Заявление тхолувара Велаюдхама Мудельяра, второго тамильского 3 страница

Чтобы лучше обосновать наше право выступать против некоторых произвольных предположений современной науки и придерживаться собственных взглядов, позвольте мне сделать небольшое отступление и напомнить нашему критику о некоторых неразрешимых вопросах. Тот факт, что современная наука успокоилась, разделив атмосферу на множе­ство элементов и обозначив их по своему усмотре­нию, не является для оккультистов веской причи­ной принимать эту же классификацию. До сих пор науке не удавалось еще разложить на составные эле­менты ни одно из многочисленных простых тел, – вероятно, из-за постигших неудач, неправильно на­званных «элементарными веществами». Независимо от того, преуспеет ли она со временем в этом на­правлении или нет и тем самым признает свою ошибку, пока что мы, оккультисты, беремся ут­верждать, что атомы, именуемые «изначальными», лучше употреблять с другим определением. При всем нашем уважении к ученым мужам, должен за­метить, что термины «элемент» и «элементарный» кажутся менее всего уместными применительно к конечным атомам и молекулам материи, о которой они ничего не знают. Это равносильно тому, как если бы Королевское Общество условилось бы на­зывать каждую звезду «Космосом», – по той при­чине, что она, предположительно, является таким же миром, как и наша планета, – и принялось бы насмехаться над невежеством древних, которым был известен только один Космос –безграничная вечная Вселенная! Однако пока что сами ученые признают термины «элемент» и «элементарный» неудачными, если только речь не идет об изна­чальных принципах, или вечных субстанциях, из которых развилась Вселенная; и исходя из этого, отмечают, что «экспериментальная наука имеет дело только с выводами, сделанными на основании установленных фактов, и не занимается теми веща­ми, которые она не может увидеть, понюхать или попробовать на вкус». Как говорит профессор Дж. П. Кук[76], «все остальное наука отдает метафизи­кам» («New Chemistry», 1877). За этим суровым pronunciamento, свидетельствующем об отказе уче­ных принимать что-либо на веру, сразу же следует очень любопытное признание этого же автора: «Я допускаю, что наша теория может быть совершен­но ошибочной... возможно, нет никаких молекул(! )... Основополагающим постулатом новой хими­ческой науки является предположение о реальном существовании таких величин как молекулы; но это всего лишь предпосылка» [77]. Это заявление заставляет нас заподозрить, что точная химическая наука вы­нуждена слепо верить в некоторые вещи, так же, как якобы и трансцендентальная метафизика. Принятие ее постулата и вытекающих из него вы­водов возводит ее в ранг точной науки; если этого не происходит – «точная наука» рассыпается в прах! Следовательно, в этом отношении физика стоит не выше психологии, и оккультистам можно почти не опасаться грозовых разрядов со стороны своих самых строгих соперников. Обе эти науки, в лучшем случае, находятся на одном уровне. Хи­мик, уйдя дальше физика в классификации моле­кул, имеет такие же ограничения в их эксперимен­тальном изучении. Следует напомнить, что оба они никогда не видели отдельно взятую молекулу. Однако, несмотря на самодовольные заверения в непринятии ничего на веру, ученые признаются, что зачастую не в состоянии визуально проследить состав молекул, но «могут распознавать его умо­зрительно» (с. 89). В чем же тогда они превзошли оккультистов, алхимиков, адептов? Если они раз­глядывают молекулы с помощью своего «интеллек­та», то адепты, по их собственному признанию, легко могут ad infinitum дробить на составные час­ти то, что их соперники, вооруженные безошибоч­ными методами, изволят называть «элементарным телом», – и исследуют его не только посредством физического интеллекта, но и духовного.

С учетом всего вышесказанного я утверждаю, что Президент Теософского Общества имел полное право предпочесть оккультную терминологию языку современной науки. Однако, даже если бы мы вынуждены были допустить, что рассматриваемые «эквиваленты» относятся просто к воздуху, кото­рым мы дышим, согласно определению науки, то я все равно не могу понять, почему лектору не сле­довало упоминать «водород» наряду с другими газами. Хотя, строго говоря, воздух состоит только из двух газов, тем не менее, он всегда содержит определенное количество углекислоты и водяного пара. А при наличии последнего как можно ис­ключать «водород»? Не собирается ли наш ученый собрат утверждать, что мы вдыхаем только кисло­род и азот? Аналогичные заявления науки о том, что присутствие в атмосфере любого газа, кроме кислорода и азота, должно рассматриваться как случайная примесь и что соотношение этих двух элементов в воздухе практически неизменно, будь то в густонаселенных городах или в переполнен­ных больницах, – относятся к разряду научных домыслов, почти не подкрепленных фактами. В каждом ограниченном пространстве, в любой местности, зараженной гнилостными испарениями, – в перенаселенных кварталах и в заполненных до отказа госпиталях –доля кислорода, как должно быть известно нашему критику, уменьшается за счет ядовитых газов[78].

А сейчас перейдем к более важному вопросу и посмотрим, чем руководствуются наука, считающая электричество некой силой, и полковник Олькотт, утверждающий (вместе со всеми восточными оккультистами), что это «все же материя». Прежде чем начать обсуждение, хочу заметить, что если теософы намерены придерживаться строгой научности, то им не следует упускать из виду, что наука называет электричество не силой, а только одним из ее мно­гообразных проявлений; способом активизации или движения. Наука составила длинный перечень раз­нородных типов энергии, существующих в природе, и дала им различные названия. Вместе с тем один из ее самых выдающихся экспертов проф. Бэлфор Стюарт[79], – из числа авторитетов, цитируемых на­шим оппонентом в выступлении против президен­та Теософского Общества, – предупреждает своих читателей (см. «Силы и энергии Природы»[80]), что эта классификация, будучи далекой от совершен­ства или законченности, «отражает не столь совре­менное состояние нашего знания, сколь жажду познания или, вернее, полное невежество в вопросе строения материи». Действительно, это неведение так велико, что рассматривая тепло, – способ дви­жения намного менее таинственный и лучше ос­мысленный, чем электричество, – этот ученый признает, что «если бы тепло не было типом дви­жения, оно, неизбежно, было бы разновидностью материи», и добавляет, что ученые «отнесли тепло к категории движения, предпочтя такую точку зре­ния альтернативному мнению о возникновении специфического вида материи».

А если так, то где гарантия, что в один прекрас­ный день наука не убедится в своем заблуждении и откровенно не скажет об этом, назвав электриче­ство, – в соответствии с оккультной доктриной, – «разновидностью особого типа материи»?

Следовательно, прежде чем слишком консерва­тивные поклонники современной науки примутся отчитывать оккультистов за то, что они рассматри­вают электричество в одном из его аспектов и утверждают, что в его основе лежит материя, пусть они сначала поймут ошибочность самой науки, которая устами своих почитаемых высоких жрецов призна­ется, что толком не знает, что такое сила, а что ма­терия. Например, тот же профессор естествозна­ния, мистер Бэлфор Стюарт (доктор права и член Королевского Общества), в своих лекциях о «Со­хранении энергии», говорит нам следующее:

 «... Мы ничего или почти ничего не знаем о конечном строении и свойствах органической и неорганической ма­терии и... откровенно говоря, это всего лишь удобная классификация и больше ничего» (с. 2, 78. )

Более того, все до одного ученые мужи соглас­ны с тем, что несмотря на имеющиеся у них некоторые знания общих законов, все же они «не рас­полагают данными о частных явлениях в физической сфере». Например, у них есть подозрения, что «многие наши болезни вызываются органическими микробами», и они вынуждены открыто признать­ся в своем «совершенном незнании природы этих бактерий». А в главе «Что такое энергия? » тот же великий натуралист ошеломляет чрезмерно довер­чивых профанов таким откровением:

«... Если наши знания о природе и поведении живых мо­лекул так ничтожны, то о молекулах неорганической ма­терии мы знаем еще меньше (если такое возможно)... По­лучается, что мы почти не имеем представления о форме и размере молекул, а также силах, приводящих их в дви­жение... самые гигантские и самые микроскопические кос­мические величины одинаково ускользают от осознанного восприятия человеческими чувствами... » (с. 5-6).

Должно быть, он подразумевал физические «чело­веческие чувства», ибо ему известно мало, а может быть, и ничего о каких-либо иных. Но давайте по­слушаем другие более доверительные признания, на этот раз профессора Ле Конта, который в своей лекции о «Взаимосвязи жизненных сил с химичес­кими и физическими силами» поведал:

«... Поскольку в высших проявлениях силы, и особенно в сфере жизни, различия между силой и энергией определены нечетко или не установлены вообще... наш язык не может стать более точным до тех пор, пока не прояснятся наши представления в этой области» [81].

Даже в отношении такой хорошо известной жидкости как вода, наука затрудняется оконча­тельно определить, существуют ли в ней кислород и водород сами по себе или производятся каким-то непознанным преобразователем. «Это вопрос, – говорит мистер Дж. П. Кук, специалист в области химических наук, – о котором мы можем раз­мышлять, не имея никакой информации. Между свойствами воды и этих газов нет ни малейшего сходства».

Единственное, что им известно, – это то, что воду можно разложить на составляющие с помощью электротока, но почему она распадается, а затем вновь восстанавливает свою структуру, или какова природа того, что они называют электричеством, и т. д. им неведомо. Кроме того, до недавнего времени водород был одним из очень немногих веществ, из­вестных только в газообразном состоянии. Это са­мая легкая форма материи, доступная науке[82]. По­чти 60 лет, – с тех пор, как Дейви[83] получил жид­кий хлор, Тилорье – жидкую углекислоту под дав­лением 50 атм., – пять газов по-прежнему не поддаются преобразованию: водород, кислород, азот, окись углерода и, наконец, двуокись азота. Теоретически их можно сжать, но пока не найден практический способ, хотя Бертло подвергал их давлению 800 атм. Но там, где Фарадей и Дюма[84], Реньо[85] и Бертло потерпели неудачу, мистер Кальете[86], сравнительно малоизвестный молодой уче­ный, всего несколько лет назад добился полного успеха. Шестнадцатого декабря 1878 года в лабора­тории Ecole Normale он получил жидкий кислород, а 30 числа того же месяца преуспел в трансформировании даже неподатливого водорода. А мистер Рауль Пикте[87] из Женевы пошел еще дальше. Как показал эксперимент[88], кислород и водород были приведены не только в жидкое, но и твердое со­стояние: при освещении электрическим светом потока, выходившего из трубок, где находились эти два газа, были обнаружены бесспорные при­знаки поляризации, что предполагает наличие в газе твердых частиц во взвешенном состоянии.

В природе не существует ни одного атома, ко­торый не содержал бы скрытого или потенциаль­ного электричества, проявляющегося при извест­ных условиях. Наука знает, что материя порожда­ет так называемую силу, которая проявляет себя в различных формах энергии, таких как теплота, свет, электричество, магнетизм, гравитация и т. д. – однако эта же самая наука, как видно из ее соб­ственных признаний типа вышеприведенных, до сих пор не сумела с какой-либо долей увереннос­ти определить, где кончается материя и где начи­нается сила (или дух, как называют ее некоторые). Наука, отвергнув метафизику и устами своего три­буна, профессора Тиндаля, низведя ее до уровня поэтического вымысла, часто не хуже любого ме­тафизика дает волю своей необузданной фантазии и пускает гипотезы взапуски по полю необосно­ванных рассуждений. Все это она делает, как в случае с молекулярной теорией, руководствуясь своим псевдоавторитетом, который зиждется на странной необходимости строить теоретическую часть каждой науки на произвольно подобранных и надуманных основополагающих принципах – единственным доказательством правильности пос­ледних является определенная степень их согласованности с наблюдаемыми фактами. Так, когда ученые считают, что им удалось найти изначаль­ную молекулу того, что они называют окисью кремния, в образе отдельной песчинки, тогда они имеют не реальное, а только воображаемое и чисто гипотетическое право предполагать, что если бы в вопросе структурирования они пошли дальше (чего, конечно, они не могут сделать) молекулы, расщепляющейся на свои химические составляю­щие – кремний и кислород – то, в конечном сче­те, они согласились бы признать их как два эле­ментарных вещества, поскольку авторитеты счита­ют их таковыми! Ни атом кремния, ни атом кисло­рода не расчленяются больше ни на что – заявляют они. Единственным веским доводом для такого странного убеждения, по нашему мнению, являются неудачи в экспериментировании. Но как они могут быть уверены, что новое открытие или изобретение более совершенных и чутких прибо­ров не выявят в один прекрасный день ошибоч­ность их взглядов? Откуда они знают, что веще­ства, именуемые ныне «элементарными атомами», в свою очередь, не являются сложными вещества­ми или молекулами, в которых при более скру­пулезном анализе не обнаружатся реальные пер­вичные элементарные частицы, – плотная оболоч­ка еще более тонкого атома-искры – искры жиз­ни, источника электричества, но все же материи! Генри Кунрат, величайший алхимик и розенкрей­цер средневековья, правильно показал дух челове­ка – как и любого атома – в виде яркого пламе­ни, заключенного в почти прозрачный шар, кото­рый он назвал душой. А поскольку ученые, по их собственному признанию, не имеют представле­ния ни о происхождении материи и духа, ни об электричестве, или жизни, а их сведения об исход­ной молекуле неорганической материи равны нулю, то почему, спрашивается, все оккультисты – чьи великие учителя, вероятно, могут знать о существовании веществ, которые доки современ­ной материалистической школы не в состоянии «увидеть, понюхать или попробовать на вкус», – должны считать их определения материи и силы последним словом непогрешимой науки?

Наш критик пишет: «В качестве инструментов исследования ученые поочередно используют свет, теплоту, магнетизм, электричество и звук». И в то же время он провозглашает ныне еретический те­зис о «неуловимости этих проявлений силы». Ос­мелюсь предположить, что, говоря о неощутимых факторах, он грешит против доктрин своих вели­ких учителей. Пусть он изучит новую литературу по химии, недавно реформированной на основе так называемого закона Авогадро, и тогда узнает, что термин неуловимые факторы расценивается сейчас как научный абсурд. Самые последние вы­воды, к которым пришла современная химия, по­хоже, заставили ее отказаться от определения «не­уловимый» и тех учебников дореформенного пери­ода, которые относят явления теплоты и электри­чества к разжиженным формам материи. Ученые утверждают, что к телам нельзя ничего ни приба­вить, ни отнять от них, не изменив при этом их веса. Это было сказано и записано в 1876 г. одним из величайших химиков Америки. Но сделало ли их это хоть чуточку мудрее? Сумели ли они заме­нить более научной доктриной старую и запре­щенную «флогистоновую теорию», исповедовав­шуюся Шталем[89], Пристли, Шиле[90] и другими? – или, доказав для собственного удовлетворения, что очень ненаучно называть теплоту и электричество разреженными формами материи, преуспели ли они в обнаружении истинной природы силы, ма­терии, энергии, огня, электричества – то есть жизни? Понятие флогистона [91] Шталя – теория го­рения, которой обучали Аристотель и греческие философы, – разработанное Шиле (бедным швед­ским аптекарем, тайно изучавшим оккультизм, и который, по словам профессора Кука, «за один год внес больший вклад в химическую науку, чем Ла­вуазье за всю свою жизнь»), не было просто пло­дом воображения, хотя Лавуазье было разрешено запретить и ниспровергнуть его. Действительно, если бы высокие жрецы современной науки смог­ли внести большую лепту в дело изучения сущнос­ти вещей, чем простую их классификацию, тогда, пожалуй, они имели бы больше прав поведать миру о «конечной структуре материи». Как извест­но, своими нападками на флогистоновую теорию Лавуазье не привнес в науку ничего исключитель­но важного, кроме «грандиозного обобщения». Но оккультисты предпочитают придерживаться фун­даментальных учений древности. Они, как и авто­ры старой теории, не связывают флогистон, – по­лучивший свое специфическое название в качест­ве одного из атрибутов Акаши, –с понятием веса, который обычно ассоциируется у непосвященных со всеми видами материи. И хотя для нас он явля­ется принципом, вполне определенным веществом, в то время как для Шталя и других он был неопре­деленным веществом, – все же они так же, как и мы, не считали его материей в ее нынешнем пони­мании. Как сказал один из современных ученых, «замените в книге Шталя по химии и физике (1731 г. ) термин флогистон словом энергия и вы получи­те... нашу великую современную доктрину о со­хранении энергии». Совершенно верно – это «ве­ликая современная доктрина», только, осмелюсь добавить, – плюс что-то еще. Не прошло и года после произнесения этих слов, как открытие про­фессором Круксом[92] светящейся материи, речь о которой пойдет дальше, почти опрокинуло все их предыдущие теории.

«Сила, энергия, физический посредник – это просто различные слова, выражающие одну и ту же идею», – замечает наш критик. Думаю, что он оши­бается. До сегодняшнего дня ученые не договори­лись относительно четкого и исчерпывающего опре­деления электричества – этого «очень загадочного посредника», по мнению профессора Бэлфора Стю­арта. Если последний утверждает, что электричество или «электрическое притяжение можно, вероятно, рассматривать как специфическую разновидность силы, именуемой нами химическим сродством», то профессор Тиндаль называет его «типом движения», а профессор Бейн причисляет электричество к одной из пяти главных сил природы, коими являются «механическая (молярная), кинетическая энергия дви­жущейся материи» и «молекулярная, или заключен­ная в молекулах, тоже проявляющаяся предположи­тельно (? ) в движении, а именно: в теплоте, свете, химической силе, электричестве» («Соотношения нервной и умственной сил»). Боюсь, что теперь эти три определения уже не выдержат строгой проверки.

Не менее необычным выглядит вывод, сделанный нашим «Теософом». Напомнив, что «ни одним известным сейчас научным прибором невозможно взве­сить луч света», он все же уверяет нас, что... «наука может доказать, что теоретический вселенский эфир, который существует в крайне разреженном состоянии, имеет вес». Это заявление, сделанное перед лицом тех, кто считает эфир реальностью и кто знает, что поскольку он проникает в самые плотные тела с такой же легкостью, как вода в губ­ку, то не может быть заключен в ограниченные рам­ки, – звучит довольно странно; это утверждение также не найдет понимания в современной науке. Когда ей удастся определить вес этого чисто гипотетического посредника, – существование кото­рого является пока что только удобной гипотезой, призванной завершить теорию о волнообразном движении, – тогда мы преклоним голову перед ее могуществом. Поскольку наш Брат обожает ссы­латься на авторитетные источники, почему бы ему в следующий раз не привести такую цитату:

«Существуют ли эфирные волны или нет, мы пред­ставляем их в виде волн различной длины... и любой физик поддержит меня... что хотя наша теория на поверку может оказаться только плодом научных видений, эти величины должны являть собой параметры какого-то яв­ления» («Размеры эфирных волн», с. 25).

После такой публичной исповеди довольно труд­но поверить в способность науки доказать «наличие веса» у вселенского эфира.

С другой стороны, наш критик очень правильно делает, что сомневается в возможности изобретения прибора «для взвешивания лучей света»; хотя он упорствует в неверном определении света как «силы, или энергии». Осмелюсь утверждать, что даже в строгом соответствии с современной наукой, – ко­торая дает ошибочные названия 9 из 10 объектов изучения (что можно легко доказать), а затем с не­изменной наивностью признается в этом без малей­шей попытки заменить дезориентирующие термины, – свет никогда не считался «силой». По мнению науки, это «проявление энергии», «способ движе­ния», порожденный быстрыми вибрациями молекул в любом светящемся теле и переданный волнами эфира. Это же верно для теплоты и звука, передача последнего зависит, помимо вибраций эфира, от вол­нообразных движений окружающей атмосферы. В свое время профессор Крукс решил, что он доказал, что свет – это сила, но вскоре обнаружил свою ошибку. Объяснение волнового движения света, сделанное Томасом Юнгом[93], как всегда остается в силе и показывает, что то, что мы называем све­том, есть всего лишь воздействие, произведенное на сетчатку глаза волнообразными движениями ча­стиц материи. Следовательно, свет, как и теплота, высшим выражением которой он является, – это просто призрак, тень движущейся материи; это безграничные, вечные, бесконечные пространство, движение и время; триединая сущность того, что деисты обозначают словом Бог, а мы — терминами Единый Элемент, Духо-материя, или Материя-дух, чьи семь свойств абстрактно изображаются нами в виде равностороннего треугольника. Если средне­вековые теософы и современные оккультисты на­зывают Духовную душу – ваханом (проводником) седьмого принципа – чистой нематериальной ис­кры, «огня, взятого из вечного океана света», – то эзотерически они именуют ее также «пульсацией Вечного Движения»; а последнее, безусловно, не может существовать вне материи. Только что уче­ные открыли «четвертое состояние материи», в то время как оккультисты много веков назад проник­ли в тайны шестого и, следовательно, не строят предположения, а знают о существовании седьмого – и последнего. Профессор Бэлфор Стюарт, пыта­ясь показать свет как некую энергию, или силу, цитирует Аристотеля и отмечает, что греческий философ, кажется, поддерживал идею о том, что «свет не является телом или эманацией любого тела (ибо тогда, по мнению Аристотеля, он будет разновидностью тела) и что поэтому свет – это энергия, или действие». На это я вежливо возражу, что если нельзя представить движение без силы, то еще труднее вообразить «энергию, или дей­ствие», вечно существующую или даже проявляющуюся в безграничном пространстве без участия какого-либо тела. Кроме того, концепции о «те­лах» и «материи» Аристотеля и Платона, основателей двух великих соперничавших школ античности, несмотря на их диаметрально противополож­ные позиции по многим вопросам, тем не менее, еще больше расходятся со взглядами нынешней науки на «тело» и «материю». Древние и современ­ные теософы, алхимики и розенкрейцеры всегда утверждали, что в природе нет таких вещей per se как «свет», «теплота», «звук», «электричество» и менее всего – «вакуум». И результаты старых и новых исследований полностью подтверждают их воззрение, а именно, что в реальности не суще­ствует ни «химических», ни «световых», ни «тепло­вых лучей». Нет ничего, кроме светящейся энергии; или, как выразился в «Scientific American»[94] один ученый, светящаяся энергия – «это некий тип движения, вызывающего вибрации чего-то находя­щегося во всем пространстве между нами и со­лнцем – чего-то, что не будучи полностью осмыс­лено (именно так! ) именуется нами " эфиром" и что имеется везде, даже в " вакууме" радиометра». Это высказывание хотя и запутанное, тем не менее, яв­ляется последним словом науки. И еще: «Мы всег­да имеем дело с одной и той же причиной – све­тящейся энергией – и даем ей различные обозна­чения: «актиничность»[95], «свет» или «теплота». Нам также говорят, что лучи, неправильно названные химическими, или актиничными, а также цвето­вые лучи, воспринимаемые нашими глазами как голубой или зеленый, или красный, «имеют оди­наковую природу – движение эфира».

Итак, поскольку солнце и эфир, вне всякого со­мнения, являются материальными телами, то все из проявления – свет, теплота, звук, электричество и т. д. – неизбежно должны быть, согласно определению Аристотеля (принятому и не совсем верно истолкованному профессором Бэлфором Стюар­том), также «разновидностью вещества», то есть – материей.

Но чем в действительности является материя? Мы убедились, что едва ли можно называть электричество силой, однако нам запрещают причис­лять его к материи под угрозой получить ярлык профанов от науки! Электричество не имеет веса – учит нас «Теософ», следовательно, оно не может быть материей. Ну что ж, по этому поводу обеим сторонам есть что сказать. Эксперименты Малле, результаты которых согласуются с данными Пирани[96] (1878), показали, что электричество испыты­вает на себе влияние гравитации и поэтому долж­но обладать некоторым весом. Прямой медный провод с загнутыми вниз концами" подвешивается к середине одного из рычагов точных весов, а заг­нутые концы погружаются в ртуть. Когда через этот провод при посредничестве ртути пропускают ток от сильной батареи, то коромысло весов, к ко­торому прикреплен провод, несмотря на установ­ленное равновесие, заметно отклоняется вниз, не­взирая на сопротивление ртути. Оппоненты Мал­ле, которые в свое время пытались доказать, что факт отклонения рычага весов вниз вызван не гравитацией, а действием закона притяжения элект­рических токов, и в подтверждение своих взглядов приводили электрическую теорию Барлоу[97] и от­крытие, сделанное Ампером, что электрические токи, текущие в противоположные стороны, вза­имно отталкиваются, а иногда направляются вверх, вопреки закону гравитации, еще раз доказа­ли, что едва ли можно достичь единого мнения, и эта проблема остается открытой. Попутно возни­кает вопрос: что же такое «закон гравитации»? Нынешние ученые предполагают, что «гравитация» и «притяжение» имеют четкие различия. Но недалек тот день, когда будет подтверждена пра­вильность оккультной теории о том, что «гравита­ция» – это не что иное, как «притяжение и отталкивание».

Разумеется, наука может называть электричество силой, если ей так нравится. Однако, ставя его в один ряд со светом и теплотой, которым самым ре­шительным образом отказано в принадлежности к силе, она либо грешит непоследовательностью, либо молчаливо признает его неким «типом материи». Но независимо от того, есть у электричества вес или нет, никакой настоящий исследователь не будет доказывать невозможность существования столь лег­кой материи, вес которой не поддается замерам с помощью современных приборов. А это приводит нас прямиком к последнему открытию, одному из величайших в науке, – я имею в виду «светящую­ся материю» мистера Крукса, или – как ее теперь называют – четвертое состояние материи.

Полагаю, нет надобности в дополнительных ар­гументах в пользу того, что все три состояния – твердое, жидкое и газообразное – являются лишь одними из множества стадий в непрерываемой цепи видоизменения материи – и что все три вза­имосвязаны, то есть переходят друг в друга через незаметные градации. Но для нас, оккультистов, гораздо большее значение имеет признание, сде­ланное несколькими великими учеными в различ­ных статьях по поводу открытия четвертого состо­яния материи. Один из них пишет в «Scientific American»:

«Предположение о том, что эти три состояния ма­терии не исчерпывают всех ее возможностей, ненамно­го невероятнее гипотезы о существовании звуковых волн, выходящих за пределы нашей слышимости, и о наличии слишком быстрых либо слишком медленных эфирных колебаний, перестающих восприниматься на­шим органом зрения как свет».

А поскольку профессор Крукс преуспел в очище­нии газов до такой кондиции, что они достигли состояния материи, «с трудом подпадающей под опре­деление сверхгазообразной и обладающей совершенно новыми свойствами», почему тогда оккультистов выговаривают за их уверенность в том, что за «сверхгазообразной материей» следуют другие состо­яния такой сверхочищенности, даже в своих грубых проявлениях, – к примеру, электричество во всех его известных формах, – которые приводят исследователей в полное замешательство, и пусть после этого счастливые обладатели научного чутья называ­ют электричество силой! Нас уверяют в совершенной очевидности того, что при очень значительном увеличении разреженности некоторых газов, как, на­пример, в предельно доступном науке вакууме, количество молекул может уменьшиться настолько, что их столкновение при благоприятных условиях станет столь редким, по сравнению с массовым чис­лом[98], что они перестанут оказывать заметное влияние на физические свойства исследуемой материи. Другими словами, нам говорят, что «свободно паря­щие молекулы, будучи предоставленными действию законов кинетической силы, без взаимной интерфе­ренции, прекращают проявление свойств, характер­ных для газообразного состояния, и приобретают аб­солютно новые качества». Это и есть светящаяся материя. А за ней скрывается источник электриче­ства – опять же материя.

Сейчас было бы слишком опрометчиво с нашей стороны обнадеживать читателей предположением, что после того как профессором Круксом было об­наружено четвертое состояние материи, а профессо­ром Зеллнером четвертое измерение пространства (оба стояли у истока науки), со временем за ними последуют открытия и пятого, и шестого, и даже седьмого состояния материи, так же, как и семи чувств у человека, и что, наконец, будет доказана семеричность строения всей природы, – ибо кто может поставить ограничения ее возможностям! Но пока что нет оснований для такого оптимизма. Го­воря о своем открытии, профессор Крукс справедли­во заметил, что феномены, которые он изучал в экспериментальных трубках, открыли перед наукой новое поле деятельности, новый мир...