Строение души европейского человека

Логический и исторический аспекты настоящего исследования составляют три последовательных познавательных цикла. На первом из них (логическое исходное) формируется исходное простейшее представление о душевной жизни как целом. Бедность данного представления – выражение завершённости логического аспекта исследования лишь в своей основе. Для создания развёрнутого представления о душевном целом необходимо ассимилирование более богатого конкретно-исторического материала, для чего и осуществляется второй познавательный цикл. В результате этого возможно отделение повторяющихся, существенных, закономерных моментов в строении, функционировании, развитии душевной жизни от случайных, второстепенных, явленческих. Выделение таких моментов делает правомерным их "введение" в исходное представление для создания развёрнутого, "богатого" представления о ней. Тем самым мы осуществляем третий познавательный цикл в исследовании душевной жизни.

Завершив исторический аспект исследования, мы возвращаемся к логическому аспекту для его продолжения и завершения. Большой "виток" от логического (исходного) к историческому и обратно к логическому (итоговому) есть результат ряда соответствующих малых "витков", осуществляющихся в процессе развития второго познавательного цикла. Логическое (итоговое) есть "отрицание" исторического и возврат на новом уровне к логическому (исходному), что свидетельствует о завершении развёртываемого в работе познавательного процесса. Одним из результатов осуществления второго познавательного цикла является подтверждение правомерности, в своих основных чертах, исходного представления о душевном целом. Последнее в "чистом" виде не реализуется ни на одном из этапов исторического процесса. Правомерность исходного представления (обоснованная развёртыванием как логического, так и исторического аспектов исследования) является предпосылкой для конструирования на её основе развёрнутого, сложного представления о душевной жизни.

Логический и исторический процессы познания, находясь в единстве и в то же время существенно отличаясь, предстают относительно друг друга как противоположности. В развитии их взаимодействия первый цикл исследования (логическое исходное) выступает "тезисом", второй (историческое) – "антитезисом", третий (логическое итоговое) – "синтезом". Важнейшим содержанием первого цикла познания является определение сущностного отношения душевной жизни (исходной душевной связи). В историческом же аспекте исследования сущностное отношение оформляется, достигая адекватной формы самовыражения, лишь на зрелой степени развития душевной жизни. Как то следует из вышеизложенного, именно в конце XIX-XX вв. оформляются важнейшие отношения душевной жизни: духовная энтелехия – душевно-телесная энтетелехия (образ Христа у П. Гогена и С. Дали); рассудочная энтелехия – плотская энтелехия ("Авиньонские девицы" П. Пикассо, "Великий мастурбатор" С. Дали) и "полюсное" взаимодействие "духовная энтелехия – плотская энтелехия" (тема Распятия у Ж. Руо и С. Дали). Однопорядковость сущностных характеристик и делает правомерным осуществление синтеза логического (исходного) и исторического (современного) для формирования развёрнутого представления о душевной жизни европейской культуры как целом.

В ходе истории и происходит актуализация, развёртывание двух важнейших планов души – первозданного и отчуждённого. Первый представляет собой совокупность адекватных сущности душевной жизни уровней энтелехийного бытия, второй – не соответствующих ей (вплоть до степени "полюсной" контрарности). Душевная жизнь выступает как совокупность первозданного и отчуждённого планов. Душевная жизнь предстаёт открытым образованием: через духовную энтелехию происходит взаимодействие с трансцендентным (сверхчеловеческим бытием); через душевно-телесную энтелехию – с внешним (материальным) миром. В результате рефлексии данного взаимодействия во "внутреннее пространство" первозданного плана души происходит отдифференциация его духовно-душевной и душевно-духовной энтелехий. Через взаимосвязь последних и происходит взаимодействие духовной и душевно-телесной энтелехий. Открытость характерна, таким образом, как для первозданного плана души в целом, так и для составляющих его энтелехий. Однако если духовная и душевно-телесная энтелехии открыты взаимодействию со сверхдушевным и недушевным бытием, то духовно-душевная и душевно-духовная энтелехии непосредственно открыты лишь взаимодействиям "внутреннего пространства" души.

Второй познавательный цикл даёт основание более содержательно определить характер бытия каждой из энтелехий. Духовно-энтелехийное бытие (проявленное, например, в "Сикстинской Мадонне" Рафаэля; в полотнах П. Гогена "Христос в Гефсиманском саду", "Автопортрет с Жёлтым Распятием", "Автопортрет. У Голгофы"; у С. Дали в "Тайной вечере") следует отличать от духовного трансцендентного (сверхчеловеческого, всесовершенного) бытия (проявленного в иконописи и внутреннем пространстве готических соборов). Главное их отличие заключается в том, что если последнее есть бытие духовного в "чистом" виде, на уровне всеобщего; то первое – бытие духовного на уровне единства всеобщего (духовного сверхчеловеческого) и единичного конкретного (индивидуального человеческого). И духовное трансцендентное и духовно-энтелехийное бытие адекватно выражаются лишь в сакральных образах искусства (прежде всего, в ликах Богородицы).

Духовно-энтелехийное бытие несёт в себе соподчинение низшего (человеческого) высшему (сверхчеловеческому). С этим связана свойственная данной энтелехии субъектность (все другие энтелехии выступают относительно неё различного уровня объективациями). Она является важнейшей стороной сущностного отношения (и обуславливающего сохранение душевной жизнью целостности на протяжении всего исторического пути). Наличие духовно-энтелехийного начала, в решающей степени, и является основанием сохранения собственно человеческого облика. На большем протяжении европейской истории это начало существует в "свёрнутом" виде, проявляя своё бытие опосредованно.

Духовная энтелехия предстаёт важнейшей в человеческой душевной жизни, но исходной в ней выступает не отдельная сторона (пусть и самая значимая), а сущностное отношение сторон, лежащее в основании взаимосвязи всех её планов и уровней. Таковым предстаёт отношение духовной энтелехии и душевно-телесной энтелехии, посредством которой осуществляется взаимодействие душевного и телесного (а последнее предстаёт изначальным и необходимым в развёртывании собственно человеческого бытия). Бытие душевно-телесной энтелехии проявлено уже с самой глубокой древности ("Пасущийся олень" из Фон-де-Гом; "Девушка, собирающая мёд"), в образе "Венеры Милосской", в экстерьере готических храмов, в скульптурах А. Майоля и Брынкуши. Не случайно подобные примеры взяты из европейского зодчества, ваяния и графики (а не из живописи). Своеобразие данной энтелехии (если её бытие проявлено относительно автономно) заключается в том, что душевная первозданность выражена здесь, насколько это возможно, через "поверхность" внешнего облика. "Тело" в данном случае, "больше" лица (если таковое вообще изображено); лицо "больше" глаз (если они вообще прорисованы). Глубокого погружения во внутренний мир в данном случае не происходит; но внешний облик выражает всё же не только себя, но и возвышенность, гармоничность (и, в определённой мере, сверхтелесность) внутреннего.

Способность к автономному проявлению бытия и духовной, и душевно-телесной энтелехий; отсутствие их непосредственного взаимодействия ("телом" духовной энтелехии являются духовно-душевная и душевно-духовная энтелехии) выступают свидетельством их достаточно существенной различённости. В то же время они находятся в неразделимом (на уровне человеческого бытия) единстве друг с другом. Все уровни первозданного душевного бытия представляют собой проявление разных степеней сопряжения духовной и душевно-телесной энтелехий. Всё это позволяет определить данные энтелехии как противоположные стороны, а функционирующее между ними взаимодействие – как основное противоречие душевной жизни, интегрирующее её в целостность, предстающее её изоморфом (задающим форму проявления бытия всех энтелехий, когда внутреннее душевно-первозданное включено во взаимодействие с внешним, имея определённую степень выражения в телесно-первозданном). Данное противоречие правомерно определить как системообразующее отношение душевной жизни.

Бытие духовно-душевной энтелехии (проявленное, например, в картине "Возвращение блудного сына" Рембрандта; в библейском цикле картин М. Шагала), в отличие от бытия духовной энтелехии, не поднимается до вершин духовидения, выраженных (в "чистом" виде) в сакральных иконописных ликах; демонстрируя некоторую отдалённость от непосредственного восприятия духовного (за счёт использования иносказательности (Библейских притч, например) и более конкретно выраженной очеловеченности образов. Так, тема покаяния раскрывается не через сопереживание Голгофских мук Христа, а через образ Блудного сына; место "Богоматери с младенцем" занимают "Мадонна" и "Святое семейство". То есть сам "второй ряд" используемых образов и свидетельствует о попытке осмысления не самых глубинных уровней духовных проблем. Данные образы, не представая "молитвой в красках", не лишены, тем не менее, трансцендентности, без чего запечатлеть выражаемую в них духовную пульсацию невозможно.

Своеобразие образов, продуцируемых духовно-душевной энтелехией, – в их наполненности земной весомостью, фактурностью (поэтому часто данные образы пишутся с натуры); в них выражен акцент на момент трансформации душевного (человеческого) в духовное (сверхчеловеческое). Поэтому способом выражения бытия этой энтелехии в искусстве является трансформация цвета в свет (витражи готических храмов), взаимная рефлексия духовного и душевного (например, в виде картин-проповедей как выражении устремлённости души к духу в библейском цикле М. Шагала). Данные образы отличаются определённой удалённостью как от собственно "небесного", так и от собственно "земного" бытия (в них нет дробной земной конкретики, высока степень обощённости, символичности, знаковости).

Если духовно-душевная энтелехия продуцирует образы достаточно "приподнятые" над непосредственной земной реальностью, то бытие душевно-духовной энтелехии выражается в многообразии образов, наполненных пульсацией узнаваемой земной жизни (будь то городские или природные пейзажи, интерьеры или портреты людей). В наибольшей мере данное бытие проявлено в полотнах Вермеера "Служанка с кувшином молока", "Письмо", "Уличка" и др. Картины Вермеера, пронизанные светом, теплом и покоем, – это образы "земной родины", не оставленной "родиной небесной" (а наоборот, свидетельствующей её бытие). Образы, продуцируемые рассматриваемой энтелехией (их живописали также Брейгель, Босх, Шагал), являются ярчайшим доказательством не просто взаимосвязи, а взаимопроникновения, единения "земного" и "небесного", сиюминутного и вечного, "просвечивания" духовного сквозь душевное (последнее со всей очевидностью выступает здесь адекватным "телом" для первого, имеющего выраженный сверхтелесный характер).

Четыре рассмотренные энтелехии первозданного бытия выступают четырьмя основными состояниями актуализации духовно-душевно­телесного потока, устремлённого к восхождению от низшего к высшему (предстающими относительно друг друга соответственно как всеобщее, общее, особенное, единичное), от сущности менее глубокого к сущности самого глубокого порядка. В процессе данного восхождения происходит всё большее "снятие" телесного с одновременным наращиванием духовного (сверхтелесного). В своей устремлённости данные энтелехии, по существу, однонаправленны, целестремительны; обуславливают движение душевного потока к органической целостности. Первозданный план душевной жизни является основным, первичным, относительно отчуждённого плана, производного от него (высший план предстаёт "родительским началом", низший – его "блудным дитём"). Каждая энтелехия отчуждённого плана душевной жизни (как и данный план в целом) существует только в связи с соответствующей энтелехией первозданного плана, представая её отображением, "отрицанием" ("тенью от света").

Рассудочная энтелехия предстаёт "отрицанием" духовной энтелехии; в частности её познавательной способности посредством (разумного) духовидения. Грезящая энтелехия выступает "отрицанием" духовно­душевной и душевно-духовной энтелехий. Организмическая, вещная и плотская энтелехии предстают "отрицанием" душевно-телесной энтелехии. Исходя из проведённого (в историческом цикле познания) анализа, правомерно утверждать, что наиболее активной (до агрессивности), значимой стороной отчуждённого плана душевной жизни предстаёт плотская энтелехия; именно в ней наиболее сконцентрировано существо отчуждённого бытия в целом (как антиподобия первозданного бытия). Именно данная энтелехия образует "полюс", противоположный духовному; между этими "полюсами" и развёртывается главная напряжённость душевной жизни как целого.

Как отмечалось выше, в плоть трансформируется часть тела, стремящаяся сделать душу подчинённой себе стороной. Плотская энтелехия и предстаёт той стороной душевной жизни, посредством которой плоть стремится к осуществлению своей цели (представляющей собой доминанту низшего над высшим). Тем самым, плотская энтелехия является, в большей степени, стороной бытия плоти (субстрата), а не душевного бытия (субстанции); а значит, в решающей мере, ей свойственна не субъектность, а объектность (будучи носителем плотских устремлений, данная энтелехия обретает её характеристики); направленность к доминанте внешней стороны бытия над внутренней. Важнейшая особенность плотской энтелехии (в частности, отличающая её от организмической энтелехии) заключается не просто в непервозданном, а в антипервозданном характере её бытия. Образы искусства продуцировались плотской энтелехией, практически, на всех этапах душевной истории европейской культуры (см., напр.: "Раненый бизон" из Альтамиры; римский и микеланджеловский "Брут"; леонардовская "Джоконда"; "Олимпия" Э. Мане).

Плотский душевный уровень можно определить как субстратную энтелехию, стремящуюся стать субстанцией душевной жизни в целом. В силу развития процессов оформления, изживания и объективации данная энтелехия начинает выходить за рамки собственно человеческого бытия, всё больше обретая нечеловеческие черты (визуально не выразимые уже в полной мере в человеческом облике). Изобразительное искусство (особенно картины Й. Босха и сюрреалистические полотна М. Эрнста, Й. Истлера, П. Дельво) развёртывает ряд образов, в которых "зло", "разложение", "кошмары", представлены в "чистом" (обесчеловеченном) виде. Отчуждённое бытие, тем самым, со всей определённостью показывает свой, по существу, анти(бес)человеческий характер. Обесчеловеченное бытие (как зло в "чистом" виде) в той или иной степени, почти незаметно или явно, присутствует во всех состояниях плотского бытия (так, можно сказать, что то, что изобразил Э. Мане в глазах "Олимпии", в освобождённом от человеческого облика виде изобразил Й. Истлер в "Экстазе").

Если субстратом первозданного душевного бытия, как отмечалось выше, выступает тело, то субстратом отчуждённого – организм и плоть; если первое играет подчинённую роль относительно субстанции, то последние стремятся к автономии и подчинению душевной жизни себе. Носителями данной устремлённости субстрата и выступают организмическая и плотская энтелехии. Если плотская энтелехия предстаёт контрарной противоположностью, относительно духовной энтелехии, наиболее существенным антиподобием первозданного (выраженным в антиобразах авангардистских "икон"); то организмическая энтелехия характеризуется менее существенным отличием от душевно-телесной энтелехии и отсутствием агрессивного противоборства по отношению к духовной энтелехии. Внешние проявления бытия рассматриваемой энтелехии носят нейтральный характер (в искусстве они выражены в натуралистических образах, начиная с "Виллендорфской Венеры", римских бюстов, фламандских и голландских натюрмортов и заканчивая пейзажами барбизонцев и импрессионистов, поп-артом и наивом), развертывая различные стадии очеловеченного растительно-животного бытия. Однако за этой нейтральностью скрывается устремлённость к независимому от первозданной душевности самодостаточному существованию (по принципу "хочу", незаметно, но неминуемо ведущему к потере собственно человеческого характера бытия), его "отрицание" вплоть до противостояния, продуцирование центробежных (относительно душевной жизни в целом) тенденций.

В образах искусства, продуцируемых данной энтелехией, внешний человеческий облик ещё сохраняется, но внутренний собственно человеческий характер душевной жизни уже теряется. Поэтому образы искусства данного плана отличаются поверхностностью, содержательной "плоскостностью", развёртывающей, прежде всего, устремления чрева (составляющие сущность направленного на самосохранение организмического бытия). Наращивание устремлений данной энтелехии всё более отдаляет её от первозданной душевности, сближая с бытием плотской энтелехии. Взаимопроникновение их осуществляется через актуализацию "низменно-вожделеющей" устремлённости организмического бытия к самосохранению и самовоспроизводству (когда процесс ассимиляции превращается в чревоугодие, а репродукция – в похоть). "Низменно-вожделеющее" бытие (проявленное, например, в полотнах Рубенса и Йорданса, в графике Бердслея, кубистических исканиях Пикассо) есть, отсюда, выражение тенденции самоотрицания существа организмической энтелехии (её стремления к сохранению и воспроизводству организмического бытия); есть, исходя из этого, проявление заключённой в данной энтелехии тенденции к самоизживанию, саморазрушению (что не может не быть свидетельством её определённого взаимопроникновения с первозданной душевностью). Тенденция к самоисчерпыванию, саморазрушению характерна для отчуждённого плана души в целом (одна из центральных тем сюрреализма, продуцирующего плотское бытие, деформация, расщепление, разложение целостных "живых" образов).

К субстратным энтелехиям отчуждённого плана бытия относится вещная энтелехия. (Подчеркнём, что понятийное значение энтелехий дано исходя из характерной для их бытия доминанты. Так энтелехии первозданной душевности предстают, по существу, субстанциональными, соответственно понятийно и обозначаясь. Понятие "телесное" проявляется в дефиниции лишь одной из них, непосредственно взаимодействующей с субстратом, и то лишь одновременно и следом за понятием "душевное", что означает доминанту субстанционального начала в бытии и этой энтелехии. Субстратный характер отчуждённых энтелехий – плотской, организмической и вещной – несёт в себе уже существенную степень отрицания собственно душевного, субстанционального в сущности, бытия. Итак, можно говорить о субстанциональном (собственно душевном) потоке и о субстратном потоке душевной жизни, имеющих взаимообратную устремлённость соответственно: внутреннюю центростремительную восходящую и внешнюю центробежную нисходящую).

Все субстратные энтелехии имеют выраженный объективированный характер, отличаясь устремлённостью к выходу за пределы собственно человеческого бытия (тем самым "отрицая", разрушая его). Особую роль здесь играет вещная энтелехия, продуцируемые образы которой (в отличие от других энтелехий данного ряда) изначально выходят за рамки (не только внутреннего, но и внешнего) человеческого облика. К произведениям искусства, выражающим бытие данной энтелехии, относятся парадные портреты (см., напр.: Энгр "Портрет Наполеона", Гейнсборо "Голубой мальчик", Ван Дейк "Портрет Карла I", лицо-интерьер в "Портрете Мэй Уэст" Дали, люди-стропила в "Строителях" Леже, работы поп-арта, "городские" натюрморты Шардена и городские пейзажи Марке). Особенность данной энтелехии заключается в том, что её субстратом выступают (наряду с отчуждёнными формами человеческой телесности) продуцированные человеком (неодушевлённые) формы. Данный вещной субстрат предстаёт продолжением, дополнением отчуждённых форм телесного субстрата, завершая несомую ими тенденцию статичности, овнешнивания, омертвления, обесчеловечивания бытия. Человек превращается в подобие своих "творений", в образ вещи. Данная энтелехия осуществляет расширенное продуцирование образов нетварного мира, противостоящего тварному миру, вытесняющего его. Данная энтелехия не отличается такой степенью наступательности, агрессивности, как плотская энтелехия; главная её устремленность – в наращивании "мёртвых" форм, сужающих пространство бытия живого.

Если рассмотренные энтелехии предстают носителями устремления отчуждённого душевного плана к осубстратчиванию субстанции, её "отрицанию извне"; то рассудочная энтелехия является носителем тенденции к отрицанию (первозданной) субстанции "изнутри". Данная энтелехия является отчуждённой формой познавательной способности духовной энтелехии, не воспринимающей высшую трансцендентную реальность, устремлённой к анализу внешних (материальных) форм и самопродуцируемой геометрооптической (виртуальной) реальности. Логизируя, формализуя, расчленяя, конструируя предмет своего постижения, данная энтелехия уподобляет его себе; следовательно, в конечном счёте, продуцируя свой автопортрет, осуществляя саморефлексию. Запечатлеваемые данной энтелехией образы входят в такие направления, как классицизм (Н. Пуссен), академизм (Лебрен), кубизм (Пикассо, Брак), концептуальное искусство (Бёрн, Левин). Рассудочная энтелехия (как и все энтелехии отчуждённого плана) стремится к самодостаточности. Тенденция к автономному существованию выражена у неё гораздо больше, чем у субстратных энтелехий, так как она, по существу, становится субстратом для себя (в частности, в концептуальном искусстве, компьютерной и лазерной графике), далеко выходя за пределы внешнего облика человека.

К субстанциональным энтелехиям отчуждённого плана (стремящимся стать субстратом для себя) наряду с рассудочной, относится грезящая энтелехия. Особенность её заключается в продуцировании квазипервозданных образов (являющихся продуктом "чистого" воображения), создающих иллюзию возвышенного и прекрасного бытия. К произведениям искусства данного ряда относятся, прежде всего, работы, исполненные в стиле барокко-рококо (архитектурные сооружения (особенно интерьеры), предметы декоративно-прикладного искусства, живописные полотна (см., напр.: А. Ватто "Паломничество на остров Киферу", Фрагонар "Поцелуй украдкой", Ф. Буше "Пастушеская сцена", М. Вьен "Продавщица амуров"); в стиле импрессионизма (К. Моне), оп-арта и т.п. Образы, продуцируемые грезящей энтелехией, отличаются тенденцией как к дематериализации, так и к иррациональному. Создаётся впечатление, что данная энтелехия "отрицает" отчуждённый план бытия (неся в себе стремление "забыться" от него) и выступает стороной, либо входящей в первозданный план, либо занимающей промежуточное положение между ним и отчуждённым планом. Но дело в том, что образы данной энтелехии не есть движение к духовному первозданному бытию вообще; а есть уход от него в иллюзию (обуславливающий правомерность включения данной энтелехии в отчуждённый план бытия).

Вещная, организмическая и плотская энтелехии – носители отчуждённых форм телесности (представая, преимущественно, субстратными энтелехиями). Рассудочная и грезящая энтелехии являются носителями отчуждённых форм первозданного душевного (представая, преимущественно, субстанциональными энтелехиями). Однако определённый характер взаимосвязи субстанции и субстрата свойствен всем энтелехиям отчуждённого плана. Наиболее существенной, активной субстратной энтелехией (в которой максимально сконцентрирован отчуждённый план бытия) является плотская энтелехия. Наиболее существенной, активной субстанциональной энтелехией является рассудочная энтелехия (которая, как и плотская энтелехия, не просто противостоит первозданному бытию, а активно противоборствует ему). И действительно, образы европейского искусства выражают наиболее активную деконструктивную роль (относительно первозданного бытия) именно этих энтелехий. Если грезящая и вещная энтелехии устремлены на продуцирование иной непервозданной (именно "не-", а не "анти-") реальности; если организмическая энтелехия больше устремлена на собственную репродукцию; то плотская и рассудочная энтелехии устремлены на деформацию, расщепление, подчинение, поглощение, омертвление первозданного бытия.

Итак, двумя самыми значимыми энтелехиями, в которых сконцентрировано существо отчуждённой субстанциональности и отчуждённой субстратности, являются, соответственно, рассудочная и плотская энтелехии. Им (как и всем энтелехиям отчуждённого плана) свойственно стремление к самодостаточному существованию. В то же время данные энтелехии способны и к взаимосвязи. (Самые яркие примеры этого в искусстве – кубистические женские образы у П. Пикассо, начиная с "Авиньонских девиц". Обратим внимание, что образы плотского бытия обычно отчётливо отграничены, отличаются доминантой линии над цветом, формы над содержанием, то есть имеют выраженный рассудочный характер.) Взаимосвязь двух, наиболее существенно важных сторон отчуждённого плана предстаёт самым значимым его отношением. В процессе становления душевного бытия осуществляется смена его основания: исходное душевное отношение "духовная энтелехия – душевно-телесная энтелехия" отрицается отношением "рассудочная энтелехия –плотская энтелехия". Последнее стремится превратить вторичное, обусловленное в первичное, обуславливающее.

Важнейшими энтелехиями первозданного плана предстают субстанциональные энтелехии, ведущей выступает духовная энтелехия, в которой первозданное состояние сконцентрировано в максимальной степени. Главными энтелехиями отчуждённого плана душевной жизни являются субстратные энтелехии, важнейшей из которых предстаёт плотская. (Образы искусства свидетельствуют, что концентрация агрессивно-антипервозданного бытия достигает наибольшей величины именно здесь. Относительно плотской энтелехии бытие других энтелехий предстаёт более отстранённо-самодостаточным, не обладающим такой наступательной активностью.) Итак, первозданный и отчуждённый планы предстают двумя взаимообратными душевными потоками; с доминантой, соответственно, центростремительной, интеграционной и центробежной дезинтеграционной направленности; с доминантой целого над частями (то есть тенденции к органичности) и частей над целым (то есть тенденции к суммативности, "диффузии", разрушению целого, а значит – к самоисчерпыванию, саморазрушению частей). Сущность первозданного душевного потока, в наибольшей степени, выражена в бытии духовной энтелехии, сущность отчуждённого душевного потока – в бытии плотской энтелехии.

Разнонаправленность душевных потоков не исключает их взаимосвязи, достигающей высшего напряжения во взаимодействии контрарных энтелехий: духовной и плотской. Противоречие первозданного и отчуждённого (выраженное в искусстве, например, через столкновение "света" и "тьмы", возвышенного и низменного, живого и мёртвого) представлено в следующих произведениях: Пикассо "Герника"; Дали "Предчувствие гражданской войны в Испании", "Искушение св. Антония"; Дельво "Адское одиночество"; Магрит "Память" и т. п. Наибольшая острота данного противоречия (на уровне "полюсных" энтелехий) выражена в искусстве XX века через образ Распятия (прежде всего, у Руо и Дали). Продуцированы в искусстве и образы, выражающие различные варианты развёртывающегося разрешения данного противоречия: дезинтеграция отчуждённого бытия до уровня безобразной, беспредметной "стихии душевной жизни" (абстракционизм, ташизм, экспрессионизм); предельное угасание его активности ("Черный квадрат" Малевича, "Белый квадрат" Раушенберга) и т. д.

В единстве с различными по характеру и значению взаимодействиями, в душевной жизни развёртываются процессы оформления и изживания энтелехий. Оформление предстаёт процессом становления энтелехий от первых слабых проявлений бытия до адекватного самовыражения его сущности. Вступление в стадию зрелости характеризуется обретением устойчивых определённых форм, выражающих полноту энтелехийного бытия. Оформление первозданно-энтелехийного бытия обуславливает развёртывание процесса изживания несоответствующих ему уровней душевной жизни. Тем самым, развивается тенденция к обретению душевной жизнью в целом первозданного характера (то есть к адекватности существования душевной жизни её сущности). Изживание есть движение первозданного бытия (как неполностью развёрнутого, частичного, не играющего определяющей роли) к себе (как развёрнутой, самодетерминирующейся целостности), в процессе которого происходит освобождение от "иного". Изживание предстаёт как поток развёртывающегося первозданного душевного бытия, внутренним моментом которого выступает "снятие" отчуждённого душевного бытия.

Таким образом, изживание есть внутренняя актуализация душевного бытия; развитие его происходит в результате перенесения акцента с внешней душевной жизни на внутреннюю; с доминанты взаимодействия душевной жизни с внешним, "иным", материальным на доминанту межэнтелехийных отношений внутри душевного бытия. Необходимым условием развёртывания изживания является нарастание субъектности первозданного плана душевной жизни в целом, духовно-энтелехийного бытия в частности (началом развёртывания процесса изживания, на его фундаментальном уровне, и предстаёт оформление духовно-энтелехийного бытия; а высшей степенью напряженности изживания выступает возникновение контрарного взаимодействия духовной и плотской энтелехий). Одним из важнейших выражений нарастания субъектности предстаёт развитие саморефлексии первозданного, внутренним моментом которого выступает рефлексия над отчуждённым душевным бытием. Данная рефлексия является необходимой начальной ступенью изживания (она включает в себя оценивание бытия энтелехий как "своего" или "иного" ("чужого") и, отсюда, развёртывание соответствующего отношения к нему). Лишь идентификация "иного" как такового обуславливает адекватное его переживание и являющееся путём его преодоления (что находит выражение, например, в исповеди и раскаянии). Беспредметное, безобразное, авангардное искусство – яркий пример развития данного процесса.

Изживание разворачивается как процесс отрицания первозданным душевным бытием отчуждённого (в результате их взаимопроникновения), изживание предстаёт как самоотрицание отчуждённого. В результате отделения от первозданного происходит его самоисчерпывание; без ассимилирования первозданного обнаруживаются неустойчивость, конечность, бесчеловечность отчужденного (пример чему дают разлагающиеся образы абстракционизма, сюрреализма; переход от грёзы, имеющей человеческий облик (барокко), к грёзе, лишенной его (оп-арт). Происходит вытеснение отчуждённого за рамки собственно человеческого душевного бытия; отчуждённое объективируется, оставаясь в прошлом (пример чему – мёртвый натурализм в изображении природы, парадные портреты), или обретает относительно отстранённое внешнее существование ("Ангел очага" Эрнста; пространственные композиции Габо). Изживание здесь предстаёт в своём дословном смысле: как вытеснение живым полумёртвого, бесконечным – конечного, внутренним – внешнего; как выявление обесчеловеченности отчуждённого бытия; его частичности, ущербности, поверхностности, изменчивости, иллюзорности. В результате развёртывания первозданного внутри отчуждённого, происходит трансформация, "переплавление" его природы (выраженная, например, в раскрытиии темы "Исхода" М. Шагалом и в раскрытии темы "Распятия"). Прообразом этой восходящей линии изживания предстаёт, например, апокрифический сюжет о нисхождении в ад Христа и выведении из него части душ (способных к спасению). Признаками развития процесса изживания выступает, например, резкое уменьшение числа продуцируемых той или иной энтелехией образов (это относится, в частности, к организмической энтелехии), нарастание их незначительности, свидетельствующее о том, что бытие данной энтелехии неглубоко внутренне переживается.

Итак, душевная жизнь европейской культуры является сложным, многоплановым, многовекторным, внутренне противоречивым целым, энтелехии-уровни которого находятся в непосредственных и опосредованных отношениях друг с другом; важнейшими из них являются исходное отношение (духовная энтелехия – душевно-телесная энтелехия); отчуждённая форма этого отношения (рассудочная энтелехия – плотская энтелехия), а также взаимодействие первозданного и отчуждённого планов душевной жизни (высшей формой которого предстаёт противоречие контрарных энтелехий – духовной и плотской). Душевная жизнь предстаёт динамичным, открытым трансцендентному, имманентному и материальному миру, самодетерминируемым, становящемся органическим целым; важнейшими процессами внутреннего саморазвёртывания которого выступают оформление и изживание энтелехий.

Итоговое определение душевной жизни европейской культуры как целого выступает "синтезом" логического и исторического аспектов её исследования (соответственно предстающих в этом отношении как "тезис" и "антитезис"). В этом определении происходит "снятие" двух первых циклов познания; на сущностном уровне осуществляется единство логического и исторического; тем самым разрешается их противоречие как двух существенно различных последовательных циклов исследования. Получение этого результата является выражением достижения поставленной в работе исследовательской цели.

 

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

 

Итак, в результате проведённого исследования европейская история культуры определена как единая душевная жизнь, изменяющаяся во времени. История европейской культуры предстаёт как разновремённость (но рядоположённость) актуализации, оформления и изживания энтелехий единой душевной жизни, как визуализация (посредством образов искусства) различных уровней, состояний единого "поля" души. На каждой ступени истории европейской культуры доминирующую роль играет та или иная энтелехия (в значительной степени завершая своё оформление); однако вплоть до ХХ века сохраняется определённый уровень синкретичности межэнтелехийного бытия (свидетельствующий о незавершённости его становления). Таким образом, правомерно говорить о разновозрастности энтелехий, разной степени развёртывания их бытия, разнонаправленности интенций и отсюда о неравномерности развития разных уровней современной душевной жизни, оказывающей определённое влияние на характер их динамики.

Так как духовное начало выступает важнейшей стороной сущностного отношения, то именно его развёртывание и может служить основанием для построения единой линии развития, выделения его узловых моментов. С первого своего проявления духовное запечатлевается в двух ликах: в образе Богоматери (выражающем трансцендентное сверхчеловеческое бытие) и в образе младенца-Христа

⇐ Предыдущая9101112131415161718

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: