Главная | Обратная связь | Поможем написать вашу работу!
МегаЛекции

Открытия, опровергающие инстинктивистов




V. НЕЙРОФИЗИОЛОГИЯ

Здесь будет показано, как точные научные данные нейро­физиологии, психологии животных, палеонтологии и ан­тропологии опровергают гипотезу о том, что в человеке от рождения заложен спонтанный саморазвивающийся ин­стинкт агрессивности.

Отношения между психологией и нейрофизиологией

Прежде чем начать обсуждение нейрофизиологических дан­ных, необходимо сказать несколько слов о взаимоотноше­ниях между психологией — наукой о душе и нейрофизио­логией — наукой о нервной системе.

Каждая наука имеет свой предмет и свои методы, и направление исследований часто определяется возможнос­тью применения этих методов для анализа конкретных данных. Трудно ожидать, что нейрофизиолог пойдет тем путем, который является наиболее приемлемым с точки зрения психолога, и наоборот. И все же можно ожидать, что обе науки сотрудничают в тесном контакте и поддер­живают друг друга. Но сотрудничество возможно только в том случае, если обе стороны располагают хотя бы мини­мумом необходимых знаний, позволяющих им понять язык другой науки и правильно оценить факты. Если бы уче­ные из разных областей знания работали в тесном кон­такте друг с другом, они бы увидели, что данные, добытые в лабораториях, могли бы принести гораздо больше пользы, если бы были доступны также и представителям смежных областей и увязаны в одну систему. Сказанное относится и к проблеме оборонительной агрессивности.

Однако чаще всего психологические и нейрофизиологи­ческие исследования "варятся каждое в своем соку", и специалист по неврологии в настоящее время даже не в со­стоянии удовлетворить потребность психолога в информа­ции: он не может, например, ответить на вопрос, какие нейрофизиологические показатели эквивалентны таким страстям, как деструктивность, садизм, мазохизм или нар­циссизм; да и психолог мало чем может быть полезен ней­рофизиологу[65]. Складывается впечатление, что каждой на­уке лучше идти своим путем и решать свои проблемы, пока в один прекрасный день они не сойдутся в одной точке, исследовав одну и ту же проблему — каждый своим методом. И тогда можно будет сравнить результаты и под­вести итоги. Конечно, было бы странно, если бы каждая наука для подтверждения или опровержения своих гипо­тез дожидалась результатов исследований других наук. И пока психологическая теория не получила ясных и убеди­тельных опровержений со стороны нейрофизиологии, пси­холог не должен сомневаться в своих знаниях, если они опираются на правильное наблюдение и верную интерпре­тацию данных. Об отношениях этих двух научных дис­циплин есть хорошее высказывание у Р. В. Ливингстона.

Пора прекратить соревнование между обеими дисципли­нами. С кем нам бороться? Только с собственным невеже­ством. Есть много областей, в которых необходима совмест­ная работа исследователей мозга и специалистов в области поведения. Но мы не достигнем большего понимания, пока не внесем изменения в наши нынешние концепции. А для этого также нужны талантливые исследователи и теоретики.

Многочисленные научно-популярные издания создали иллюзию того, что нейрофизиологи нашли объяснения многих проблем человеческого поведения. Однако боль­шинство специалистов из этой области знания придержи­ваются совершенно иной точки зрения. Так, Т. Баллок, специалист в области нервной системы беспозвоночных, электрических рыб и морских млекопитающих, начинает свой труд "О развитии нейрофизиологических механизмов" со слов об "отрицании нашей способности на сегодняшний день сделать серьезный вклад в решение реальных про­блем" и утверждает, что "мы, по существу, не имеем ни малейшего представления об участии нейронов в механиз­ме процесса обучения, о физиологическом субстрате ин­стинктивного поведения или других более сложных про­явлениях поведенческих реакций".

Аналогичные мысли мы находим у Биргера Каады:

Наши знания и представления о механизмах формирова­ния агрессивного поведения в центральной нервной системе ограничены тем, что информацию мы получаем в основном из экспериментов над животными, и потому мы почти ничего не можем сказать об отношении центральной нервной систе­мы к "аффективным" аспектам эмоций. А интерпретировать поведение только на основе анализа внешних феноменов и периферийных телесных изменений явно недостаточно.

К такому же выводу приходит и У. Пенфилд — один из крупнейших неврологов Запада.

Тот, кто надеется решить проблему духа и души с пози­ции нейрофизиологии, похож на человека, стоящего у подно­жия горы. Человек стоит на полянке и смотрит вверх, гото­вый взобраться на гору. Но вершина всегда закрыта облака­ми, и поэтому многие считают, что она вообще недостижима. И если настанет день, когда человек дойдет до полного пони­мания устройства своего мозга и своего сознания, то это мож­но будет считать его величайшим завоеванием и окончатель­ной победой.

Но в исследовательской работе ученого существует только один метод — наблюдение явлений природы и сравнитель­ный анализ экспериментальных результатов на базе тщательно разработанной гипотезы. И нейрофизиологи, для которых этот метод единственный, должны честно признать, что на основе собственных исследовательских данных они вряд ли смогут дать ответ на поставленные вопросы[66].

Некоторые неврологи в целом более или менее пессими­стически оценивают перспективы сближения неврологии и психологии, а также возможный вклад современной ней­рофизиологии в объяснение механизмов человеческого по­ведения. Этот пессимизм выражают X. фон Ферстер и Т. Мельничук[67], Н. Р. Матурана и Ф. С. Варела. Критически высказывается по этому поводу и Ф. Г. Ворден[68].

Из многочисленных устных и письменных высказыва­ний исследователей мозга я понял, что многие разделяют это мнение: мозг все чаще рассматривается как целое, как система — и ясно, что ни один из элементов этой системы в отдельности не в состоянии объяснить поведение челове­ка. Убедительные данные в подтверждение этой мысли приводит Э. Валенштайн. Он показал, что врожденные и связанные с гипоталамусом* "центры" голода, жажды, сек­суальности и другие (если они вообще существуют) не раз­мещены в чистом виде в каких-то точках мозга, как это предполагалось раньше, когда думали, что раздражение одного "центра" может вызвать поведение, предписанное Другому центру, если окружение будет давать стимулиру­ющие раздражители, созвучные второму центру.

Д. Плуг показал, что "агрессия" (точнее, невербальная реакция на угрозу) маленькой обезьянки не принимается всерьез другими обезьянами, если угроза исходит от обезья­ны, которая социально стоит ниже второй. Эти факты совпадают с холистской точкой зрения, которая утверждает следующее: когда мозг решает, каким приказом вызвать то или иное поведение, он принимает во внимание не только сигналы прямого стимулирования, но и общее состояние природного и социального окружения, которое в этот мо­мент является для объекта дополнительным раздражите­лем и может вносить в его поведение свои коррективы.

Скептицизм по поводу возможностей нейрофизиологии дать адекватное объяснение человеческому поведению во­все не означает, что тем самым ставится под сомнение истинность (и пригодность для сравнительного анализа) многих экспериментальных данных последних десятилетий.

Эти данные имеют достаточно важное значение хотя бы потому, что предоставляют богатый материал для пони­мания одной из форм агрессии (оборонительной), особенно если такой материал умело классифицировать, привести в систему и описать при помощи новой терминологии.

Мозг как основа агрессивного поведения [69]

Исследование проблемы отношений между функцией моз­га и поведением индивида с самого начала было определе­но дарвиновским тезисом о том, что структура и функция мозга подчинены принципу сохранения индивида и вида.

С тех пор нейрофизиологи главным образом сосредото­чили свое внимание на том, чтобы обнаружить участки мозга, ответственные за элементарные рефлексы, а также за необходимые для выживания способы поведения. Об­щепризнанным является утверждение Мак-Лина, который обозначил основные механизмы (направления) работы мозга аббревиатурой из четырех букв "Ф", означающих четыре вида деятельности: "питаться (freeding), драться (fighting), убегать (fleeing) и... заниматься сексом". Ясно, что эти четыре рода деятельности жизненно необходимы для со­хранения индивида и вида. (О том, что для функциониро­вания человека и человечества необходимо реализовать еще и другие потребности, выходящие за рамки простого вы­живания, будет дальше отдельный разговор.)

Сначала об агрессии и бегстве. Как утверждают исследо­ватели (В. Р. Гесс, Д. Олдс, Р. Р. Хит, X. М. Р. Дельгадо и др.), эти импульсы "контролируются" разными участками мозга[70]. Так, например, экспериментально установлено, что, стимулируя определенные участки мозга, можно усилить аффект гнева (и соответствующую модель поведения), а можно и затормозить. Например, активизация зависит от промежуточного мозга, латерального* гипоталамуса, цен­трального серого вещества, а раздражение таких структур, как Septum, Cingulum-Windung или Nucleus caudatus, пре­пятствует возникновению подобных аффектов[71]. Некоторые исследователи достигли утонченного хирургического мастер­ства при операциях вживления электродов в определен­ные участки мозга. Это Гесс, Олдс, Мильнер, Дельгадо[72]. Они имели возможность проводить наблюдения в двух на­правлениях: например, фиксировать яркое проявление аг­рессивного поведения в результате прямого электрического раздражения определенных участков, с одной стороны, и с другой — фиксировать торможение агрессивности путем раздражения других зон. Одновременно они научились изме­рять электрическую активность этих различных участков мозга, когда испытуемые демонстрировали эмоциональные реакции на внешний раздражитель: гнев, страх, желание и т. д. Кроме того, им удалось наблюдать далеко идущие последствия повреждений отдельных участков мозга.

В самом деле, ни один свидетель не может забыть свои впечатления, когда сравнительно небольшое увеличение электрического заряда в электроде (вживленном в зону агрессии) могло вызвать внезапный взрыв неконтролируе­мой убийственной ярости, а включение стимула торможе­ния вызывало реакцию мгновенного исчезновения агрес­сии. Значительный интерес к испытаниям подобного рода вызвал "театральный" эксперимент Дельгадо, в котором он удерживал на арене быка (под потоком стрел) с помо­щью дистанционного воздействия на мозговые зоны, тор­мозящие агрессивность.

Тот факт, что в одних зонах реакция активизируется, а в других сдерживается, сам по себе не является какой-либо особой приметой агрессивности. Такая двойственность (биполярность) характерна и для других рефлексов. Мозг вообще организован по типу биполярных систем. Когда не работают специальные раздражители (внутренние или внешние), агрессивность находится в состоянии подвижного равновесия, ибо зона возбуждения и зона торможения до­вольно стойко уравновешивают друг друга. Это особенно четко проявляется, когда одна из зон оказывается повреж­денной. Генрих Клювер и П. Буци в своем классическом эксперименте впервые показали, что у резусов, диких ко­шек, крыс при повреждении определенных участков го­ловного мозга (Amygdala) наступали такие серьезные из­менения, что они (на некоторое время) — даже при силь­ной провокации — полностью утрачивали способность к проявлению агрессивных реакций. С другой стороны, по­вреждение участков, тормозящих агрессию (например, ма­ленькой зоны вентромедиального ядра гипоталамуса), ве­дет к состоянию перманентной агрессивности кошек и крыс.

Вследствие дуальной (биполярной) организации полу­шарий мозга возникает важный вопрос: какие факторы нарушают равновесие и провоцируют открытую ярость и соответствующее разрушительное (агрессивное) поведение. Мы видели, что нарушения такого рода могут наступить, с одной стороны, от электрического раздражителя, а с дру­гой — вследствие выведения из строя тормозящих цент­ров (не считая гормональных и метаболических* измене­ний). Марк и Эрвин обращают внимание на то, что нару­шения равновесия могут быть вызваны еще и разного рода мозговыми заболеваниями.

А какие условия нарушают равновесие в сторону моби­лизации агрессивности, не считая двух эксперименталь­ных ситуаций и одной патологической? Каковы причины "врожденной" агрессивности у зверей и у людей?

Защитная функция агрессивности

Когда читаешь литературу по проблеме агрессивности людей и животных, то вывод кажется однозначным и неизбеж­ным: агрессивное поведение животных является реакцией на любую угрозу жизни или, другими словами, на угрозу витальным интересам живого существа как индивида и как члена своего вида. Это общее определение годится для самых различных ситуаций. Самая явная ситуация — это прямая угроза жизни индивида или угроза его жизненно важным потребностям (в пище и в сексе); комплексная форма такой угрозы — "Crowding" (скученность), сужение пространства, ограничение свободы передвижения или суже­ние социальной структуры (ближайшего окружения, груп­пы). Собственно говоря, для всех ситуаций, провоцирую­щих, возбуждающих агрессивное поведение, характерна одна общая черта: они представляют угрозу витальным интересам. Поэтому мобилизация агрессии в соответству­ющих зонах мозга происходит во имя жизни, как реакция на угрозу жизни индивида и вида; это означает, что филоге­нетически заложенная агрессия, встречающаяся у людей и животных, есть не что иное, как приспособительная, защитная реакция. Подобное суждение никого не удивит, если вспомнить дарвиновскую посылку о развитии мозга. Поскольку функция мозга состоит в том, чтобы обеспечи­вать сохранение жизни, то естественно, что он заботится о непосредственных реакциях на любую угрозу жизни. Но ведь агрессия — это отнюдь не единственная реакция на угрозу. Животное на угрозу своему существованию реаги­рует либо яростью и нападением, либо проявлением стра­ха и бегством. Причем в действительности, кажется, бег­ство является более распространенной формой реагирова­ния (не считая тех случаев, когда возможность бегства исключена и животное вступает в бой ради выживания).

Гесс первым открыл, что кошка при электрическом воз­буждении определенных зон гипоталамуса либо нападает, либо спасается бегством. Он свел обе эти формы поведе­ния в одну и назвал ее "защитной реакцией", чтобы под­черкнуть, что обе реакции помогают животному защитить свою жизнь. Нервные волокна, а также нервные центры нападения и бегства находятся очень близко друг к другу, но все-таки четко разделены. После работ Гесса, Магоуна и других пионеров экспериментального изучения мозга эта тема привлекла внимание многих исследователей (это преж­де всего Гунспергер и его группа в лаборатории Гесса, а также Романюк, Левинсон и Флинн[73]). И хотя разные уче­ные пришли к различным результатам, но в целом они все-таки подтвердили основные посылки Гесса.

Вот как подводят итоги нынешнего состояния исследо­ваний Марк и Эрвин:

Инстинкт "бегства"

Данные о борьбе и бегстве как защитных реакциях про­ливают неожиданный свет на инстинктивистские теории агрессии. Получается, что рефлекс бегства (в плане нейро­физиологии и поведения) играет ту же самую, если не бо­лее важную, роль в поведении животных, что и рефлекс борьбы. На уровне физиологии мозга оба импульса имеют совершенно одинаковую степень интеграции, и нет ника­ких оснований предполагать, что агрессивность является более "естественной" реакцией, чем бегство. Почему же исследователи инстинктов и влечений твердят об интен­сивности врожденных рефлексов агрессивности и ни сло­вом не упоминают о врожденном рефлексе бегства?

Если рассуждения этих "теоретиков" о рефлексе борьбы перенести на рефлекс бегства, то едва ли не придется конста­тировать следующее: "Человека ведет по жизни врожденный рефлекс бегства; он может попытаться взять его под конт­роль, но это даст лишь незначительный эффект, даже если он найдет способы для приглушения этой «жажды бегства»".

Воистину странное и неожиданное впечатление произ­водит подобная концепция, ядром которой является "не­контролируемая жажда (инстинкт) бегства", особенно в свете расхожих представлений об угрозе для социума врож­денной человеческой агрессивности (а такие представле­ния на протяжении веков внушали пастве десятки мысли­телей и ученых — от раннехристианских проповедников до экспериментатора Конрада Лоренца). И все же с точки зрения физиологии мозга она имеет такие же точно осно­вания, как и концепция "неконтролируемой агрессивнос­ти". Более того, с биологических позиций бегство даже надежнее служит самосохранению, чем драка. Кого не уди­вишь этим выводом — так это политических и военных лидеров. Они-то давно знают, что по природе своей чело­век не склонен к героизму; они на опыте убедились, как много усилий требуется, чтобы заставить его идти в бой и удержать от бегства. Если бы историку пришел в голову такой вопрос: "Какой из инстинктов проявил себя больше в человеческой истории — инстинкт бегства или инстинкт борьбы?", вероятно, ответ был бы однозначный: история определялась не столько агрессивными инстинктами, сколько попыткой подавить в человеке инстинкт бегства. Если вдуматься, то скоро поймешь, что именно этой цели служит большинство социальных институтов и весь идеоло­гический арсенал. Только под страхом смерти удавалось внушить солдатам чувство уважения к мудрости вождя и веру в понятие "чести". Их обманывали и подкупали, спаивали и обольщали, терроризировали, угрожая при­клеить ярлык труса или предателя.

Исторический анализ данной проблемы мог бы пока­зать, что подавление рефлекса бегства и видимость домини­рующего положения рефлексов борьбы — все это в основном связано не с биологическими, а с культурными фактора­ми. По поводу этих размышлений я хотел бы еще напом­нить о том, что этологи не раз высказывались в пользу понятия Homo agressivus (человек агрессивный); но как бы там ни было, а факт остается фактом, что в мозг чело­века и животного вмонтирован специальный (нейро-) ме­ханизм, мобилизующий агрессивное поведение (или бег­ство) в качестве реакции на угрозу жизни индивида или вида, и что эта разновидность агрессивности имеет биоло­гически адаптационную функцию и служит делу жизни.

Поделиться:





Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 megalektsii.ru Все авторские права принадлежат авторам лекционных материалов. Обратная связь с нами...