«Христу не нужны деньги твоего дяди, ибо Он Сам сказал: „Отдавайте кесарево кесарю, а Божие Богу[221]"».

Одним из испытуемых был треблаженный и преподобнейший Прокл, который и был назначен игуменом. Это был муж всесторонне образованный, чье сердце сделалось сокровищницей познаний, почерпнутых как из внешних наук, так и из книг богословских и церковных.

 

Духовные знания необходимы: без этого в жизни человека могут возникнуть трудности. Человек духовно невежественный опасен, потому что он руководствуется не церковным преданием, а чем-то другим, он пленник различных идей, которые не дают ему свободно шествовать по духовному пути. И конечно, если такой станет игуменом, он принесет братству проблемы. А если игумен имеет знания поверхностные, искаженные, то это смерть для монастыря. Человек же, по-настоящему сведущий в предании, даже если у него нет других достоинств, по крайней мере не будет источником проблем.

Прокл, о котором идет речь в житии, получил как светское, так и духовное образование. Он прочитал столько книг, что сердце его сделалось сокровищницей знаний. Преподобный Нил испытывал Прокла более

всех, желая поручить ему игуменство. Кем же был этот Прокл? Какой была его жизнь до поступления в монастырь? Обо всем этом мы узнаём из дальнейшего повествования.

 

О нем рассказывали, что, когда он был еще молодым и жил в Россано до поступления в монастырь, было у него в обычае такое делание. Каждый день он постился до вечера, посвящая все время углубленному чтению и размышлению, а когда наступало время вкушать пищу, он ел воздержно, удаляясь от брашен и пития, услаждающих гортань и возбуждающих страсти. Ночью же он обходил все церкви Россано, читая Псалтирь и полагая у дверей каждой церкви множество поклонов, число которых знал он один. Ибо никому не было известно делание, совершаемое им втайне.

 

Для того чтобы человек мог стать игуменом, вся его предшествующая жизнь должна быть подготовкой к этому. Не может стать игуменом тот, кто все дни своей жизни тратил на различные суетные занятия, решение житейских проблем и защиту своих прав, и в целом жил обычной жизнью. Человек, живущий бесцельно, тратящий свое время в пустых разговорах и спорах, теряет сегодняшний день, а значит, теряет и вечность, потому что будущее человека зависит от сегодняшнего дня.

Если сегодня я погружен в свои проблемы и переживания, или наблюдаю за тем, что делает мой ближний, или увлечен знаниями и интересами, чуждыми Богу, то таким будет и мой завтрашний день, от этого зависит и мое будущее в вечности. Если я мертв душой сегодня, мертвым окажусь и в вечности. А тот, кому предстоит стать игуменом, должен всю свою жизнь духовно питаться общением с Богом. Все это непременно должно учитываться при избрании игумена.

Человек, интересующийся и занимающийся всем подряд, находит наслаждение в этом разнообразии. Он и всю жизнь будет увлекаться то тем, то другим, но только не Богом. Если сегодня мы любим комфортную жизнь, любим отстаивать свои права, любим свою эгоистическую привязанность к тому или иному человеку, то и всю вечность мы будем любить то же самое. Мы никогда не сможем всем сердцем полюбить Бога. Поэтому апостол и наставляет нас: измените свою жизнь, переродитесь духовно, доколе можно говорить «ныне» [209], пока не наступил вечер и не зашло солнце.

И разве это касается только игумена, а не всякого монаха? Ведь к отцовству в духовном смысле способны все монахи. Девство — это не что иное, как отказ от смертного и плотского рождения ради духовного возрождения, которое монах совершает в своем сердце. Каждый человек призван к святости, к тому, чтобы вести жизнь нерассеянную, уединенную и сосредоточенную, потому что только так можно стать святым. Все святые были заняты одним только Богом и тем, что может привести их к святости, все остальное их не интересовало, не привлекало их внимания и не трогало их сердца. Все святые стремились только к Богу и святости и достигли желаемого.

Стоит также остановиться и на выражении, которое можно считать похвалой блаженному Проклу: «никому не было известно делание, совершаемое им втайне». Как было бы прекрасно, если бы и о наших добрых делах знал лишь сердцеведец Бог. Не будем забывать, что добродетели, совершаемые втайне, имеют великую цену в очах Божиих.

 

Сей великий муж, вступив на поприще монашества и восприняв от руки преподобного Нила постриг как печать добродетельного жительства, настолько предался воздержанию и подвижничеству, что вскоре умертвил «земные члены свои»[210] и мужественно до последнего вздоха нес крест изнурительных болезней.

 

Став монахом, Прокл так строго подвизался, что умертвил в себе все земное и вещественное. Выражение земные члены относится не только к плоти, но и к душе. Весь человек должен умереть, чтобы в нем более не жил грех и не приходили в движение страсти. Цель всякого христианина — из ветхого Адама стать новым, вторым Адамом, Самим Христом. Человек принимает крещение, а затем и постриг, чтобы достичь совершенства, причем совершенства не первого Адама, а второго — Христа. И только тогда, когда человек достигнет бесстрастия, когда докажет, что страсти, грехи и собственная воля прекратили в нем всякое действие, он сможет по-настоящему почитать Бога, прославлять Его и Бог сможет свободно действовать внутри него.

Что бы мы ни делали, пусть даже спасали бы миллионы людей своей проповедью, все это не послужит к прославлению Бога. Истинно прославляется Бог только в тех, кто умертвил свои члены для греха, страстей и греховных наклонностей. Если человек не верит в то, что может достичь бесстрастия, он становится еретиком, как говорит об этом, например, преподобный Симеон Новый Богослов. Такой человек становится даже опасным для Церкви, потому что он умаляет силу Божию, недооценивает искупительное действие крестной жертвы Христа и считает людей неспособными достичь совершенства, к которому восхотел возвести их Сам Бог.

Бесстрастие — это преддверие истинной жизни в Духе, путеводитель к Богу. Все мы призваны к бесстрастию. Если Бог не может сделать нас бесстрастными, тогда что значит Его всемогущество? Тогда напрасно был распят Христос, напрасно Он живет и действует в нашем сердце, а точнее сказать, тогда сила Божия не действует в нас. Если мы видим, что не имеем бесстрастия, то сами виноваты в этом: это значит, что мы еще не возлюбили Бога по-настоящему, мы пока мертвы для Бога, потому что не погрузились всецело в воды духовного крещения.

В народе есть такое поверье, что если при крещении младенца какая-то часть его тела не была погружена в воду, в ней водворяются демоны и делают младенца бесноватым или больным. Здесь выражено убеждение народа в том, что человек должен полностью погрузиться в Бога. Страстность человека говорит о том, что он еще находится во власти демонов, которые полностью управляют им; он еще не погрузился всем своим существом в воды бессмертия и божественной любви, не привлек к себе благоволение Божие. Если бы привлек, то стал бы бесстрастным.

Наверное, кто-нибудь удивится: «Неужели и я могу стать бесстрастным? » Конечно! А иначе ради кого пришел в мир Христос? Не ради ли меня и тебя, и всех нас, призванных быть Его апостолами? Быть бесстрастными — наш долг, иначе мы бесчестим Самого Бога. И не нужно думать, что и в страстном состоянии мы можем быть духовно сильны и близки к Богу. Если, не освободившись еще от страстей, мы и переживаем какие-то духовные состояния, то они непрочны, и завтра мы можем оказаться ни с чем.

Если в нас действуют страсти и греховные наклонности, это значит, что в нас еще живо внутреннее стремление к греху, что опасность таится внутри нас и подстерегает нас на каждом шагу, отчего мы с легкостью впадаем в грехи. Змей гнездится в самом нашем сердце, а не прячется где-то в траве, как было в древности в Эдемском саду. Мы еще не стали чадами Божиими, не возродились духовно, не сделались достойными любви Небесного Отца. Если же мы стяжали бесстрастие, то тем самым показываем, что почитаем Бога и желаем быть Его подлинными чадами. Именно поэтому Прокл, как мы недавно прочли в житии, неустанно подвизался, пока не умертвил свои земные члены.

Не стяжав бесстрастия, мы ничем не можем доказать свою любовь к Богу. Если бы мы Его подлинно любили, разве Он не даровал бы нам бесстрастие? Видимо, мы сами что-то делаем не так. К тому же, оставаясь в страстном состоянии, мы рискуем в любой момент пасть в грех, и потому наше спасение в вечности под угрозой. Мы даже неспособны понять, когда мы стоим в добродетели, а когда впадаем в грех. Только бесстрастный может понимать это. И кроме того, пока нами руководят страсти, мы не можем быть причастны Божеству, потому что Бог входит только в чистое сердце.

Хотя моя страстность доставляет мне одни беды, тем не менее, я сам не могу избавиться от нее, бесстрастие дарует мне Бог, это не мое достижение. И в самом деле, могу ли я искоренить в себе страсть? Конечно, я могу воздерживаться от пустословия, осуждения, молчать, когда меня бьют, смиренно преклонять главу, когда меня обижают, не отстаивать своих прав. Но победить страсть не в моих силах. Ведь для этого нужно вырвать ее из сердца, а сердце — это глубочайшая бездна, куда проникнуть может только Бог, мои руки для этого слишком коротки. Только Бог, пребывающий везде — и на вершинах гор, и в глубине морей и океанов, и в моем собственном сердце — может даровать мне бесстрастие. Я должен только захотеть и искренне попросить, потому что, как говорит брат Божий Иаков, вы не получаете, ибо неправильно просите [211]. Если же я прошу правильно и искренне, то все остальное в руках Божиих.

Нет ничего доступнее для нас, чем бесстрастие, а мы, подобно некоторым еретикам, думаем, что оно для нас недостижимо и невозможно. Здесь видны происки сатаны, которому удалось извратить наши мысли и сознание, удалось подрезать нам крылья, убедив нас в том, что мы никогда не станем бесстрастными. Так мы остаемся в рабстве у своей плоти и у сатаны. Напротив, как только мы всем сердцем исповедуем, что Бог призвал каждого из нас к бесстрастию, это сразу изменяет всю нашу жизнь: душа преисполняется надежды и райского веселия, мы чувствуем внутренний простор и свободу. Такова наша православная вера, таково святоотеческое учение, таково подлинное христианское сознание. Почему же происходит с нами это изменение? Потому что мы начинаем осознавать, что мы, сквернейшие из всех людей, можем стать непорочными и преподобными, стоит только нам захотеть и попросить у Бога. Вы спросите: «А что если Бог потребует от меня десять, двадцать, тридцать или даже семьдесят лет подвига? » Но что такое семьдесят лет в сравнении с уготованной нам вечностью? Всего лишь дым, сон.

Блаженный Прокл прекрасно понимал все это и потому предался таким строгим подвигам, что «умертвил земные члены свои и мужественно до последнего вздоха нес крест изнурительных болезней». Можно предположить, что болезни, которые претерпевал, а точнее, с которыми боролся Прокл, были не из тех, что посылаются Богом, а из тех, что происходят от строжайшего воздержания, добровольных лишений и суровой жизни; такие болезни составляют славу святых подвижников. Прокл хранил крайнее воздержание, не давал своему телу даже самого необходимого покоя и утешения и от этого подвергся стольким болезням, что исчислить их мог один Бог.

Тот, кто медлит в грехе и избирает телесный покой, непременно терпит поражение. Поэтому будем с радостью утруждать себя и с мужеством переносить боль. Именно так и поступал Прокл, он настолько не жалел себя, что не было исцеления в плоти [212] его. И поистине, блажен этот муж, последовавший примеру многих святых, которые не только не обращались к врачам, но и сами навлекали на себя болезни строгими постами и ежедневным самоумерщвлением.

Из примера блаженного Прокла нам становится ясно, какое значение имеют болезни в духовной жизни человека. Не знаю, может ли подлинно возлюбить Бога человек с цветущим здоровьем. Не знаю, может ли достичь бесстрастия человек, у которого ничего не болит, который не умеет терпеть болезнь и переносить ее с улыбкой на устах. Да и что я говорю — «достичь бесстрастия»! Сможет ли он хотя бы приступить к духовной жизни? Поэтому и сказано, что, кого любит Господь, тех наказывает скорбями и болезнями; и кто любит Бога, тот охотно страдает ради Него. И апостол Павел не хвалился ничем, кроме болезней и немощей, которые он носил в своем тленном и ежедневно разрушавшемся теле[213]. Можно вспомнить и святителя Василия Великого, считавшего своей похвалой лишь тяжкие болезни, изнурявшие его настолько, что он сам не понимал, жив он еще или уже умер[214]. Иногда, выходя на воздух, он даже сомневался, устоит ли на ногах от легкого дуновения ветра[215]. Все святые воспринимали болезни как посещение Божие и начинали тревожиться, если Бог долго не посылал им недугов.

Итак, для духовной жизни болезни необходимы, и терпеть их нужно с радостью. Если же мы все время беспокоимся о своем здоровье, боимся заболеть, хотим сразу избавиться от болезни и боли, сделав себе какое-то послабление, если мы ищем комфортной жизни, то это означает, что мы совершенно плотские люди. Конечно, если мы заболели, то по благословению игумена или духовника, через которых нам открывается воля Божия, мы можем позаботиться о своем выздоровлении. Однако чрезмерное попечение о здоровье не похвально, оно свидетельствует только о нашей духовной немощи, человеческой слабости, о нашем порабощении страстям, об отсутствии Бога в нашем сердце.

И наконец, слова жизнеописателя «мужественно до последнего вздоха нес крест изнурительных болезней» показывают, что правильным отношением к своим болезням мы угождаем Богу. Странная вещь: хотя Бог создал человека совершенно здоровым и хочет, чтобы он был радостным и умиротворенным, Бог в то же время посылает ему болезни! Зачем? Для того, чтобы человек убедился в тленности всего земного и полностью предался на волю Божию, приняв болезнь с благодарностью и даже полюбив ее. В таком случае болезнь становится для него самым быстрым средством достижения бесстрастия и спасения. Бог, как благой врач и учитель, видя наши явные и тайные грехи, посылает нам болезни, чтобы наказать нас в этой жизни, а в будущей избавить от мук. А людям святым, скрывающим свою святость от людских взоров, Бог посылает болезни для того, чтобы за терпение воздать им блаженством в будущей жизни. Словом сказать, болезнь — это один из прекраснейших даров Божиих человеку. Мы должны желать ее больше, чем каких бы то ни было добродетелей и возвышенных духовных состояний.

Теперь мы видим, что блаженный Прокл имел правильное духовное устроение и потому был достоин игуменства. Взирая на его пример, каждый из нас должен подвизаться подвигом добрым, потому что все мы призваны стать достойными отцами своих духовных «чад» — своих подвигов и духовных достижений.

 

* * *

 

Дальше жизнеописатель рассказывает нам, как над Россано разразились губительные ливни и почти полностью разрушили город. Слухи о бедствии потрясли преподобного Нила, и он отправился в город посмотреть на все своими глазами, позаботившись, однако, о том, чтобы его не узнали.

 

А сделал преподобный вот что. По дороге нашел он брошенную шкуру лисицы, обмотал ею голову, повесил на посох мантию и понес на плече. Странная наружность святого у детей вызывала насмешки, они не давали ему прохода, бросали в него камни и кричали вслед: «Эй ты, болгарин-монах! Франк! Армянин! »[216] В таком виде, не проронив ни слова, святой Нил обошел весь город и остался никем не узнанным. Осмотрев все вокруг, с наступлением вечера он направился к соборному храму. Здесь, сбросив с головы шкуру и накинув на плечи свою ветхую мантию, с благоговейным трепетом и слезами сокрушения поклонился он образу Пречистой Богородицы, Которая была его наставницей и заступницей.

 

Святой Нил побывал повсюду, и никто не догадался, что это был он. На голове у него была лисья шкура, на плече — посох, на котором висела мантия. Уличные мальчишки, едва завидев преподобного в таком виде, принялись швырять в него камни и кричать: «Эй ты, болгарин-монах! » Кто обзывал его франком, а кто — армянином. Молча святой обошел весь Россано и к вечеру был у ворот главной церкви города. Сбросив с головы шкуру и накинув на плечи свою старенькую мантию, он вошел в храм и, плача от умиления, с любовью склонился перед иконой своей наставницы и заступницы Пресвятой Богородицы.

 

В церкви преподобного увидел просмонарий[217] по имени Канискас, который когда-то был его учителем, а также некоторые священники. Узнав в страннике великого Нила, они пали к его ногам, удивляясь, почему он явился к ним в таком странном одеянии. Святой Нил, сказав каждому несколько слов на пользу души, весьма утешил всех и отпустил. Он остался в церкви вместе со своим учителем и принялся увещевать его выйти из мира и спасать свою душу. Хотя этот просмонарий ни к женщине никогда не прикасался, ни изнежен не был, ни в рабстве у чревоугодия и гортанобесия не пребывал — он запутался, как муха в паутине, в сетях сребролюбия.

 

Святой, преподав присутствующим наставление, отпустил их. Оставил он одного только Канискаса, зная о том, что этот человек способен к духовной жизни. Хотя просмонарий служил в церкви Божией и она нуждалась в его служении, святой Нил сказал ему: «Если хочешь спасти свою душу, оставь мир и иди в монастырь». Он посоветовал это, потому что Канискас не был связан узами брака или порабощен чревоугодием, гортанобесием и изнеженностью. Под изнеженностью надо понимать излишнее внимание к своей внешности, волосам, одежде, стремление всегда хорошо выглядеть. Такое душевное расположение ведет к духовной расслабленности, неспособности выдержать суровую монашескую жизнь. Свободный от всего этого, просмонарий имел другой серьезный недостаток: он был опутан страстью сребролюбия. Поэтому преподобный Нил задумал исхитить его из сетей любостяжания. Но, как мы увидим, человек, порабощенный страстью, не может следовать за Христом, он служит своей страсти, которая становится для него богом.

 

Поэтому святой Нил решил дать наставление Канискасу в виде притчи и сказал: «Понятно, когда по требованию желудка, находясь в отхожем месте, люди вынуждены терпеть зловоние, а ты зачем попусту сидишь вместе с испражняющимися, не имея такой нужды? »

 

Преподобный Нил выражается грубо, чтобы привести Канискаса в чувство. Он сравнивает мир с выгребной ямой, в которую люди извергают нечистоты. Отвратительный образ, однако верный и реалистичный. Такими резкими словами святой хочет подчеркнуть, что мир действительно лежит во зле [218]. Все запахи этого мира, всё, что мир тебе предлагает и ты принимаешь, — это в любом случае смрад, хочешь ты того или нет.

Тогда просмонарий отвечал:

 

«Честный отче, действительно, многие из нас ублажают твой образ жизни, и мы часто собирались оставить мир и прийти к твоей святости, но от одной мысли об этом голова у нас шла кругом, ведь мы не можем жить без вина». На это великий Нил сказал: «Так придите и уготовьте себе новые запечатанные сосуды, наполните их вином, черпайте, когда только ни пожелаете, и пейте».

 

«Отче, — говорит Канискас, — многие из нас восхищаются твоим образом жизни и восхваляют тебя. И мы много раз хотели прийти к твоей святости и поселиться вместе с тобой, но, поскольку мы не можем жить без вина, боялись решиться на это. Когда смотришь с высоты вниз — кружится голова; когда обращаешь взор к недосягаемой высоте — замираешь от страха. Так страшно и нам от высоты твоего жительства».

Конечно, истинной причиной страха было сребролюбие, опутавшее несчастного Канискаса с головы до ног, но поскольку сам он не упомянул ни о каких других препятствиях, удерживающих его в миру, кроме вина, то преподобный дал ему соответствующий ответ: «Приходите и сотворите в своем сердце новые, запечатанные сосуды, наполните их вином и черпайте, пейте, когда захотите».

Эти слова напоминают нам о пророчестве Исаии: Жаждущие! Идите к воде, и не имеющие серебра, идите, покупайте и вкушайте и пейте, без серебра и без платы, вино и тук [219]. В другом месте Писания есть подобные слова: Ты говоришь, — обличает Господь, — «Я богат, разбогател и ни в чем не имею нужды», а не знаешь, что ты несчастен, и жалок, и нищ, и слеп, и наг. Советую тебе купить у Меня золото, огнем очищенное, чтобы тебе обогатиться [220]. «Придите и купите у Меня золото, — говорит Бог, — и ешьте и пейте даром, потому что у Меня, Бога, есть всё». Преподобный Нил иносказательно отвечает просмонарию: «То, чего ты ищешь, по-настоящему можешь найти только в монастыре».

Однако Канискас не смог преодолеть свое внутреннее влечение к миру и не вступил в монашество. Но незадолго до своей смерти он написал преподобному Нилу такое письмо: «Отче святый, умоляю тебя, приди и забери накопленное мною богатство, чтобы диавол не похитил его. Боюсь, оно достанется другим, и я лишусь награды от Бога. Я вырос в церкви и потому хочу, чтобы эти деньги были потрачены ей на пользу». Преподобный, прочитав письмо, проникся чувством сострадания к своему учителю и хотел пойти к нему. Но невыносимые телесные боли не позволили ему этого сделать. Племяннику Канискаса, который принес письмо, святой ответил:

 

«Христу не нужны деньги твоего дяди, ибо Он Сам сказал: „Отдавайте кесарево кесарю, а Божие Богу[221]" ».

 

«Зачем Христу деньги твоего дяди? — говорил преподобный Нил. — Ведь сказано: „Принадлежащее кесарю отдайте кесарю, а принадлежащее Богу — Богу". Значит, Христу нужно наше сердце, Ему нужно, чтобы мы всецело и до конца посвятили себя Ему. Что Он будет делать с нашими деньгами? Ты же, — говорит святой Нил племяннику, — скорей возвращайся, может быть, застанешь своего дядю еще живым». Однако, когда юноша вернулся к Канискасу, тот уже умер, а его имущество было расхищено.

Кто-нибудь спросит: «Почему преподобный Нил так плохо думает о мире? Ведь его возлюбил Бог [222] и в нем пребывает Церковь со всей ее священной иерархией». Действительно, Церковь восхваляется и прославляется в мире, и хотя сатане дана власть в веке сем[223], но в конце времен он потерпит полное поражение. Почему же преподобный Нил, этот святой человек, так относится к миру? Ведь Бог сотворил его хорошим весьма [224] , ради него Он пролил Свою кровь, и в нем существует Церковь с ее многовековой историей. Неужели благодатные запечатанные сосуды, в которых не оскудевает чистое вино, можно отыскать только в пустынном безмолвии?

Если мы задумаемся над духовным смыслом слов преподобного, то поймем, что всем благам мира он противопоставляет безмолвие, беспопечительность, возможность непрестанной сердечной молитвы и бого- общения, что удобно достигается в монастыре. В миру ты вынужден брать на себя обязательства, заботиться и беспокоиться о своей жизни и жизни близких, ты не в силах возвести очи к небу. Тогда как монах свободен от мирских попечений и каждый миг может пить истинное вино — Христа, веселящего сердце, душу и дух человека.

Конечно, именно в монастырях и пустынях просияли многочисленные святые нашей Церкви, известно, что около девяноста процентов святых были монахами. Однако главным отличием монашеской жизни от мирской является даже не святость, но безмолвие и беспопечительность. Монашеская жизнь, ее строй и порядки сами по себе не делают человека святым. В Церкви и мирской, и монашеский образ жизни считаются одинаково достойными.

Вспомните рассказы о том, как многих преподобных в пустыне искушал помысел, что в миру они могли бы проповедовать, участвовать в крестных ходах, поклоняться честным мощам и пользоваться различными другими духовными благами. «А у нас, — спрашивали пустынники, — что есть в пустыне? Ничего. Зачем же нам здесь оставаться? » На это святитель Василий Великий и все святые отцы отвечали: бесспорно, в пустыне у тебя нет ничего этого, но есть другое — безмолвие[225], которого больше нигде не найти. Ради него ты оставил мир. Безмолвие — это предощущение Царствия Небесного, благодаря ему ты меняешься и приобщаешься вечности. Мир имеет свойство обольщать человека именно потому, что предлагает ему много всего, притягивающего взор, и тем лишает его беспопечительности. И если ты увлечешься этим, то не сможешь никогда остаться наедине с Богом, духовный ли ты человек или светский, благочестивый мирянин, священнослужитель или монах. Ты будешь жить вместе со всеми в шуме и суете, в летнем зное и зимней стуже, и Бог будет далек от тебя.

Воистину, главное, что могут дать человеку монастырь и пустыня, величайшее преимущество монашеской жизни — это безмолвие, та атмосфера, в которой сердце может непрестанно молиться. Безмолвие — это подлинное собирание сокровищ на небесах. Нет у монаха более возвышенного, благородного и досточестного делания, чем это. Монах, как и каждый человек и, можно было бы сказать, все творение, является отображением Божества. Образ Божий сохраняет свою подлинность благодаря общению с Первообразом, причастности к Его жизни. Пребывая в общении с Богом, в молитве, человек, образ Божий, постепенно вбирает в себя черты Первообраза, соединяется с Ним нераздельно, так что становится с Ним едино. Предоставь монаху возможность молиться и больше ничем не заниматься — это совершенный монах! А теперь заставь его заниматься чем угодно, только не молитвой. Ты увидишь, что он никогда не сможет стать настоящим монахом.

Под молитвой мы не подразумеваем славословных и благодарственных молитвословий, песнопений и молебнов. Всё это в церковной традиции именуется псалмопением, а не молитвой. В аскетических текстах под словом «молитва» имеется в виду умная молитва, благодаря которой христианин соединяется с Богом, достигает обожения, приобщается плодов искупительного подвига, совершённого Христом. Ради чего пришел Господь? Ради того, чтобы истощить, то есть до конца опустошить, умалить Себя, и чтобы через это человек мог наполниться благодатью, принять в себя Бога. Так и в молитве, освобождаясь от всего, мы соединяемся с Богом.

Вы спросите: «Может ли монастырь, этот дом Божий, врата небесные, превратиться, если воспользоваться неприятным сравнением преподобного Нила, в нечистое место? » Может, и не только из-за грехов. Такое может произойти из-за ненужных попечений, из-за пристрастий, из-за всего, что заставляет меня обращать свой взор не на Бога, а на что-то иное. Представьте, что передо мной прекрасная церковь, а позади нее деревья. Если я обращу свой взор чуть дальше храма, то потеряю из вида прекрасный храм, в котором обитает Бог, и буду видеть только деревья. Все, уводящее нас от Бога, разрушает атмосферу безмолвия, пустыни и превращает монастырь в нечистое место.

И все же монастырь остается местом, которое дает человеку возможность освятиться. И потому думаю, что наши сердца должны славословить Бога за то, что Он привел нас в монастырь, даже если здесь встречаются свои трудности. Лучше десять тысяч проблем в монастыре, чем одна в миру, потому что в миру по существу ничего не меняется, там нет надежды на лучшее. Там можно надеяться лишь на то, что когда-то Бог спасет нас по Своей безмерной милости за то терпение, с которым мы переносим все житейские бури. Тогда как в монастыре мы можем создать все условия для духовной жизни, для преуспеяния и подражания святым, можем поистине обрести крылья и, подобно бесплотным, воспарить на высоты Духа.

 

* * *

 

Святой Нил приложил огромные усилия, чтобы вывести Канискаса из мира, но так ничего и не достиг. Тогда он вернулся в свой монастырь, в свое уединение, скорбя о том, что этот человек предпочел ползать по земле, как черепаха, хотя мог воспарить в небо, как орел.

 

Однажды когда монахи из братства святого Нила работали на горе — жгли и выкорчевывали деревья, чтобы очистить место и посеять пшеницу, — Святой Дух возвестил преподобному, Своему верному служителю: «Иди на гору к трудящейся братии, так как „враг наш диавол ходит, ища, кого поглотить" [226]». Немедленно восстав, преподобный двинулся в путь. Весь тот день он неустанно обходил монахов и увещевал их непрестанно молиться и именем Иисуса Христа отгонять врага.

 

Не долго пребывал в безмолвии преподобный: вскоре Святой Дух послал его на гору, к братиям, которые жгли и убирали деревья. Мы видим, что и монахи, живущие в безмолвии, работают, но при этом заботятся о том, чтобы работа не ввергала их во многие попечения: оставляла дух совершенно свободным, способным возноситься горе.

Святой Нил напоминал братиям о том единственном, ради чего они удалились в пустыню, — о непрестанной молитве Иисусовой.

 

Диавол же, видя, как бдителен наставник и внимательны к себе послушники, и осознавая свое бессилие, около десятого часа дня повалил огромное дерево, которое, падая, задавило собаку. Более он ничем не мог повредить братьям и удалился посрамленным. Когда же некоторые братья стали сожалеть о погибшей собаке, преподобный Нил сказал: «Братья мои, прекрасно божественное повеление, призывающее нас непрестанно молиться, чтобы „не впасть в искушение" [227]. И вот, диавол, желающий обрушить свой гнев на кого-то из нас, был остановлен ангелом Божиим и смог причинить вред лишь собаке. Так и в псалме говорится: „Ополчится Ангел Господень окрест боящихся Его и избавит их“[228]».

 

Сатана не смог навредить ни одному монаху и потому решил свалить огромное дерево, чтобы по крайней мере наделать шуму и посеять смятение. Преподобный Нил воспользовался этим случаем, желая еще раз напомнить братьям о силе молитвы. «Именно благодаря вашим молитвам, — сказал он им, — сатана не смог причинить вам зло и был остановлен ангелом Божиим».

Слова жизнеописателя «диавол же, видя, как бдителен наставник» научают нас тому, как необходим всякому монастырю наставник, игумен. Он дает распоряжения послушникам не по собственной воле, но по воле Самого Бога. Можно сказать, что игумен — это орудие в руках Божиих, образ Христа на земле, его служение жертвенно, как и служение Самого Христа.

Даже если в монастырь поступит бывший епископ или какие-то клирики, образом Христа в этом монастыре все равно останется игумен, будь он хоть простым монахом. Именно его избрал Бог, чтобы в его лице монахи видели Самого Христа. Именно молитвы игумена о врученном ему стаде Бог слышит и принимает. Молитвы тысячи послушников не имеют такой силы перед Богом, как молитвы одного игумена.

Служение игумена крайне важно потому, что игумен — это залог безопасности и прочности монастыря, лишь бы он крепко держал в руках свой посох и был бдительным. На игуменское место его возвел Сам Бог, и потому игумен может и запрещать диаволу, и умолять Бога о помиловании братий, и повелевать самим ангелам.

Мы видели, как святой Нил смог защитить свой монастырь от зла: он сам пришел к монахам и стал понуждать их не заботиться ни о чем ином, кроме непрестанной молитвы. Именно атмосфера безмолвия и молитвы ограждает монастырь, подобно крепким стенам.

Далее мы читаем, что «диавол увидел, как внимательны послушники». Слово «послушник» напоминает нам о том, что главная обязанность монаха — быть послушным. Выше мы говорили, что простые монахи не несут той ответственности, что лежит на игумене, и потому они должны послушно преклонять главу перед тем, кто отвечает за них. Игумен наделен властью управлять, а право и власть монахов — слушаться игумена. И Бог не ждет от них ничего иного. Если монах захочет вместе с игуменом управлять монастырем, потребует права голоса в ответственных делах, будет считать делом своей совести наблюдать за игуменом, чтобы уберечь его от ошибок, то он отпадет от своего монашеского звания, осквернит свое сердце нечистотами мира сего и, скорее всего, распространит мирское зловоние на весь монастырь. Единственное достоинство, которым может обладать монах, — послушание.

Но не только беспопечительность, духовная дисциплина, послушание, помогающие нам во всем отсекать свою волю, ограждают монаха. Его покров и защита — это еще и молитва Иисусова, молитва архангельская и совершенная. Ею молились все святые, и она содержит в себе все воззвания нашего сердца, все самые пространные церковные моления. Молитва Иисусова — это пульс Тела Христова, Церкви. Эта молитва доносит наши просьбы до слуха Небесного Отца, низводит Бога на землю, претворяя землю в небо.

Диавол боится как присутствия бдительного наставника, так и внимательности монахов, то есть их послушания и молитвы. Именно поэтому преподобный Нил целый день без устали напоминал монахам о непрестанной молитве. Разве они сами не знали, что нужно молиться? Конечно, знали. Но простое знание не может дать столько, сколько дает живое присутствие игумена, его вдохновляющее слово.

 

Такими наставлениями преподобный Нил учил своих чад всегда и везде молиться и тем самым отражать наветы лукавых демонов. А для того, чтобы освободить учеников от всех земных пристрастий и научить их ставить послушание выше самой жизни, он сделал и еще нечто достойное упоминания.

 

Преподобный Нил хотел, чтобы молитва вошла в сердца его учеников, стала их неотъемлемым достоянием. Он старался также освободить их от всех пристрастий, потому что самое малое пристрастие, сердечное увлечение, мешает молитве и делает ее бесплодной. Даже пламенеющее любовью ко Христу сердце в мгновение ока превращается в плотское, когда человек забывает о Боге и начинает интересоваться разными пустяками.

 

Блаженный Нил имел обычай, приобретенный долгим упражнением в добродетелях, всегда и во всем обвинять себя. Размышляя о сладости безмолвия и свободе от попечений, которой наслаждаются те, кто ничего не имеет, он часто укорял себя в том, что, живя с братиями, не преуспевает духовно. Из-за этого он сильно тяготился жительством с братиями и печалился, что общение с ними мешает ему предаваться созерцанию и тайному духовному деланию, которого сподобляются лишь подражатели богоносных отцов, таких как Антоний Великий, Арсений Великий и Иоанн Колов. Впрочем, возражая этим помыслам, преподобный Нил вспоминал слова апостола: «Никто не ищи своего, но каждый пользы другого»[229].

 

Мы знаем, что многие добродетели преподобный Нил унаследовал от своих благочестивых родителей. Но была у него и такая добродетель, которую он приобрел сам и с большим трудом: «всегда и во всем обвинять себя». Так он порицал себя и за то, что, живя с братиями, получает от них утешение и не может восходить к Богу через созерцание. В монастыре он чувствовал свое единство с ними, все вместе они составляли целый мир. Что это значит?

Некоторые говорят, что монашество — это уход из мира. Конечно, монахи оставляют мир, уходят из него, но это не обозначает, что они вычеркивают себя из общества людей. Нет, они оставляют мир как символ плотского состояния, противоположного небесному жительству. Всякий человек живет в определенном обществе, и монахи образуют свое отдельное общество, свой мир. Мнение, что монах нелюдим, — это величайшее заблуждение. Монах — это самый открытый для людей человек, вмещающий в своем сердце всех. Тем не менее, преподобный Нил укорял себя за то, что живет в обществе братьев, потому что понимал: общение с людьми делает жизнь подвижника более легкой, доставляя душе радость, облегчение и утешение. Ближний согревает нас своей любовью и заботливостью, тогда как монах отрекается от мира, чтобы трудиться ради Христа, уставать, терпеть боль, пребывать в одиночестве, будучи лишенным всего земного, и таким образом восходить к Богу. И преподобный Нил стремился идти именно по такому тесному пути, ведущему к совершенству.

Для монаха общение с людьми может стать препятствием в его внутреннем делании, молитве и созерцании Бога, и тогда все его труды и подвиги не принесут никакого плода. Возвестив Евангелие всей вселенной и обратив ко Христу весь мир, сам ты ничего от этого не приобретаешь, но можешь оказаться в очах Божиих бесплодной смоковницей. И потому святой Нил размышлял в себе та

⇐ Предыдущая15161718192021222324

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: