А от шестого часа до девятого он сидел, читая и изучая закон Господень, творения святых отцов и учителей. Ибо так повелевает божественный апостол: «Занимайся чтением»[128].

И только судя по концу можно, пожалуй, представить себе их (подвиги. — Пер. ), то есть по славе от Бога и воздаянию от Отца Небесного. Ибо сказано: «Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно»[109] и: «прославлю прославляющих Меня»[110].

 

Мы можем судить о величии подвигов преподобного Нила, взирая на конец его жизни и на то воздаяние, которым Бог прославил его. Так и всех святых Господь венчает Своей славой. Подвизаясь в этом превосходном делании — предстоянии пред Богом в молчании, они стяжевают вечную славу, живую веру, и вовсе необязательно, чтобы об их славе стало известно кому-то, ведь мы знаем, что Бог «рече», обещал, предвозвестил, значит, святые будут прославлены.

«И воздаянию от Отца Небесного». Бог воздает за труды, но Его награда несоизмеримо больше, чем того заслуживает даже самый возвышенный подвиг. Наши подвиги пред славой Божией едва ощутимы, ничтожны; они ничто в сравнении с Божиим воздаянием. Тем не менее, святой прилагал все усилия ради того, чтобы угодить Богу, он делал все, что мог.

Итак, святой Нил отправляется в уединение, на безмолвие, чтобы мужественно вступить в брань и тем самым показать свою веру в то, что Бог всегда пребывает с ним. Безмолвническая жизнь была для него постоянным предстоянием пред Богом, он созерцал «невидимого словно видимого».

Я окидываю взором облака на небе, вершины гор, просторы горизонта, вхожу в сумрак своей кельи, опускаю взгляд в глубины своего сердца и ума, сознаю свои страсти... В действительности я знаю и верю в то, что во всем этом вижу Бога, потому что Он сокровенно присутствует повсюду. Все мироздание — это Его одеяние, повсюду рассыпаны знаки Его присутствия. Даже мои страсти и ослепление, мое знание или неведение, даже биение моего сердца — все доказывает, что Бог есть, что Он присутствует везде, где бы я ни находился. Горе нам, если бы Бога не было! Мы сошли бы во ад в то же мгновение. Лишь на миг Господь отступит от нас Своим Духом, пресечет Свое промышление — и мы погибли. Отымеши дух Твой, и исчезнут и в перстъ свою возвратятся [111], — говорит Псалмопевец.

Значит, уже то, что я живу, волен грешить, поступать по страсти, иметь собственную волю и желания, означает, что Бог терпит меня и не отвращает от меня Своего взора. Он благосклонен ко мне, долготерпит и ждет. Он только не может Сам воздействовать на меня, потому что я ставлю между Ним и собой преграду, и Он наблюдает за мной с высоты, чтобы, как только я обращусь к Нему всем сердцем, подхватить меня, открыть предо мною внутренний простор, дать моему сердцу радость и душевный покой.

Если Своим присутствием Бог покрывает меня, попуская мне грешить, то есть оскорблять Его; если даже мои страсти и мое постыдное состояние свидетельствуют о долготерпении Божием, то насколько же более весь мир, видимый и осязаемый, а тем более невидимый и мысленный, свидетельствует о присутствии Живого Бога. Итак, христианин предстоит перед Богом сущим, находящимся рядом с ним, Который, будучи невидимым, для него становится видимым.

Таким образом, когда я нахожусь в борении, в подвиге, то я предстою пред лицом Божиим и доказываю Богу свою веру в Его вездеприсутствие. Для меня вера в присутствие Бога означает, что я Его ожидаю, причем это не душевное переживание или чувство пустоты, но опытное прикосновение к невидимому Богу, таинственный брак, непрекращающееся ожидание, когда я, «в уединении подвизаясь», беспрерывно утешаюсь присутствием Того, Кто находится здесь, рядом со мной и внутри меня. Мое уединенное пребывание — это непрекращающаяся связь с Богом, неразрывное единство с Ним, нерасторжимый брак, бесконечное осияние лучами нисходящей свыше благодати, постоянное взаимопроникновение Божественных и человеческих свойств, вечное сосуществование Бога и человека.

Давайте спросим себя: верим ли мы в это? Живем ли мы так? Подвизаемся ли ради этого? Однажды, когда Спаситель говорил с учениками о Своем Отце, апостол Филипп попросил Его: «Господи, покажи нам Отца, и довольно для нас», на что Господь возразил: «Филипп, столько времени Я с вами, и ты Меня не знаешь? Видевший Меня видел Отца»[112]. С подобными словами Он мог бы обратиться и к нам: «Столько времени, чадо, Я был рядом с тобой, а ты Меня даже не заметил? Я стоял рядом, когда ты подвизался. Я готов был всего Себя предать тебе. Ты утверждал, что ждешь Меня, любишь, живешь ради Меня. Но ты сам не знал, что говорил. Когда же ты поверишь? Ты все еще не веришь? Еще не видишь? » О, каким счастьем было бы услышать от Господа: «Вот, теперь ты веришь! »

«Родной мой, — продолжит Он, — сколько же Я должен тебя ждать? Столько лет Я просвещал тебя, открывался тебе во всей полноте, изливал на тебя всю Свою любовь, и ты об этом даже не догадывался? Столько лет ты был в забытьи и только сейчас очнулся, открыл глаза и удивился: „Так вот же Он, Бог!? “ Но ведь это Я дал тебе глаза. Что же, тебе не терпится Меня увидеть? Тебе хочется испытать наслаждение? Но Я сам требую, чтобы ты принял Меня, насладился Мной, стал совершенным, это Я ищу твоей веры. Когда ты поймешь величие этого дара, ты воскликнешь: „Я видел Бога! “» Сказать: «Я увижу Бога» нельзя, можно сказать только: «Я видел Бога».

Столько лет Бог находится рядом с нами, а мы всё твердим, что хотим Его увидеть. Но это желание бесплодно. Или я видел Бога, или моя душа все еще находится во тьме. И поэтому вместо того, чтобы стремиться увидеть Бога, будем просить Его просветить тьму нашего ума и сердца, и когда-нибудь наступит такой момент, когда Господь скажет нам: «Теперь, наконец-то, дитя Мое, ты веруешь». В этом суть монашеского жительства, этим мы должны жить каждый день.

Апостол Филипп спросил вельможу царицы Кандакии: Разумеешь ли, что читаешь? [113] Подобный вопрос задает Бог и нам: «Понимаешь ли ты то, что Я совершаю внутри тебя? » Когда-нибудь и нам нужно понять, в чем состоит настоящее подвижничество, ясно ощутить и обрести уверенность, что Бог здесь, Он предстоит нам. Преподобный Нил с самого начала понял смысл подвига, обрел опытное знание. Это знание настолько необходимо, что его не заменят даже тысячи лет, проведенных в подвижнических трудах.

Конечно, наша судьба в руках Божиих. У нас всего одна жизнь, и она принадлежит Богу. Сегодня, может быть, нам кажется, что Бога нет в нашей жизни. Но на самом деле, с того момента, как мы соединяем свою жизнь с неизменным и вечным Богом, Он сразу начинает открывать нам Себя, Он обращается с нами как с любимыми детьми, желая, чтобы мы обрели знание и опытность. Однако для того, чтобы это произошло, от нас требуется смирение, самоумаление, понимание своей природы. Настоящее подвижничество разительно отличается от того, как обыкновенно его понимаем мы. Говоря о духовной жизни, мы обыкновенно в ее центре ставим самих себя, а не Бога. Мы заверяем: «Господи, я Тебя люблю, Ты в моем сердце, в каждой моей жилке, в самой последней капле крови! », но не понимаем, что это значит. Если бы у нас была хоть капля истинной любви к Богу, мы тут же перестали бы существовать, отошли бы в мир иной. Жизнь стала бы для нас настолько невыносимой, что мы хотели бы разрешиться от тела и отойти к Богу и святым, потому что Бога мы обретаем через святых и со всеми святыми [114] .

Но что же мне делать, если я этого не понимаю? Подвизаться. Подвизаться так, как подвизался святой Нил, трудиться с разумом, непрестанно предстоять перед Богом. Пусть наша душа болит только о Боге, и Он все устроит. Тогда и мы, как святой Нил, будем «предстоять перед Богом» и «созерцать невидимого словно видимого» — все это придет само собой, все будет нам дано. Бог пришел на землю ради нас, увечных, малых, убогих, грешных, приземленных, слепых, жалких. Ради нас, праха земного. Что же мы воздадим Господеви [115]?

Не будем забывать, что и у преподобного Нила тоже были страсти, как есть они и у нас, были у него грехи, слабости, искушения. Мы с вами еще прочтем о том, как однажды в храме архангела Михаила он услышал голос искусителя: «Посмотри на жертвенник и увидишь божественный свет». Это было искушение человеческое: сатана воспользовался устремлением святого Нила к Богу. Преподобный претыкался и ошибался так же, как и все люди. Он шел по той же дороге, по какой идем мы, у него были те же состояния, какие мы пережили и переживаем. Все у нас общее. Не означает ли это, что и результат будет одинаков? Не ощутим ли и мы радость и сладость богообщения? Если мы будем взывать к Богу, то нет сомнений, что мы услышим внутри себя божественный голос, призывающий нас: Господь здесь и зовет тебя [116]. Будем взывать к Богу неустанно, чтобы когда-нибудь и Он воззвал к нам.

Духовная жизнь проста. Все нам дано, и поэтому нужно только раскрыть в себе, оживить Божии дарования. Мы сами виноваты в том, что не чувствуем полноты Божиих даров, — в этом наша беда, мертвость нашей души. Бог совершил Свое дело, исполнил до конца Свою миссию, сделал для нас все[117]. Он преисполнил нашу жизнь Своими дарами, так что у нас нет недостатка, хотя мы порой не ощущаем этой Божией полноты. Поэтому монашескую жизнь можно назвать прозрением: с наших глаз словно спадает пелена и мы начинаем видеть, что Бог отдал нам всего Себя.

Мы смотрим на камешек, в котором тоже Бог, но думаем, что это просто камень и ничего больше. Так и Мария Магдалина: увидела Христа, а подумала, что это садовник, и простодушно спросила, не видел ли он Господа? То же самое происходит с нами, когда нам кажется, что мы не видим Господа в своей жизни.

 

Кто в роде сем был прославлен и почтен так, как этот блаженный подвижник? И не только верные цари и правители восхваляли его, не только патриархи и архиереи, единоплеменные и иноплеменные, но и неверные тираны — властители сарацинские, которые воздавали честь одному его имени, даже не видя самого старца.

 

Кто, восклицает агиограф, был славен в этой стране в то время так, как он? Его уважали даже сарацины. Они не были с ним знакомы, однако воздавали честь одному его имени: достаточно было упомянуть о нем, как прекращался всякий спор.

И когда так обстоит дело, то надо мне, продолжает жизнеописатель, рассказать и о некоторых его подвигах. О чем же упомянуть? Поведу речь о том, что может действительно принести пользу, что ясно доказывает подлинную святость этого блаженного мужа.

 

Вот что предложим мы желающим отовсюду извлекать пользу: не свидетельство о великих и страшных чудесах, рассказы о которых потрясают слух младенствующих умом или неверующих в Бога, но описание бесчисленных трудов и страданий, какими и апостол, как я знаю, хвалился[118]. И если неискушенным все это покажется невероятным, то подвизающимся принесет пользу, возбудит в них ревность и усердие.

 

Из этого отрывка видно, что агиограф не теоретизирует, но пишет о том, в чем уверен. Я поведу речь, говорит он, о подвигах преподобного, чтобы вы получили пользу. Я не стану рассказывать о его чудесах и выше- естественных деяниях, рассказы о которых поражают людей неверующих или же наивных простецов, наподобие деревенских женщин. Чудо и вообще всякое духовное событие — это плод Святого Духа, а не заслуга какого-то святого.

Ты хочешь стать святым? Тогда знай, что для этого ты должен трудиться, проливать пот. Но если ты будешь думать: «Это надо, то нельзя, так повелено», то станешь унывать, скучать, тосковать и когда-нибудь скажешь: «Ну что это за жизнь! » — ведь человек склонен искать пути полегче.

Если монах трудится без сердечного желания и радости, это означает, что в его сердце потухла искорка любви к Богу и ближнему, его душа отвернулась от Бога и устремилась к земле. Любящий Бога непременно будет любить и свое послушание и потому будет вкладывать в работу все свои силы, и тогда его труд поистине богоугоден. Посмотрите, к примеру, на повара. Совершив свое ночное правило, он идет на кухню готовить, на короткое время уходит в храм на службу, с середины службы возвращается доварить еду, бежит в храм причаститься, затем опять уходит, чтобы разложить горячую еду. Удивляешься, как он все успевает! Но ведь то, что он делает — это не принуждение, он не говорит себе: «Сегодня мне спать нельзя! » Если он так скажет, то не выдержит. Он трудится с радостью и самоотвержением, потому что искренно любит братьев и свое послушание. Любовь вдохновляет его и дает силы. То же самое касается и ночного правила, и молитвы, и вообще всех вопросов духовной жизни.

Итак, жизнеописатель преподобного говорит: «Я расскажу вам о том, что имеет подлинную ценность, чтобы вы тоже могли постичь истину духовной жизни. Я поведу речь о бесчисленных трудах святого мужа и пролитом им поте». Но почему именно об этом? Потому, что апостольская жизнь не бывает без труда, боли, мученичества. Чем хвалились апостолы Павел и Петр, да и вообще все апостолы? Ничем иным, как тысячами смертей, которые они претерпели ради Христа, опасностями, гонениями, принесением себя в жертву. Они каждый день умирали[119]. Никто из апостолов не доказывал свое апостольство чудотворениями. Не было конца их страданиям ради Христа, и эти муки они ставили выше простой веры в Бога. Именно поэтому апостол Павел утверждал: «Бог дал нам право не только уверовать в Него, но и, прежде всего, пострадать ради Него»[120].

Таким образом, страдание ради Бога, соединенное с надеждой и ожиданием Бога, — вот признак апостольства. Поэтому агиограф и говорит: «Я расскажу вам, что претерпел преподобный ради Христа. Но имейте в виду, что неискушенные в духовной жизни сочтут это невероятным, невозможным, а у опытных подвижников этот рассказ воспламенит ревность и желание подражать его трудам».

Действительно, когда человек читает о подвигах какого-нибудь святого, то у него нередко вырывается: «Да разве это возможно? Неужели это на самом деле было? Один день не поешь, и вечером не уснуть, потому что мучает голод. Как тут поверить, что святые по сорок дней ничего не ели? Нет, это нереально. Человек умрет, не выдержит. Медицина утверждает, что без пищи можно прожить только одну неделю». Поэтому агиограф и говорит, что люди, неопытные в духовной жизни, не смогут ему поверить. Если же человек знает о духовной жизни не понаслышке, подвизается, борется, ставит перед собой духовные задачи, экспериментирует, то он признает рассказ о подвигах святых правдивым и захочет повторить их деяния.

Из следующего отрывка мы узнаем о том, как же подвизался святой Нил.

 

Этот ангел во плоти покорил свои душу и дух закону Духа, не позволяя уму заботиться ни о чем земном и преходящем. Он подчинил плоть духу, положив для нее строгие законы и так поработив ее, что она послушно и беспрекословно покорялась мановению повелевающего.

 

Преподобный Нил не заботился ни о чем преходящем и временном, требующем хлопот. Он не позволял своему уму заниматься ничем земным, потому что это было бы уклонением от любви Божией, а ведь любое такое уклонение, пусть даже ради защиты догматов, нравственности, Церкви, народа, монастыря — есть нечто временное и преходящее.

Сколько разных вопросов встает перед нами каждый день, и мы стараемся их разрешить, беспокоимся, теряем из-за них душевный мир, а между тем все эти вопросы рассеиваются как дым, исчезают бесследно, как волна в море! Вечно только то, что нам удалось собрать в этой жизни и послать в небесные житницы. Потому преподобный Нил не позволял своему уму и сердцу прилепиться ни к чему земному. Он подчинил плоть духу и установил для себя определенные правила.

 

Он приучил себя питаться скудно, чем придется, и то через два, три или даже через пять дней, и нисколько не поддавался желанию отведать приятных яств. Он укрощал свою плоть бдением и псалмопением, всенощным стоянием и множеством коленопреклонений.

 

Преподобный начал с телесного подвига. Он ел один раз в два, три или даже пять дней и никогда не прикасался к тому, что ему нравилось. Он всегда оставался голодным, потому что его пища была скудной и простой. Днем он постился, а ночью не смыкал глаз, воспевая псалмы и перемежая стояние на ногах множеством поклонов. Сравните меру его подвига с нашей. Насколько же мы плотские люди, везде ищем своего покоя, а еще воображаем, что живем по-христиански!

 

Зная, что и к самим добрым делам примешивается лукавство демонов, которые побуждают неискушенных подвижников подвизаться сверх меры, преподобный всегда придерживался одного и того же правила. Таким образом, если он не совершал что-то из положенного, то считал это за нерадение и требовал от себя, как от должника, восполнить упущенное, если же помысел побуждал его сделать что-то сверх меры, он считал то за дело демонское и тем самым избегал западни.

 

Демоны, конечно, больше нападают на монаха, чем на человека в миру. Они стремятся уязвить его главным образом в духовных подвигах, потому что тут его легко обмануть: подвижник думает, что его побуждает к подвигу любовь к Богу, тогда как на самом деле это делает сатана. Преподобный Нил знал это и поступал рассудительно: он держался определенного правила, чтобы не впасть в крайности.

 

Поэтому с первого до третьего часа он занимался перепиской рукописей, пользуясь приемами скорописи. Писал он своим особым мелким и убористым почерком и ежедневно заканчивал одну тетрадь. Трудясь так, он исполнял заповедь, повелевающую всем работать[121].

 

Преподобный Нил был каллиграфом. За свою жизнь он переписал прекраснейшей скорописью множество рукописей, но до нашего времени сохранилось лишь несколько из них. Писал он с первого до третьего часа дня[122]. В это время человека обычно клонит ко сну, и ему нелегко заниматься каким-то духовным деланием. Именно поэтому некоторые используют это время для сна. Видите, какая у подвижников свобода духа? Один в эти часы спит, а другой, у которого иной распорядок, занят послушанием. Существует рассуждение и свобода, но при этом монах должен распределять свое время так, чтобы все оно было посвящено Богу.

«Писал он своим особым мелким и убористым почерком», благодаря чему мог уместить на листе много текста. «И ежедневно заканчивал одну тетрадь». «Тетрадь» — это четыре листа[123]. Преподобный не стремился писать больше, ведь иначе его постоянно охватывало бы тревожное беспокойство, успеет ли он все сделать. Когда человек хочет выполнить больше работы, чем это в его силах, он перенапрягается, пытаясь ее завершить. Однако святой не писал и меньшего числа листов, чтобы не разлениться. Он подсчитал, что, работая три часа, он может закончить одну тетрадь, и придерживался этой меры.

Вот так с раннего утра преподобный исполнял заповедь Божию о труде, помня о том, что ленивый не имеет дерзновения пред Богом.

 

Затем, восприняв вместе с апостолами в третий час благодать Святого Духа, он до шестого часа мысленно стоял у креста Владычня вместе с Богородицей и апостолом Иоанном, читал Псалтирь и совершал тысячи поклонов. Тем самым он исполнял заповедь, повелевающую непрестанно молиться[124].

 

Как замечательно все было устроено в жизни святого Нила! Сначала он занимался рукоделием. Затем прочитывал службу третьего часа, которая по своему духовному смыслу есть не что иное, как принятие Святого Духа. Поэтому биограф не говорит: «прочитав третий час», но — «восприняв вместе с апостолами благодать Святого Духа». Блаженный Нил шел не просто прочесть третий час, но побыть вместе с апостолами и вместе с ними получить Духа Святого.

Когда и мы с таким же расположением читаем службу третьего часа, осознавая, что в этот момент мы пребываем вместе с апостолами в ожидании Святого Духа, тогда, без всякого сомнения, мы Его получаем. Если сын попросит у тебя рыбы, говорит Господь, разве ты дашь ему змею? Нет, ты дашь ему рыбу[125]. Так и нам, когда мы в прекраснейших молитвах третьего часа просим благодати Святого Духа, Господь дает Божественную благодать. Или когда мы, читая первый час, желаем получить просвещение от Господа, Он просвещает нас Своим дивным светом. Если же мы просто идем вычитать последование — да, мы его читаем, но каков результат? Мы получаем мзду за одно чтение, Бог не дает нам благодати и просвещения.

В наши дни вошло в обычай читать часы просто ради того, чтобы вычитать эту службу и тем самым соблюсти устав. Однако, следуя церковному преданию формально, мы показываем к нему свое презрение, бесчестим его, искажаем и сводим на нет. Что может быть хуже этого? Напротив, преподобный Нил, как мы видим, воспринимал богослужение с неподдельной искренностью. Святитель Василий Великий, водимый тем же духом ревности о богослужении, учил монахов прерывать работу в определенные часы, чтобы совершить положенную службу суточного круга[126]. Далее, до шестого часа, в который произошло распятие Христово, преподобный мысленно стоял вместе с Богородицей и евангелистом Иоанном перед распятым Господом, читая Псалтирь.

Не будем забывать: нет более прекрасных и исполненных духовного смысла молитв, чем псалмы. И святые отцы, заповедуя всем инокам, в особенности же простым и необразованным, молиться краткой молитвой «Господи Иисусе Христе, помилуй мя», вместе с тем советуют братьям, получившим образование, прилежать чтению Псалтири, в первую очередь — читать пятидесятый псалом, а потом и все прочие покаянные псалмы. Псалтирь — полнота молитвы, полнота богословия, полнота духовных переживаний. Вся церковная жизнь, все Предание, вся история человечества, от первозданного Адама и до последних дней мира, все новое и старое [127], заключено в Псалтири. Все выраженные в ней мысли входят в ум и сердце человека, читающего ее, становятся его личным опытом, благодаря чему человек обретает единство со всеми людьми и вступает в общение с ангелами.

Читая далее житие, мы вновь видим, какого совершенства, какой полноты святости достиг преподобный. Он не был одним из тех, кто считает, будто монашество состоит в том или ином делании. Он понимал, что монашество есть подражание Христу. «Как апостолы участвовали в жизни Господа, — рассуждал святой, — так должен и я участвовать в Его жизни». Поэтому он устроил свою жизнь таким образом, чтобы все повседневные дела вели его к богообщению и духовному совершенству.

 

А от шестого часа до девятого он сидел, читая и изучая закон Господень, творения святых отцов и учителей. Ибо так повелевает божественный апостол: «Занимайся чтением»[128].

 

После целонощного стояния на молитве, усердного переписывания рукописей и трехчасового предстоящия перед крестом Господним, блаженный чувствовал, что ему нужен отдых. Тогда он брался за чтение закона Господня и сочинений святых отцов. Одно делание следовало за другим. За утруждением следовал отдых, за напряжением — ослабление, подобно тому как бывает с морской волной, которая то вздымается, то опускается, и такая перемена деятельности вполне естественна для человека.

Чтение закона Господня и святоотеческих творений в последнее время почти совсем исчезло из монашеской жизни. Думаю, это одно из трех величайших достижений сатаны в его борьбе против монахов. Назовем их все.

Во-первых, сатане удалось извратить дух подвижничества и подменить его внешним, формальным исполнением обязанностей, тогда как настоящая цель монаха — оббжение. Монашество призвано делать нас причастниками Божественной благодати и Божественных энергий—таков его богословский и онтологический смысл, — но вместо этого сегодня оно сводится к внешней деятельности и формальному исполнению правила. Однако такой формализм ведет человека к ложной духовности и, что еще хуже, порождает в нем удовлетворенность собой. Я совершаю свое монашеское правило? Совершаю. Значит, все в порядке, я хороший монах. Я исполняю то, к чему меня обязывает Церковь, моя малая или великая схима или рясофор? Исполняю.

В таком случае я не только ни в чем не имею недостатка, но еще и Бог должен мне вознаграждение за мою праведность, а Божья Матерь — спасение, которое Она, по афонскому преданию, обещала всем монахам Святой Горы. И если я, предположим, даже совершу какой-нибудь грех, я буду считать, что ничего страшного не произошло, это не конец света, я спасусь. Такой образ мыслей, свойственный нашему времени, свидетельствует о разложении монашества, чего давно и добивался сатана.

Во-вторых, лукавому удалось исказить наше отношение к Божественному причащению, принятию Бога в Таинстве Евхаристии. То, что является насущным хлебом человека, его повседневным пропитанием, лекарством от греха, от болезни, от нерадения, от страсти, от преступления, мы сделали в наши дни некой роскошью. Мы приступаем к Божественному причастию очень редко, потому что для этого надо понудить себя соблюдать трехдневный или сорокадневный пост и тому подобное. В конечном счете, Причастие из животворного Таинства превращается для нас в простую формальность. Мы воспринимаем Евхаристию лишь как некий тайносовершительный чин и приходим на литургию, чтобы только внешне в ней поучаствовать. Такое причащение не приносит тех обильных плодов, каких вкушали от него древние святые отцы. И, хотя при этом отчасти сохраняется аскетический дух Церкви, так как человек обязывается к определенному подвигу перед причастием, но, к сожалению, этот подвиг становится для многих современных христиан препятствием к тому, чтобы воспринять в своей жизни другую истину— необходимость непрестанного причащения.

И третьим достижением сатаны стало то, что сегодня монахи не принимают более Христа как Слово в своем сокровенном духовном делании. Происками диавола в наше время прекращено духовное наставление, упразднено поучение в чтении, а ведь именно благодаря устным наставлениям и чтению монахи могут непрестанно приобщаться благодати Святого Духа. К несчастью, сегодня на Святой Горе и в других местах нет ни наставлений, ни чтения. Кто читает Священное Писание? Кто изучает святых отцов? Наше знакомство с Писанием ограничивается лишь ветхозаветными паремиями, апостольскими и евангельскими зачалами, читаемыми за богослужением в храме, а о творениях святых отцов мы имеем представление лишь по уставным чтениям на трапезе или в церкви. Но в действительности даже чтение на трапезе является следствием некоторого искажения монашеского духа, так как оно было введено ради молчания братий во время еды или с иными аскетическими целями, а вовсе не для наставления.

Мы ограничили чтение церковью и трапезой, и духовное поучение исчезло из нашей жизни. Теперь монаху не нужна даже и лампа в келье, потому что днем он работает, а вечером, вернувшись в келью, тотчас засыпает, изнуренный трудами целого дня. В лучшем случае он сделает лишь назначенное ему число поклонов, для чего не требуется свет. Он положит поклоны после повечерия перед сном или утром до начала или по окончании службы.

Эти три великие победы лукавого делают монашество слабым и немощным, так что сегодня мы с трудом можем различить лишь смутные отблески его былой славы.

Что же касается преподобного Нила, то он хорошо понимал, в чем заключается подлинное монашество. Поэтому от шестого часа до девятого он читал и изучал закон Господень и труды святых отцов, желая узнать, как мыслили и поступали святые, и напечатлеть это в своем сердце. Труд, молитва, пребывание со Христом и чтение — все это было его жизнью.

 

⇐ Предыдущая891011121314151617Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: