 |
Картина вторая. Картина третья
|
|
|
|
Картина вторая
Кабинет дядюшки Александра Петра Ивановича Адуева в Петербурге. Утро. Петр Иванович в халате. Берёт с подноса письмо в голубом конверте, вскрывает, читает.
ПЁТР ИВАНОВИЧ. «Любезный братец, милостивый государь Петр Иванович! » Что это за сестрица!.. (Зовет. ) Василий! (Вошел слуга. ) Откуда это письмо?
ВАСИЛИЙ. Приходил молодой барин, назвал себя Александром Федорычем Адуевым, а вас дядею. Обещались зайти об эту пору.
ПЁТР ИВАНОВИЧ. Вон как! Скажи этому господину, как придет, что я вставши уехал на завод и ворочусь через три месяца, а может, через десять. Поди...
Слуга вышел.
«По гроб жизни буду помнить, как мы вместе гуляючи около нашего озера, вы с опасностью жизни и здоровья влезли по колена в воду и достали для меня большой желтый цветок... А цела ли у вас та ленточка, что вы вытащили из моего комода, несмотря на все мои крики и моления... » Я стащил ленточку?! «А я обрекла себя на незамужнюю жизнь... » Ах, старая дева... Немудрено, что у нее еще жёлтый цветок на уме... (Рвет письмо, бросает в корзину, открывает второе письмо. ) «Любезнейший мой деверек Петр Иванович! Вот привёл бог благословить на дальний путь бесценного моего Сашеньку. Отправляю его прямо к вам, не велела нигде приставать, окромя вас... » Глупая старуха... «Вспомнила я, дорогой деверек, как мы семнадцать годков тому назад справляли ваш отъезд, как плакали, да убивались... » (Задумался. Позвал. ) Василий!
Входит Василий.
Когда придёт мой племянник, не отказывай. Поди, займи наверху комнату, что отдавалась... (Продолжает читать письмо. ) «Остерегайте его от вина и карт. Ночью вы, чай, в одной комнате будете спать, — Сашенька привык лежать на спине: от этого больно стонет и мечется, вы тихонько разбудите его да перекрестите: сейчас и пройдёт. А летом покрывайте ему рот платочком: он его разевает во сне, а проклятые мухи так туда и лезут под утро. Не оставляйте его в случае нужды и деньгами... »
|
|
|
ВАСИЛИЙ (входит). Пожаловали племянник ваш Александр Федорыч...
Почти вбегает Александр. Василий уходит.
Александр пытается обнять дядю, но тот мощным пожатием руки удерживает его порыв.
АЛЕКСАНДР. Дядюшка!
ПЕТР ИВАНОВИЧ (удерживая племянника на расстоянии). Здравствуй, здравствуй...
АЛЕКСАНДР. Тетушка Мария Павловна просила вас обнять...
ПЁТР ИВАНОВИЧ. Тетушке твоей пора бы с летами быть умней, а она, я вижу, все такая же дура, как была!.. Садись вот сюда — напротив, а я без церемонии буду продолжать переодеваться, у меня дела...
АЛЕКСАНДР. Извините, дядюшка...
ПЁТР ИВАНОВИЧ: За что?
АЛЕКСАНДР: Я не приехал прямо к вам, а остановился в конторе дилижансов...
ПЁТР ИВАНОВИЧ: И очень хорошо сделал. Как бы ты ко мне приехал, не знавши, можно у меня остановиться или нет. Я нашёл для тебя здесь же в доме квартиру.
АЛЕКСАНДР. Дядюшка, я благодарю вас за эту заботливость!.. (Хочет обнять Петра Ивановича. )
ПЁТР ИВАНОВИЧ. Сиди-сиди, не за что благодарить. Ты мне родня, я исполняю свой долг, не более... Я ухожу, у меня и служба, и завод.
АЛЕКСАНДР: Я не знал, дядюшка, что у вас есть завод.
ПЁТР ИВАНОВИЧ: Стеклянный и фарфоровый... Впрочем, я не один, нас трое компаньонов...
АЛЕКСАНДР: Хорошо идет?
ПЁТР ИВАНОВИЧ. Да, порядочно. Один компаньон, правда, не очень надежен, все мотает, да я умею держать его в руках... Ну, до свиданья. Ты теперь посмотри город, пообедай где-нибудь, а вечером можешь зайти — поговорим. Да, я забыл — как тебя зовут?
АЛЕКСАНДР. Александр.
ПЁТР ИВАНОВИЧ. Эй, Василий!
Входит Василий.
Покажешь им комнату и поможешь устроиться. (Остановился, посмотрел на Александра. ) Да... туго тебе здесь придется. '
|
|
|
АЛЕКСАНДР. Почему?
ПЁТР ИВАНОВИЧ. Блеску в глазах много... (Ушёл. )
ВАСИЛИЙ. Пожалуйте, сударь.
Александр стоит в недоумении.
Картина третья
Комната, в которой поселился Александр Адуев. Александр у стола пишет письмо. В передней Е в с е й чистит сапоги.
Е В С Е Й. Что это за житьё здесь... У Петра Иваныча кухня-то, слышь, раз в месяц топится, люди-то у чужих обедают... Эко, господи!.. Ну, народец! Нечего сказать... А ещё петербургские называются... У нас и собака каждая из своей плошки лакает...
Звонок. Дверь открывается. Входит Петр Иванович, проходит в комнату к Александру. Александр проворно прикрыл что-то рукой.
ПЁТР ИВАНОВИЧ. Спрячь, спрячь свои секреты, я отвернусь. Ну, спрятал?.. Зашёл посмотреть, как ты устроился. Здравствуй.
АЛЕКСАНДР. Здравствуйте, дядюшка...
ПЁТР ИВАНОВИЧ. Доволен?
АЛЕКСАНДР. Очень.
ПЕТР ИВАНОВИЧ (засмеялся. Осмотрел комнату). Я начинал хуже. (Сел в кресло. ) Теперь скажи, зачем ты приехал сюда?
АЛЕКСАНДР: Я приехал жить...
ПЁТР ИВАНОВИЧ: Если ты разумеешь под этим есть, пить и спать, так не стоило труда... Тебе так не удастся ни есть, ни поспать здесь, как у себя в деревне.
АЛЕКСАНДР: Я подразумевал другое, дядюшка.
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Наймёшь бельэтаж на Невском, заведешь карету, откроешь у себя дни?
АЛЕКСАНДР. По словам вашим, дядюшка, выходит, что я как будто сам не знаю, зачем приехал.
ПЁТР ИВАНОВИЧ: Почти так.
АЛЕКСАНДР: Я отвечу: меня влекло неодолимое стремление, жажда благородной деятельности. Во мне кипело желание уяснить и осуществить... те надежды...
ПЁТР ИВАНОВИЧ: Не пишешь ли ты стихов?
АЛЕКСАНДР: И прозой, дядюшка... Можно вам показать?
ПЁТР ИВАНОВИЧ. Нет-нет, после когда-нибудь. Я так только спросил.
АЛЕКСАНДР. А что?
ПЁТР ИВАНОВИЧ. Да ты так говоришь...
АЛЕКСАНДР. Разве нехорошо?
ПЁТР ИВАНОВИЧ. Нет, может быть, хорошо, да дико... Ты, кажется, хочешь сказать, сколько я могу понять, что приехал сюда делать карьеру и фортуну.
АЛЕКСАНДР. Если вам угодно понимать так...
ПЁТР ИВАНОВИЧ. Мысль хорошая, только напрасно ты приезжал...
|
|
|
АЛЕКСАНДР. Отчего же? Надеюсь, вы не по собственному опыту говорите это?
ПЁТР ИВАНОВИЧ. Дельно замечено... Точно, я хорошо обставлен и дела мои недурны. Но сколько я посмотрю, ты и я — большая разница.
АЛЕКСАНДР. Я никак не смею сравнивать себя с вами.
ПЁТР ИВАНОВИЧ. Не в том дело. Ты, может быть, вдесятеро лучше и умнее меня, только, я вижу, изнежен. Где тебе всё выдержать, что я выдержал.
АЛЕКСАНДР. Может быть, я в состоянии что-нибудь сделать, если вы не оставите меня вашими советами и опытностью?
ПЁТР ИВАНОВИЧ. Советовать боюсь. А мнение своё сказать, изволь, не отказываюсь. Ты слушай или не слушай, как хочешь.
АЛЕКСАНДР. Я постараюсь, дядюшка, приноровиться к современному понятию. Уже сегодня, глядя на эти огромные здания и корабли, я подумал об успехах современного человечества, я понял волнения этой разумно деятельной толпы... Я...
ПЁТР ИВАНОВИЧ: «Разумно деятельная толпа»! Право, лучше бы ты остался дома! А известно ли тебе, что таких, как ты, молодцов в столицу едет не десятки, не сотни, а тысячи. И у всех жажда благородной деятельности, карьеры и фортуны... А где они потом?
АЛЕКСАНДР. Я надеюсь, во мне хватит мужества и сил...
ПЕТР ИВАНОВИЧ (перебивая). Ну, хорошо, ты приехал, не ворочаться же назад. Попробуем, может быть, удастся что-нибудь из тебя сделать... Что это у тебя выпало? Что такое?
АЛЕКСАНДР (поднимая маленький сверточек, который обронил со стола). Это... ничего...
ПЁТР ИВАНОВИЧ. Кажется, волосы? Подлинно, ничего... Уж я видел одно, так покажи то, что спрятал в руке.
Александр разжал кулак и показал на ладони кольцо.
Что это, откуда?
АЛЕКСАНДР. Это, дядюшка, вещественные знаки невещественных отношений.
ПЁТР ИВАНОВИЧ. Что-что? Дай-ка сюда эти знаки.
АЛЕКСАНДР. От Софьи, дядюшка, при прощании на память.
ПЁТР ИВАНОВИЧ. И это ты вез за тысячу пятьсот верст! Лучше привез бы мешок сушеной малины... (Взял волосы и кольцо, взвесил на ладони, завернул в бумажку и выбросил в окно. )
|
|
|
АЛЕКСАНДР (с криком). Дядюшка!
ПЁТР ИВАНОВИЧ: Что?
АЛЕКСАНДР: Как назвать ваш поступок?
ПЁТР ИВАНОВИЧ: Бросанием из окна в канал невещественных знаков и всякой дряни и пустяков.
АЛЕКСАНДР: Это — пустяки?!
ПЁТР ИВАНОВИЧ: А ты думал — что? Половина твоего сердца? Тихо, тихо! Я пришёл к нему за делом, а он вон чем занимается — сидит и думает над дрянью.
АЛЕКСАНДР: Разве это мешает делу, дядющка?
ПЁТР ИВАНОВИЧ: Очень. Время идёт, а у тебя Софья да знаки на уме. Теперь тебе Софью и знаки надо забыть.
АЛЕКСАНДР (твердо). Яникогда не забуду ее, дядюшка.
ПЁТР ИВАНОВИЧ: Конечно. Не брось я твои залоги, так, пожалуй, ты помнил бы её лишний месяц.
АЛЕКСАНДР: Вы никогда никого не любили?
ПЁТР ИВАНОВИЧ: Знаков терпеть не мог.
АЛЕКСАНДР. А по-моему, святое волнение любви...
ПЁТР ИВАНОВИЧ. Знаю я эту святую любовь... В твои лета только увидят локон, башмачок, подвязку, дотронутся до руки, — так и побежит по всему телу святая, возвышенная любовь. А дай-ка волю, так и того... Твоя любовь, к сожалению, впереди, от этого никуда не уйдёшь. А дело уйдёт от тебя, если не станешь им заниматься... Я почти нашёл тебе место...
АЛЕКСАНДР. Нашли! Дядюшка, я очень вам признателен! (Поцеловал дядю в щеку. )
ПЕТР ИВАНОВИЧ (вытирая щеку платком). Нашёл-таки случай... как это я не остерегся. Ну, так слушай же. Скажи, что ты знаешь, к чему чувствуешь себя способным?
АЛЕКСАНДР: Я знаю богословие, гражданское, уголовное, естественное и народное право, дипломацию, политическую экономику, философию, эстетику, археологию...
ПЁТР ИВАНОВИЧ: Постой, постой... А умеешь ли ты порядочно писать по-русски?
АЛЕКСАНДР: Какой вопрос! (Выходит в переднюю, ищет какие-то бумаги в бауле. )
ПЕТР ИВАНОВИЧ (закуривает сигару листком бумаги. Берет письмо, которое писал Александр, пробегает глазами, читает). «Дядюшка у меня, кажется, добрый человек, очень умён, только весьма прозаический, вечно в делах, в расчётах... Сердцу его чужды все порывы любви, дружбы, все стремления к прекрасному. Я иногда вижу в нем как бы пушкинского демона. Не верит он любви и прочему, говорит, что счастья нет, что его никто не обещал, а что есть просто жизнь, разделяющаяся поровну на добро и зло, на удовольствие, удачу, здоровье, покой, потом на неудовольствие, неудачу, беспокойство, болезни и прочее. Сильных впечатлений не знает и, кажется, не любит изящного. Я думаю, он не читал даже Пушкина... »
АЛЕКСАНДР (возвращается, вносит рукописи. В ужасе). Что вы читаете, дядюшка?
ПЁТР ИВАНОВИЧ: Да вот тут лежало письмо к какому-то Поспелову — другу твоему, вероятно... Извини, мне хотелось взглянуть, как ты пишешь.
|
|
|
АЛЕКСАНДР: И вы прочитали его?
ПЁТР ИВАНОВИЧ: Да, почти. А что?
АЛЕКСАНДР: Что же вы теперь думаете обо мне?
ПЁТР ИВАНОВИЧ: Думаю, что ты порядочно пишешь, правильно, гладко.
АЛЕКСАНДР. Боже мой! (Закрыл лицо руками. )
ПЁТР ИВАНОВИЧ: Да что ты, что с тобой?
АЛЕКСАНДР: И вы говорите это покойно, вы не сердитесь, не ненавидите меня?!
ПЁТР ИВАНОВИЧ: Нет. Из чего мне бесноваться?..
АЛЕКСАНДР: Не сердитесь? Докажите, дядюшка.
ПЁТР ИВАНОВИЧ: Чем прикажешь?
АЛЕКСАНДР: Обнимите меня.
ПЁТР ИВАНОВИЧ: Извини, не могу.
АЛЕКСАНДР: Почему же?
ПЁТР ИВАНОВИЧ. Потому, что в этом поступке разума, то есть смысла, нет. Вот если бы ты был женщина, так другое дело, там это делается без смысла, по другому побуждению.
АЛЕКСАНДР: И вы не назовете меня чудовищем?
ПЁТР ИВАНОВИЧ: У тебя кто напишет вздор, тот и чудовище?
АЛЕКСАНДР: Но читать про себя такие горькие истины...
ПЁТР ИВАНОВИЧ: Ты воображаешь, что написал истину?
АЛЕКСАНДР: Конечно, я ошибся, я переправлю.
ПЁТР ИВАНОВИЧ: Хочешь, я тебе продиктую истину?
АЛЕКСАНДР: Конечно.
ПЁТР ИВАНОВИЧ: Садись и пиши.
Александр сел за стол, взял перо, бумагу.
«Любезный друг! ». Написал? «Дядя мой не глуп, не зол, мне желает добра... »
АЛЕКСАНДР (вскакивая). Дядюшка, я умею ценить...
ПЕТР ИВАНОВИЧ (диктуя). ... «хотя и не вешается мне на шею. Он говорит, что меня не любит, и весьма основательно — в две недели нельзя полюбить. И я еще не люблю его, хотя уверяю в противном... »
АЛЕКСАНДР. Это не так, дядюшка!
ПЁТР ИВАНОВИЧ. Не ври, не ври! «Но мы начинаем привыкать друг к другу». Написал?
АЛЕКСАНДР: Написал...
ПЁТР ИВАНОВИЧ: Ну, что у тебя тут еще? «Прозаический дух... демон». Пиши: «Дядя мой ни демон, ни ангел, а такой же человек, как и все. Он думает и чувствует по-земному, полагая, что если мы живём на земле, так и не надо улетать с нее на небо, где нас пока не спрашивают, а заниматься человеческими делами, к которым мы призваны. Он уверяет, что я тебя забуду, а ты меня. Это мне, да и тебе, вероятно, кажется дико, но он советует привыкнуть к этой мысли, отчего мы оба не будем в дураках. Дядя любит заниматься делом, что советует и мне, а я тебе. Он не всегда думает о службе да о заводе и знает наизусть не одного Пушкина».
АЛЕКСАНДР. Вы, дядюшка?
ПЁТР ИВАНОВИЧ. Пиши... «Он читает на двух языках все, что выходит замечательного по всем отраслям человеческих знаний. Любит искусство, часто бывает в театре. Но не суетится, не мечется, не охает, не ахает, думая, что это ребячество, что надо воздерживать себя, не навязывать никому свои впечатления, потому что до них никому нет надобности. Он также не говорит диким языком, что советует и мне, а я тебе. Пиши ко мне пореже и не теряй попусту времени». Друг твой такой-то. Ну, месяц и число.
АЛЕКСАНДР. Как можно послать такое письмо: пиши пореже.
ПЁТР ИВАНОВИЧ. Я только говорю свое мнение, ты сам просил, а принуждать не стану, — не нянька.
Александр ищет другое письмо.
Ты чего-то ищешь?
АЛЕКСАНДР: Я ищу другое письмо — к Софье.
ПЁТР ИВАНОВИЧ: Где же оно? Я, право, не бросал его за окно.
АЛЕКСАНДР: Дядюшка! Ведь вы им закурили сигару!..
ПЁТР ИВАНОВИЧ: Неужели? Да как это я... и не заметил.. Смотри, пожалуйста, сжег такую драгоценность. Ну, так... Ты по-русски писать можешь. Завтра поедем в департамент... А что это за кипу ты вытащил? (Показывает на бумаги, которые Александр принес из сеней. )
АЛЕКСАНДР: А это мои диссертации. Я желал бы показать их своему начальнику. Особенно тут есть один проект, который я обработал...
ПЁТР ИВАНОВИЧ: А-а... один из тех проектов, которые тысячу лет как уже исполнены или которых нельзя и не нужно исполнять.
АЛЕКСАНДР: Как же узнать начальнику о моих способностях?
ПЁТР ИВАНОВИЧ: Мигом узнает. Он мастер узнавать. Да ты какое же место хотел занять?
АЛЕКСАНДР: Я не знаю, дядюшка, какое бы...
ПЁТР ИВАНОВИЧ: Есть места министров, товарищей их, директоров, вице-директоров, начальников отделений, столоначальников, их помощников, чиновников особых поручений, мало ли...
АЛЕКСАНДР: Вот на первое время место столоначальника хорошо...
ПЁТР ИВАНОВИЧ: Конечно, конечно... Потом через три месяца в директоры, а там через год и в министры. Так, что ли?
АЛЕКСАНДР: Начальник отделения, вероятно, сказал вам, какая есть вакансия...
ПЁТР ИВАНОВИЧ: Да мы лучше положимся на него, а то он, пожалуй, обидится да пугнет порядком. Он крутенек... Что это еще у тебя?
АЛЕКСАНДР: Вы просили показать стихи.
ПЁТР ИВАНОВИЧ: Просил? Что-то не припомню.
АЛЕКСАНДР: Я думаю, что служба — это одно, а душа жаждет...
ПЁТР ИВАНОВИЧ: То есть, ты хочешь заняться, кроме службы, еще чем-нибудь. Так, что ли, в переводе?.. Очень похвально. Чем же? Литературой?
АЛЕКСАНДР: Да, дядюшка.
ПЁТР ИВАНОВИЧ: Уверен ли ты, что у тебя есть талант?
АЛЕКСАНДР: Я надеюсь...
ПЁТР ИВАНОВИЧ. Без этого ведь ты будешь чернорабочим в искусстве, что ж хорошего... Талант — это другое дело. Можно много хорошего сделать. И притом это капитал. Стоит твоих ста душ.
АЛЕКСАНДР: Вы и это измеряете деньгами?
ПЁТР ИВАНОВИЧ: А чем же прикажешь? Чем больше тебя читают, тем больше платят денег... Покажи-ка, что там у тебя?
... В эфире звезды притаясь, Дрожат в изменчивом сияньи, И, будто дружно согласясь, Хранят суровое молчанье...
(Дочитывает про себя. Зевнул. ) Ни худо, ни хорошо.
АЛЕКСАНДР: Вот перевод из Шиллера.
ПЁТР ИВАНОВИЧ: Довольно... А ты знаешь и языки?
АЛЕКСАНДР: Я знаю по-французски, по-немецки, немного по-английски.
ПЁТР ИВАНОВИЧ: Поздравляю тебя! Давно бы ты сказал, скромность некстати. Я тебе тотчас найду и литературное занятие.
АЛЕКСАНДР: Это будет замечательно! У меня так много желанья сказать...
ПЁТР ИВАНОВИЧ: Слушай, подари-ка мне свои проекты и сочинения.
АЛЕКСАНДР: Подарить? Извольте, дядюшка. Я вам сделаю оглавление всех статей в хронологическом порядке.
ПЁТР ИВАНОВИЧ: Нет, не нужно. Спасибо за подарок... Евсей!
Входит Евсей.
Отнеси эти бумаги моему слуге Василию.
АЛЕКСАНДР: Зачем же Василию? Я сам могу отнести к вам в кабинет.
ПЁТР ИВАНОВИЧ: Он просил у меня бумаги обклеить что-то.
АЛЕКСАНДР: Оклеить?
ПЁТР ИВАНОВИЧ. Ведь ты подарил. А что тебе за дело, какое употребление я сделаю из твоего подарка.
АЛЕКСАНДР (в отчаянии прижимая бумаги к груди). Но это мои труды, мои мечты, мои...
ПЕТР ИВАНОВИЧ (силой вырывает у него бумаги). Александр, послушай меня. Не будешь краснеть потом и скажешь мне спасибо. (Отнял рукописи. ) На, снеси, Евсей...
Евсей уходит.
Ну вот, теперь у тебя в комнате чисто и хорошо, пустяков нет. От тебя будет зависеть наполнить ее сором или чем-нибудь дельным... Поедем на завод — прогуляться, рассеяться и посмотреть, как работают. Начинай жить по-новому, Александр, начинай! Петербург город красивый, но строгий. Пощады от него не жди.
Александр стоит, закрыв лицо руками.
Ну, ты идёшь со мной?
АЛЕКСАНДР (тихо). Иду, дядюшка...
|
|
|
