Учение об обществе и государстве 8 глава

jT 8. Что касается наслаждений и страданий, про­истекающих от осязания, вкуса, а также страстей и отвращений, с которыми, как ранее было опреде­лено, имеет дело необузданность и умеренность, —

что касается этого, то человек может быть порабо­щен такими, с которыми справляется большинство, или, наоборот, он может совладать с такими, кото­рым подчиняется большинство. Один воздержен от­носительно наслаждений, другой невоздержен от­носительно страданий; первый изнежен, а второй — человек, владеющий собою. Посередине находится характер большинства людей, и если он отклоняет­ся, то.скорее в сторону худшего. Так как некоторые наслаждения необходимы, а другие — нет или толь­ко до известной степени, избыток же и недостаток никоим образом не необходимы, и так как точно так же обстоит дело и относительно страстей и страда­ний, то тот человек, который преследует излишек в [необходимых] наслаждениях или же в таких, кото­рые сами по себе излишни, и если он делает это на­меренно, стремясь к ним ради них самих, а не ради другой цели, такой человек — необузданный; ибо по необходимости такой человек не склонен к раская­нию, так что он неизлечим; неизлечим тот, кто не раскаивается; противоположен ему тот, кто недоста­точно стремится к наслаждению; посередине стоит умеренный. Точно то же следует сказать об избегаю­щем телесных страданий, делающем это намеренно, а не потому, что (страдания сго| покоряют. Что каса-ст(и тех, которые поступают не преднамеренно, то одни илскомы наслаждением, другие — желанием избежать страдания, сопутствующего страстям, так что они отличаются друг от друга. Всякому покажет­ся тот худшим человеком, кто без страсти или под влиянием лишь незначительной сделает что-либо дурное, чем тот, кто поступает так под влиянием сильной страсти; как, например, хуже тот, кто без л 1сва ударит кого-либо, чем тот, кто делает это в гне­ве. Ибо чего не наделал бы первый, гневаясь? Поэто­му-то необузданный хуже невоздержного. Из двух указанных видов один относится более к изнежен­ности, другой — к необузданности. Воздержный про­тивоположен невоздержному; изнеженном)'человек, владеющий собой. Обладание собой состоит в уме­нии противостоять, воздержность состоит в господ-

ef»e, g протинодсистиие и господство — вещи раз­личные, настолько различны, насколько не быть по­коренным отличается от победы. Поэтому-то воз­держность желательнее самооГшадания. Человек, ко­торый покоряется тому, с чем борется и может бороться большинство людей, такой человек изне­жен и иэбалоиан, ибо и избалованность есть своего рода изнеженность. Таков тот, кто волочит за собою плащ, лишь бы избежать страдания от необходимос­ти i юдобрать плащ, и тот, кто подражает страждуще­му человеку, не считая себя несчастным, принимая лишь вид i ic-счасп юго. То же самое относится к воз­держности и невоздержности; ибо неудивительно, если кто-либо подпадает- сильным и чрезмерным на-слаждгнинм или страданиям; это даже проститель­на», если он боролся, КИК, например, Филоктет поэта фг(1ДГНГЙ*. ужшлешшЙ амеей; подобным же образом мы прощаем тем, которые-, стар.нн ь сдержать смех, нак< >нец разражаются неудержимым смехом, как это случилось с Ксенос|к)нтом. Но удинитслыю и позор­но, если кто-либо побеждается тем, чему большин­ство может противостоять, и не борется против это­го не в силу унаследованной природы или болезни, что бывает со скифскими царями, у которых изне­женность передается по наследству, или с женщина­ми, уступающими по природе мужчинам. И шутник кажется необузданным, хотя он скорее изнеженный, ибо шутка есть ослабление напряжения, поскольку она отдых, а шутник именно в этом и представляет избыток. Невоздержность бывает двоякая: излишняя потребность и слабость, ибо одни, обдумав, не при­держиваются того, на чем порешили, уступая страс­ти, другие же — влекомы страстями вследствие того, что они не обдумывают, иные поступают так, как те, которые щекочут себя, чтобы не испытывать щеко­тания от других; так и они стараются предчувство­вать и предвидеть, чтобы самим и разуму их не под-

О Феодекте у Аристотеля упоминается в «Политике», I кн, §2, и в «Риторике». Аристотель весьма ценил этого тра­гика.

пасть влиянию страстей, будь оно приятное или не­приятное.

Но более всего подвержены невоздержности санг­виники и меланхолики: первые не придерживаются разума вследствие своей стремительности, вторые — вследствие вспьшьчивости и вследствие того, что они всегда следуют фантазии.

jF 9- Необузданный, как сказано, не способен к раскаянию, ибо он останется при споем намере­нии; напротив того, неномдержный всегда способен к раскаянию, поэтому-то дело обстоит не так, как мы предполагали, а напротив, один неизлечим, другой излечим. В сравнении с болезнями порочность ока­жется похожей на водянку и чахотку, а невоздерж­ность — на эпилепсию; первая — сплошная порча, а вторая — не непрерывная. Вообще невоздерж­ность по роду различна от порочности, ибо пороч­ность не сознается, а невоздержность сознается не­воздержным; из этих последних те, которые в при­падке страсти забываются, лучше тех, которые не теряют разума, но не следуют ему, ибо первые под­падают лишь сильной страсти и делают это не пред­намеренно, как вторые. Невоздержный подобен че­ловеку легко пьянеющему, притом от небольшого количсстиа ниш и от меньшего, чем большинство людей. Итак, ясно, что невоздержанность не есть по­рочность, ранне только в известном отношении, ибо ведь она, с одной стороны, не преднамеренна, с дру­гой — преднамеренна; про действия невоздержных можно сказать то же, что сказал Демодок о милезий-цах: «Хотя милезийцы поступают и не глупо, однако как глупцы». Точно так же невоздержные не неспра­ведливы, а поступают несправедливо. Так как один из них — таков, что он не из убеждения стремится к излишним телесным наслаждениям и противора-зумным, а другой — таков, что по убеждению к ним стремится, то первого легко разубедить, а второго — нет; ибо добродетель спасает принцип, а порок уничтожает его, а в действиях цель является принци­пом, подобно тому как в математике — гипотезы; как здесь, так и там не разум обучает нас принципам,

а добродетель, естественная или приобретенная, за­ставляет нас верно понимать принципы; такой чело-пек называется благоразумным, а противоположный ему — необузданным. Встречаются такие люди, ко­торые под влиянием страсти выходят из себя, теря­ют истинный разум; таким человеком страсть овла­девает настолько, что он поступает сообразно ис­тинному разуму, но не настолько, чтоб он по убеждению находил необходимым без стеснения стремиться к подобным наслаждениям; таков невоз­держный. Он лучше необузданного и не безусловно дурной человек, ибо в нем спасено высшее — прин­цип. Другой, напротив, строго держится разума и не действует в состоянии экстаза, под влиянием страс­ти. Ясно ш того, что это хорошее свойство характе­ра, а первое дурное

jF 10. (Нскнфащаемся к вопросу], который нас за­труднял уже ранее следует ли считать владеющим собою тот, ксугорый держится какого угодно реше­ния и какого угодно намерении, или лини, того, [кто придерживается] правильного, а невоздержным то­го, кто не придерживается никакого намерения и решения, или лишь того, кто не придерживается лишь ложного решения и намерения или же при­держивается какого угодно намерения лишь случай­но, а безотносительно говоря, один придерживается правильного решения и верного намерения, а дру­гой [невоздержный] не придерживается, ибо если кто-либо избирает и стремится к известной цели ра­ди другой, то он стремится и избирает первую самое по себе, а вторую лишь относительно; то, что суще­ствует само по себе, мы называем безусловным, так что [относительно] возможно придерживаться или отказываться от какого угодно убеждения, но безот­носительно воздержен лишь тот, кто придерживает­ся правильного убеждения; бывают люди, которые придерживаются мнений; их называют упрямыми, как, например, людей, которых трудно разубедить или нельзя заставить изменить мнение. Эти настоль­ко же похожи на воздержного, насколько расточи­тельный похож на щедрого и безумно отважный на

храброго, но во многом они различны; только воз­держного страсть и пожелания не могут заставить отказаться от убеждения, хотя, при случае, воздерж­ного легко убедить, другого же, упрямого, не разубе­дишь разумными доводами, хотя многие из них до­ступны страстям и управляются наслаждениями. Ведь упрямы те невежественные и грубые люди, ко­торые любят собственное мнение вследствие на­слаждения и страдания; их радует победа, если их не переубедят, и они печалятся, если их мнение, выска­занное как закон, окажется бессильным, так что они более походят на невоздержных; бывают люди, ко­торые отступают от своих убеждений, и это не в си­лу невоздержности, как, например, Неоптолем в Со-фокловом «Филоктете», хотя он отступает не ради наслаждения, а ради прекрасного: ему казалось пре­красным быть правдивым, и только Одиссей скло­нил его ко лжи, так что не всякий человек, делающий что-либо ради наслаждения, в силу этого необуздан, дурен или невоздержен, а лишь тот, кто поступает так ради позорного наслаждения.

§11. Встречается и такой человек, который менее чем следует наслаждается телесно и в силу того не придерживается разума; воидержный занимает сере­дину между таким и невоздержным, ибо невоздерж­ный отступает от разума, потому что слишком много [наслаждается телесно), а этот — потому что слиш­ком мало, воздержный не придерживается разума и не сбивается ни на то, ни на другое. Подобно тому как воздержность есть хорошее приобретенное свойство, так остальные два противоположные дур­ны, чем они и оказываются. Но так как одно из них проявляется у немногих людей, и притом редко, то подобно тому как благоразумная умеренность ка­жется противоположной необузданности, так и воз­держность — невоздержности. Так как многое гово­рится по сходству, то стали говорить и о воздержнос­ти благоразумного человека: ибо как благоразумный, так и воздержный человек в состоянии воздержаться от действий противоразумных, имеющих источни­ком чувственные наслаждения; однако первый вовсе

не имеет дурных страстей, а второй имеет их; и пер-яый вовсе не в состоянии наслаждаться ими, второй же, хотя и мог бы, но сдерживает их. Подобным же образом невоздержный и необузданный, при всем различии, преследуют чувственные наслаждения, но второй делает это с сознанием, что так следует по­ступать, первый же этого не думает. Одновременно человек не может быть умным и невоздержным, ибо показано, что умный человек в то же время нравст­венный; далее, ум заключается не только в знании, но и в умении прилагать знание на деле; невоздерж­ный того умения не имеет. Но ничто не мешает лов­кому быть невоздержным, и в силу этого-то некото­рые люди, будучи умными, иногда в то же время ка­жутся невоздержными, ибо ловкость отличается от ума указанным и предшествующих рассуждениях образом, ио но родопому понятию они близки и от­личаются лишь по намерению (действующего лица]. [Невоздержный поступает) не как знающий и раз­мышляющий человек, а как сонный или опьянев­ший, и потому-то хотя он действует произвольно (ибо ведь он в известном отношении знает, что де­лает и ради чего), но он не порочен, ибо намерение его хорошо; он только наполовину порочен. Он так­же и не несправедлив, ибо зло не в его желаниях; не­воздержные частью не в состоянии держаться того, чего они желают, частью же они меланхолики и, значит, вовсе не способны к разумной воле. Похож невоздержный на государство, которое постановля­ет все, что следует, и имеет прекрасные законы, но не пользуется ими, подобно тому как насмехался Анаксандрид*:

Пожелало государство, которое нисколько о законах не заботится.

А порочный человек похож на государство, поль­зующееся законами, но дурными. Невоздержностью

* Аристотель ссылается на Анаксандрида еще и в «Ритори­ке», III кн, гл. 10—12.

и воздержностью обозначается большая степень того приобретенного свойства, чем та, которая встречает­ся у большинства людей. Второй более придержива­ется разума, а первый — менее, чем на то способно большинство людей. Из различных видов невоздерж­ности более излечим тот, которым одержимы мелан­холики, чем тот, в котором при всем желании люди не придерживаются принятых решений, и легче излечи-мй невоздерж! 1ые по принычке, чем 11своздержные от природы, ибо лете изменитьиринмчку, чем природу; привычка только потому и становится силой, что принимает облик природы, как это высказывает и Эвен* «Я говорю, о мой друг, что привычка есть не что иное, как продолжительное упражнение. И в конце концов она становится в людях природою». Итак, те­перь сказано, что такое воздержность и невоздерж­ность, и что твердость и изнеженность, и как они друг к другу относятся.

JT 12. Но философу-политику необходимо рас­смотреть наслаждение и страдание, ибо ведь он со­здает цель, по отношению к которой одно мы назы­ваем безусловным благом, а другое — злом. Сверх то­го, такое рассмотрс! шс есть пещь необходимая, ибо мы этическую добродетель поставили в связь с на­слаждением и страданием; к тому же большинство утверждает, что блаженство uunano с наслаждением, почему и название блаженного произведено от сло­ва «радоваться». Некоторым кажется, что ни одно на­слаждение не есть благо, ни безусловное, ни относи­тельное, ибо благо и наслаждение не одно и то же**. Другим, напротив, кажется, что некоторые наслажде­ния суть блага, но что большинство их дурно***. На­конец, третьим кажется, что все наслаждения суть блага. Однако не может быть, чтобы наслаждение бы-

* На этого автора, довольно часто упоминаемого Плато­ном, Аристотель ссылается и в «Метафизике», V, 5, где приведен стих Эвена: «Все необходимое всегда тягост­но». — - --.

** Это мнение цинической школы. -•*' -; ^v

*** Это мнение Платона.. ••*'••'

до высшим благом. [В пользу] мнения, что наслажде­ние не есть благо, говорит то, что всякое наслажде­ние принадлежит развитию чувственной природы, а развитие не имеет никакого родства с конечными целями, как, например, постройка дома никоим об­разом не есть дом. Сверх того, благоразумный избега­ет наслаждений, а рассудительный стремится к отсут­ствию страданий, а не к наслаждению. Далее, наслаж­дения служат помехой рассудку, и это тем сильнее, чем они сильнее, например наслаждения любви, — ибо [человек] не способен думать о чем-либо в при­падке любви. Далее, в наслаждении нет искусства, хо­тя всякое благо есть дело искусства; наконец, дети и животные стремятся к наслаждению. В пользу мне­ния, что не все наслаждении хороши, говорят по­стыдные, пссмп порицаемые и даже вредные наслаж­дении, иОо пекш'орые h:i них илекут за собою болез­ни; наконец |п польку мнении), что наслаждение не есть высшее благо, приноднт, что оно не есть конеч­ная цель, а развитие.

JT 13- Итак, вот каковы мнения касательно на­слаждений; но тотчас выяснится, что из этого не следует, что наслаждение не есть ни благо, ни выс­шее благо. Во-первых, так как благо двояко (безус­ловно или относительно кого-либо), то, следуя это­му, и приобретенные свойства людей двоякие, и дви­жение и развитие двоякое. И те, которые кажутся безусловно дурными, будут для одних безусловно дурными, для других же нет и даже относительно желательными. Некоторые же виды никогда не бе­зусловны, а суть блага лишь в известное, непродол­жительное время, но нежелательны сами по себе. Наконец, некоторые вовсе не суть наслаждения, но лишь кажутся таковыми, а именно те, которые со­пряжены со страданием и встречаются ради лече­ния, как, например, наслаждения больных. Далее, так как благо состоит частью в энергии, [деятельности], и частью в приобретенном свойстве, то все те дейст­вия, путем коих слагается естественная привычка, суть лишь случайные наслаждения. Энергия прояв­ляется в страстях, ставших привычкой и природой,

*хотя существуют наслаждения и без страдания

• и страстей, как, например, деятельность созерцания, присущая совершенной природе человека. Доказа­тельством сказанного служит, что человек наслажда­ется не одним и тем же во время восполнения и по­сле восполнения недостатка; во втором случае он наслаждается лишь тем, что безусловно приятно, а вр время заполнения даже противоположным при­ятному; так, ом наслаждается кислыми и сырыми ве­щами, Kwopuc неприятны ни по человеческой при­роде, ни безотносительно, то есть они вовсе не до-стаплнют наслаждения, ибо в таком же отношении, в каком приятные вещи стоят друг к другу, в таком

' же стоят и наслаждения, вызываемые ими. Далее, во­все не необходимо, чтобы нечто иное было лучше наслаждения, подобно тому как некоторые утверж­дают, что цель выше развития, ибо не все наслажде­ния принадлежат становлению и в связи с развити­ем, а некоторые суть деятельности и цель; возника­ют они в нас не оттого, что предметы образуются, а оттого, что мы ими пользуемся, и цель не во всех не­что различное от них самих, а только в тех, которы­ми природа удовлетворяет свои потребности: поэто­му-то неирапилыю называть наслаждение продук­том чуистш иного развития, а правильнее называть его деятельностью естественно приобретенного свойства, л нмссго чувственной ее следует называть беспрспятствс! той. Некоторым потому оно кажется становлением, что оно считается безусловным бла­гом; энергия же, полагают они, есть развитие, хотя оно есть нечто иное. Мнение же, что наслаждения дурны, ибо существуют вредные, подобно тому мне­нию, что здоровые вещества дурны, ибо иногда даже созерцание вредно для здоровья, однако наслажде­ние, проистекающее от них, не мешает ни рассужде­нию и никакой другой приобретенной привычке, а мешают им посторонние наслаждения, ибо на­слаждения, проистекающие от созерцания и учения, заставляют только человека еще более созерцать и учиться. Основательно мнение, что искусство не имеет применения ни к одному наслаждению, ибо

вообще нет искусств в одной энергии, а лишь в спо­собностях, однако кажется, что искусство приготов­лять мази и пищу имеет отношение к наслаждению. Что касается мнения, что благоразумный избегает наслаждения, а рассудительный стремится лишь к безмятежной жизни* и что лишь дети и животные стремятся к наслаждению, то все это решается одним и тем же замечанием. Уже сказано, в каком смысле наслаждения суть безусловно блага и в каком смысле не все наслаждения хороши; именно к этим послед­ним и стремятся животные и дети, и именно относи­тельно них рассудительный желает безмятежности, то есть относительно наслаждений, связанных со страстями и со страданием, и относительно теле­сных наслаждений (ибо ведь таковы эти наслажде­ния), и особенно (шкхитслыю избытка их, избытка, который делает невоздержного невоздержным; по­этому благоразумный человек избегает подобных наслаждений, ибо существуют наслаждения и для благоразумного.

$ 14. Но все согласны в том, что страдание есть зло и что его следует избегать, и притом частью бе­зусловное зло, частью лишь потому, что помеха [бла­гу]. Благо же противоположно тому, чего следует из­бегать, и противоположно именно потому, что его избегают и поскольку оно зло; итак, наслаждение не­обходимо должно быть известного рода благом, ибо решение Спевсиппа, будто [наслаждение противо­положно страданию] так же, как большее меньшему и равному, не есть решение; не станет же он утверж­дать, что и наслаждение есть известный вид страда­ния. Ничто не мешает известному наслаждению быть высшим благом, хотя некоторые наслаждения и дурны, как, например, известная наука может быть высшей, хотя некоторые науки дурны. Кажется, что это даже необходимо, если каждое приобретенное свойство имеет свою деятельность, беспрепятствен­но выражающуюся, и если блаженство есть деятель­ность или всех свойств, или некоторых из них; необ-

Ср.: Диалог Платона «Филеб».

ходимо, чтобы одна из деятельностей, будучи бес­препятственной, была бы более желательной; и это есть наслаждение. Таким образом, один вид наслаж­дения может быть высшим благом, в то время как большинство наслаждений или относительно дур­но, или безотносительно. Поэтому-то все считают жизнь блаженной, приятной и совершенно основа­тельно вплетают наслаждение в блаженство. Ни од­на деятельность не может быть совершенной, если она задержана, блаженство же принадлежит к числу совершенных предметов. Поэтому-то блаженный нуждается, как в добавлении, в телесных благах, и во внешних благах, и в случайных, чтобы отсутствие этого не было ему препятствием. Те же, которые ут­верждают, что человек, терпящий пытки и испыты­вающий великие бедствия, может быть в то же вре­мя блаженным, лишь бы он был добродетельным, нарочно, или нехотя, или сознательно говорят пус­тое. Но так как человек нуждается в случайных бла­гах, как в добавлении, то некоторым кажется, что они тождественны с блаженством; но это не так, ибо избыток случайных благ служит даже помехой бла­женству, и вряд ли даже этот избыток справедливо называть счастьем; понятие его определяется отно-ша 1ием счастья к блажа leruy. И в том должно видеть известного рода указание, что наслаждение есть высшее благо, что все животные и люди стремятся к нему.

То слово не исчезнет совершенно, которое по­вторяется многими в народе*.

Но так как не одна и та же природа или приоб­ретенный характер почитается лучшей, если дей­ствительно есть лучшая, то не к одному и тому же наслаждению стремятся все, хотя все стремятся к наслаждению. Может быть, однако, что люди и стре­мятся совершенно не к тому наслаждению, о кото­ром думают и которое они называли бы, если б их спросить, а стремятся действительно к одному, ибо во всей природе есть нечто божественное;

* Гесиод. «Труды и дни», 763. 402

i 10 телесные наслаждения получили по преимущест­ву название наслаждений, так как люди чаще всего погрязают в них и все в них участвуют. Так как толь­ко они общеизвестны, то и полагают, что они только и суть наслаждения. Ясно и то, что если бы наслаж­дение и деятельность не были бы благом, то блажен­ный не мог бы жить приятно, ибо ради чего нуждал­ся бы он в наслаждении, если б оно не было благом? Ведь он мог бы блаженно жить в страданиях Страда­ние ведь не зло и не благо, если наслаждение не есть благо. Поэтому к чему же ему избегать его? Жизнь хорошего человека не была бы ничуть приятнее [жизни дурного], если бы деятельность его не была сопряжена с наслаждением. Нам следует рассмот­реть мнение касательно телесных наслаждений тех, которые утперждиют, что к некоторым следует очень стремиться, ибо они прекрасны, не потому, однако, что они телесные наслаждения и свойственны не­воздержному. Однако почему п таком случае проти­воположные страдания дурны? Ибо ведь злу проти­воположно благо. Может быть, необходимые теле­сные наслаждения хороши только потому, что они не дурны? Или они хороши только до известного предела? Ибо во всех таких приобретенных свойст­вах и движениях, в которых избыток лучшего невоз­можен, невозможен и избыток наслаждения. Отно­сительно телесных благ, может быть, существует из­быток, и человек порочен, именно поскольку он стремится к этому избытку, а не поскольку — к необ­ходимым наслаждениям, ибо ведь все наслаждаются в некотором роде пищей, вином и любовью, но не все как следует. Обратное замечается касательно страдания. Не избыток его избегается, а страдание вообще. Страдание не противоположно избытку, за исключением лишь в том, кто стремится к избытку наслаждения.

§15- Однако следует высказать не только истину, но и причину лжи: это еще усиливает веру в истину, ибо выяснение причины, почему нечто кажется ис­тинным, не будучи истинным, придает более веры истине. Итак, следует объяснить, почему телесные

is*..-

наслаждения кажутся более желанными. Во-первых, потому, что наслаждение отгоняет страдание, и в силу этого люди стремятся к избытку наслаждения и вообще к телесным наслаждениям как к лечебным средствам от избытка страдания. Такие лечения — сильны, и люди потому хватаются за телесные на­слаждения, что думают противоположным изле­читься. Наслаждение, как сказано, кажется чем-то нехорошим в силу двух следующих причин. Во-пер­вых, в силу того, что некоторые наслаждения суть деятельности дурной природы, притом или при­рожденной, как, например, у животного, или же при­вычной, как, например, у дурных людей, а другие на­слаждения суть лечения, предполагающие недоста­ток, обладать же лучше, чем приобрести; наконец, третьи случаются только на пути к совершенству, они, следовательно, хороши лишь относительно. Сверх того, к телесным наслаждениям, как к наи­сильнейшим, стремятся те, которые не могут на­слаждаться ничем иным. Такие-то люди сами в себе возбуждают жажду наслаждения; это не заслуживает еще порицания, если безвредно, но дурно, когда вре­дит, ибо они не имеют ничего иного для наслажде­ния, а безразличное состояние во многих людях по их природе ни iuiuct страдание. Животное всегда страдает, спидстгльстиом чему служат физические теории, утпсрждающис, что зрение и слух сопряже­ны со страданием, но что мы к ним, как они говорят, привыкли. Подобным же образом человек в молодо­сти, вследствие роста, находится в состоянии, по­добном опьянению, и сама молодость есть уже на­слаждение. Напротив того, меланхолики по природе постоянно нуждаются в лечении, ибо тело их вслед­ствие смещения [его соков] постоянно испытывает гнет и находится в постоянном возбуждении. На­слаждение же отгоняет страдание, и притом проти­воположное наслаждению или вообще всякое, если наслаждение достаточно сильно, потому-то такие люди становятся невоздержными и дурными. На­слаждения, не имеющие примеси страдания, не спо­собны к избытку; таковы те, которые суть наслажде-

ния по природе, а не относительные. Относитель­ным наслаждением называют то, которое служит ле­чебным средством, ибо случается, что человек изле­чивается тем, что действует здоровыми частями тела, и потому-то ему это и кажется приятным. Наслажде­нием по природе я называю то, которое вызывает деятельность подобной [здоровой] натуры. Однако нет ничего такого, что всегда и безотносительно ос­тавалось наслаждением, вследствие того что приро­да наша не проста и что в ней есть еще нечто иное, в силу чего мы необходимо погибаем. Оттого-то од­на часть природы своею деятельностью может про­тиводействовать другой, в то время как при равно­мерной деятельности эта последняя не может казать­ся ни неприятной, ни приятной. Если бы природа человека была проста, то однообразная деятель­ность была бы ему наиболее приятной. Поэтому-то Божество наслаждается постоянно одним и про­стым наслаждением, ибо существует энергия не только движения, но и неподвижности, а наслажде­ние более заключается в покое, чем в движении. Из­менение же «наиболее сладко», по словам поэтов, в силу того, что природа человека испорчена, и по­добно тому как испорченный человек есть самый изменчивый, так природа нуждается в изменении, так как она не проста и не совершенна. Итак, сказано о воздержности и невоздержности, о наслаждении и страдании, что они по своему понятию и в каком отношении они благо или зло. Теперь остается ска­зать о дружбе. <...>

«КАТЕГОРИИ»

глава первая

Одноименными называются те предметы, у кото­рых только имя общее, а соответствующее этому имени понятие-определение [их сущности] — раз­личное, как, например, слово «создание» означает

и человека, и картину. У этих предметов одно только имя общее, а соответствующее имени понятие [сущ­ности] [в том и другом случае] различное: если ука­зывать, что значит для каждого из них быть «созда­нием», то в том и другом случае будет указано особое понятие. Соименными («однозначными») называ­ются предметы, у которых и имя общее, и понятие одно и то же, как, например «создание», это — и че­ловек, и бык. В самом деле, и человек, и бык называ­ются общим именем «создание», и понятие [здесь] одно и то же. Ведь если указывать понятие того и другого, что значит для каждого из них быть «созда­нием», то будет указано одно и то же понятие. Нако­нец, отыменными («паронимными») называются предметы, которые получают наименование от ка­кого-нибудь предмета сообразно его имени, отлича­ясь [при этом] падежным окончанием, как, напри­мер, от грамматики — грамматик, от мужества — му­жественный.

глава вторая

Одни слова говорятся в связи, другие без связи. Одни в связи, как, например: человек бежит, человек побеждает; другие без сня:ш, как.- человек, бык, бе­жит, побеждает. И:1 сущсстпующсго одно сказывает­ся о каком-нибудь подлежащем, но не находится ни в каком подлежащем; как, например, «человек» ска­зывается о подлежащем — определенном человеке, но не находится ни в каком подлежащем; другое на­ходится в подлежащем, но не сказывается ни о каком подлежащем (я называю «находящимся в подлежа­щем» то, что, не являясь частью чего-нибудь, не мо­жет существовать отдельно от того, в чем оно нахо­дится); так, например, отдельная грамматика нахо­дится в душе как подлежащем, но не сказывается ни о каком подлежащем. И некоторое белое находится как в подлежащем в теле (ибо всякий цвет — в теле), но не сказывается ни о каком подлежащем. А есть ве­щи, которые и сказываются о подлежащем, и нахо­дятся в подлежащем, как, например, наука находится

в подлежащем — душе и сказывается о подлежа­щем — грамматике. Наконец, некоторые вещи не на­ходятся в подлежащем и не сказываются ни о каком подлежащем: например, отдельный человек и от­дельный конь. Ничто подобное не находится в под­лежащем и не сказывается о подлежащем. И, вообще говоря, все индивидуальное и единое по числу не сказывается ни о каком подлежащем, но кое-что [здесь] может находиться в подлежащем. Так, отдель­ная грамматика принадлежит к числу того, что нахо­дится в подлежащем, но не сказывается ни о каком подлежащем.

глава третья

'"Ч

Когда одно скалывается о другом как о подлежа­щем, то нее, что гонорится о сказуемом, будет гово­риться и о иодлежащсм;так, например, человек [вооб­ще] сказывается о каком-нибудь определенном чело­веке, а живое существо («создание») — о человеке [вообще]; следовательно, живое существо будет сказы­ваться и о каком-нибудь определенном человеке: ведь определенный человек — это и человек, и живое су­щество. Если роды [даны] различные и не подчинен­ные друг другу, тогда различны по виду и видовые различия [у них]; так, например, различия у живого существа и у науки. Видовыми различиями у живого существа являются: живущее на суше (пешее), двуно­гое, крылатое и живущее в воде. Но ни одно из них не является видовым различием у пауки: ведь одна наука не отличается от другой тем, что она — двуногая. На­против, у подчиненных друг другу родов различия вполне могут быть одни и те же: ведь высшие роды сказываются о подчиненных им, а потому все те раз­личия, которые имеются у сказуемого, будут иметь место и по отношению к подлежащему.

⇐ Предыдущая19202122232425262728Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: