Из книги «Тайны древних цивилизаций» Пути для духов?

Несмотря на свою спекулятивность, новые подходы, предложенные Полом Деверо и другими авторами, безус- ловно, заслуживают изучения – и здесь нужно полагаться на энтузиазм «охотников за леями». Всегда были и будут ложные пути и ошибочные гипотезы, но напряженная по- левая работа является лучшим методом проверки любых теоретических построений в области археологии.

Было бы большой глупостью считать, что нам уже нечего узнать о том, как древние люди – будь то в эпоху неолита или в средние века – располагали свои священные монументы. Здесь старомодная «охота за леями» все еще может сыграть важную роль, потому что немногие люди способны в любую погоду с таким энтузиазмом бродить по глинистым полям Британии и континентальной Ев- ропы, как последователи Уоткинса, и немногие обладают столь глубокими знаниями о деталях и историческом раз- витии местных ландшафтов. Возможно, для археологов и

«охотников за леями» настало время зарыть топор войны и попытаться объединить свои знания и ресурсы. Резуль- таты могут быть очень интересными…

Генри подался вперед, опрешись локтями о стол и обняв обеими ладонями стакан с пивом, стоящий перед ним.

– Сдается мне, вам далеко ходить не надо, – сказал он.

– У тебя есть идея?

– Джон Роулендс.

– Кто это? – просила Энн.

– Троюродный дед.

– Чей?

– Мой. Друзья переглянулись.

– Кем он был? – спросил Джим. В ответ Генри кивнул на фотографию человека в колониальном шлеме, висящую не очень высоко

над их столом на стене.

– Генри Мортон Стэнли, настоящее имя Джон Роулендс, нашедший Дэвида Ливингстона.

Джим обернулся на фотографию и улыбнулся. Еще раз оглядев всех, он посмотрел на Фрею, протянул руку к своему бокалу, не поднимая, коснулся его, и, чуть склонив голову, неторопливо произнося каждое слово, сказал:

– «Доктор Ливингстон, я полагаю?»

«Ломтик жизни»

– Все началось тогда, в той «дедовской» экспеди- ции.

Штеффи кивнула. Лицо и поза, все в ней говори- ло о том, что утром этого дня давно предстоящего им разговора, весь ее «безумно емкий мир очищен и по- мещение готово к новому найму*», иными словами, что она счастлива слушать его, не упуская ни слова.

– Ты ведь знаешь, почему «дедовской»?

– Значит, это правда, то, что о вас говорили?

–

* Б. Пастернак, «Охранная грамота».

перь представь себе, каково было не запутаться Джи- му Эджерли, а, главное, Фрее как сценаристу, когда на роль Дэвида Ливингстона был утвержден Джо Стэнли, а на Генри Мортона Стэнли – Генри Блейк.

– Фантастика.

– Да. Тогда еще так казалось. Точнее, правильнее сказать – никогда это нам не казалось фантастикой.

«Серебряный меридиан» населяют те, для кого ру- копожатие действительностей – факт биографии. Само начало рода Эджерли тому пример, что ж гово- рить обо всех нас.

Штеффи подняла указательный палец.

– Говорить, Генри! Говорить!

Выражение его лица она растолковала как «с кем и о чем». Генри продолжил:

– Мой дед нашел Дэвида Ливингстона, нам с Джонатаном Стэнли предстояло сыграть их исто- рию. Съемки проходили в аутентичных местах са- мих событий – в Танзании. В Центральной Африке. В районе северо-восточных берегов Танганьики мы потеряли съемочную группу из вида. Это случилось ровно за день до начала съемок. Наш лагерь вообще представлял собой совершенно обычное располо- жение – отдельно стоящей его части, где мы жили, и собственно съемочного объекта, площадки, в пе- риметре которой нам предстояло работать. В день, когда для начала съемок все было готово, произошло то, чему не было найдено ни одного более-менее убе- дительного объяснения. Я, Джо, группа статистов, гримеры, костюмеры, персонал, обслуживавший реквизит, главный оператор и художник-постанов- щик находились на съемочной территории. Джеймс,

второй и третий операторы, проводники, инжене- ры службы связи, транспорт, словом, большая часть, как ты понимаешь, группы, опередив нас на некото- рое время, добралась до жилого лагеря. Мы намере- вались соединиться к обеду, и никакой проблемы в том, что они направились со съемочной площадки к лагерю чуть раньше нас, не было и быть не могло. Как нам тогда казалось. Пока не настал момент, ког- да и мы, оставшаяся часть группы, не дошли до на- шего лагеря. Лагерь был пуст. Поначалу мы думали, что дезориентировались на пока еще мало знакомой, тем более чужеродной по виду и состоянию приро- ды, местности. Мы сверили свои координаты. Связь работала нормально, ни у кого, ни в каком приборе не наблюдалось никакого сбоя. Нет, мы были точно на месте.

Генри открыл в трехмерной проекции над кине- пэдом кадры зафиксированного тогда положения их части съемочной группы. Изображения тридца- тилетней давности показывали спутниковые кар- ты и фотографии не тронутых человеком лесов к востоку от Уджиджи. На изображениях не было ни следа того, что можно было бы принять за призна- ки цивилизации – ни предметов, ни следов от них, ни намека на присутствие человека. Девственный лес.

– Важнейшее произошло вслед за этим. Есте- ственно, мы позвонили им. Они ответили. Джеймс ответил. И сказал, что они на месте и ждут нас. Они нас не видели. А мы – их. Мы решили, что произошел сбой связи. Перезвонили, связались заново. Пробле- мы в том, чтобы каждый мог связаться с кем-то из их

группы, и в том, чтобы они в свою очередь звонили нам, не было ровным счетом никакой. Мы слышали и видели их на экранах на этом самом месте, они – нас… в реальности или… как это можно разделить? Невооруженным глазом и на расстоянии телесного соприкосновения – нас не было – их с нами, нас – с ними.

Штеффи молчала несколько секунд.

– Что это было?

– Никто не смог объяснить. Реальность расслои- лась.

– А сколько это продлилось? Он улыбнулся.

– Теперь начинается самое важное. Мы с Джо поняли тогда, что руководство нашей частью груп- пы как-то само естественным образом легло на нас. Джеймс со своей стороны понял это тоже. Что было делать? Звать на помощь? Естественно, мы вызвали спасателей. Ждать? Менять настройки приборов? Разумеется, мы делали и то и другое. Мы решили ждать. Мы решили предпринимать все возможное, на что могли решиться, что могли предположить. Джеймс делал все то же самое со своей стороны. Мы все это время поддерживали связь, но, надо сказать, это только утяжеляло дело. Психологически. Трав- мировало гораздо больше, чем, если бы связь вооб- ще прервалась.

– Надо думать. Слышать и видеть, и быть в рассло- енной реальности. Это чудовищно.

Генри пожал плечами.

– Генри, как вы выбрались? Вы ведь в итоге нашли друг друга, да и фильм был доснят, то есть снят.

Он вздохнул.

– Да, – ответил он. – Аномалии озера Танганьи- ка – третьего среди Великих Африканских, одного из самых крупных и значительных в мире – гравита- ционного, теплового и магнитного полей – фиксиро- вались к тому времени уже давно. Танзания вообще – место смещенных реальностей – среди коренных жителей здесь рождается больше всего альбино- сов, а озеро Натрон обращает все живое в соляные столбы. Но, кроме того, там на юго-востоке распо- ложена аномалия Лувумбу. А ее особенность состо- ит в том, что она очень схожа по составу минера- лов с…

– Бушвелдским комплексом*?

– С Бушвелдским комплексом. Плутон**.

* Бушве\лдский ко\мплекс (Bushveld) — один из крупнейших в мире комплек- сов месторождений золота, платины, хрома, никеля и других металлов. Расположен в Южно-Африканской республике (провинция Трансвааль).

** Плутон (а. pluton; н. Pluton; ф. pluton, massif plutonique; и. pluton) — общее название отдельных самостоятельных глубинных магматических тел. Образуются при застывании в верхних слоях земной коры магмы, про- никшей из нижней части коры или из мантии.

мать историю этой встречи. И то, что произошло с нами, осуществляло ее зеркальную противополож- ность – не-встречу, невозможность встречи, расчле- нение действительности, препятствующее встрече. В таком ключе я начал рассуждать тогда.

– Вы не сказали, как долго это продлилось.

– Чуть позже. Я предложил Джо вести дальше эту логическую цепочку. В итоге мы пришли к тому, что этот момент – расщепления реальностей – про- изошел, фактически, тогда, когда мы оказались в координатах свершившегося события с нашим на- мерением пересказать эту историю художественны- ми средствами. То есть – мы, фактически, намерены были воспроизвести реально произошедшие со- бытия теми средствами, которые переводили его в разряд «как-если-бы-еще-не-состоявшихся». Иными словами, мы принесли несостоявшееся событие и намеревались зафиксировать его.

– Но в мире воспроизводятся и записывают- ся миллионы, миллиарды пересказываемых собы- тий.

– Я лишь говорю сейчас о том, что мы думали тогда и к чему пришли. Нас отличало то, что мы не воспроизводили пространство, а, если говорить и о моем родстве с Генри Стэнли, то не только локация, но и биофизика участников повторяемого события оказывалась чрезвычайно близкой исходному. Непо- нятным оставалось только, почему нас с Джо не раз- делило это расщепление пространства, но отделило нас обоих от Джеймса и его части группы. Когда мы пришли к этому выводу о возобновлении события, Джо отчаялся решать задачу дальше. И положился на

прямое развитие событий. Я продолжил перебирать версии, строить разнообразные векторы вероятно- стей. И вот тогда ночью, во сне, мне стали приходить стихи в переводе Фреи. Те стихи. В том ее переводе. И снова, и снова. Память сработала так, что именно в тот момент ей нужно было непрерывно «запеть» именно эту «песню».

«Ты начал с неба, скованного тьмою, Как льдом, ты начал с неба и земли. И небо нависало над землею

И раздавило б, если бы не „ и”.

И Божий Дух носился над водою Еще не сотворенной, и вдали Ржавели горы рваною грядою Не вовремя, но горы не могли

Себя поверить Книгой, ибо Книга Во тьме таится, ибо воды лика Не отражают, и закона нет,

И тянется предвечной ночи иго До страшного, немыслимого мига,

Когда во всей вселенной вспыхнет свет».

– И последние строки:

«С той ночи от зари и до зари Ты составлял для Бога словари.

Ты начал с неба, скованного тьмою».

И так снова, снова, снова, пока я не очнулся. Я позвонил Джиму. Он слышал меня, на связи мы пре- красно видели друг друга. Не объясняя во всех под-

робностях своих выводов, я умолил его открыть текст нашего сценария, созвониться с Фреей и попросить ее, не откладывая, переписать его по центростреми- тельному композиционному принципу – не с начала поиска Ливингстона, и не заканчивая их со Стэнли встречей, также и не начиная с их встречи, и не за- канчивая временем, когда Верни Кэмерон уже после ухода Ливингстона обнаружил в Уджиджи его бума- ги, и не надписью в Вестминстере: «Перенесенный верными руками через сушу и море, покоится здесь ДЭВИД ЛИВИНГСТОН, миссионер, путешествен- ник и друг человечества», а с 14 марта 1872 года, ког- да, завершив их совместное исследование северо-вос- тока озера Танганьика, Стэнли отправился в Англию один после того, как предлагал Ливингстону вернуть- ся с ним в Европу или Америку, и Ливингстон отка- зался.

Штеффи смотрела на Генри очень сосредоточен- но. Она не улыбалась.

– Это сработало? – неуверенно спросила она. Генри на мгновение опустил глаза.

– На утро мы проснулись в одном лагере, и при- ходили в себя, глядя друг другу в глаза и обнимая друг друга за загривки.

Генри замолчал, прижав неплотно сомкнутый ку- лак левой руки к губам и сжимая другой рукой свой левый локоть.

– Что же было со временем? – снова спросила Штеффи.

– Это произошло в ту же дату, когда мы потеряли друг друга из виду.

– «С той ночи от зари и до зари…»?

Генри встал и, опустив руки в карманы, про- шел по комнате и остановился у окна. Потом обер- нулся.

– Да. «С той ночи от зари и до зари…»

– Генри, а… что стало с…

– Эта информация была навсегда закрыта для всех СМИ, для любой публикации. Эта. Но не пред- шествующая ей.

– Нет, Генри, откровенно говоря, я хотела спро- сить, а что же случилось… с вашей внешностью?..

– Я не знаю. Просто, наверное, лет через пять только, нет, раньше, но все равно только через не- сколько лет – возможно, года через два или три, ско- рее всего, я начал замечать некоторые особенности, те, что касались здоровья. Надо было проверить. Тогда обнаружился этот сдвиг. Нет никаких свиде- тельств или доказательств, что то наше приключе- ние на это как-то повлияло. Ни у кого больше из той экспедиции ничего подобного не произошло. А мне предстояло жить несколько иначе.

– Вы и поэтому стали отшельником?

– Я не отшельник. Я просто исследователь. Оче- видных свидетельств.

«С той ночи от зари и до зари Ты составлял для Бога словари.

Ты начал с неба, скованного тьмою».

Они вставали с мест. Они начали вставать, при- глядываясь. Оборачиваясь друг на друга, они снова всматривались в экран. Те, кто сидел ближе к прохо-

дам, выходили в них, стараясь приблизиться к экра- ну, вглядываясь все более удивленно, все более уве- ренно, улыбаясь.

«Уилл! Это же Уилл Эджерли! Это Уилл Эджерли в образе Нормы! Нет, это Норма в образе Уилла! Да нет, это Уилл! Подумать только, с ума сойти! Это же Уильям! Это же Уилл! Сам Уилл!»

Красные дорожки, черные смокинги, белые пла- тья, золотые фигуры. Поверх черно-белого с золо- той отделкой костюма-трико, похожего на тонкие доспехи, багряная накидка с оранжево-алым пере- ливом. Такой вновь возникла на экране ее фигура, воплощенная им, несколько мгновений назад уда- лившаяся в свет финальных кадров проекции, и вы- шедшая на этот свет вновь для этой головокружи- тельной джиги.

Alegria

Come un lampo di vita Alegria

Come un pazzo gridare Alegria

Del delittuoso grido Bella ruggente pena, Seren

Come la rabbia di amar Alegria

Come un assalto di gioia

Джига нужна была, сияющая, дышащая, окрыляю- щая, открывающая все стороны света.

Alegria

I see a spark of life shining Alegria

I hear a young minstrel sing Alegria

Beautiful roaring scream Of joy and sorrow,

So extreme

There is a love in me raging Alegria

A joyous, Magical feeling

Радость

Будто свет жизни Радость

Как вопль дурака

Радость преступной славы Рык красоты страданья Безмятежность

Неистово-горькой любви Радость

В шторме восторга и счастья

Во время джиги они стояли. Они не хотели отпу- скать Ее-Его. Они аплодировали. Это была овация. Alegria. Она снова была здесь, ни помрачения, ни ложь, ни порывы славы, ни жажда рассечь цельность мира ей снова были нипочем.

Радость

Я вижу сиянье жизни

Радость

Слышу, поет менестрель Радость

Восторга прекрасный стон Печаль и горе

Сверх мер

Любовь восходит во мне Радость

Чудное дивное счастье

Это была другая версия. Они ни разу не видели, чтобы Норма, выходя в проекции «Гинекократии» в роли Скандализы Педрон в смехотворном дикта- торском мундире-трико и с готическим пошлейшим плащом за плечами, играла не пародию на диктато- ра, а воспроизводила с точностью все подробности самых известных фрагментов хроники жизни вер- ховенствующей селенистки. Здесь, в этой новой, совершенно еще незнакомой версии, героиня не была переименована. Кондолиза Претон со всем напором ледяной, вязкой, злобной тоски, раздра- женная, ищущая повод и жертву для выпада, зоркая, мстительная, мастер дрессуры, виртуоз палачества, живодер.

Когда в проекции появился крупный план, раздал- ся первый громкий шепот, а потом и ясно слышные голоса – «Уилл! Это же Уилл!»

Это был он. Это был образ Нормы в образе Кондо- лизы Претон, за экранной проекционной оболочкой которого в лице, покрытом почти в точности ее гри- мом, в фигуре, впитавшей ее манеру, мимику и жесты, в речи, звучащей с ее интонациями, в голосе на октаву

ниже ее, на глазах у почти тысячи зрителей в откры- том летнем театре Эджерли-Холла и перед миллиона- ми, смотрящими трансляцию, Уильям Эджерли раз- ворачивал на одном дыхании в возрастающем ритме будоражащей музыки образ мучителя, не меньше чем половине планеты внушившего оцепеняющий страх.

Приступы гнева, визгливые аффекты, сменяю- щие длительные паузы выжидания, скованного же- лезной волей, безволие сладострастия, вскипячен- ное садизмом, безграничная трусость и творческая немочь. Лица людей, наблюдающих этот парад или стремящийся на них с крутой высоты ком эмоцио- нальных перепадов, сменяли палитру выражений, которые умный оператор, заметивший эту игру и переливы зрительской мимики, снимал отдельно, а режиссер передавал, чередуя с кадрами проекции на весь мир. Горечь, жалость, отвращение, слезы страха, омерзения и стыда, боль, гнев, печаль, про- буждение – им было сладко, кисло, а потом больно, и рот будто крови полон. Одни отводили глаза, дру- гие вставали, уже не только приглядываясь все не- отрывнее к экрану, но, сложив руки, готовые в лю- бой момент аплодировать.

Когда воспроизведение хроники завершилось, но образ еще не сходил с экрана, воцарилась тишина. Все ждали. От этого ожидания глаза на экране, обра- щенные к залу, блеснули так, что всем показалось – сейчас прозвучит знаменитая речь-обращение Нор- мы. И она прозвучала. Уже совсем иначе.

«Не поддавайтесь этим бестиям!… Тем, кто пода- вляет вас, оскорбляет вас, унижает, использует и об- ращается с вами как со скотом, кто привык считать

себя выше и достойнее вас, кто привык удовлетво- рять с вами низшие потребности, кто всегда утверж- дал над вами свое превосходство!» Она вроде бы об- ращалась к участницам отрядов СКАТа... Но на этот раз она действительно к ним обращалась. Он говорил не о селенах. Устами Кондолизы Претон он говорил о солнцеподобных. Кондолиза Претон не призывала сохранять улыбки и жить, не опасаясь будущего. Она призывала уничтожать.

Зал замер. И медленно встал. Поднялись все в кро- мешной тишине. Так они смотрели друг на друга – мир в глаза образа, оболгавшего его. Она продолжа- ла говорить. Она повышала тон. Она переходила на крик. Вдруг все оборвалось.

Она не закончила речь. На полуфразе ослепи- тельный свет хлынул в обратной перспективе из-за начавших растворяться в нем очертаний.

Она появилась. Норма. Ее образ возник из осве- щения только что прерванной строки недопроизне- сенной речи.

Уилл взмахнул обеими руками, как крыльями, взметнув ярко-красный с оранжево-золотистым переливом плащ. Зазвучала музыка. По залу раска- тилась волна встречного приветствия и радостных возгласов. Это была она. Песня, когда-то забытая, найденная Нормой, восстановленная ею, ее низ- коватым, слегка с хрипотцой, чуть мальчишеским голосом, с которой она много раз выходила к зри- телям. По которой ее узнавали. Джига Нормы и Уилла. Точно Феникс Он-и-Она сиял над стоящими

зрителями, уже долгой, согласной овацией привет- ствующими Их.

Alegria

Como la luz de la vida Alegria

Como un payaso que grita Alegria

Del estupendo grito De la tristeza loca Serena

Como la rabia de amar Alegria

Como un asalto de felicidad

Del estupendo grito De la tristeza loca Serena

Como la rabia de amar Alegria

Como un asalto de felicidad

There is a love in me raging Alegria

A joyous, Magical feeling

– Уилл!

Он надевал рубашку, глядя в окно, стараясь шур- шать как можно тише, но обернулся, как только ус- лышал ее голос.

– Знаешь, о чем я только жалею?

Он опустился на одно колено рядом с кроватью и прижался губами к ее правому глазу, у носа, у основа- ния брови.

– Не могу себе представить.

– Что я не была тогда там, среди них, в зале.

– Ты была надо мной. Над нами. Над всеми ними. Она покачала головой.

– В тебе.

– Я ведь понял это только-только сегодня. Знаешь?

– Разве ты не знал этого тогда?

– Нет, другое.

Он посмотрел на нее, слегка отстранившись, что- бы вновь приблизиться, насколько мог. Волна горя- чего жара всплыла изнутри их сердцевины, смягчив их движения, наполнив дыхание.

– Я понял вдруг сегодня, что это всегда было. Что ты всегда сама входила в меня. Каждый раз. Что это – естественно для тебя.

– Но ведь иначе никак невозможно соединиться.

Иначе у тебя не будет опоры.

– Опоры?

– В этот момент. Есть же что-то невидимое. Неви- димое, но тоже сильное. Женское. Оно проникает, чтобы выйти наверх.

Она провела ладонью по его спине.

– Выйти наверх?

– Ну, да.

– Никто этого так не чувствует, кроме тебя.

– Никогда не думала, что это бывает иначе. Этот орган, он же совсем другой. Он гораздо мощнее. Чем просто низ и пустота. Когда ты входишь, как в воду,

ты ведь входишь не для того, чтобы упасть и тонуть, ты входишь, чтобы взлететь. Для этого нужен трам- плин.

Он молчал, не отвечая, снова прижимаясь губами к ее глазу.

День, предшествующий венчанию... Кто-то там, кто-то там, кто-то там, кто-то там, кто-то там… На рассвете, по грунтовой дороге, верхом вдоль восточ- ных полей. Солнце опережает галоп, влетает в глаза, восходит в прозрачной и ослепительной дымке над кронами, стежкаGми соединившими полотно неба и край земли. Эджерли-Холл. Рассвет. Какая-то музыка.

«История моя...» Фрагмент. Отрывок. Песнопение. Мать называла ее «История», отец звал ее «Феникс». История Феникса, песня Феникса. Под эту мелодию взлетает самолет и идут титры «Путешествия Волх- ва» в третьем эпизоде шестисерийного «Ренессан- са». Пятьдесят четыре года записи. Две минуты и три секунды. Как одно мгновение.

Так начала этот день, предшествующий 29 октя- бря, свадьбе Грейс и Хайкко, Беатриче Стэнли.

Каждый чувствовал себя теперь абсолютно сво- бодным. Ни на что не оглядываясь. Непременное уже совершилось – всего только день до главного со- бытия. Не забегая вперед, осталось жить и ждать.

Никто не знал, что произойдет. Никто не знал еще месяц назад, что мир преобразится. В одну ночь. В одно единственное мгновение. Что этого никто не мог и даже не рассчитывал предсказать. Все ждали ужаса, угроз, личной мести. В ночь после премьеры

второй версии главной проекции Нормы Трэмп, в ко- торой Уилл Эджерли предстал на «Метаморфозах», уже лихорадочно спрашивали – его, Фрею, Джима, организаторов, постановщиков, соучастников – «Вы не боитесь личной мести? Вы открыто объявляете личное противостояние? Вы знаете, что стало с Нор- мой Трэмп? Это ваша месть за исчезновение Нор- мы?» В те часы – безумные, пылающие, лихорадоч- ные часы после премьеры – еще никто не знал, что все уже по-другому. Во время просмотра трансляции с главой СКАТа случился удар.

Никто не мог предположить, что прощание с ней – выход многомиллионных толп по всей стране обер- нется не цепенящим, обессиливающим людей го- рем, не усилением правительственного кабинета, не укреплением позиций селенизма, не ответным уда- ром по землям, без боя отразившим ее наступление. Никто не мог предположить, что прощание в считан- ные часы каких-то трех ближайших дней перерастет в масштабное, долгожданное движение освобожде- ния от режима по всей стране. Что на поверхность выйдут личности и группы, давно формировавшие политический и социальный противовес режиму, проявившие расчет и мудрость в стратегии своего развития, очевидно поддержанной союзничеством с теми, кто в свое время в периоды сложных кризи- сов века получал за пределами Соединенных админи- страций тяжелый опыт сохранения свободы мысли и духа. Никто не знал, что пять лет, предшествовав- шие событию, активист, публицист и философ Оле Тойво, известный под именем Ларри Эсперсена, тер- пеливо готовил взаимодействие скрытой оппозиции

СКАТа с рассеченными частями общества на его тер- ритории и в странах, оказавшихся в зависимости от политики Соединенных территорий. Длительность процесса обуславливала необходимость свободного формирования добровольных личных и обществен- ных решений. На это уходило немало лет упорной, подобно упорству осла, тяжелой, подобно шагам во- лов в тягучей комковатой земле, ничем, кроме соб- ственной ответственности участников не ограни- ченной работы без единой гарантии на какой бы то ни было результат.

Грейс встретила утро тоже за любимым заняти- ем, самым любимым с детства. Потом оказалось, что именно это увлечение хорошо тренирует и рассла- бляет руки. Лепкой из глины. Гончарное дело. Гон- чарный круг. Руки, вода и кувшин.

– Она спрыгнула под фасадом Глостер Террас во время двадцатисекундной остановки и села на тот поезд, естественно, без билета. Документы, леген- ду Штеффи Савьезе, археолога, специалиста по до- колумбовой эпохе, успели подготовить вовремя. Еще немного и ее бы департировали в СКАТ. Тогда она точно оказалась бы в застенках. И вряд ли учи- ла соседок степу. Просто не успела бы. Как не успели многие. Оказалось весьма кстати ее настоящее про- исхождение – по материнской линии она индеанка, поэтому, с одной стороны, до того, как она переехала в Англию, ей было достаточно легко вписываться в картину общества, пока ее проекты не стали вызы- вать подозрений в антиселенизме, а с другой, это

позволило частично обосновать ее легенду на реаль- ных данных ее собственной биографии. Сложись все иначе, кто знает, может быть, Норма Трэмп могла бы не только сыграть эту роль, но и на самом деле вме- сте с Генри продолжить его исследования.

– Кто знает, может она и продолжит. Она способ- на на все.

– Это точно. Уж точно, на многое. Но, знаешь, Бен, вскоре ей будет не до того.

– Объясни мне, почему ты знаешь об этом так под- робно, когда никто даже из самых близких не знал ничего. Точнее, я, наверное, понимаю, но скажи мне сама.

– Всю схему во всей последовательности разра- ботал мой отец. Мой отец. Это просто… было отве- том.

– Но почему он тебя взял в помощники? Почему Хайкко об этом не знал?

– Потому что я просила его об этом. Он сделал меня связующим звеном. Моя работа над биогра- фией Эджерли-Холла, все это сотрудничество с Джеймсом, жизнь у вас в доме – само собой, теперь я допишу биографию, работа настоящая, и это самое главное мое дело – одновременно было прикрытием. Возможностью всегда быть рядом с вами, поддер- живать на связи Джеймса и Генри. И Норму. О чем не должен был знать больше никто. Особенно Уилл. О том, где и как скрывается Норма, знали только твой отец, мой отец, Форд Аттенборо, Мартин Фин- ли на всякий случай, для подстраховки, и я. Слава Богу, у нас получилось.

– Габи…

Бен смотрел на нее таким взглядом, что Габи не- вольно смутилась.

– Дело не во мне, Бен, совсем не во мне, не надо.

– В тебе. Все дело в тебе… и это самое главное мое дело.

Не отводя глаз от ее лица, Бен встал перед ней на колени.

– Бен…

Она попыталась сделать поднимающий его жест, но он остановил ее.

– Габи, разреши мне прикоснуться к тебе. Умоляю тебя. Пожалуйста, разреши.

По ее взгляду он понял, что она не отстранится. Он взял ее правую руку – ладонь в обе свои и,

прильнув губами, целовал ее долго, долго, прижи- маясь к ней так, словно пил без алчности, долго, неторопливо, потеряв чувство времени, забыв обо всем, что не было сейчас воплощено в этом жесте, точно это прикосновение сцепляло их молекулы, соединяло их как никакое другое движение бли- зости не соединило бы во век. Он чувствовал себя вошедшим в ее белый, похожий на шатер, покров, каким ее существо светилось над ним, смотрящим сейчас на нее закрытыми глазами, вступившим в ее жемчужно-молочную реку и навсегда освещенным сиянием диадемы, увенчанной звездой надо лбом, которую он видел на ней неизменно, всякий раз, когда закрывал глаза.

– Габи, – сказал он, – если ты захочешь, если ты сможешь, если ты действительно считаешь это воз- можным, я буду с тобой. Так, как ты хочешь. Я не знал, что такое возможно. Я не знал, возможно ли

это. Но это все-таки произошло. Я теперь свободен ото всего, я совершенно свободен. Я был свободен и раньше, но мучительно, и это не позволяло мне ничего тебе говорить. Но когда Норма вернулась, когда оказалось, что она жива, и что она вновь смо- жет быть с Уиллом, огромный груз упал с моих плеч. Я знаю, что это ни на что не похоже. Но мне все равно. Это ровным счетом ничего не решает. Но это похоже. Это на самом деле похоже. И я счаст- лив, что вдруг это понял, – он продолжал держать ее руку, глядя на нее снизу вверх. – Я знаю, Габи, это было.

Она молчала, глядя на него. Потом кивнула мед- ленно и сказала, казалось, не отвечая ему, в то время как Бен в каждом слове слышал ее ответ.

– Да, Бен. У Уилла будет наследник.