Причины популярности Скиннера

Невероятную популярность Скиннера можно объяснить тем, что ему удалось соединить элементы традиционного либерально-оптимистического мышления с духовной и со­циальной реальностью.

Скиннер считает, что человек формируется под влия­нием социума и что в "природе" человека нет ничего, что могло бы решительно помешать становлению мирного и справедливого общественного строя. Таким образом, сис­тема Скиннера оказалась привлекательной для всех тех психологов, которые относятся к либералам и находят в этой системе аргументы для защиты своего политического оптимизма. Он апеллирует ко всем тем, кто верит, что такие вожделенные социальные цели, как мир и равен­ство, являются не просто утопией, а что их можно вопло­тить в жизнь. Сама идея создания более совершенного, научно обоснованного общественного строя волнует всех, кто раньше был в рядах социалистов. Разве не к этому же стремился Маркс? Разве не он назвал свой социализм "на­учным" в противоположность "утопическому" социализму предшественников? И разве метод Скиннера не выглядит особенно привлекательно в тот исторический момент, ко­гда политические лозунги себя исчерпали, а революцион­ные надежды захлебнулись?

Однако Скиннер привлекает не только своим оптимиз­мом, но и тем, что ему удалось умело вмонтировать в традиционно либеральные идеи элементы ярого негати­визма. В век кибернетики индивид все чаще становится объектом манипулировали. Его труд, потребление и сво­бодное время — все находится под воздействием рекламы, идеологии и всего того, что Скиннер называет положи­тельным стимулированием. Личность теряет свою актив­ную ответственную роль в социальном процессе; человек становится совершенно "конформным" существом и при­выкает к тому, что любое поведение, поступок, мысль и даже чувство, отклоняющееся от стандарта, будет иметь для него отрицательные последствия; он результативен лишь в том, что от него ожидают. Если же он будет настаивать на своей уникальности, то в полицейском госу­дарстве он рискует потерять не только свободу, но и жизнь; в некоторых демократических системах он рискует своей карьерой, иногда — потерей работы, а важнее всего — он рискует оказаться в изоляции. Хотя большинство людей не осознают своего внутреннего дискомфорта, они все же испытывают неопределенное чувство страха перед жизнью, они боятся будущего, одиночества, тоски и бессмысленно­сти своего существования. Они чувствуют, что их собствен­ные идеалы не находят опоры в социальной реальности. Какое же огромное облегчение они должны испытать, узнав, что приспособление — это самая лучшая, самая прогрессивная и действенная форма жизни. Скиннер пре­вращает кибернетический ад изолированного, манипулируемого индивида в райские кущи прогресса. Он избавля­ет нас от страха перед будущим, заявляя, что направле­ние, в котором развивается наша индустриальная систе­ма, — это то самое направление, о котором мечтали вели­кие гуманисты прошлого, да к тому же еще и научно обо­снованное. Кроме того, теория Скиннера звучит очень убе­дительно, так как она (почти) точно "попадает" в отчуж­денного человека кибернетического общества. Короче, скиннеризм — это психология оппортунизма, выдающая себя за научный гуманизм.

Я вовсе не хочу этим сказать, что Скиннер захотел выступить в роли апологета "технотронного" века. Напро­тив, его политическая и социальная наивность нередко вынуждающего писать такие вещи, которые звучат гораз­до убедительнее (хоть и тревожат душу), чем если бы он отдавал себе полностью отчет в том, к чему он пытается нас приспособить.

Бихевиоризм и агрессия

Знание бихевиористской методологии очень важно для изучения проблемы агрессии, поскольку в США большин­ство ученых, хоть как-то причастных к проблеме агрес­сии, являются приверженцами бихевиоризма. Их аргумен­тация проста: если Джон обнаружит, что в ответ на его агрессивное поведение его младший брат (или мать) дает ему то, что он хочет, то он превратится в человека с агрес­сивными наклонностями; то же самое можно было бы ска­зать в отношении мужественного, низкопоклоннического или любвеобильного поведения. Формула гласит: человек чувствует, думает и поступает так, как он считает пра­вильным для достижения ближайшей желанной цели. Аг­рессивность, как и другие формы поведения, является бла­гоприобретенной и определяется тем, что человек стре­мится добиться максимального преимущества.

Бихевиорист А. Басс определяет агрессию как "поведение, вызывающее раздражение и наносящее ущерб другим орга­низмам". Приведу небольшой фрагмент из его рассуждений:

То, что в определение понятия агрессии совершенно не вошел такой элемент, как намерение (мотив), обусловлено двумя обстоятельствами. Во-первых, намерение имплицитно включает телеологию — целенаправленное действие, устрем­ленное к будущей цели; такое понятие намерения несовместимо с бихевиористскими взглядами. Во-вторых (что еще важнее), это понятие очень трудно применить к действиям, поступкам в бихевиористском смысле. Намерение, умысел — это индиви­дуальное действие, которое может получить вербальное выра­жение, а может и не получить... О намерении можно судить по истории процесса "стимулирования". Если агрессивная ре­акция систематически усиливалась и имела специфические последствия (например, бегство жертвы), то можно утверж­дать, что повторение агрессивного поведения содержит "наме­рение вызвать такую реакцию, как бегство". Однако подоб­ное рассуждение совершенно излишне при анализе поведения, гораздо полезнее и продуктивнее будет изучить отношение между историей "стимулирования" агрессивной реакции и не­посредственной ситуацией, подтолкнувшей эту реакцию.

В целом категория намерения очень сложна для анализа; к тому же агрессивное поведение в большей мере зависит от последствий "стимулирования", именно они определяют воз­никновение и интенсивность агрессивных реакций. То есть, иными словами, речь идет о том, чтобы определить, какие виды "стимулов" вызывают агрессивное поведение.

Мы видим, что под словом "намерение" Басс имеет в виду сознательный умысел. То есть Басс не отказывается полностью от психоаналитического подхода к проблеме. "Если гнев не является импульсом к агрессии, стоит ли видеть в нем вообще какой-либо импульс? Мы считаем, что это нецелесообразно"[38].

Выдающиеся бихевиористы А. Басс и Л. Беркович де­монстрируют гораздо больше понимания эмоциональных состояний человека, чем Скиннер, хотя в целом они поддер­живают главный принцип Скиннера, гласящий, что объек­том научного наблюдения является действие, а не дейст­вующий человек. Поэтому они не придают серьезного зна­чения фундаментальным открытиям Фрейда, т. е. не учи­тывают того, что поведение определяют психические силы, что эти силы в основном находятся на бессознательном уровне и, наконец, что осознание ("прозрение") как раз и является тем фактором, который преобразует энергетиче­ский потенциал и определяет направленность этих сил.

Бихевиористы претендуют на "научность" своего мето­да на том основании, что они занимаются теми видами поведения, которые доступны визуальному наблюдению. Однако они не понимают, что невозможно адекватно опи­сать "поведение" в отрыве от действующей личности. На­пример, человек заряжает револьвер и убивает другого че­ловека; само по себе действие — выстрел из револьвера — с психологической точки зрения мало что значит, если его взять в отрыве от "агрессора". Фактически бихевиоризм констатирует лишь то, что относится к действию револь­вера; по отношению к револьверу мотив того, кто нажал на курок, не имеет никакого значения. А вот поведение человека можно понять до конца лишь в том случае, если мы будем знать осознанные и неосознанные мотивы, побу­дившие его к выстрелу. При этом мы обнаружим не одну-единственную причину его поведения, а получим возмож­ность эксплицировать внутреннюю психическую структу­ру его личности и выявить многие факторы, которые, со­единившись вместе, и привели к тому мгновению, когда револьвер выстрелил. И тогда мы констатируем, что мо­жем через целую систему личностных характеристик объяс­нить импульс, который привел к выстрелу. А сам выстрел зависит от массы случайных факторов, ситуативных эле­ментов; например, от того, что у данного субъекта в этот момент оказался в руках именно револьвер, что вблизи не было других людей, наконец, от общего состояния его психики, а также от степени психологической напряжен­ности в данный момент.

Поэтому основной бихевиористский тезис, согласно ко­торому наблюдаемое поведение представляет собой надеж­ную с научной точки зрения величину, совершенно оши­бочен. На самом деле поведение различно в зависимости от различия мотивирующих его импульсов, а они-то часто скрыты от наблюдателя.

Это можно проиллюстрировать простым примером. Два отца с разным темпераментом бьют своих сыновей, пола­гая, что наказание полезно для нормального развития ре­бенка. Внешне оба отца ведут себя одинаково. Каждый дает своему сыну затрещину правой рукой. Однако, если мы сравним при этом, как ведет себя любящий отец и отец-садист, мы увидим в них много различий. Различны позы, выражения лиц, хватка, слова и тон разговора по­сле наказания. Соответственно отличается и реакция де­тей. Один ребенок ощущает в наказании садистское, раз­рушительное начало; а другой не имеет никаких основа­ний усомниться в любви своего отца. И тем более, если эта уверенность дополняется другими бесчисленными при­мерами поведения отца, которые формируют ребенка с ран­него детства. Тот факт, что оба отца убеждены в том, что наказывают детей для их же пользы, ничего не меняет, кроме того, что устраняет моральные преграды с пути отца-садиста. И даже если он, отец-садист, никогда не бил сво­его ребенка из страха перед женой, или из других сообра­жений, или под влиянием прочитанных книг о воспита­нии, он все равно вызовет у ребенка те же самые реакции, ибо его взгляд также точно выдает его садистское нутро, как и его руки, дающие ребенку затрещину. Поскольку дети чувствительнее взрослых, они реагируют в целом на импульс, который исходит от отца, а вовсе не на отдель­ные, изолированные факты его поведения.

Возьмем другой пример. Мы видим человека, который сердится, гневается, у которого от злости краснеет лицо. Мы описываем его поведение, говоря: он в гневе, в бешенст­ве, он вне себя. Если мы спросим, почему он гневается, то можем услышать в ответ: "Потому что он боится". — "А чего он боится? Отчего этот страх?" — "Оттого, что он очень страдает от своей беспомощности". — "Откуда это чувство?" — "Все дело в том, что он никак не может по­рвать узы, привязывающие его к матери, и постоянно чувст­вует себя как малое дитя". (Это, разумеется, не единственно возможный вариант объяснения причинных связей.) Каж­дый из этих ответов содержит "истину". Разница лишь в том, что каждый из них отмечает причинную связь разной глубины; и чем глубже лежит причина, тем меньше она осознается. Чем глубже уровень осознания, тем больше мы получаем информации для понимания поведения. И не только для понимания мотивов, но и в том смысле, что поведение человека становится понятным до мелочей. В данном случае наблюдатель с тонким чутьем скорее заме­тит на "красном" лице выражение испуганной беспомощ­ности, а не гнева. В другом случае поведение может быть внешне совершенно аналогичным, но от внимательного наблюдателя не ускользнет лежащая на лице человека печать жестокости и деструктивизма. Его гневное поведе­ние — лишь результат того, что он держит под контролем свои разрушительные импульсы. И тогда два внешне оди­наковых типа поведения на деле оказываются сильно от­личающимися друг от друга, что научно можно объяс­нить, только обратившись к мотивационной сфере в струк­туре личности.

Поэтому на вопрос о "краснолицем" я дал необычный ответ: "Он гневается потому, что его оскорбили, или же он чувствует себя оскорбленным". Подобное объяснение акцентирует повод для гнева и упускает из виду, что раз­дражительность и гневливость могут быть и чертами ха­рактера данной личности. Группа людей будет по-разному реагировать на один и тот же раздражитель в зависимости от характеров индивидов. Так, например, субъекта А этот раздражитель задевает; субъект В испытывает к нему от­вращение; субъект С может его испугаться, а субъект D просто проигнорирует его.

Басс прав, утверждая, что намерение — это личное дело каждого, которое может получить словесное выражение, а может и не получить. Однако как раз в этом и состоит дилемма бихевиоризма: поскольку он не располагает ме­тодом для анализа невербализованных данных, он вынуж­ден ограничивать свои исследования теми данными, кото­рые ему доступны и которые обычно слишком грубы и поверхностны, а потому недостаточны для проведения тон­кого теоретического анализа.