Хозяйственное значение аскетизма

Город

Позднее к этим сословиям присоединяются еще горожане. Города становятся средоточием городского ремесла, и установляется первоначальное экономическое обособление города от деревни и обмен как нормальное явление хозяйственной жизни. Однако он, во–первых, ограничен по своим размерам и, как правило, распространяется лишь на город и прилегающие к нему деревни, целиком сосредоточиваясь на определенном месте, рынке в определенные часы, а во–вторых, он удерживает личный характер, потребитель имеет дело непосредственно с производителем как его заказчик, и посредство купца, обезличивающего сделку, придающего ей характер обмена отвлеченных эквивалентов, здесь совершенно исключено. Поэтому даже обмен не разрушает патриархального уклада экономической жизни с его личной теплотой. Городское ремесло было, как известно, организовано в цехи, которые в эпоху своего процветания (XII–XV вв. ) имели огромное влияние в городской жизни. Они для своих участников составляли тоже своего рода расширенную семью, которая следила за каждым их шагом, но в то же время и заботилась о них. Цехи определяли своими уставами в подробностях условия производства, предмет его, качество, условия сбыта, а равным образом даже и бытовую сторону жизни учеников, подмастерьев и мастеров. Новейшего индивидуализма, с его свободой, но и с его бесприютностью и холодом, не знает средневековье, и это в высшей степени существенно для понимания его экономической психологии. Конечно, такой уклад жизни является более доступным личному воздействию и этизированию, оставляет гораздо больше простора для личных отношений разных общественных групп, нежели теперешняя, механизированная жизнь. Задачи жизни были проще.

Хозяйственное значение аскетизма

Средневековая церковь, конечно, поддерживает общее отношение христианства к хозяйственной жизни, как оно вытекает из его существа и было осознано в первые века его существования, но, соответственно новым условиям жизни и новым задачам, оно подвергается дальнейшему развитию и осложнению. Некоторые стороны христианской морали оказываются усиленно и иногда односторонне подчеркнуты, другие остаются в тени. В общем идеале жизни, выражающем, так сказать, максимальные требования христианской морали, получил преобладающее влияние монашеский аскетизм. Начиная с IV века на востоке и на западе развивается монашество, ставящее себе самые строгие аскетические требования, которые запечатлеваются в монашеских уставах (на востоке — свв. Пахомия, Василия Великого, Макария, на западе — Бенедикта Нурсийского и др. ). Благодаря первенствующей роли монашества в церкви, естественно, оно кладет свой отпечаток на понимание общих идеалов жизни, служащих ей нормой и отражающих на себе общий дух монашеского аскетизма. Этим установляется тот односторонне или, вернее, упрощенно аскетический характер средневекового мировоззрения, которое нашло себе столь яркую, хотя и, бесспорно, одностороннюю и преувеличенную характеристику в труде проф. Эйкена (см. литературу).

Монашеский идеал жизни ставит созерцание выше деятельности. Бернард Клервосский различает, напр[имер], три ступени, ведущие к совершенству. На его образном языке, первая ступень — это жизнь на мельнице, вторая ступень — жизнь на поле и третья ступень — жизнь на постели, т. е. высшая созерцательная жизнь. Исходя из предпочтения созерцательной жизни — деятельной, а монашеского аскетизма — мирской работе, можно ожидать полного отрицания производительного труда. Однако этого отнюдь не делается; ценность труда и его достоинство признается; однако труд ценится не сам по себе, но как средство духовного воспитания и аскетического упражнения; следовательно, преобладает точка зрения религиознопедагогическая. Труд ценится как средство борьбы с праздностью, которая является опасностью и для души, и для тела. В этом смысле папа Григорий Великий считает труд подготовительной школой для достойной человека жизни. «Если кто хочет достичь созерцательной жизни, совершенства, тот должен до пота работать», — говорит он. Равным образом и Бернард Клервосский убеждает монашествующих сестер работать, потому что праздность есть скопище всех дурных и бесполезных мыслей. Фома Аквинский также считает труд полезным, а праздность — вредной для человека.

Хотя труд и рассматривается как средство аскетического упражнения, но это не мешает, а, напротив, даже содействует тому, чтобы он был весьма напряженным, упорным и усердным. В жизнеописании одного средневекового святого сказано, что «каждый должен быть своим волом», т. е. работать так, как вол. Соответственно такому воззрению монастырские уставы налагают тяжелую обязанность труда; напр[имер], в одном уставе предписывается монахам работать до такой степени усталости, чтобы они засыпали, не ложась еще в постель.