 |
Новая экономическая политика (1921—1930J. Культурная революция, ее успехи.
|
|
|
|
Новые песни
Придумала жизнь.
Не надо, ребята,
О песне тужить...
М. Светлов
Попутчики. «Мне на шею бросается век — волкодав...» (О. Мандельштам). «Руки прочь от России!»
Послеоктябрьское — после революции 1917 г. — время нельзя рассматривать, не имея в виду два одновременных, проходящих параллельно процесса: с одной стороны, необычайное воодушевление масс, поразительный духовный подъем людей, вдохновленных идеалами коммунизма, а с другой — острота классовой борьбы, выселения, нарушение прав человека, утечка мозгов и т.п.
«Число убитых и заморенных коллективизацией и сталинскими репрессиями исчисляется от семидесяти до ста двадцати миллионов, а это — половина нации. Тогда все делалось для того, чтобы обрубить наши корни и лишить наш народ исторической памяти. Теперь общество вплотную столкнулось с проблемой сохранения цивилизации»1.
Сложность положения заключалась в том, что ужасы сталинщины сочетались с победоносными рапортами, с песнями И. О. Дунаевского, фильмами И. Пырьева о жизни простых людей — все это сливалось в причудливый сплав правды и мифа, в котором разобраться было нелегко. В 1920 г. был написан роман-предвиденье Е. Замятина «Мы». Грозным предупреждением его стало проникновение в суть тоталитарной системы: ей не нужен человек, он — «лишний», он раздавлен массой безликого «мы». Так был начат замечательный политико-культурный диалог времени. «Я» и «мы». Голос В. Маяковского звучал иначе: единица оказалась ненужной, ее голос для него «тоньше писка». В дальнейшем трагическая жизнь поэта опровергла его собственные утверждения.
Прозрение об истинных причинах трагедии наступило слишком поздно. До этого люди находились в ссылке И шли на расстрелы в большинстве своем с мыслью о правоте великой идеи, о том, что все случившееся с ними — это недоразумение, которое обязательно когда-нибудь прояснится. (И сейчас понемногу проясняется: сотни ни в чем неповинных людей у нас реабилитируются. Некоторые возвращаются на свою историческую родину.)
|
|
|
Даже сегодня все это нам кажется невероятным, невозможным. Но это было. И все дело в том, что, с одной стороны, радио, пресса, наше искусство широко вещали о новой истории человечества, о заре коммунизма, во имя которого призывали к героизму советских людей, прокладывающих путь в лучезарное будущее. Не случайно так искренне чисты и полны оптимизма песни, фильмы, поэмы и картины прошлых дней.
А с другой — расстрелы, заключения в тюрьмы, которые вначале производились с информационным пропагандистским шумом как борьба с врагами революции, потом молча, тайно, и об арестах знали только те, кого это касалось. Внешне же в стране как будто ничего и не происходило. Но все-таки все боялись, царил страх, вначале перед тем, как бы кто-нибудь не узнал о непролетарском происхождении и не попасть в так называемые «классовые враги», потом как бы вдруг случайно не оказаться в «антисоветчиках». И вот за эту «верность» (каждый ее понимал по-своему) у нас боролись официальные лица: бюрократы и деятели партии всех рангов, лицемеры, стремившиеся к продвижению по службе, и простые, честные люди, одурманенные пропагандой, наивно полагая, что совершают благое дело.
Подлинные прозрения тоталитарной системы сделала художественная культура. Встать над схваткой, обрести гуманистический, подлинно человеческий взгляд на эпоху смогли немногие. Только сегодня можно оценить простые, великие мысли двух поэтов — М. Цветаевой и М. Волошина, на десятки лет опередивших современное сознание. Кровавое месиво братоубийственной войны М. Цветаевой было понято так: «Все рядком лежат не раз-весть межой. Поглядеть: солдат. Где свой, где чужой? Белый был — красным стал: смерть побелила; кто ты? — белый? — не пойму! — привстань! Аль и сзади и прямо; и красный, и белый: — Мама!..»2
|
|
|
С болью об этом же говорит русский российский писатель В. Солоухин: «Да, я — русский патриот. Я во всеуслышание кричу, что в России уничтожено 92 процента храмов, икон, старинных книг. Я с гневом кричу о том, что в одной только Москве в тридцатые годы было взорвано 427 (четыреста двадцать семь) храмов и монастырей. Я открыто скорблю о 60 млн расстрелянных и замученных и, кстати, необязательно русских: Среднеазиатские республики, например, потеряли в первые десятилетия после революции 30% своего населения. Я открыто называю взрыв всенародного памятника войны 1812 года храма Христа Спасителя (равно как и разорение могилы Багратиона на Бородинском поле), актом вандализма, поруганием Веры, Памяти народной и Красоты...»3
В 20-е годы Россию покинули выдающиеся философы, писатели, композиторы, музыканты, художники-живописцы. Многие из них были высланы за пределы России вначале по указу Ленина, потом по указу революционного правительства. Именно поэтому их неповторимый вклад в духовное развитие человечества долгие десятилетия у нас отрицался. И только в последние годы была сделана попытка восстановить справедливость, понять современный мир, но найти решение самых больных его вопросов вне прозрений, сделанных при остро критическом отношении к революционной и послереволюционной действительности, едва ли возможно.
Надо сказать, что Н. Бухарин и А. Луначарский при всех оговорках были против жесткого «огосударствления» культуры и монополизации духовной жизни, охотно вступали в диалог культур и традиций, их литературно-художественные взгляды и позиции были достаточно широки и менее одномерны, чем у Ленина. На другом «полюсе» духовной жизни стояли Троцкий и Сталин как подлинные «основоположники» тоталитаризма в культуре и культуры тоталитаризма. Выступая против Сталина-политика, Троцкий оказал ему неоценимую услугу, создав тоталитарный «канон-клише» в подходе к культуре. Уже в 1923 г. он тоталитарно «структурировал» ее на «попутчиков», «буржуазных» и «мужиковствующих». Последние особенно были им нелюбимы — новая власть не жаловала главный оплот России — крестьянство с его культурой, традициями, органичной связью с землей: его надо было уничтожить, он был «помехой» люмпенизации общества. Именно Троцкий начал безудержный процесс политизации культуры, выступая популяризатором вульгарно-социологической доктрины «пользы». Трагедией культуры стала новая псевдополитика в ней, которая лишь немного видоизменилась в течение десятилетий.
|
|
|
Позднее, будучи в эмиграции, Троцкий во многом пересмотрел свои взгляды. Переходный период от капитализма к социализму может быть, по его мнению, успешным «только взаимодействием трех элементов: государственного планирования, рынка и советской демократии»4.
Очевидно, можно согласиться с одной из точек зрения современных ученых на историю русской советской культуры, что в ней прослеживаются наиболее отчетливо три крупных периода5.
Первый период (1917—1934). Начало этому периоду положили революционные события 1917 г., а завершил 1-й съезд Светских писателей. Этот период характеризуется тенденцией, получившей бурное развитие еще в дореволюционной России, многовариантного культурного развития (отсюда и обилие группировок художественных объединений, салонов, федераций и т.п.) — с одной стороны; с другой — тенденцией привести естественное многоголосие к вынужденному монологу, подавить любые альтернативные позиции.
В следующем периоде (1934—1956) возобладала именно эта тенденция. Догматически трактуемый творческий метод социалистического реализма стал единственной эстетической системой, господствующей в искусстве. Лишенный живительных контактов с какой-либо альтернативой, метод превратился в свод жестких канонов и регламентации, в «прокрустово ложе» которого укладывалось любое явление культурной жизни, все не входившее в него — отметалось, запрещалось.
Ситуация кардинально изменилась после 1956 г. в течение третьего периода (1956—1985). Это — период с временными оттепелями, возвратом к «указаниям» в культуре, арестов и высылок, время медленного, постепенного, подчас мучительного, с движениями вспять, возврата к нормальному для культуры полифоническому развитию.
|
|
|
Сразу же после Октябрьского переворота 1917 г. партия большевиков и Советское правительство приняли меры по централизации управления культурой и искусством.
В конце 1917 — начале 1918 г. были приняты декреты об отделении церкви от государства и школы от церкви, национализации всех учебно-воспитательных учреждений и передаче их в ведение Наркомпроса. Общее руководство народным просвещением декретом ВЦИК и СНК РСФСР от 9 ноября 1917 г. было возложено на Государственную комиссию по просвещению во главе с А. В. Луначарским. Ее функции были окончательно определены в Положении об организации народного образования в Российской Социалистической Советской Республике, принятом Совнаркомом 18 июня 1918 г. Позднее, 30 сентября 1918 г., ВЦИК утвердил Положение о единой трудовой школе РСФСР, которое предусматривало обязательное бесплатное обучение всех детей от 8 до 17 лет в школах I-й и II-й ступеней.
Ситуация в стране была необычайно сложной. Но в ожесточенной вооруженной борьбе — гражданской войне, в которой на стороне противника большевиков выступали страны Антанты, большевики сумели удержать власть в своих руках.
В итоге пяти лет войны общая сумма ущерба составила 50 млрд золотых рублей, а человеческие жертвы с учетом погибших от голода и эпидемий достигли13 млн человек6.
В такой ситуации была объективно необходима максимальная концентрация всех сил и ресурсов страны, а также единый центр руководства ими. Такой центр смогла создать партия большевиков, установив свою диктатуру. Так, в силу объективной ситуации вместо провозглашенной после Октябрьской революции диктатуры пролетариата утвердилась диктатура одной партии.
И несмотря на то что среди руководителей страны были люди недостаточно образованные, если не сказать — вообще необразованные7, большевики прекрасно понимали силу идеологического воздействия искусства на народные массы.
Именно поэтому при Государственной комиссии по просвещению в ноябре 1917 г. был образован отдел искусств, решавший вопросы оказания помощи художникам, поэтам и др. В 1918—1920 гг., по неполным данным, состоялось, не считая персональных, 140 выставок. С декабря 1918 г. по декабрь 1920 г. пять агитпоездов и агитпароходов совершили 20 рейсов по стране. В ходе рейсов было прочитано свыше 1 тыс. лекций, распространено 3 млн экземпляров газет и листовок. Столь массовое пропагандистски-психологическое воздействие не могло не иметь последствий!
|
|
|
Жесткая политика проводилась по отношению к церкви. Единственное, что было разрешено, — это совершать богослужения в храме. Все остальное — обучение детей, помощь бедным и больным, церковные школы, миссионерская работа, всякое участие церкви в жизни страны — было запрещено.
Для русской православной церкви наступило тяжелое время. Епископов, священников, монахов и монахинь, да и вообще деятельных православных людей арестовывали, ссылали на тяжелые работы, в лагеря, тюрьмы. Храмы разрушались, закрывались, превращались в склады, в кинематографы или музеи атеизма и т.п. Во всех школах с самых маленьких классов детей учили, что Бога нет, высмеивали богослужения и духовенство. Религиозные книги или журналы были запрещены.
В январе 1918 г. патриарх Тихон выпустил открытое послание, в котором он осуждал всех тех, кто преследовал веру, осквернял святыни, казнил невинных. В начале 20-х годов во время страшного голода советская власть объявила, что будет отбирать драгоценности в храмах и будет сама распоряжаться тем, как их употребить. В приходы стали приезжать комиссары. Они срывали украшения с икон в храмах, забирали чаши для причастия, кресты и т.п. В стране использовалось все, чтобы выстоять.
В 1919 г. правительство издало декрет об обязательном обучении чтению и письму на родном языке всего населения в возрасте от 8 до 50 лет. На время обучения рабочий день неграмотным трудящимся сокращался на 2 часа с сохранением заработной платы. Везде создавались школы и кружки, сотни тысяч учителей, служащих, студентов проводили занятия с неграмотными в ликбезах.
В 1923 г. организовалось добровольное общество «Долой неграмотность!». Его председателем был М. И. Калинин. Ряды общества росли с каждым годом. В 1932 г. оно объединяло свыше 5 млн человек. Деятельность общества по обучению грамоте приняла огромный размах. Комсомол организовал в годы первой пятилетки всесоюзный культпоход в деревню с целью ликвидации неграмотности. Развернулось всенародное движение за грамотность.
Это дало свои результаты: по переписи 1926 г. грамотность населения уже составила 51,5%, в том числе по РСФСР — 55%. Грамотность городского населения составила 76,3%, сельского — 45,2%. Наряду с ликвидацией неграмотности решались и пропагандистские задачи закрепления в массах коммунистической идеологии.
Особенно разительными были успехи в ликвидации неграмотности среди ранее отсталых народов России. До Октябрьской революции грамотные составляли среди киргизов и туркменов менее 1%, среди узбеков — 1,5%, среди казахов — около 2%. А по переписи 1939 г. грамотные в возрасте от 9 лет и старше среди этих народов составляли 70% и более.
Трудящиеся по собственной инициативе строили школьные здания (особенно в деревне), приобретали для них оборудование. Колхозники засевали сверх плана земельные участки (культ-гектары), урожай с которых шел в фонд всеобщего обучения.
Вокруг перспектив развития школьного образования велись дискуссии между сторонниками политехнической и монотехнической (с ранней обязательной специализацией) школы. К середине 20-х годов школьное образование представляло следующую систему: начальная 4-летняя школа (1-я ступень), на базе начальной школы школа Н-й ступени (5—9-е классы) с профессионализированными 8—9-ми классами в ряде школ или 7-летняя школа в городах, школа крестьянской молодежи (ШКМ), школа фабрично-заводского ученичества (ФЗУ). В некоторых районах и республиках продолжали также существовать раздельные школы для мальчиков и девочек (Дагестан, Средняя Азия), религиозные школы (мектебе, медресе), различались и сроки обучения, начали создаваться школы-интернаты. Профессионально-техническое образование находилось в ведении Главпрофобра.
Массовой формой подготовки кадров рабочих в 1921—1925 гг. стали школы ФЗУ. Не менее 8/4 учащихся этих школ были детьми рабочих. Кадры низшего и среднего технического и административного персонала (мастера, бригадиры, механики) готовились в техникумах, специальных профессиональных школах, краткосрочных курсах. Основным типом профессионального учебного заведения были индустриально-технические, педагогические, сельскохозяйственные, медицинские, экономические, юридические, художественные техникумы с трехлетним сроком обучения. Несмотря на значительные масштабы деятельности, система профтехобразования отставала от потребностей страны.
|
|
|
