 |
Пожалуйста позвони Чарли гостиница интерконтинентал срочно тчк целую 7 глава
|
|
|
|
тогда может показаться, будто возникла серьезная проблема, будто что-то и
впрямь неладно. Надо найти более практичный способ избавиться от них. Раз
нельзя кормить этим мясом людей, почему бы не скормить его животным? Хорошая
мысль -- но каким животным? Понятно, не тем, которые в конце концов пойдут в
пищу людям: царей природы надо беречь. И его решили отдать норкам. Какая
удачная идея! Норки -- зверюшки не из самых симпатичных, к тому же люди,
которые могут позволить себе покупать норковые шубы, вероятно, не станут
возражать против небольшой дозы радиоактивности в придачу. Это как чуточка
духов за ушами или вроде того. Особый шик, если подумать.
На этом месте большинство знакомых уже переставали слушать, что она
говорит, но она всегда продолжала. Ну вот, говорила она, так теперь вместо
того, чтобы хоронить оленей, на их тушах рисуют большую синюю полосу и
скармливают норкам. Мне кажется, лучше было бы их хоронить. Тогда людям
стало бы стыдно. Посмотрите, что мы сделали с северными оленями, сказали бы
те, кто будет рыть яму. По крайней мере, могли бы сказать. Могли бы
задуматься. Почему мы так жестоки к животным? Делаем вид, что любим их,
держим у себя дома и умиляемся, когда нам кажется, будто они ведут себя
похоже на нас, но ведь мы были жестоки к ним с самого начала, разве не так?
Убивали их, и мучили, и перекладывали на них свою вину?
X x x
Она перестала есть мясо после той катастрофы. Всякий раз, увидев у себя
на тарелке кусочек говядины или ложку гуляша, она вспоминала северных
оленей. Несчастных зверей с ободранными рогами, в крови после драки. Потом
вереницу туш на блестящих крюках, у каждой на спине синяя полоса, с
|
|
|
позвякиванием едущих мимо.
После этого, объясняла она, ей и пришло в голову отправиться сюда. То
есть на юг. Ей говорили, что она поступила глупо, сбежала, не захотела стать
реалисткой, если уж она так переживала, надо было не удирать, а доказывать
свою правоту. Но это слишком угнетало ее. Никто не прислушивался к ее
словам. Кроме того, вы все время должны стремиться туда, где, по-вашему,
олени могут летать; это и значит быть реалистом. На севере им уже не
подняться.
X x x
Узнать бы, что стало с Грегом. Узнать бы, жив ли он. Узнать бы, что он
думает обо мне теперь, когда убедился в моей правоте. Надеюсь, он не
возненавидел меня за это. Мужчины часто начинают ненавидеть тебя за твою
правоту. А может, он прикинется, будто ничего не случилось; тогда ему легко
будет считать, что он прав. Нет, это не то, что ты думала, это просто комета
вспыхнула в небе, или летняя гроза, или телевизионщики разыгрывают. Курица
безмозглая.
Грег был самый обыкновенный олух. Не то чтобы мне хотелось чего-то
другого, когда я его встретила. Он уходил на работу, приходил домой,
бездельничал, пил пиво, уходил добавлять с приятелями, иногда слегка
поколачивал меня, вечером после получки. Мы жили не так уж плохо. Спорили
насчет Пола, конечно. Грег говорил, я должна его кастрировать, чтоб был не
такой агрессивный и не царапал мебель. Я говорила, это тут ни при чем, все
кошки царапают мебель, наверно, надо купить ему специальный шесток, обитый
материей. Грег сказал, почем я знаю, может, он решит, что его поощряют, и
начнет царапать вообще все подряд? Я сказала, не изображай из себя идиота.
Он сказал, это научный факт: если кота кастрировать, он станет менее
агрессивным. Я сказала, а по-моему, наоборот -- если его покалечить, он
скорее станет злобным и раздражительным. Тогда Грег взял наши здоровые
ножницы и сказал, ладно, а почему бы нам не проверить, черт возьми? Я
|
|
|
завопила.
Я бы не дала ему кастрировать Пола, хотя он и правда изрядно попортил
мебель. Потом я кое-что вспомнила. Северных оленей тоже кастрируют. В
Лапландии, знаете. Выбирают большого самца, кастрируют, и он становится
ручным. Потом вешают ему на шею колокольчик, и этот головной, как его там
называют, ведет остальных оленей куда захочется пастухам. Так что резон тут
есть, но я все равно против. Кот не виноват, что он кот. Грегу я, конечно,
ничего про этих, с колокольчиками, не рассказала. Иногда, если он пускал в
ход руки, я думала, тебя бы первого кастрировать, может, ты станешь менее
агрессивным. Но я никогда этого не говорила. Что толку.
Мы часто ругались, когда речь заходила о животных. Грег считал меня
дурой. Как-то я сказала ему, что всех китов переводят на мыло. Он засмеялся
и ответил, что это неслабо придумано -- какая никакая, а все польза. Я
разревелась. Наверно, не столько из-за его слов, сколько вообще из-за его
отношения к этим вещам.
О самом серьезном мы не спорили. Он просто говорил, что политика --
мужское дело, а я сама не соображаю, что несу. Дальше наши беседы о
вымирании планеты не заходили. Когда я говорила, что меня волнует, как
поведет себя Америка, если Россия ей не уступит, или наоборот, или
что-нибудь насчет Ближнего Востока, он говорил, а мне не кажется, что это у
меня предменструальный синдром? Сами понимаете, какой уж тут разговор. Он и
не собирался обсуждать эти темы, спорить со мной. Как-то я сказала, может
быть, это и впрямь предменструальный синдром, и он сказал, ну да, так я и
думал. Я сказала, да нет, послушай, может, женщины ближе к миру. Он сказал,
о чем это я, а я сказала, ну, все ведь связано, правда, и женщины больше
связаны со всеми природными циклами, рождением и возрождением планеты, чем
мужчины, которые только оплодотворители, если уж на то пошло, а раз женщины
живут в гармонии с миром, то когда на севере происходят ужасные вещи, вещи,
угрожающие самому существованию планеты, женщины, может быть, чувствуют это,
чувствуют же некоторые приближение землетрясения, вот, наверно, отсюда и
ПМС. Он сказал, курица ты безмозглая, потому-то политика и есть мужское
дело, и достал из холодильника еще пива. Через несколько дней он сказал мне,
|
|
|
ну и как там насчет конца света? Я посмотрела на него и ничего не ответила,
и он сказал, так я и думал, весь этот твой предменструальный синдром только
оттого, что у тебя был месяц на носу. Я сказала, ты меня так злишь, что я
даже хочу конца света, чтобы ты остался в дураках. Он сказал, жаль, жаль,
вот видишь, какая штука, я ведь, по-твоему, только оплодотворитель, но я
уверен, что другие оплодотворители там, на севере, как-нибудь да разберутся.
Разберутся? Так говорят сантехники или работяги, которые приходят
латать крышу. "Ладно, авось разберемся",-- говорят они и подмигивают этак
по-приятельски. Ну, а теперь-то разобраться им не удалось, правда? Ясное
дело, не удалось. И в последние дни кризиса Грег не всегда приходил домой по
ночам. Даже он наконец заметил и решил поразвлечься напоследок. В каком-то
смысле я не могла его винить, да он бы и не признался. Он сказал, что не
приходит, потому что ему надоело слушать мой нудеж. Я сказала, что понимаю и
все нормально, но когда я объяснила ему, он взъерепенился. Сказал, если ему
захочется подшустрить на стороне, то это будет не из-за мировой ситуации, а
потому, что я ему плешь проела. Они просто не видят связи, правда? Когда
мужчины в темно-серых костюмах и галстуках в полоску там, на севере,
принимают, как они выражаются, известные меры предосторожности, мужчины
вроде Грега, в теннисках и ремнях, здесь, на юге, начинают засиживаться в
барах и снимать девочек. Они бы должны понять это, правда? Должны бы
признать.
Так что, когда это случилось, я не стала ждать Грега домой. Он гдето
заливал в себя очередную кружку пива и говорил, что эти парни на севере во
всем разберутся, а пока почему бы тебе не посидеть у меня на коленях,
цыпочка? Я просто взяла Пола вместе с его корзиной, захватила с собой
побольше консервов и несколько бутылок воды и села в автобус. Я не оставила
записки, потому что говорить было нечего. Вышла на конечной, на Гарри Чен
авеню, и пошла пешком по Эспланаде. И угадайте-ка, кто там грелся на крыше
машины? Сонная, мирная трехцветная киска. Я погладила ее, она замурлыкала,
|
|
|
тогда я сгребла ее в охапку, один-двое прохожих остановились посмотреть, но
не успели они раскрыть рот, как я уже свернула за угол, на Герберт-стрит.
Грег рассердился бы, узнай он про лодку. Но он только один из четырех
хозяев, а если все они собираются коротать последние дни, напиваясь в барах
и снимая девочек из-за мужчин в темно-серых костюмах, которые, по-моему,
кастрировали сами себя уже много лет назад, то лодка им вряд ли понадобится,
правда? Я погрузилась, а когда отчаливала, увидела, что пестренькая, которую
я дела не помню куда, сидит на корзинке Пола и смотрит на меня. "Ты будешь
Линда",-- сказала я.
X x x
Она покинула мир в месте под названием Докторова балка. Там, где
кончается Эспланада в Дарвине, за зданием АМХ современной постройки,
извилистая дорога ведет вниз, к заброшенному лодочному причалу. Просторная
автомобильная стоянка на солнцепеке обычно пустует, Машины бывают здесь,
только когда туристы приезжают поглазеть, как кормят рыбу. Теперь ничего
больше в Докторовой балке не происходит. Каждый день во время прилива сотни,
тысячи рыб собираются у самого берега и ждут, чтобы их покормили.
Она подумала, как доверчивы рыбы. Они, наверно, считают, что эти
двуногие великаны дают им еду по доброте душевной. Может, поначалу так оно и
было, но нынче вход сюда стоит два с половиной доллара для взрослых, полтора
для детей. Странно, почему туристов, которые останавливаются в больших
отелях вдоль Эспланады, это не удивляет. Но люди перестали задумываться о
том, что происходит вокруг,-- всем некогда. Мы живем в мире, где надо
платить, чтобы дети могли посмотреть, как кормят рыбу. Теперь эксплуатируют
даже рыб, подумала она. Эксплуатируют, а потом травят. Весь океан постепенно
наполняется ядом. Рыбы тоже умрут.
Докторова балка была безлюдна. Отсюда уже почти никто не плавал: все
давным-давно перебрались в специально оборудованный порт. Однако на скалах
до сих пор лежали две-три лодки, видимо, брошенные хозяевами. На одной из
них, серо-розовой, с обломком мачты, было написано: "НЕ ПРОДАЕТСЯ". Это
всегда забавляло ее. Грег и его друзья держали свою маленькую лодчонку
позади этой, подальше от места кормления рыб. Скалы здесь были завалены
металлоломом -- двигателями, котлами, клапанами, трубами, оранжево-красными
от ржавчины. Проходя мимо, она вспугнула две-три стайки оранжево-красных
бабочек, поселившихся среди этого металлического хлама, который обеспечивал
им маскировку. Что мы сделали с бабочками, подумала она; вот где мы
заставили их жить. Она перевела взгляд на море, с зарослей невысоких
|
|
|
мангровых деревьев, подымающихся вверх по берегу, мимо цепочки маленьких
танкеров к низким, горбатым островам на горизонте. Таким было место, где она
покинула мир.
Мимо острова Мелвилла, через пролив Дандас и дальше, в Арафурское море;
затем она предоставила выбор направления ветру. Кажется, большей частью они
плыли на восток, но она следила не слишком внимательно. Запоминать дорогу
имеет смысл лишь в том случае, если ты намерен вернуться туда, откуда
отправился, а она знала, что это невозможно.
Она не ожидала увидеть на горизонте аккуратные грибовидные облака. Она
знала, что это не будет похоже на кино. Иногда чуть менялась освещенность,
иногда слышался отдаленный рокот. Подобные вещи могли вовсе ничего не
значить; но где-то это уже случилось, и ветры, гуляющие по планете, довершат
начатое. По вечерам она приспускала парус и уходила вниз, в маленькую
каютку, оставляя палубу Полу и Линде. Сначала Пол хотел подраться с
новенькой -- как это у них принято, защищал свою территорию. Но через пару
дней кошки свыклись друг с другом.
X x x
Наверно, она слегка перегрелась на солнце. Она провела на жаре целый
день, а единственной защитой служила ей одна из старых бейсбольных шапок
Грега. У него была целая коллекция таких шапок с дурацкими надписями. Эта
была красная с белыми буквами, рекламой какого-то ресторана. Надпись
гласила: "ПОКА НЕ ПОЕШЬ В "БИДЖЕЙ", ГОВНА ИЗ ТЕБЯ НЕ ВЫЙДЕТ". Грег получил
ее на день рождения от кого-то из собутыльников, и эта шутка никогда не
надоедала ему. Бывало, он сидел здесь, в лодке, в этой шапке и с банкой пива
в руке и начинал потихоньку посмеиваться себе под нос. Потом смеялся
погромче, пока кто-нибудь не обратит внимания, и наконец объявлял:
"Пока не поешь в "Би-Джей", говна из тебя не выйдет". Это приводило его
в восторг, снова и снова. Она ненавидела эту шапку, но носить ее стоило. Она
забыла цинковую мазь и все остальные тюбики.
Она знала, что делает. Знала, что из этой затеи, которую Грег, наверно,
назвал бы ее очередной авантюркой, может ничего не выйти. Какие бы планы она
ни строила -- особенно если в них не находилось места Грегу,-- он всегда
называл их ее очередной авантюркой. Она не рассчитывала пристать к
какому-нибудь нетронутому острову, где достаточно бросить через плечо
горстку бобов, и за спиной у тебя сразу подымется и приветливо замашет
стручками целый бобовый лес. Она не думала увидеть коралловый риф, песчаную
отмель из туристического проспекта и кивающую пальму. Она не воображала,
будто через пару недель наткнется на ялик с каким-нибудь симпатичным
парнягой и двумя собаками; потом на девицу с двумя курами, на увальня с
двумя свиньями и так далее. Особых надежд на будущее она не питала. Она
просто решила, что надо попробовать, а там уж как выйдет. В этом ее долг. И
уклоняться от него нельзя.
X x x
Что-то такое было сегодня ночью. Я просыпалась, а может, еще не
проснулась, но я слышала кошек, честное слово, слышала. Вернее, кошку, как
она зовет кота. Но Пола-то звать недолго, он ведь недалеко. Когда я совсем
проснулась, уже только волны плескались о борт. Я вылезла наверх, открыла
дверь. И увидела в лунном свете, как они сидят бок о бок, такие
аккуратненькие, и смотрят на меня. В точности как двое ребят, которых
девчонкина мать едва не застукала за поцелуями. Кошка, когда у нее течка,
кричит, словно ребенок плачет, правда? Это должно бы научить нас кое-чему.
Я не считаю дней. Какой в этом смысл? Нам надо отвыкать мерить все
днями. Днями, уик-эндами, отпусками -- так меряют люди в серых костюмах. Мы
должны вернуться к каким-нибудь более старым циклам, хотя бы от восхода до
заката, а другими ориентирами будут луна, и времена года, и колебания
климата -- того нового, ужасного климата, в котором нам теперь придется
жить. Как меряют время дикие племена в джунглях? Еще не поздно у них
поучиться. У тех, кто знает секрет, как жить с природой. Они-то не стали бы
кастрировать своих кошек. Они могут поклоняться им, могут даже есть их, но
кастрировать -- ни за что.
Я ем совсем мало, только чтобы продержаться. Я не собираюсь
высчитывать, сколько мне придется провести в море, а потом делить запасы на
сорок восемь частей или что-нибудь в этом роде. Это старая манера думать,
манера, которая привела нас ко всему этому. Я ем, только чтобы держаться,
вот и все. Рыбу ловлю, конечно. Я уверена, что это безвредно. Но когда мне
удается что-нибудь поймать, я отдаю улов Полу и Линде. Посижу на консервах,
а они пока пусть отъедаются.
X x x
Надо быть осторожнее. Кажется, упала на солнце в обморок. Очнулась на
спине, кошки лижут лицо. Чувствовала себя разбитой, лихорадило. Наверно,
слишком много консервов. В следующий раз, как поймаю рыбу, лучше съем сама,
пусть даже они на меня обидятся.
Интересно, что там решил Грег? Решил ли он вообще что-нибудь? Я будто
вижу его поодаль, с пивом в руке, он смеется и показывает пальцем. "Пока не
поешь в "Би-Джей", говна из тебя не выйдет",-- говорит он. Прочел это у меня
на шапке, глядит на меня. Девка на коленях. Моя жизнь с Грегом кажется мне
теперь такой же далекой, как жизнь на севере. Недавно я видела летучую рыбу.
Точно, видела. Не могла же я это придумать, правда? У меня сразу поднялось
настроение. Рыбы умеют летать, и северные олени тоже.
X x x
У меня определенно жар. Кое-как поймала рыбу и даже сготовила. Очень
мешали Пол с Линдой. Сны, плохие сны. По-моему, до сих пор движемся более
или менее на восток.
Уверена, что я не одинока. То есть наверняка по всему миру рассеяны
такие же, как я. Не может быть, чтобы только я, только я одна в лодке с
двумя кошками, а все остальные на суше и кричат, курица безмозглая. Готова
поклясться, есть сотни, тысячи лодок с людьми и зверями, которые делают то
же, что и я. Покинуть корабль, такая раньше была команда. А теперь вместо
этого -- покинуть землю. Опасность везде, но на земле больше. Все мы
когда-то выползли из моря, верно? Может, это было ошибкой. Теперь мы
возвращаемся обратно.
Я представляю себе, как все остальные делают то же, что и я, и это
вселяет в меня надежду. Должен же быть у людей инстинкт, правда? Если
появилась угроза -- рассеяться. Не просто бежать от опасности, но
увеличивать шансы на выживание вида. Если мы рассеемся по планете,
кто-нибудь да уцелеет. Если даже они расстреляют всю свою отраву, какой-то
шанс должен остаться.
По ночам слышу кошек. Многообещающие звуки.
X x x
Дурные сны. Я бы даже сказала, кошмары. Какой сон уже можно считать
кошмаром? Эти мои сны продолжаются и после того, как я проснусь. Словно
похмелье. Дурные сны не дадут оставшимся в живых жить спокойно.
X x x
Ей показалось, что на горизонте маячит другое судно, и она поплыла
туда. Сигнальных ракет у нее не было, а кричать было слишком далеко, так что
она просто поплыла туда. Судно шло параллельно горизонту, и она видела его
примерно с полчаса. Потом оно исчезло. А может, это было и не судно, сказала
она себе; но что бы это ни было, его исчезновение заставило ее пасть духом.
Она вспомнила одну страшную вещь, про которую как-то прочла в газете, в
статье о жизни на борту супертанкера. В последние годы корабли становились
все больше и больше, а их команды все меньше и меньше, потому что за людей
работала техника. Стоило лишь запрограммировать компьютер где-нибудь в
Мексиканском заливе или неважно где, и корабль практически сам шел оттуда в
Лондон или Сидней. Это было гораздо удобней для владельцев, которые
экономили кучу денег, и для команды, у которой теперь была только одна
забота: как-нибудь убить время. Большую его часть они проводили внизу; пили
там пиво, как Грег, насколько она поняла. Пили пиво и смотрели телевизор.
Так вот, одну вещь из этой статьи она не могла забыть. Там говорилось,
что прежде кто-то всегда был наверху, в "вороньем гнезде" или на мостике, и
следил за морем. Но теперь на больших кораблях уже нет впередсмотрящих -- в
крайнем случае, кто-нибудь иногда поглядывает на экран, по которому движутся
световые пятна. Прежде, если вас носило по морю, например, на плоту или в
шлюпке, а мимо шел корабль, было весьма вероятно, что вас подберут. Вы
махали, и кричали, и пускали ракеты, если могли; вы привязывали к мачте свою
рубашку; и всегда были люди, готовые заметить вас. Теперь вы можете
болтаться в океане неделями, а когда наконец появится супертанкер, он
пройдет мимо. Радар вас не заметит, потому что вы слишком малы, и вам
повезет, если ктонибудь по чистой случайности будет висеть на борту и
блевать. Было множество случаев, когда потерпевших крушение, которых прежде
обязательно бы спасли, просто не замечали; бывало даже такое, что людей
давили корабли, идущие как будто бы им на помощь. Она пыталась представить
себе всю эту жуть, страшное ожидание и потом это чувство, когда корабль
проходит мимо, а ты ничего не можешь сделать, и все твои крики заглушает шум
двигателей. Вот что не так в этом мире, подумала она. Мы отказались от
впередсмотрящих. Мы не думаем о спасении других, а просто плывем вперед,
полагаясь на наши машины. Все внизу, пьют пиво вместе с Грегом.
Так что судно на горизонте могло не заметить ее, даже если бы прошло
рядом. Да она и не хотела, чтобы ее спасли, ничего такого. Просто узнать
какие-нибудь новости о мире, только и всего.
X x x
Кошмары мучили ее все чаще. Похмелье дурных снов съедало все большую
часть дня. Она чувствовала, что лежит на спине. Рука болела. На ней были
белые перчатки. Похоже, она находилась в чем-то вроде клетки: по обе стороны
поднимались вверх металлические прутья. Мужчины приходили и смотрели на нее,
всегда только мужчины. Она подумала, надо записать все эти кошмары,
записать, как будто это явь. Она сказала мужчинам в кошмарах, что собирается
записать про них. Они улыбнулись и ответили, что дадут ей бумагу и карандаш.
Она не взяла. Сказала, у нее есть.
X x x
Она знала, что рыба идет кошкам на пользу. Знала, что они здесь мало
двигаются и потому толстеют. Но все же ей казалось, что Линда потолстела
больше, чем Пол. Она не хотела верить, что это произошло. Не отваживалась.
Однажды она увидела землю. Завела мотор и поплыла к ней. Когда она уже
различала мангровые деревья и пальмы, горючее кончилось, и ветер стал
относить ее прочь. Удивительно, но, глядя на исчезающий остров, она не
чувствовала ни грусти, ни разочарования. В любом случае, подумала она, найти
новую землю с помощью дизельного двигателя было бы обманом. Надо учиться все
делать по-старому: будущее лежит в прошлом. Пусть ветры ведут и охраняют ее.
Она выбросила канистры изпод горючего за борт.
X x x
Я сошла с ума. Наверно, до отплытия я забеременела. Конечно. Как я не
догадалась, что это и есть ответ? Все эти шуточки Грега насчет того, что он
только оплодотворитель, а я не понимала очевидного. Вот зачем он вообще был.
Вот зачем я его встретила. Все эти уловки кажутся теперь такими странными.
Куски резины, мазь туда, таблетки внутрь. Больше ничего этого не будет. Мы
должны опять вернуться к природе.
Узнать бы, где сейчас Грег; если он еще где-нибудь есть. Может быть, он
умер. Я никогда не верила этому закону, что выживают самые приспособленные.
Глядя на нас, всякий решил бы, что уцелеть предстоит Грегу: он крепче,
сильнее, практичней, во всяком случае, по нашим меркам, консервативней,
беспечней. Я мнительна, никогда не умела плотничать, не такая
самостоятельная. Но уцелеть суждено мне; во всяком случае, у меня есть шанс.
Выживание мнительных -- вот, значит, что получается? Люди, подобные Грегу,
вымрут, как динозавры. Если хочешь уцелеть, ты должен понимать, что
происходит; это и есть настоящее правило. Я уверена, были звери, которые
почувствовали приближение ледникового периода и отправились в далекий,
трудный путь в поисках безопасных земель с более теплым климатом. И уверена,
что динозавры считали их чересчур нервными, приписывали все
предменструальному синдрому, говорили, курицы безмозглые. Интересно,
северные олени знали, что с ними случится? Вам не кажется, что они всегда
это как-то чувствовали?
X x x
Мне говорят, я ничего не понимаю. Не умею делать правильные выводы.
Послушайте-ка их, послушайте, как они делают выводы. Случилось это, говорят
они, а благодаря этому случилось то. Была война тут, битва там, где-то
свергли короля, великие люди -- вечно эти великие люди, я устала от великих
людей -- вот настоящие виновники событий. Может быть, я слишком долго была
на солнце, но я не понимаю их выводов. Я гляжу на историю мира, которая
подходит к концу, хотя они этого не замечают, и не вижу того, что видят они.
Все, что я вижу,-- это откуда берутся старые выводы, делать которые мы давно
разучились, потому что так проще травить оленей, и рисовать им полосы на
спине, и скармливать их норкам. Кто же виновник этих событий? Какой великий
человек поставит это себе в заслугу?
X x x
Смешно. Послушайте этот сон. Я лежала в постели, и я не могла
двигаться. Все было немного размытым. Я не знала, где я. Там был человек. Не
помню, как он выглядел,-- просто человек. Мужчина. Он сказал:
-- Как вы себя чувствуете? Я сказала:
-- Прекрасно.
-- Правда?
-- Конечно. А что тут странного?
Он не ответил, только кивнул и, казалось, оглядел сверху вниз все мое
тело -- я была под одеялом, разумеется. Потом сказал:
-- Больше не тянет?
-- На что не тянет?
-- Вы знаете, о чем я говорю.
-- Прошу меня извинить,-- сказала я (забавно, как во сне вдруг
становишься необычайно вежливой, хотя наяву и не подумала бы),-- прошу меня
извинить, но я действительно не имею ни малейшего понятия о том, на что вы
намекаете.
-- Вы нападали на людей.
-- Да ну? И что же мне было нужно -- их кошельки?
-- Нет. Похоже, все дело в сексе.
Я засмеялась. Человек нахмурился; я помню его нахмуренные брови, хотя
все остальное лицо забылось.
-- Ну это уж чересчур прозрачно,-- сказала я, чопорная актриса из
старого фильма. Потом посмеялась еще. Знаете этот момент, словно просвет в
облаках, когда во сне вдруг понимаешь, что ты только спишь? Он снова
нахмурился. Я сказала: Не будьте таким банальным.-- Это не понравилось ему,
и он ушел.
Я проснулась, усмехаясь про себя. Думала о Греге, и о кошках, и о том,
не беременна ли я, и вот вам, пожалуйста, эротический сон. Сознание бывает
весьма прямолинейным, правда? Откуда у него уверенность, что оно сможет
обмануть вас даже таким нехитрым способом?
X x x
Плывем куда глаза глядят, а в голове у меня все вертится этот стишок:
В год тысяча четыреста девяносто второй
Колумб переплыл океан голубой.
А дальше что? Все у них всегда так просто. Имена, даты, свершения.
Ненавижу даты. Даты -- это выскочки, даты -- всезнайки.
X x x
Она никогда не сомневалась, что доплывет до острова. Она спала, когда
их пригнало сюда ветром. Все, что от нее потребовалось,-- это провести лодку
меж двух каменных шишек и причалить к галечной отмели. Здесь не было ни
роскошного песчаного пляжа, мечты туриста, ни кораллового волнолома, ни даже
кивающей пальмы. Она почувствовала облегчение и благодарность. Лучше, чтобы
песок был скалой, пышные джунгли -- кустарником, плодородная почва -- кучей
мусора. Излишек красоты, излишек зелени могли бы заставить ее позабыть обо
всей остальной планете.
Пол выскочил на берег, но Линда ждала, пока ее перенесут. Да, подумала
она, вот мы и нашли землю. Первое время она решила спать в лодке. Полагалось
сразу по прибытии начинать строить бревенчатую хижину, но это было глупо.
Может, этот остров еще и не подойдет.
X x x
Она надеялась, что с высадкой на остров кошмары наконец прекратятся.
|
|
|
