1.1. Понятие субъекта и субъектности в отечественной философии и психологии

Проблема субъектности человека является традиционно актуальной для психологии и философии, несмотря на некоторый спад во второй половине ХХ века исследований, посвященных этим вопросам. Как считает К. А. Абульханова, в конце 80-х гг. на конгрессе в Брайтоне «мировая философская мысль констатировала «смерть субъекта», опираясь, с одной стороны на ницшеанскую и буддистскую критику этой категории, с другой – указывая на то, что в системе современного гуманитарного знания она оказалась бесконечно малой, практически исчезающей величиной» [341, с. 34]. В настоящее время в связи с интересом психологии к проблемам личности, ее жизненного пути, жизненных смыслов и ценностей [12, 28, 32, 36, 38, 43, 51, 55, 95, 103, 106, 145, 156, 158, 193, 236, 237, 261, 274, 281, 283, 289, 291, 311, 338, 353, 392, 407, 428, 465, 466, 468 и др. ] проблема понимания субъекта и обстоятельств его развития становится все более значимой в отечественной психологии, ее исследованию посвящаются работы все большего числа психологов в рамках как теоретического, так и практико-ориентированного подхода (С. Л. Рубинштейн [372, 373], А. В. Брушлинский [99, 100, 101, 325, 335, 341], А. К. Абульханова-Славская [7, 8, 9, 10, 341], В. В. Знаков [173, 341], В. И. Сло­­бодчиков, Е. И. Исаев [390, 391], А. С. Арсеньев [28, 29] В. В. Петухов [305], Б. Г. Ананьев [17, 18, 19], В. И. Моросанова [263], Л. И. Анциферова [23, 325], М. И. Воловикова, Е. А. Сергиенко, А. Н. Славская, В. А. Барабанщиков, А. Л. Журавлев, В. А. Кольцова, И. Г. Скотникова, И. Р. Федоркова, В. В. Селиванов, Т. А. Ребеко, Е. Д. Божович, В. Н. Дружинин, К. В. Карпинский, Л. А. Худорожко [156, 157, 193, 325, 335, 341, 354, 389, 455] и др. [119, 169, 171, 172, 186, 233, 266, 333, 374, 392, 404, 461, 466]).

1. 1. 1. Философские представления о субъекте и субъектности

В философской и психологической литературе субъектность рассматривается в гносеологическом (познавательном), деятельностном и ценностном аспектах. Иначе говоря, человек может рассматриваться как субъект познания, субъект деятельности, прежде всего, предметно-практической, и субъект ценностного отношения [28, 175, 184, 185, 210, 405, 424, 478].

Исследования субъекта и субъектности имеют, как уже упоминалось, достаточно длительную историю в философии (Аристотель [25], Гегель [128], Кант [189], К. Маркс, Ф. Энгельс [250] и др. [48, 49, 102, 149, 195, 216, 222, 245, 277, 401, 415, 438, 444, 453, 473, 475]). Первоначально по Аристотелю субъект означает носителя свойств, состояний, действий (субстанция, сущность, как самобытное, пребывающее в себе самом бытие) [25, 34].

Л. М. Веккер, следуя этому подходу, также выделяет особый концепт – психический субъект, рассматривая его в качестве носителя психических свойств, имеющего максимально высокий уровень организации и интеграции, одновременно выступающий как свойство своего материального носителя [110].

Последующая философия традиционно рассматривала проблему субъекта в гносеологическом аспекте, противопоставляя его объекту и по существу редуцируя его к сознанию [28, 184, 185, 188, 210, 355, 424, 436].

Н. Бердяев [46, 47, 48, 49] одним из первых перевел проблему субъекта из области противопоставления гносеологического субъекта (как божественного разума, мирового духа, трансцендентального сознания) и объекта в плоскость отношения человека (как субъекта) и мира (как объекта). Он пишет: «Со времени Канта немецкая философия всегда начинает с проблемы отношения субъекта и объекта. Проблема ставилась как отношение разума, мышления, сознания к бытию. При этом объект часто представляется бытием, субъект же не оказывается бытием, а лишь стоящим перед бытием» [47, с. 268]. И далее он продолжает: «Первоначально не сознание, не субъект, противостоящий бытию, не ощущение и восприятие, как раздельные элементы, а целостный человек, человек, вкорененный в глубину бытия». Разводя понятия гносеологического субъекта и человека как субъекта, он пишет: «Субъект гносеологии не есть бытие, он противостоит бытию. Человек же есть бытие». [47, с. 220]. «Человек был превращен в субъект гносеологический лишь по отношению к объекту, к объективированному миру и для этой объективации. Вне же этой объективации, вне стояния перед бытием, превратившимся в объект, субъект есть человек, личность, живое существо, само находящееся в недрах бытия» [47, с. 221]. Основные идеи, развиваемые Н. Бердяевым, имеют чрезвычайно важное значение для понимания субъекта и субъектности в психологии. Он утверждает, во-первых, что субъект есть, он существует, он бытие; во-вторых, что субъект – это и есть целостный человек. Далее, в-третьих, Н. Бердяев пишет, что субъект активен в своем познании и отношении к миру поскольку, с одной стороны, «мир не входит в меня пассивно», он зависит от внимания, воображения, «интенции моего сознания» [47, с. 221],         с другой стороны, человек в познании сам создает мир, поскольку «познание есть отношение бытия к бытию, творческий акт в бытии» [47, с. 221]. Следующая важная мысль Н. Бердяева (в-четвертых) состоит в том, что человек как субъект содержит в себе противоречие, проявляющееся в том, что он одновременно и конечен, и содержит в себе потенциальную бесконечность, он устремлен к бесконечности. Это противоречие проявляется также как противоречие свободы и объективации. Человек (его сознание) объективирует мир, при этом для субъекта «все экстериоризируется и подчиняется необходимости» [47, с. 273]. Н. Бердяев выделяет следующие признаки объективации: отчужденность объекта от субъекта; поглощенность неповторимо-инди­видуального, личного общим, безлично-универсальным; господство необходимости, детерминации извне, подавление свободы; приспособление к «массивности мира и истории, к среднему человеку, социализация человека и его мнений, уничтожающая оригинальность» [47, с. 273]. Свобода проявляет себя в преодолении отчужденности; в коммюнотарности общения, т. е. общении «в любви и симпатии»; лично-индивидуальном характере каждого существования; определяемости жизни «изнутри»; в победе над рабством необходимости; преобладании качества над количеством; творчества над приспособлением. «Борьба против власти объективации есть духовное восстание ноуменов против феноменов, духовная революция» [47, с. 273], поскольку объективация представляет собой, прежде всего, экстериоризацию, отчуждение духа от самого себя.

Это противоречие проявляется также в распадении, раздвоении самого сознания на субъект и объект: «Человек есть явление, природное существо, подчиненное закону этого мира, и человек есть «вещь в себе», свободное существо, свободное от власти этого мира». Поэтому преодоление объективации для Н. А. Бердяева означает снятие противоположности между субъектом и объектом, которое мыслится как переход от объектности существования к субъектности существования, переход к духовности, связанный с преображением мира, в котором человек творчески и активно участвует. Позиция Н. Бердяева интересна также тем, что отражает социокультурные установки, свойственные российскому менталитету, образу мира и образу человека в нем, и в этом смысле вписывается в традицию понимания субъекта и субъектности в отечественной психологии.

Проблема субъекта получила достаточно широкое освещение в философии советского периода. В широком смысле субъект рассматривается здесь как общественный субъект, под которым понимается все человечество в целом, как противостоящее объектному – материальному миру [210]. Рассматривая проблему гносеологического отношения субъекта и объекта, М. С. Каган считает, совпадая здесь в определенной мере с Н. Бердяевым, что «расчленение субъекта и объекта есть выражение определенного уровня, достигнутого развитием философской рефлексии, на котором остро осознана потребность осмысления человеческой деятельности как специфической формы движения, изменения, активности… Свидетельством того, что у человека пробудились потребность и способность отделить себя от предмета своего действия, явилось формирование теоретического сознания и его наиболее развитой формы – философского умозрения, философского анализа реальных отношений, для которого исходной позицией является расслоение объекта рефлексии и рефлектирующего сознания» [185, с. 87 – 88].

«Понятия субъект и объект являются парными и соотносительными категориями, каждая из которых имеет смысл лишь в формулируемом или предполагаемом единстве с другой, обозначая «его иное» [185, с. 109]. В этом контексте отношения «субъект – объект» представлены как альтернативные, полярные, как отражающие отношение сознания и бытия, которые, как считает А. С. Арсеньев [27, 28], на самом деле носят вторичный характер, поскольку основным отношением, снимающим предыдущее, является по С. Л. Рубинштейну, отношение «Человек и Мир». Выражая свое особое отношение к проблеме субъекта и объекта, А. С. Арсеньев, совпадая здесь с Н. Бердяевым, пишет: « В философии отношение «субъект – объект» может быть рассмотрено как вещное технологическое вырождение (в силу определенных особенностей исторического развития западной цивилизации) отношения «Человек – Мир» [28, с. 357]. Поэтому для А. С. Арсеньева «человек как субъект – абстракция, где он представлен лишь частично через свое сознание. … Психика как целое, «Я» как личность оказываются за бортом этого абстрактного отношения» [28, с. 367]. А. С. Арсеньев предлагает перейти от понятий субъект и объект к более глубокому отношению «Человек – Мир», поскольку из этого отношения («субъект – объект») вообще нельзя понять человека. «С позиций нового основания – отношения «Человек – Мир» – должен быть развит новый строй мышления, где на первое место выходят не гносеологические (и, соответственно, не технологические), а онтологические категории» [там же].

В современной философской литературе под субъектом чаще всего понимается активно действующий и познающий, обладающий сознанием и волей человек; под объектом понимается то, на что направлена деятельность человека.

1. 1. 2. Психологическая характеристика субъекта и субъектности

М. С. Каган полагает, что именно активность, понимаемая как порождение материальной и духовной энергии есть исходная, главная характеристика субъекта. Причем активность субъекта носит сознательный характер, опосредуется целеполаганием и самосознанием и осуществляется свободно, реализуясь, прежде всего, как свобода выбора цели, средств и способов ее осуществления. Свобода выбора характеризует субъекта с точки зрения его нравственной позиции, как одного из проявлений ценностного отношения субъекта, которое может реализовываться также в его политической, религиозной, эстетической, художественной и других позициях. Природа и специфическое отличие субъекта, как считает В. П. Иванов [175], состоит в его способности относиться к внешнему миру (объекту, вещи), в «самопричинении» и «самообусловленности», здесь невозможно выявить совокупность порождающих его причин, условий, обстоятельств. Субъективность (субъектность) начинается с себя и в этом смысле суверенна. Из этого анализа М. С. Коган выводит еще одно важное качество субъекта – его уникальность.

Субъект, как утверждает М. С. Коган [185, 186], полимодален, поскольку отличительные черты субъекта свойственны не только индивиду, но и различным группам людей, если они представляют собой органическую системную целостность. В этом отношении А. А. Леонтьевым вводится понятие совокупного субъекта [229]. Поэтому субъектом может быть как отдельный человек, как личность, так и группа людей, обладающая единым коллективным сознанием и самосознанием, коллективной волей, свободным выбором цели, способов и средств действий. В качестве субъекта может выступать социум и общество в целом, человечество, в том случае, если осознает себя единым целым [186, 341, 478].

Проблема психологии коллективного субъекта активно исследуется в настоящее время в связи с запросом, возникающим в психологии управления, бизнеса и др. сфер деятельности человека. Коллективный субъект в противовес индивидуальному субъекту рассматривается как «взаимосвязанная и взаимозависимая группа людей, выполняющих совместную деятельность», причем особое значение придается именно качеству совместности [341, с. 54]. Качество субъектности может быть в разной мере присуще коллективам. А. Л. Журавлев выделяет три признака коллективного субъекта. Это взаимосвязанность и взаимозависимость индивидов в группе, что способствует формированию группового состояния предактивности; способность группы проявлять различные формы совместной активности, т. е. «выступать, быть единым целым по отношению к другим социальным объектам или по отношению к себе самой» [341, с. 61]; способность группы к саморефлексии, в результате которой формируются чувства «Мы» и образ – Мы.

Рассматривая категорию коллективного субъекта, автор ссылается на позицию С. Л. Рубинштейна и других психологов (Б. Ф. Ломов [243], А. В. Брушлинский [341], Л. И. Анциферова [325]) о том, что деятельность человека всегда носит совместный характер. Последнее, безусловно, верно. Однако, на наш взгляд, это положение еще не является основанием для введения понятия коллективного субъекта в том виде, в котором оно используется в современной психологии. В русской культуре, русской религиозной философии и духовной практике имеется понятие соборность, которое понимается, по определению Д. А. Хомякова, как целостное сочетание свободы и единства многих людей на основе их общей любви к одним и тем же абсолютным ценностям (О. А. Платонов [314], Д. А. Хомяков [452]). Причем, в основе соборности лежит явление солидарности и согласия индивидуальных «Я». В статье «Религиозные основы общественности» С. Франк пишет: «В основе всякой общественности лежит элементарный факт или начало солидарности, непосредственного единства многих, сопринадлежности отдельных людей к некоторому единому «мы». Рассматривая явление солидарности, С. Франк утверждает: «Мы» есть лоно, из которого произрастает и в котором утверждено всякое отношение между «я» и «ты». Всюду в жизни, где какое-либо «я» не имеет живой интуиции «ты» через сопринадлежность обоих к общему «мы», общение становится невозможным... Все теории, выводящие какие-либо формы общения из сочетания индивидуальных эгоистических воль, ложны: даже типически утилитарное общение на почве экономического обмена предполагает элементарную солидарность, доверие между людьми» [443, с. 16]. И далее он продолжает: «Столь же бесспорно, однако, в основе общения лежит и другое, в известном смысле противоположное начало: начало личной свободы, самодеятельности и спонтанного самообнаружения индивидуального «я»… В последнем итоге участником общественности является все же личность, спонтанно действующая индивидуальная воля» [443, с. 17].

В современных представлениях о коллективном субъекте, на наш взгляд, как раз крайне слабо учитывается, что в основе совместной деятельности лежит деятельность индивидуальных субъектов. «Таким образом, всякое общество по самому своему существу должно одновременно опираться и на солидарность, на внутреннее единство, и на внутреннюю же свободу индивидуального «я» [443, с. 18]. На наш взгляд, именно эта проблема (проблема появления и развития солидарности и согласия) является тем самым вопросом, который позволит понять основания существования и функционирования коллективного субъекта, если такое понятие вообще возможно. Пока же понятие коллективного субъекта включает в себя скорее функциональное, отчужденное единство, в котором утрачивается индивидуальное «Я», и не актуализированы механизмы свободного существования и развития личности.

Однако, нас в настоящей работе интересуют не предельно абстрактные категории субъекта и объекта, рассматриваемые в философском анализе, в которых утрачивается живая ткань человеческой жизни и деятельности, в рамках психологической проблематики нас интересует проблема существования и развития субъекта как отдельного человека во всем многообразии его конкретности (событийности) и сущностных оснований.

Строго говоря, мы сомневаемся в возможности существования общественного субъекта или субъекта какой-либо социальной группы вообще, поскольку такие психологические показатели субъектности (о них будет говориться ниже), как самоопределение, способность к принятию решения, ответственность, участность и т. д. не могут быть свойственны обществу вообще (народу, партии, классу, государству и т. д. ). Абсолютное, абстрактное существует, представлено в субъекте, но оно существует не в какой-либо социальной группе, не в виде какого угодно сложного и системного единства конкретных субъектов, оно содержится, прежде всего, в самом реальном, конкретном субъекте, оно преломлено в его реальной жизни, поступках, судьбе. Поэтому, на наш взгляд, рассмотрение проблемы субъекта не является сужением или редуцированием проблемы отношения «Человек и Мир» (А. С. Арсеньев [27, 28]), поскольку мы полагаем, что качество быть субъектом, качество субъектности является одним из родовых качеств человека. Это как раз то качество, которое делает человека больше самого себя, выводит его за границы конечного, характеризует собой человеческое в человеке.

Проблема субъекта является предметом исследования в работах А. В. Брушлинского и К. А. Абульхановой-Славской, позиции которых в понимании субъектности относительно близки. А. В. Брушлинский рассматривает субъектность как важнейшее качество человека, в котором реализуется возможность быть творцом своей истории, т. е. инициировать и осуществлять изначально практическую деятельность, общение, познание, созерцание и другие специфически человеческие виды творческой и нравственной активности. «В процессе духовно-практической активности человек выявляет все новые фрагменты бытия Вселенной, становящиеся тем самым объектом его действий и познания» [99, с. 3].

Рассматривая проблему субъектности А. В. Брушлинский и К. А. Абульханова-Славская вслед за С. Л. Рубинштейном утверждают значение собственной психической деятельности человека в развитии субъектности, поскольку внешнее (социальное) всегда преломляется через внутреннее [7, 8, 9, 10, 99, 100, 101, 372, 373].

В работах А. С. Арсеньева этот момент активности человека в его взаимоотношениях с миром еще более усиливается: он утверждает, соглашаясь с С. Л. Рубинштейном, что не просто внешнее действует через внутреннее, но внутренние условия сами могут становиться причиной внешних отношений. Это очень важный момент. В принципе все философы и психологи выделяют активность как сущностную характеристику субъекта (А. Н. Леонтьев [231, 232], А. М. Коршунов [210], М. С. Каган [184, 185], К. А. Абульханова-Славская [8], А. В. Брушлинский [325, 341], В. И. Слободчиков и Е. И. Исаев [390] и т. д. ), однако само содержание, направленность, формы этой активности понимаются существенно различно. Например, для А. В. Брушлинского эта активность проявляется, прежде всего, в процессах саморазвития (появление высшей системной целостности всех сложнейших и противоречивых качеств субъекта, в первую очередь, его психических процессов, состояний, свойств, сознания и бессознательного), в построении своего жизненного пути, а также в сотворчестве с другими субъектами в изменении внешнего мира (природы и общества) и тем самым самого себя. При этом источники активности находятся не только вне человека, но и внутри него, как внутренние условия, через которые действуют внешние причины. Внутренние условия представляют собой собственно психическое, которое имеется уже у новорожденного в форме простейших психических явлений. Они возникают еще в пренатальном периоде под влиянием первых внешних воздействий, преломленных через специфические внутренние условия (например, задатки и т. д. ). Причем, «психика и вообще психическое развитие людей вовсе не сводятся к усвоению; …главное здесь – творческое начало, присущее каждому субъекту» [99, с. 10].

Интересно и продуктивно развитие рубинштейновских представлений о субъекте К. А. Абульхановой. К. А. Абульханова полагает, что субъект представляет собой высший уровень развития человека, каждая личность в разной мере реализует себя как субъекта жизни, и в качестве такого субъекта обнаруживает свой способ жизни, свою индивидуальность. Значение категории субъекта, с точки зрения К. А. Абульхановой, состоит в том, что субъект, обладающий сознанием и психикой, представляет собой, с одной стороны, источник порождения противоречий, присущих индивиду, личности в отношении ее с обществом (вытекающих из противоречивости самого отношения индивидуального и общественного), с другой стороны, именно субъект вследствие его активности, как особого качества, обладает способностью к их разрешению. Функция субъекта состоит в разрешении противоречия между субъективными мотивами, целями и теми требованиями, которые деятельность объективно предъявляет человеку. Разрешение противоречий может, во-первых, осуществляться на уровне средств, «ресурсов личности», т. е. «качественного преобразования включенных в деятельность и обеспечивающих ее осуществление психических и личностных свойств в соответствии с требованиями деятельности и критериями самой личности» [341, с. 42]. Во-вторых, на уровне саморегуляции как образования индивидуальной композиции этих ресурсов, отвечающих «способу деятельности, который выбирает для себя личность в труде, в жизни, в данной ситуации» [341, с. 42]. Наконец, в-третьих, на уровне стратегии жизни и деятельности, своего отношения к делу, жизни, смыслов жизни. Поэтому «субъект деятельности – это синтез или интеграл качеств личности в ее способе осуществления деятельности и требований деятельности к личности» [341, с. 45]. «Оптимальная организация деятельности субъектом это та, при которой движущие силы его деятельности опираются на способности, саморегуляцию и ответственность» [341, с. 45]. Причем, ответственность здесь рассматривается как максимальное выражение субъектной позиции [7, 10, 341]. (Здесь следует отметить, что качество ответственности, наряду со свободой и духовностью, как «экзистенциалы» человеческого существования выделяются также В. Франклом [441] и специально исследуются в работах      К. Муздыбаева [266] и В. П. Прядеина [332]).

Существенно иная позиция представлена в работах Б. Д. Эльконина [481]. Для Б. Д. Эльконина субъектность реализуется в овладении своим поведением, в порождении своего поведения. При этом «субъект и субъектность полагаются не как указание на кого-то, чье поведение наблюдается – субъект здесь не «некто», он не наличен» [481, с. 15]. Это не индивид или группа индивидов, а их способ жизни. «Субъект есть, бытийствует тогда, когда выражен и объективирован сам сдвиг, переход от натуральной к культурной форме – переход к превращению своего поведения в предмет, к использованию средств обнаружения и видения своего поведения вне себя»[481, с. 16]. Соответственно, субъектность задается извне, через посредничество: «Замыслом посредничества является построение ситуации события; проблемой – соотнесение способа жизни другого с существом идеальной жизни, задачей – обращение другого на себя (меня)» [481, с. 166]. И даже «чувство собственной активности, ощущение действования» задано человеку извне: «Ощущение действования связано с претерпеванием человеком собственного действия. Всякое вовне направленное действование необходимо оборачивается его же претерпеванием», при этом «само по себе претерпевание слепо. Явление предмета усилия и, тем самым, появление субъекта претерпевания (страдания) происходит во взаимопереходах от усилия к действию самого предмета его приложения и обратно к усилию» [481, с. 167] (выделено нами). В этой интерпретации субъектности вещи (предметы, мир вообще) оказываются более реальными, чем человек. Они, по крайней мере, есть. А вот человек преходящ, он, его субъектность (его существо) присутствуют только лишь во «сдвиге». Мир бесконечен, человек – конечен или иллюзорен. Он весь где-то в действии, в отношении, где-то на границах, в вещах, вовне. Тем более нет и не может быть индивидуальности. Она при таком взгляде несущественна. Субъект – это тот, кто овладевает своим поведением, а поведение находится вовне (в событии) и задано извне. Именно поэтому жизнь, в сущности, оказывается не более, чем игрой: так, по мысли Б. Д. Эльконина, посредничество связано с перевоплощением, трансом, «втянутостью в мистерию»; ребенок играет «понарошку», т. е. его игра для него игра, но не жизнь. При таком подходе вообще теряют смысл глубинные вопросы человеческого бытия: что есть человек, в чем его подлинность, что есть добро и зло? … Кстати говоря, об этом в анализируемой работе вообще не упоминается. Например, при обсуждении появления комплекса оживления оказываются несущественными для его понимания такие безусловные явления, как любовь взрослого к ребенку, забота и т. д. Комплекс оживления появляется как момент снятия напряжения и запечатление другого как образа комфорта. Причем, эмоциональное общение взрослого с ребенком «избыточно» и «необходимо взрослому» (не ребенку? )… [481, с. 69]. Строго говоря, если бы это было действительно так, то любящего взрослого вполне могла бы заменить хорошо запрограммированная и отлаженная машина. В то же время известно, что в исследованиях по проблемам детской депривации указывается на особый вид депривации, обусловленный недостатком или отсутствием любви и заботы. (Й. Лангмейер, З. Матейчик [224]). Впрочем, все эти вопросы разрешаются автором ссылкой на то, что «трудно принять идею неналичности субъекта» [481, с. 16].

Таким образом, активность субъекта, как его важнейшее свойство, проявляется, согласно представленным позициям, в познании (А. М. Коршунов), в предметно-практической деятельности (С. Л. Рубинштейн, А. Н. Леонтьев, А. В. Брушлинский, М. С. Каган), в отношении к ценностям (В. П. Иванов), в созерцании (рефлексии) (С. Л. Рубинштейн, А. В. Брушлинский, В. И. Слободчиков, Е. И. Исаев, А. С. Арсеньев), в способе саморегуляции и построении собственной жизни (К. А. Абульханова, С. Л. Рубинштейн, А. В. Брушлинский, Б. Д. Эльконин, К. В. Карпинский и др. ), в свободе от объективации (Н. Н. Бердяев), в самоопределении (Н. Н. Бердяев, С. Л. Рубинштейн, А. С. Арсеньев).

1. 1. 3. Противоречия и проблемы концепции субъекта и субъектности

Наиболее упорядоченно и системно обзор представлений о субъекте, имеющихся в современной психологии, изложен в работе В. И. Слободчикова и Е. И. Исаева [390; 391]. Возможно, именно в силу того, что в этих работах существующее понятие о субъекте представлено обобщенно и системно, в них хорошо обнаруживаются многие противоречия и вопросы, касающиеся этой проблемы. Эти проблемы, на наш взгляд, в конечном счете, обусловлены тем, что большинство авторов, говоря о субъекте, имеют в виду человека конечного, человека полностью обусловленного социально и ограниченного в своем развитии предметно-практической деятельностью. С нашей точки зрения, мир человека не только социален, но имеет еще как минимум один слой, уровень, контекст – это уровень собственно культуры (духа), который по своим характеристикам не только не совпадает, но во многом противоположен собственно социальным отношениям. Неоднородность идеального (духовного), описанная как иерархия пяти благ или субстанций, совокупность которых создает все существующее, подчеркивалась еще Платоном [312]. Вспомним также предложенное В. Джемсом различение физического, социального и духовного [144], а также вычленение В. В. Петуховым природного, социального и культурного субъектов [305]. Такой подход встречается также у ряда других современных психологов и философов [187, 204, 278, 368, 440, 464]. Духовность как особая сфера жизни человека рассматривается также в работах религиозных мыслителей, психологов и практиков [4, 58, 65, 290, 298, 318, 324, 337, 364, 385, 440] и, в частности, исследуется в русской религиозной философии [14, 49, 104, 113, 150, 159, 168, 180, 195, 245, 401, 421, 438, 444, 452]. В этом отношении интересна попытка А. В. Брушлинского развести понятия социального и общественного [99, 100, 101] как всеобщей, исходной и наиболее абстрактной характеристики субъекта, с одной стороны, и более конкретного, типологического проявления этой социальности – с другой. На наш взгляд, обозначение такой дифференциации свидетельствует о действительно существующей трудности – проблеме определения субъекта в отношении к различно понимаемой социальности. Именно с этой позиции разведения социальных и культурных (социокультурных, еще вернее – духовных) отношений мы продолжим анализ представлений о субъекте и субъектности, изложенный в работе В. И. Слободчикова, Е. И. Исаева.

«Субъект в философско-психологической литературе определяется как носитель предметно-практической деятельности, познания, источник активности, направленной на объект» [390, с. 249]. Быть субъектом, считают В. И. Слободчиков и Е. И. Исаев, т. е. быть активным, самостоятельным, способным, умелым в осуществлении специфически человеческих форм жизнедеятельности и, прежде всего, предметно-практической: «стать субъектом определенной деятельности, значит освоить эту деятельность, овладеть ею, быть способным к ее осуществлению и творческому преобразованию» [389, с. 250]. В широком смысле понятие субъекта рассматривается с точки зрения, что субъект деятельности – есть творец собственной жизни, распорядитель телесных и душевных способностей. Ссылаясь на работы С. Л. Рубинштейна, А. В. Брушлинского, авторы отмечают, что «понятие субъектности потенциально включает в себя всю совокупность проявлений человеческой психологии и представляет собой особого рода целостность» [390, с. 250]. При этом «субъект как целостность формируется в ходе исторического и индивидуального развития. При рождении у человека есть два пути в мире: или полностью совпадать с условиями своей жизнедеятельности, или же быть в отношении к этим условиям, к своей природе. Первый способ – это животно-подобный способ жизни»… «Чтобы человек встал в отношение к своей жизнедеятельности, она должна быть ему дана как несовпадающая с ним; должен случиться выход за пределы непосредственного, натурального течения жизни. Однако собственно органических, врожденных органов выхода у человека нет... Чтобы стать человеком он должен постоянно превращать саму природу (в первую очередь, свою природу, свой организм, свое тело) в особый функциональный орган, реализующий субъектное отношение к ней; превращать также природные условия жизни во «вторую природу». Мир «второй природы», культуры, способов деятельности и представляет предметное содержание субъектности человека; совокупность же функциональных органов субъектности есть ее психологическое содержание» [390, с. 251].

Однако, что имеется в виду при употреблении понятия культура? По-видимому, ответ на этот вопрос помещен в девятой главе, где рассматривается принцип духовности и ступени духовного роста человека. Духовное представляется здесь как транссубъективное, «встраивающееся» в царство предметного мира: «как историческое взаимодействие и суммирование деятельности бесчисленных исторических субъектов; оно представляет собой в высшей степени сложную совокупность духовных норм и ценностей», … «которые противостоят субъекту и обществу не как данность, а как заданность и требование» [390, с. 335]. Это содержание усваивается индивидом и «придает качественное своеобразие и определенность человеческой субъективности». Таким образом, человек как субъект остается здесь конечным существом, ограниченным усвоением норм и ценностей, существующих в конечном мире деятельностей исторических субъектов. Человек как субъект здесь не выходит за границы социальности. Духовность здесь фактически является разновидностью душевности, только несколько улучшенного качества. Соответственно, психологическое содержание субъектности понимается как совокупность функциональных ее органов. Таким образом, по мысли авторов, у субъектности есть предметное и психологическое содержание. Предметное – это мир культуры (понимаемой как сугубо социальное явление), способов деятельности… Психологическое содержание субъектности – это совокупность функциональных органов, реализующих субъектное отношение к природе и превращающих ее во вторую природу. Субъектное отношение, в свою очередь, представлено деятельно-преобразовательным способом существования человека, связанным с появлением индивидуального рефлектированного сознания [390, с. 251].

Авторы пишут, что «способность к изменению действительности, людей и самого себя в процессе преобразования условий своей жизнедеятельности является внутренней характеристикой самой жизнедеятельности человека в ее родовом и индивидуальном выражении» [390, с. 251]. Итак, субъектность – это то, что отличает человека от животного, т. е. все люди определенного возраста – субъекты. Субъектность ребенка, согласно авторам, появляется в 3 года, («одушевление всей жизнедеятельности человека» [390, с. 152]) вместе со словами «я сам», появлением «подлинной самости».

Тогда в чем отличие понятия субъект от понятия личность? Также остается не ясным, при чем же здесь культура как особая сущность? Субъектность здесь сводится фактически к появлению души и осознанию того, что она есть.

Действительно, авторы говорят далее, что «человек как субъект представляет собой целостность душевной жизни», это психосоциальная реальность, содержанием субъектного способа бытия является сама социальная жизнь человека; это деятельностная целостность [390, с. 253]. Таким образом, здесь нет выхода из душевности и социальности, нет выхода в культуру как явления Духа, поскольку по определению авторов субъектность – это многообразие психологических способностей и механизмов (разум, чувства, побуждения, воля, способности, характер). «Субъектность есть центральное образование человеческой субъективности, а следовательно, центральная категория психологии человека» [там же].

Здесь не решаются главные вопросы субъектности, например, откуда берется целеполагание в процессе изменения себя и действительности? Из социума? В таком случае человек оказывается заложником тех конкретных социальных отношений, в которых он находится в силу жизненных обстоятельств. Чем обусловлена свобода выбора? Куда, собственно, человек выходит «за пределы непосредственного натурального течения жизни»? Откуда он рефлексирует? Из общих мнений, норм, правил, стереотипов? Или основанием рефлексии все же являются ценности как образы человека духовного. Остается неясным, в чем же специфика субъектности и духовности в отличие от душевности (несмотря на то, что далее [390, с. 257] авторы говорят о духовных потребностях, таких как потребности в общении, занятиях наукой, искусством и т. д., не понятно, почему эти потребности являются духовными). Что вообще заставляет индивида становиться субъектом, выходить за пределы непосредственного течения жизни? Почему целостность присуща именно субъектности? Здесь уместно вспомнить, что С. Л. Рубинштейн отмечает «непосредственность и целостность человека», живущего жизнью, «не выходящей за пределы непосредственных связей», где «нравственность существует как невинность, как неведение зла, как естественное природное состояние человека, состояние его нравов, его бытия» [372, с. 348]. В то же время появление рефлексии связывается им с возможностью движения человека как по пути к душевной опустошенности, нравственному скептицизму, так и к построению нравственной человеческой жизни на новой сознательной основе [372, с. 384].

Эти вопросы не могут быть разрешены в границах наличного «Я» (термин используется Т. А. Флоренской [440]), замкнутого на заданность социальными нор­мами, ценностями, статусом. На этом пути придется ограничиться перечислением свойств, особенностей субъектности, наблюдаемых в опыте, представленных в интуиции и носящих противоречивый и спутанный характер.

Например, считается, что на уровне субъектности доминирующей формой проявления потребности является мотив. Как этот признак различает понятия субъекта и личности? Признаком, определяющим степень субъектности, указывается в литературных источниках также произвольность или непроизвольность поведения и действий. Однако почему человек непроизвольно, естественно действующий из оснований совести, является менее субъектным, чем тот, кто произвольно, насильственно заставляет себя жить по совести? С одной стороны, говорится об ограниченности психологического анализа рассмотрением именно душевных аспектов жизни человека. В то же время почему-то прорыв з

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: