- ящем, я вижу тебя и становлюсь таким маленьким и слабым.
Не слабым – маленьким, хрупким. И так не в коня корм, хотя мышцы уже сейчас упругие, как стойкий и гибкий сплав. Дрова, земля, ходьба – все освоено. Купание в проруби. Ты знаешь.
И вот когда я смотрю всю эту вселенскую катава- сию, я в каждом таком герое-воине-великане вижу тебя.
И представляю себя в твоей команде. На физ- подготовке и маневрах под твоим командовани- ем.
И все равно ты как будто из того поколения расы (планетарной), которое было гигантами, а я – уже нет.
И когда я это вижу, мне хочется стать мартышкой. Сцепиться руками и ногами, повиснуть на тебе хотя бы однажды.
Fuck. Fuck. Fuck. Fuck. Fuck. Fuck. Fuck. Fuck. Fuck. Fuck. Fuck. Fuck. Fuck. Fuck. Fuck. Fuck. Fuck. Fuck. Fuck.
Fuck.
Через двенадцать лет я стану твоим ровесником.
Потом старше.
Интересно, тогда это пройдет? Каким ты будешь для меня тогда?
Таким же – навсегда могучим, высоким, огромным, больше и старше? Или станешь таким, то есть я стану таким, что мне захочется хлопнуть тебя по плечу, об- нять за него, сдвинуть стаканы, молча, понимая без слов? Или я буду рассказывать тебе, как это бывает и что бывает, когда становишься старше того, что ты уже не узнал?
Нет, гигантом. Ты всегда будешь для меня таким гигантом, которому любое море по колено и любые горы по плечу...
И вечно будешь видиться в форме космических хроник. И мама тоже.
Это хорошо. Хорошо, что вы были физиками.
А не историками, например.
Так я хочу смотреть вперед, а не назад. Назад не для того, чтобы идти туда. Для того чтобы пройти от- туда сюда, и чтобы будущее стало не фантастикой, а настоящим».
Уже три недели, как к Габи разрешили прихо- дить самым близким и тем, кто стал ей таким в этой
истории. Но Уилл все откладывал. Немало озада- чивая всех, кто ждал, что он пойдет к ней первым. Наконец, Бен и Беатриче сами вызвали его на раз- говор.
– Потому что это какая-то невероятная ситуа- ция, – говорил Уилл, согнув одну руку в локте и те- ребя подбородок, а другую плотно прижав к груди. – Бояться подойти к тому, кто спас тебе жизнь. Что же это творится! Все перевернулось.
– Это селены, это все селены! – сказала Бен- ни.
Бен не дал сменить тему:
– Но ты должен пойти к ней. Должен, в любом слу- чае. Так нельзя больше. Оттягивать.
– Я не оттягиваю! Я спрашивал у Грейс каждую не- делю. Можешь спросить у нее. Я готов был уже… поч- ти сразу. Но нужно было время, чтобы она смогла… это перенести.
– Что же это получается, если окажется, что ты не сможешь ответить ей адекватно тому, что она от тебя ждет, ты невольно окажешься ее… обидчиком… – рассудила вслух Бет.
Уилл не был к себе так деликатен.
– Палачом.
Что явно не понравилось Бену.
– Послушайте, прекратите драматизировать. Еще ничего неизвестно. Во всяком случае, чего она ждет, да и ждет ли чего-нибудь. Такое, вообще-то, из рас- чета не делают.
– Поэтому я пойду, – Уилл открыл дверь библио- теки, полагая, что главное сказано. – Как бы то ни было.
Их разговор с Габи, когда Уилл медленно и насто- роженно вошел в ее палату, начавшись с первой фра- зы, продлился на тихих-тихих тонах, почти шепотом и через огромные – огромные – паузы.
– Здравствуйте, Уилл!
– Здравствуйте! Габриэла?..
– Габи.
– Габи, как ваши дела?
– Доктор Тарлтон, наверняка, уже все вам сказала. И, может быть, даже подробнее, чем мне. Она толь- ко не знает…
– Не знает что?
– Что я все знаю. Что я знала все еще прежде. За- ранее.
– Вы ей не говорили об этом?
– Это действительно вы.
– Да. Я… не понимаю.
– Вы не спросили, откуда я это знаю. Вы единствен- ный, кто этого бы не спросил. И вы не спросили.
– Так вы не говорите вашему доктору, что знаете о себе больше, чем она полагает, но почему? Это по- шло бы вам на пользу.
– Не-ет. Это пойдет на пользу ей, а не мне. Я делаю то, что для нее будет лучше.
– Габи, вы очень отважны. Но, простите, самонад- еянность – плохой помощник. Ненадежный друг.
– Это не самонадеянность. Это просто знание. Вот и все. Вам должно быть это знакомо. Даже вы не всему находите слова, ведь, правда?
– Да, и как ужасно много нужно сил, чтобы при- знаться в этом. Почему-то гораздо больше, чем ты о себе думаешь до того, как это происходит.
– Да. Это так.
– Габи. Я хочу сказать вам. Спасибо! Я не знаю, что говорить, это ужасно глупо. Это просто невозможно выразить словами, какие мы знаем на случай благо- дарности.
– Здесь нет ничего такого. Я просто очень рада, что... это сработало.
– Габи, я… я не знаю, как это выразить. Я ваш должник?
– Нет. Не потому что мне так сейчас полагается и прилично сказать. Это правда. Потому что вы уже это сделали. Это был ответ.
– Габи, я… кажется, каждую фразу теперь буду на- чинать с того, что «не знаю, как это выразить»… Я не знаю, что вами руководило…
– Знаете. Знаете. Самое ужасное, если вы подумае- те об этом меньше, чем это есть. А вы уже думаете так.
– Поверьте, я сделал все возможное, прежде чем прийти к вам – чтобы сбросить все, что я мог об этом подумать. Больше всего мне хотелось ошибиться. Но не ошибиться в том, что пришлось отбросить, в какой-то момент мне казалось, очень трудно.
– Вам и сейчас так кажется. Но у вас хватает ва- ших огромных сил выдерживать этот груз. Но сейчас он испарится, Уилл. Вы ошибаетесь. Они все ошиба- ются. Я сделала это, не посягая на вас. Я асексуал.
– Да, это… А с чем… тогда связано…
– Я хочу, чтобы ты был. Чтобы ты был жив. Пожа- луйста, только живи. И все.
– Но почему?
– Я этого всегда хотела. Всегда. Ты должен жить.
Ты должен быть. Вот и все.
– Мы будем друзьями?
– Конечно. Нам ничего не нужно друг от друга.
– Поправляйся, Габи.
– Уилл…
– Да?
– Из этого уже сделали всенародное шоу?
– Мы с тобой в этом отчасти виноваты.
– Полностью.
– Если бы я стал адвокатом, этого бы не случилось.
– Не думаю. Ты бы еще больше отстаивал права го- нимых. А этого не прощают еще больше, чем самих гонимых. Но мы и правда теперь в ответе. Поэтому не нужно громких слов.
– Габи, за последние несколько недель я стал стро- же к каждому, с кем говорю, в какой-то небывалой степени… Кажется, я уже напугал этим не один деся- ток людей. Не говоря об изданиях и каналах.
– Спасибо. Это пройдет. Они привыкнут. Хотя
«черничек»* они тебе так и не простили.
– А уж этого как не простят!
– Да. Мы полностью этому причина. Ну и ладно?
– Я подумаю, что можно еще для этого сделать.
Чтобы они не трогали и не замучили тебя.
– Они не справятся. Теперь они точно уже не справятся.
– Габи… Спасибо тебе! Спасибо, каким только оно может быть. До свидания! Отдыхай! Поправ- ляйся!
|
* Bilberry – черника, англ. Уильям, Уилл, в другом варианте сокращения – Билл. Bilberries – как назвали себя поклонницы Уилла, с одной стороны, слышится и читается как «ягодки Билла», однако на слэнге bilberries озна- чают «идиоты», «дураки» – «idiots» fouls, loosers, useless, etc., ‘when have a couple of idiots you can say «look the bilberries».
– Спасибо! Ты сможешь сказать твоим родителям, что все будет в порядке?
– Они хотят навестить тебя.
– Это не обязательно. Но я была бы счастлива ска- зать им это сама.
– Я передам им.
– Спасибо, Уилл. Будь только счастлив.
– Я счастлив, Габи. Есть вы. Ты, они, Норма. Не- возможно быть несчастливым, когда вы – почему- то – есть. До свидания! Поправляйся.
Габи кивнула и глазами дала понять, что слы- шит.
Через секунду она открыла глаза, Уилл только по- дошел к двери.
– Уилл...
– Да, Габи.
– Скажи им там, снаружи. Пусть принесут масли- ны. Спасибо.
– Она просит маслины.
Уилл опередил Беатриче, которая поднялась ему навстречу со скамьи в коридоре, намереваясь что- то спросить. Он дал ей знак подождать и остановил Лару, проходившую мимо. Та кивнула в ответ, и Уилл обернулся к сестре.
– Идем.
Они прошли мимо четверых фотографов, дежу- ривших внизу. Уилл усадил сестру в машину и сам сел рядом.
– Ну, что там? Как она? Как вы поговорили?
Уилл взглянул на нее, и Бенни поняла, что он не может подобрать слова. Наконец, он несколько раз кивнул самому себе, точно сбрасывая их с языка, и сказал, слегка заикаясь.
– Будет оч-чень хорошо, если вы возьмете ее п-под свое попечение.
– Прекрасно. Я очень рада, что ты, наконец, со- гласился. Единственное, где она будет в безопасно- сти и получит все необходимое – это под наблюдени- ем Грейс.
– Скажи мне, как такое возможно? – Уилл говорил, уже не запинаясь, но скрыть напряжение, волнение и недоумение не мог, да и не пытался. – А если бы не было Грейс, если бы это была не Грейс, если бы это была не ты и если бы у вас не было вашего центра?.. Я вообще теперь не понимаю, как все вот так могло сойтись в одной точке.
|
|
|
