 |
Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения. 21 глава
|
|
|
|
— Немного. Я была в Стаффорде и видела, что осталось от дома.
— Видели?
— Да... Я провела ночь в гостинице. — Она пыталась говорить спокойно, но внутри все сжалось от страха.
Алекс нервно облизал губы.
— Это было страшно.
Девон делала вид, что изучает рисунок, — подносила его к свету, рассматривала под разными углами.
— Да... Могу себе представить...
А потом она обратила внимание, что этот рисунок не последний. Стоило перевернуть страницу, как у нее сжалось сердце и перехватило дыхание. Здесь было изображено то же, что и на предыдущем, но у дома уже обвалилась часть крыши. Языки пламени так же неистово рвались ввысь, однако на сей раз в них было нечто иное. Лицо человека.
— Что это, Энди? — Она указала на неясное, но безошибочно узнаваемое изображение.
— Это что-то... — Он закусил нижнюю губу.
— Что-то, что тебе захотелось нарисовать?
Он кивнул.
— Да.
— Это хорошо. Считается, что художник должен выражать себя.
— Правда?
— Да. Считается, что он изображает на холсте свои внутренние чувства. Или, как сейчас, на листе альбома для рисования. — Она опустила альбом и внимательно посмотрела на Алекса сверху вниз. — Ведь именно поэтому ты и нарисовал пожар, верно?
— Да.
— Значит, в ночь пожара ты видел в пламени человека?
— Я только думал, что видел.
— Почему ты так говоришь? — Девон опустилась на стул рядом с его креслом. — Может быть, ты действительно что-то видел.
Внезапно лицо мальчика стало настороженным. Он покачал головой.
— Мне это только показалось... когда на меня упало бревно.
— Это тебе папа сказал?
— Нет, но он тоже так думает. Так говорил доктор Мейерс, а теперь и док гор Реймонд. Сестры тоже так думают... и вообще все.
— Доктор Мейерс? — Джонатан упоминал эту фамилию...
|
|
|
— Ага. Папа попросил его осмотреть меня после пожара. Он детский псих... психо...
— Детский психолог? — подсказала Девон.
— Ага. Как доктор Реймонд.
— Понимаю. Значит, и доктор Мейерс, и доктор Реймонд говорили, что человек в огне тебе просто приснился?
Он кивнул.
— А этот человек говорил с тобой?
Алекс закусил губу до крови. У Девон разрывалось сердце. Ей хотелось утешить ребенка, сказать ему, чтобы он не вспоминал об этом. Но нужно было узнать правду. Что-то — может быть, подавленный женский инстинкт — подсказывало ей, что мальчик жаждет поделиться своей мучительной тайной.
— Мне это только приснилось.
— А во сне... он что-то сказал тебе?
Он кивнул.
— И что же это было?
— Я не помню.
Не повышая голоса, она потянулась и взяла его за руку.
— Ты уверен, Энди? Или тебе просто не хочется вспоминать?
— Они хотели, чтобы я забыл про все. Раз это был только сон...
Ей не хотелось подталкивать его, но второго такого шанса могло и не представиться.
— Я сама видела точно такой же сон. — У него были ледяные пальцы... — И все люди говорили мне то же самое. Велели мне забыть его, но я не могла. Я старалась... очень старалась, но не могла. И до сих пор не могу.
Слезы проступили на голубых глазах Алекса и тихо заструились по его бледным, впалым щекам. Девон почувствовала, что рука ребенка напряглась.
— И я тоже не могу, — прошептал он.
— Ох, Алекс... — Когда Девон придвинулась и обняла мальчика, тонкие детские руки обвили ее шею и ребенок прижался к ней. Он тихо плакал, изо всех сил пытаясь сдержаться. Маленькое тело дрожало от судорог.
— Все хорошо, милый. Все правильно. Может, никому из нас и не надо было ничего забывать. Может быть, это вовсе не сон, а самая что ни на есть правда.
Она ощущала, что мальчик качает головой.
— Это был сон, — пробормотал он, уткнувшись ей в плечо.
— Они не могут знать этого, Алекс. Их там не было. Это можем знать только мы с тобой.
|
|
|
Алекс сделал слабую попытку отстраниться.
— Вы правда так думаете?
— Так могло быть. И я верю, что это было на самом деле.
— Человек в пламени... он говорил, чтобы я остался. — В его голосе звучала жгучая боль и слышалась нота отчаяния. — Вокруг меня все было в огне, а он говорил, чтобы я никуда не уходил. Я плакал... Я ужасно боялся. Дым был такой густой и черный... он начал меня душить.
— А где была твоя тетя Стелл?
— Она лежала на полу и ползла ко мне. А потом она остановилась... Я думал, она задохнулась. — Алекс поднял глаза. — А человек в пламени... он продолжал умолять меня остаться. Я не хотел, но не мог уйти. Пытался, но не мог. А потом упала балка, и... и все. Я проснулся в «скорой помощи». И папа там был... Он плакал. Он никогда-никогда не плачет, но тогда плакал.
Смаргивая жгущие веки слезы, молодая женщина снова обняла малыша.
— Все правильно, Алекс. Иногда взрослые ошибаются. Иногда они не верят тем, кому можно и нужно верить.
Он вытер щеки тыльной стороной ладони.
— Вы верите этому? Правда верите?
— Да, верю.
— Но почему же тогда тетя Стелл ничего не видела? Если я мог видеть его, почему не могла она?
— Точно не знаю, но догадываюсь. Самое главное на свете — это то, во что веришь ты, а не то, что говорят тебе другие, о'кей?
Он кивнул. Худенькое тельце расслабилось.
— Только не говорите папе, что я вам рассказал.
Девон нежно улыбнулась, не обращая внимания на комок в горле.
— Не скажу.
— А завтра опять придете? — Он говорил таким тоном, словно боялся, что этот рассказ может отпугнуть ее.
— Конечно, приду. Мы же должны исправить твой рисунок, чтобы его можно было вставить в рамку и успеть до Рождества.
— Как вы думаете, папа когда-нибудь возьмет меня на яхту? — Только этот быстрый переход от предмета к предмету напомнил ей, что Алекс еще совсем маленький.
Девон думала о том, что когда-то Джонатан очень любил плавать под парусом, думала о прикованном к креслу Алексе и пыталась сообразить, рискнет ли Джонатан взять ребенка на морскую прогулку. Сможет ли он понять, что иногда стоит рискнуть? Она постаралась, чтобы голос ее звучал легко и непринужденно.
— Думаю, возьмет, если ты скажешь ему, что очень хочешь этого.
Алекс надолго задумался.
|
|
|
— Может, я и попрошу его... после того, как подарю ему картинку. — Но видно было, что он не слишком верит в такую возможность. Не больше, чем она сама.
— Хорошая мысль. — Девон оглядела больничную палату. Две узких кровати, застеленных яркими пледами, плиссированные шторы на окнах, плакаты с самолетами, которые Алекс приколол к стенам... Как бы ни пытались врачи сделать комнату веселее, было видно, что здесь живет одинокий ребенок. Его мать умерла, а отцу не позволяли слишком часто навещать сына. То, что ему нравился сосед по палате, что сестры были дружелюбны, а персонал заботлив, не меняло дела. Ничто не могло заменить мальчику дом.
— Знаешь, Энди, я думаю, пора тебе называть меня Девон. Как ты на это смотришь?
Он смущенно улыбнулся.
— Это будет здорово... Девон.
— Обещаешь поработать над рисунками?
— Обещаю.
— Отлично. Тогда до завтра. — Она не была уверена, что имеет право снова обнять мальчика, но он был таким маленьким, а кресло таким огромным, что сопротивляться этому желанию было невозможно. Как ни странно, Алекс тоже обнял ее.
— Пока, — сказал он.
Слезы опять заблестели в ее глазах, и Девон поспешила отвернуться, чтобы мальчик ничего не заметил.
Всю обратную дорогу она кипела от злости при мысли о том, что довелось испытать этому ребенку. Почему взрослые всегда так логичны, так чертовски рациональны? Интересно, как бы она сама вела себя на их месте, если бы не испытала это на своей шкуре... Хотя, наверно, и большинству детей было бы легче считать, что человек в пламени — это всего лишь страшный сон. Учитывая травму, которую перенес Алекс, неудивительно, что доктора сочли его рассказ галлюцинацией. А что еще им оставалось?
Такси подъехало к дому Девон, и не успела она войти в квартиру, как зазвонил телефон. Это был Джонатан. Он хотел видеть ее и на этот раз не желал слышать никаких отговорок.
— Мы же хотели сегодня поработать вместе.
— Да, но я была занята.
— Я думал, мы обсудим план беседы с Линдерманом и запишем вопросы, которые будем ему задавать. Я заеду за тобой в семь часов.
|
|
|
— Но я...
— Надень что-нибудь нарядное.
— Нарядное? Но я думала, ты приедешь работать...
— Для этого будет время до и после обеда. Мы идем в ресторан с Деброй Даттон и Уэйном Каммингсом. Оба они вице-президенты «Холидекса». Я хочу поговорить с ними о келоваре и предпочитаю сделать это с глазу на глаз. Кроме того, сегодня день рождения Дебры. Она уже несколько недель бьется как рыба об лед; пригласить ее в дорогой ресторан — это что-то вроде подарка.
— Но мы не...
— Увидимся в семь.
Он повесил трубку еще до того, как Девон успела запротестовать. И правильно сделал, потому что она уже открыла рот, чтобы признаться ему в своей вине. Она-таки поговорила с Алексом о пожаре. Может, если она сама расскажет обо всем, Джонатан простит ее? Конечно, он разозлится, но стоит ли махать кулаками после драки? Может, тогда ей удастся продолжить занятия с Алексом, как она и обещала. Хотя бы до Рождества! Девон серьезно задумалась.
Впрочем, это не мешало ей выполнять просьбу Джонатана «надеть что-нибудь нарядное». Роясь в шкафу и вытаскивая красивый, украшенный жемчугом, черный вечерний костюм, она назло ему решила надеть чулки с черным кружевным поясом. После того вечера она стала надевать их каждый раз, когда нужно было принарядиться. Они позволяли ей чувствовать себя более женственной, более сексуальной, а сегодня это требовалось Девон как никогда. Правда, она сумела убедить себя, будто делает это вовсе не для того, чтобы заманить Джонатана в постель.
Джонатан надел черный шерстяной костюм от Бижана, подчеркивавший его широкие плечи, белую рубашку и оправленные в золото запонки из черного оникса с крупным бриллиантом в середине. В этом наряде он чувствовал себя неотразимым, а сегодня вечером ему хотелось выглядеть как можно лучше.
Он залез в шкаф и взял оттуда черное кашемировое пальто с воротником из стриженого бобра, затем повернулся и нажал на кнопку лифта. Когда открылась дверь, он вошел внутрь, думая о предстоящем вечере. Было еще рано говорить с Девон о возврате к прежним отношениям, но он не был слеп, понимал, что ее влечет к нему, и собирался воспользоваться этим при первом же удобном случае. Как только во взгляде Девон отразится испытываемое ею — нет, ими обоими — желание, он перестанет выжидать. Но пока он ждет. И на этот раз не упустит своего шанса.
— Добрый вечер, сэр, — поздоровался Генри, державший открытой дверь черного лимузина.
— Добрый вечер, Генри. Как твоя спина, не лучше?
— Да, сэр, много лучше. Но мой внук такой красавчик, сэр. Здоровенный, как и его отец. Теперь придется двадцать раз подумать, прежде чем взять его на руки.
|
|
|
Джонатан улыбнулся.
— Я знаю, что это такое. Алекс тоже растет не по дням, а по часам. Скоро придется чертовски попотеть, чтобы вынуть его из кресла или посадить обратно.
Генри добродушно хмыкнул, но невольное сравнение своего сына с внуком шофера заставило Джонатана помрачнеть. Он никогда не считал, что у прикованного к креслу Алекса должны быть преимущества перед кем бы то ни было. Никогда. Эта мысль заставила его вспомнить об оплошности, которую нужно было исправить.
Он взял с заднего сиденья маленькую сумку с одеждой и порылся в ней.
— Генри, нужно будет по дороге заехать в больницу. Сегодня утром Алекс забыл взять чистое белье.
— Будьсделано, начальник.
Конечно, можно было отправить сумку с курьером, но он хватался за любой предлог лишний раз увидеться с Алексом. Машина отъехала от тротуара, увернувшись от помятого белого «кадиллака», водитель которого засмотрелся на хорошенькую рыжеволосую девушку в мини-юбке, и очутилась посреди улицы.
Дорога в больницу не заняла много времени. Джонатан состроил глазки дежурившей в приемной сестре и прошел прямо в палату к Алексу, увлеченно игравшему со своим соседом по палате Рэйли Джонсоном. Грандиозная битва двух пластмассовых армий была в самом разгаре. Наверно, игра в солдатики никогда не выйдет у мальчишек из моды.
— Хай, папа! — Алекс оторвался от игры и развернул кресло к двери. Хотя они виделись только сегодня утром, но радовались так, словно прошел целый год. Пребывание Алекса в больнице заставляло их дорожить каждой минутой, проведенной вдвоем.
— Ты забыл белье. — Джонатан быстро, по-мужски обнял сына и передал ему сумочку с одеждой.
— Спасибо...
Стаффорд немного посидел с сыном, выслушал отчет о том, что произошло за день, а затем, как он и ожидал, дверь в палату распахнулась.
— Добрый вечер, мистер Стаффорд. — В голосе полной женщины слышалось привычное неодобрение. Частые отцовские посещения не предусматривались программой лечения, о чем миссис Ливингстон никогда не забывала напомнить.
— Алекс забыл чистую одежду, а я решил подвезти ее.
— Вижу. — Она бросила взгляд на сумку с бельем из прачечной, но от дальнейших комментариев воздержалась.
— Мне пора, сын. Ни пуха ни пера! — Он кивнул на стол с расставленными на нем солдатиками, обнял мальчика и пошел к двери. — Спокойной ночи, миссис Ливингстон.
— Спокойной ночи, мистер Стаффорд.
Джонатан протиснулся мимо нее в коридор, направился к стеклянной двери вестибюля и почти дошел до нее, когда в нескольких футах позади раздался голос миссис Ливингстон.
— Мистер Стаффорд...
— Да? — Он замедлил шаг, но не обернулся. Просто посмотрел на нее через плечо.
— Наверно, вам будет приятно знать, какую радость приносят Алексу занятия с мисс Джеймс. Сначала я была от этого не в восторге, но он так любит рисовать...
Джонатан медленно обернулся и пристально всмотрелся в ее лицо.
— Мисс Джеймс? — тихо спросил он. Челюсти сжались так крепко, что было трудно произнести хоть слово.
— Да. Линн Джеймс, та женщина, которую вы прислали учить Алекса рисованию.
— Девон Линн Джеймс?
— Да.
— Как... — Усилием воли он заставил себя успокоиться. — Как вы узнали, что именно я послал ее?
— Ну, она сама так сказала... и предъявила документы. Очень убедительные. Да и Алекс сразу узнал ее.
— Понимаю...
Седые брови миссис Ливингстон сошлись на переносице.
— Что-то не так? Я думала, все в порядке. Конечно, мне следовало для страховки позвонить, но я не хотела отрывать вас по пустякам. Я... я ведь знаю, как вы заняты.
В первый раз он видел ее оправдывающейся. Будь Джонатан не так взбешен, это зрелище могло бы доставить ему наслаждение. Он глубоко вздохнул и разжал стиснутые кулаки.
— Все нормально, миссис Ливингстон. По крайней мере, пока. Однако не удивляйтесь, если мисс Джеймс неожиданно перестанет приходить.
— Не понимаю...
— Я тоже. — Он стиснул зубы. — Но очень скоро пойму.
Джонатан забрался в лимузин и в сердцах громко хлопнул дверью. Схватив вмонтированную в панель телефонную трубку, он быстро выяснил номер управляющего рестораном «Ле Бернарден», нажал на нужные кнопки и нетерпеливо принялся ждать ответа.
— Хелло, говорит Джонатан Стаффорд. Боюсь, я не смогу воспользоваться заказанным у вас на вечер столиком... Да, я понимаю, однако через полчаса прибудут мисс Даттон и мистер Каммингс. Я прошу вас передать им мои сожаления, послать бутылку «дом периньон», поздравить мисс Даттон с днем рождения, предупредить, что обед оплачен, и прислать мне счет. Да, еще передайте, что завтра в десять утра я буду ждать либо одного из них, либо обоих у себя в кабинете.
Когда на том конце провода подтвердили, что все будет исполнено, Джонатан дал отбой и сунул трубку на место, сделав это немного резче, чем обычно. Будь она проклята! Черт бы ее побрал!
Остановившись у подъезда кирпичного дома на Семьдесят восьмой, он выскочил из машины, пересек тротуар и нажал на кнопку интеркома.
— Я уже выхожу, — ответила Девон. Голос ее был едва слышен из-за помех.
— Мне нужно подняться на минутку. — Он пытался говорить спокойно, но удавалось это с трудом.
— Ладно, я открываю.
Джонатан услышал щелчок, настежь распахнул тяжелую деревянную дверь и поднялся на второй этаж, шагая через две ступеньки. Он занес кулак, чтобы изо всех сил замолотить в дверь, но опомнился и постучал твердо, но вежливо. Надо было, чтобы его впустили. Впрочем, он все равно войдет, пусть даже для этого придется сломать дверь...
Девон стояла в прихожей и улыбалась.
— Я почти готова. Осталось только надеть пальто.
Мисс Джеймс была прелестна. Черный, отделанный жемчугом вечерний костюм с юбкой намного выше колен делал ее чертовски сексуальной. Стаффорд вспомнил, как эти красивые длинные ноги обхватывали его, какими твердыми были ее маленькие груди, когда она билась под ним в постели, вспомнил ее распухшие от поцелуев губы и чувства, которые он испытывал, овладевая ею. Чресла Джонатана судорожно сжались, и то, что он все еще хотел ее — даже в эту минуту, прекрасно зная, что она сделала, — заставило его вскипеть от гнева. Ярость вырвалась наружу.
— Пальто тебе не понадобится, — грубо сказал он, заставив Девон остановиться на полдороге к шкафу. — Мы никуда не идем.
— Не идем?
— Нет.
— А почему? — Выражение лица Девон тут же изменилось. Она воинственно шагнула ему навстречу.
— Потому что я сделал ошибку, заехав по дороге в больницу. У меня был короткий, но весьма насыщенный разговор с миссис Ливингстон. Уверен, вы с ней хорошо знакомы.
Девон превратилась в глыбу льда. Она знала, что рано или поздно это случится, но все еще, как последняя дура, молилась, чтобы этого не произошло. Она вздернула подбородок и бесстрашно посмотрела в его горящие серебряным блеском глаза.
— На самом деле вовсе не так хорошо. — Она изучала лицо Джонатана и в каждой его черте видела приговор. Челюсти были сжаты, губы сошлись в ниточку, и все же ее еще влекло к нему, как никогда не влекло ни к кому другому.
— Как ты могла? — спросил Стаффорд, стремительно шагнув навстречу и чуть не столкнувшись с ней.
До сих пор ей не приходилось видеть его таким — мрачным, гневным и совершенно недосягаемым. Она даже слегка испугалась.
— Как ты могла, видя, что ребенок прикован к креслу, все это время мечтать устроить ему допрос?
— В-все было совсем не так... — попятилась она.
— Не так? — Джонатан подступал ближе, ближе, пока не подошел вплотную и не прижал ее спиной к стене. Горячее дыхание Стаффорда опалило ей щеку.
— Я вовсе не собиралась причинить ему вред. Да и не смогла бы сделать ничего подобного.
Он только фыркнул.
— Да ты на что угодно готова, лишь бы раскопать жареные факты для своей паршивой книжонки!
— Это неправда.
— Правда, правда! Ты чуть не с кулаками набрасывалась на каждого, кто пытался уговорить тебя помолчать. Ты называла меня безжалостным — тут его рот скривился в желчной улыбке, — а сама... Нет, радость моя, отныне между нами все кончено.
Видя в его глазах холодное бешенство, Девон поняла, что надежды нет.
— Я уже говорила, это не так. Я только хотела поговорить с ним. Я знала, что ты никогда не согласишься на это. Я... я должна была что-то сделать.
Сильные смуглые руки схватили ее за плечи и прижали к стене.
— Если бы ты была мужчиной, я не оставил бы на тебе живого места.
Девон судорожно проглотила слюну.
— Но я не мужчина. Я женщина.
Стальные глаза Джонатана смерили ее суровым взглядом. Этот ледяной взгляд был полон презрения. Презрения... и чего-то еще.
— Да уж... Этого у тебя не отнимешь. Потому-то я и оказался таким дураком!
Девон задохнулась, ощутив на своих губах жадные, злые, жестокие губы. Он хотел причинить ей боль, наказать ее. Девон пыталась вырваться, но Стаффорд сжал ее лицо обеими ладонями, закинул его назад, крепко прижался к девушке и вонзил ей в губы язык. Она ощущала каждый его напряженный мускул, каждое сухожилие и все же чувствовала, что руки Стаффорда не причиняют ей боли. Несмотря ни на что, они оставались нежными. Позабыв обо всем на свете, Девон начала страстно отвечать на его поцелуи.
Хватка Джонатана оставалась крепкой, но неуловимо изменилась: в ней появилось что-то неотступное, неотвратимо властное. Девушка ощущала влажное тепло его губ, жадные удары горячего языка и отвечала ему с той же жадностью. В висках стучала кровь, сердце колотилось так неистово, что готово было разорваться, в венах бурлило пламя страсти.
Пальцы Джонатана оставили лицо Девон, обхватили ее затылок и впились в волосы. Он целовал ее нежно и обдуманно, чувственно покусывал губы и глубоко просовывал язык. В его прикосновениях ощущалась настойчивость и спокойная безнадежность. Девон отвечала на его ласки, понимая, что по-другому он вести себя не может. В этот миг то, что стояло между ними, не имело значения: велась психическая атака на ее чувства, торжествовала невероятная по накалу физическая тяга. Джонатан длил и длил поцелуй, и Девон не выдержала: она закинула руки ему на шею, тесно прижалась к мускулистой груди и толстой, пульсирующей крайней плоти, недвусмысленно говорившей о том, что сейчас произойдет.
— Джонатан... — прошептала она, когда Стаффорд принялся, не отрывая губ, спускаться от шеи к ложбинке между грудями. Его пальцы недолго повозились с пуговицами ее жилета, раздвинули полы, скользнули в чашки черного кружевного лифчика и принялись тискать груди и массировать тугие маленькие соски, пока Девон не застонала.
— Я хочу тебя, — хрипло прошептал он. — О Боже, как я хочу тебя...
В ответ Девон прижала к себе его голову и долго, страстно поцеловала в губы. Она ощущала, как его руки двинулись вниз, задрали юбку и начали ласкать ее бедра. Эти руки застыли только на мгновение — когда Джонатан нащупал пояс с чулками и крошечные черные трусики-«бикини». Затем он издал низкий горловой звук и спустил этот фиговый листок с ее бедер. Трусики соскользнули на пол, и Девон перешагнула через них. Джонатан раздвинул ей ноги, провел руками по ляжкам, положил ладонь на промежность, а затем его палец скользнул внутрь.
— Как горячо. Как тесно и мокро...
Девон застонала.
— Нравится, нет?
— Да... — прошептала она, не в силах остановиться, да и не желая этого.
— А так? — Он ввел второй палец и стал поглаживать крошечный бутон между бедрами.
— Да, ох, да...
Девон услышала, как со скрежетом скользнула вниз молния; затем Джонатан поднял девушку, заставил обхватить ногами его бедра и глубоко проник в нее.
— О Боже... — Белое пламя пронзило ее тело. Большие руки Джонатана сжимали ее ягодицы, раз за разом поднимали их, а затем резко опускали, насаживая на жесткое древко. Голова Девон запрокинулась, волосы рассыпались по плечам, а Джонатан все вонзался и вонзался в нее, пока оба не дошли до неистовства. Лишь когда женщина поняла, что Джонатан вот-вот кончит, а вместе с ним и она сама, Стаффорд остановился. Он по-прежнему держал себя в руках.
— Обними меня за шею, — приказал мужчина. Когда Девон повиновалась, он понес ее и посадил на маленький антикварный столик. Все еще не выходя наружу, обвитый ее широко разведенными ногами, Стаффорд снял с Девон черный жакет и кружевной лифчик. Сильные смуглые руки сжали ее груди. Все его высокое, сильное тело двигалось в такт с пальцами, ласкавшими ее соски. Девон едва не зарыдала от блаженства: Она выгнула спину и впилась ногтями в его плечи, но Джонатан не обратил на это никакого внимания.
— Вот как могло бы быть у нас с тобой, — мстительно прошептал он. — И даже еще лучше.
Эти слова причинили Девон острую боль, но новый приступ страсти, наслаждения и все возраставшего желания заставил ее забыть обо всем на свете.
— Джонатан, о Боже, Джонатан...
Она кончила так яростно, так стремительно, что чуть не умерла. Жидкое пламя обожгло ее тело, перед глазами вспыхнул оранжевый огонь и заплясали раскаленные добела звезды. От неистового наслаждения дрожали ноги.
Джонатан тоже кончил. Казалось, после испытанного оргазма он сразу стал меньше ростом. Они долго стояли так, не в силах разъединиться. Наконец Джонатан освободился и застегнул молнию на брюках. Затем он стащил с нее туфли на высоком каблуке, швырнул их в сторону, взял Девон на руки и понес в спальню. Сев на край кровати, он принялся остервенело срывать с себя одежду, пока Девон снимала юбку и чулки.
Джонатан откинул покрывало, опустил ее на матрас и лег сверху, опершись на локти, чтобы не придавить Девон своим весом.
В короткий миг передышки она поняла, что гнев подогревает его страсть. Тело его снова затвердело и запульсировало. Джонатан лег между ногами женщины и одним рывком вновь овладел ею. Руки Девон тискали его плечи, ощущая бугры мускулов, чувствуя каждое движение сухожилий и костей. Огненная лава вновь затопила ее тело.
Хотя внутренний голос шептал Девон, что надо остановить его, иначе порыв бесстыдной похоти закончится болью и угрызениями совести, но другая, более свободная, более безрассудная часть сознания желала сгореть в огне его страсти, соединиться с ним и остаться так навсегда.
Именно эта часть одержала решительную победу, именно она отвечала на его могучие удары, на бешеный ритм его движений. Вечная и непобедимая чувственность заставляла Девон переплетаться с ним ногами, выгибать спину и двигаться навстречу. Все та же неистовая страсть, вынуждавшая ее прижимать к себе голову Джонатана, просовывать язык в его губы, гладить его грудь и плоские медные соски.
Но когда они кончили, верх взяла другая — ласковая, нежная, любящая часть ее души, знавшая, что напряжение, так долго владевшее телом Джонатана, рано или поздно подойдет к концу. И эта тоскующая часть беззвучно рыдала, когда Джонатан откатился в сторону.
Стаффорд свесил свои длинные ноги с края кровати, встал и начал одеваться, демонстративно не смотря в ее сторону.
— К Алексу я тебя больше не пущу, — притворно спокойно и равнодушно сказал он.
Девон вытерла слезы, не желая, чтобы он видел их.
— А мне и не нужно. Я уже узнала все, что хотела.
Его рука, застегивавшая рубашку, застыла на месте.
— Он рассказал тебе о пожаре?
— Да.
Джонатан повернулся к ней. Его лицо напоминало лишенную выражения маску.
— Что он сказал?
Девон пыталась отвечать ему тем же тоном.
— Главным образом то, что было написано в газетах... что он видел в пламени что-то ужасное... Он сказал, что это был мужчина.
— А что еще?
— Что никто не верил ему... а потом заплакал.
Джонатан склонился над ней и обеими руками вцепился в изголовье кровати.
— Он плакал? Ты уверена?
— Да, но это ведь не так страшно, правда? Мне показалось, что он сам хотел рассказать все. Ему было нужно с кем-то поделиться.
— Черт бы тебя побрал! Как ты могла заставить мальчика рассказывать о том, что приковало его к креслу — возможно, на всю оставшуюся жизнь?
Девон села и натянула на себя простыню, чувствуя себя так, словно с нее содрали кожу и выставили на всеобщее обозрение.
— Я не верила, что это может повредить ему; не верю и сейчас. Думаю, ты так же недооцениваешь его, как и свою тетю. Алекс очень умен, хоть и мал. Увечье не сделало его глупее. И инвалидное кресло ему не помеха.
Он повернулся и бросил на нее злобный взгляд.
— Ради Бога, замолчи! Это мой сын, который значит для меня все. Ты знала это и все же тайком от меня прокралась к нему, не пощадив больного ребенка. Ты предала меня, Девон. Знаешь, как это больно?
— Я не предавала тебя. — Я люблю тебя. Теперь она точно знала, что навсегда потеряла его. Комок застрял у нее в горле. — Я не делала ничего, что могло бы расстроить его. Мы только поговорили. Какой от этого вред?
Глаза Джонатана изучали ее лицо. Злоба уступила место подозрительности.
— Какой от этого вред? Делаешь вид, что не знаешь?
— Чего не знаю? — внезапно встревожившись, спросила она.
— Что его паралич — результат травмы. Мы избегали говорить об этом, но ты должна была знать.
— Да что знать? О чем ты говоришь?
— Я говорю об истерическом параличе. Уверен, что ты знала. Не может быть, чтобы мы не говорили об этом.
— Объясни мне. Истерический паралич? Что это такое?
Какое-то мгновение он стоял неподвижно, потом провел рукой по волнистым черным волосам, не отрывая глаз от ее лица.
— Это означает, что упавшая балка только повредила ему позвоночник, но не стала причиной паралича. Так считали вначале, но полгода назад врачи пересмотрели диагноз. Они единодушно согласились, что состояние Алекса объясняется не физическими, а психическими причинами. Вот почему он остается в больнице. Ты была там. Ты должна была знать.
Мозг Девон заработал как вычислительная машина, анализируя последние слова Стаффорда.
— Мы никогда не говорили об Алексе. Я решила избегать этой темы, поскольку видела, что это тебе неприятно. Ты хочешь сказать, что Алекс стал инвалидом именно потому, что кого-то увидел во время пожара?
— Я говорю тебе, что это психическое, а не физическое явление. — Внезапно лицо Джонатана постарело на десять лет. — Посттравматический шок. Я думал, ты знаешь... Думал, ты поняла, почему я так сопротивлялся вашему разговору.
От ужаса у Девон похолодело в животе.
— Боже мой, Джонатан, неужели ты веришь, что я пошла бы в больницу, если бы знала? — У нее тут же распухло горло и из глаз покатились слезы. — За кого ты меня принимаешь? Я хочу написать эту книгу, но я никогда, никогда бы не сделала ничего, что могло бы повредить ребенку!
|
|
|
