Дальнейшие свидетельства неповрежденного соборного правосознания у святых российских Новомучеников и исповедников

Нельзя не отметить некоторую сдержанность в отношении Постановления № 362 у иерархов Русской Церкви до и после появления "Декларации" митр. Сергия. Имея ввиду данное Постановление, они его обычно не цитируют, а лишь указывают на него, пересказывая некоторые его формулировки. Если тогдашним архиереям его установки могли быть непривычными, то тем более должно было сказываться опасение, как бы не было приписано ссылающемуся на Указ злостное противление и непонимание "добрых намерений" советской власти. Ограничиться намеком могло быть мерой предосторожности.

Именно так, без номера и цитат, писал в июне 1922 г. митр. Агафангел, а позже архиеп. Серафим Угличский (Самойлович). Последний не призвал Русскую Церковь открыто к применению Постановления № 362. При вступлении в должность Заместителя Местоблюстителя 16/29.2.926, он, «умоляя своих собратьев-епископов», просил «сократить переписку и сношения со мной до минимума, предоставляя все дела, кроме принципиальных и общецерковных (как, например, избрание и хиротония во епископа), решать окончательно на местах». Перечислив большой круг решаемых на местах дел, архиеп. Серафим, одновременно, просил те епархии, в которых нет «своего православного епископа и сношение с ним невозможно» указать ближайшего епископа, чтобы поручить ему дело, если не сочтет необходимым «решить его самолично». Здесь слышны явные отголоски Постановления № 362, включая порядок единоличного управления Заместителем.

Проблемы с проявлением единоличной власти Заместителя возникали и при архиеп. Серафиме. Отметим случай, когда архиеп. Серафим единолично запретил в священнослужении Томского архиепископа Димитрия (Беликова). Это деяние было непосредственно связано с Постановлением № 362, но как бы с обратным знаком: в конце 1926 или начале 1927 г. архиеп. Димитрий на епархиальном съезде объявил Томскую епархию "автокефальной". Точная его аргументация остается пока невыясненной. Митр. Иоанн (Снычев) пишет, что он, «вероятно, смущаемый частой сменой Заместителей, пришел к убеждению, что Русская Православная Церковь лишена канонической главы». Самочиние архиеп. Димитрия заключалось в одностороннем непризнании митр. Петра, как законного первосвятителя Русской Церкви. Иначе говоря, дело касалось самих соборных основ Русской Церкви, поскольку назначение митр. Петра как Местоблюстителя соответствовало соборному поручению, данному св. Патриарху Тихону, и было подтверждено всеми шестидесятые присутствовавшими на похоронах Патриарха российскими архиереями. Конечно, единоличное запрещение архиерея другим архиереем небезпроблематично, но в данном случае архиеп. Серафим очевидно защищал сам соборный уклад, оставаясь при этом в границах своих полномочий. В случае архиеп. Димитрия по сравнению с последующей линией поведения митр. Сергия можно даже усмотреть просто другую крайность, и - противоположности сходятся концами - подобное самочинное "отключение" себя от Местоблюстителя как законного носителя единоличного начала в Русской Церкви.

Четкое правосознание архиеп. Серафима сказалось и в вопросе отношений с Е. А. Тучковым. Последовавший на третий день после Послания арест архиеп. Серафима не увенчался для Тучкова успехом: Архиеп. Серафим отказался от тучковских условий легализации церковного управления, заявив, что не считает себя полномочным решать основные вопросы принципиального характера без находящихся в заключении старших иерархов. Имея за собой Послание, обеспечивавшее самоуправление согласно Постановлению № 362, архиеп. Серафим категорически отказывался от линии поведения, которой Тучков в то время безуспешно добивался также и от митр. Кирилла Казанского. А отказавшись принять предлагаемый Тучковым список "Синода", он написал свой список, где на первом месте стоял митр. Кирилл, и затем ряд других сосланных и заключенных архиереев, что в свою очередь отверг Тучков. Постановление № 362 "срабатывало" здесь в том смысле, что, несмотря на такой его отказ, архиеп. Серафима все же выпустили из заключения. Для власти было выгоднее сохранять церковный "центр", пусть еще не покоренный, чем иметь дело с Церковью, полностью децентрализованной согласно Постановлению № 362.

Вскоре в лице митр. Сергия (Страгородского), согласившегося на условия власти, появился другой, более ей подходящий "центр". Не удивительно, что Угличский архиепископ, вставший в оппозицию митр. Сергию, как викарий Ярославской епархии и бывший Заместитель Патриаршего Местоблюстителя, в письме полном сочувственной боли взывал к старшему собрату, «многоопытному и многоученому Святителю», по поводу «роковой ошибки», апеллируя не только к его «мудрости и опытности», но и к его «нравственным силам», к его «архипастырской совести». Вместе с призывом к митр. Сергию, «разрубите благодатным порывом духа цепи, Вас сковавшие», архиеп. Серафим умолял: «и если невозможно Вам издать новую декларацию [соответствующую Проекту 1926 года - Н.А.], то ради блага и мира церковного передайте права Заместителя другому». Как «один из выходов из создавшегося положения» Владыка Серафим предлагал обращение к митр. Агафангелу, опираясь и на собственный пример передачи своих заместительских прав митр. Сергию. Из текста совершенно ясно, что думает архиеп. Серафим об учрежденном при митр. Сергии "Синоде" (кавычки архиеп. Серафима). Среди прочего он пишет: «Мы, архипастыри, вместе с Вами поможем ему [митр. Агафангелу - Н. А.] и без организации Синода в управлении Церковью своими силами и разумением».

Важные свидетельства о неповрежденном правосознании российского епископата обретаются у Соловецких епископов как в "Памятной записке" (май 1926)⁴², еще до "Декларации", так и в критике "Декларации" с Соловков⁴³. И здесь и там оно, в частности, ярко выявляется в жизнеопасном вопросе отношения к зарубежным русским епископам.

Соловецкие епископы не мыслили себе церковно-незаконного прижизненного замещения епископских кафедр ссыльных, или находящихся в тюрьме епископов, и вместе с тем отвергали требование советской власти к церковному руководству судить русских зарубежных архиереев: «Зарубежных епископов мог бы судить только Собор Православных епископов, но вполне авторитетный Собор не может состояться уже потому, что около половины Православных епископов находятся в тюрьме или ссылке и, следовательно, их кафедры не могут иметь законного представительства на Соборе»

Против попытки антисоборно ввести общеобязательную политику в Церковь через «Декларацию» 1927 г. они выставляли соборное правило от 2/15 августа 1918 г., которое никто кроме большего или равного Всероссийского Собора не вправе отменить. В этом определении запрещались общеобязательная политика от имени Церкви и прямое или косвенное принуждение к ней. Также запрещалась любая попытка суда или церковного наказания за политику, пусть даже неудачную и вредную для Церкви, но не доказанно злонамеренную, проводимую сознательно во вред Церкви.

Пространно пишущий об этом еп. Василий Прилукский причисляет к таким недозволительным мерам исключение из клира, отмечая: «Патриарх Тихон отсутствие у себя и Синода таких полномочий сознавал и сообразовался с этим отсутствием у себя таких полномочий в своей церковной деятельности. Например, назначая еп. Григория Лубенского (Лысовского) епархиальным епископом Полтавским на Полтавскую кафедру на место выбывшего за границу архиепископа Феофана Полтавского (Быстрова), Патриарх только признал кафедру епархиального архиерея Полтавского свободной, но не признал и не объявил Архиепископа Феофана Быстрова ни исключенным из клира Всероссийской Православной Церкви, ни выбывшим из клира. Следовательно Архиеп. Феофан Патриархом Тихоном был признан только выбывшим с Полтавской кафедры „за штат" духовенства Полтавской епархии, но не более того».

Этот новомученик последовательно мыслил в категориях Всероссийского Собора, как прошлого, так и грядущего, и поэтому категорически не допускал деления Церкви по признаку послушности митр. Сергию с его личной или групповой политикой. Как зарубежные архиереи, клир и верующие, так и отходящие в самой России от митр. Сергия из-за «Декларации» и проводимой им церковной политики в его понимании сохранялись во единой Российской Церкви при едином чаянии великого Всероссийского Собора.

Соответствующее соборное сознание ограниченности своей местоблюстительской власти присутствует в допросе священномученика митр. Петра Крутицкого от 12.2.925 г., в котором участвовало несколько следователей и сам Тучков. Речь идет здесь, в основном, о лишении Антония (Храповицкого) звания Киевского митрополита. Митр. Петр очень строго придерживается принципа соборности, заявляя: «я. не имею права без Собора», «я лично не компетентен», причем даже если он в силу "обстоятельств" и мог бы лично склоняться к лишению митр. Антония титула «митрополита Киевского и Галицкого», то с митр. Антонием «должен считаться Собор», даже «и Синод затруднился бы в этом случае». Конечно, хотя Местоблюститель об этом здесь не говорил, он помнил о том, что митр. Антоний на Всероссийском Соборе был заместителем председательствующего, т. е. Патриарха Тихона

Когда Ярославский епископат во главе с митр. Агафангелом отошел от митр. Сергия после "Декларации 1927 г.", это было сделано со следующей, указывающей на Постановление № 362, расширенной, формулировкой: «(...) мы будем управлять Ярославской церковной областью и руководить своими паствами (...) САМОСТОЯТЕЛЬНО -в строгом согласии с Словом Божиим, общецерковными канонами, правилами и преданиями, с постановлениями Всероссийского Собора 1917-1918 гг., с неотмененными распоряжениями Высшей Церковной Власти предсоборного периода, а также с распоряжениями Святейшего Патриарха Тихона, его Синода и Совета». Такое упоминание совместности трех высших инстанций Российской Церкви обозначает соборность Церкви, а заодно применимо и к Постановлению № 362.

Митр. Иосиф (Петровых) о ярославском отходе от митр. Сергия писал следующим образом: Архиереи «объявили себя самостоятельными в управлении вверенными им паствами» и сам, считая это «благим примером», благословляет «подобное же правильное отделение части Ленинградского духовенства со своими паствами». Слово "правильно" выражает не личную оценку митр. Иосифа, как может показаться, но имеет ввиду церковное правило, которым для автора являлся Указ № 362. Видимо, митр. Иосиф применял к тогдашнему положению пункт 9 Указа, где речь о сохранении общения архиерея с верными ему из его паствы.

Впоследствии в аргументации свв. Новомучеников, отошедших от митр. Сергия, Постановление № 362 занимало прочное место, ярчайшим образом у митр. Кирилла Казанского, который в 1934 писал: «С Соборною мыслью и волей нас связывает не одно только п[атриаршее] завещание, а и „постановление ВЦУ от 7/Х1 1920 г. № 362". Их взаимодействием обеспечивается законная иерархическая преемственность, неизбежно нарушающаяся при введении в дело иных факторов».

Доселе, к сожалению, недостаточно внимания уделялось тому, как святые Новомученики российские оценивали данное Постановление, созданное согласно соборным правилам Православной Российской Церкви, и как ссылались на него. Вместе с их прославлением в Москве в 2000 г. желательно было бы учесть и их свидетельство. Но этот процесс пока идет чрезвычайно медленно.