Всего к 1937 г. в стране имелось 867 научно-исследовательских институтов и их филиалов, в которых работали 37600 научных сотрудников.

До своей смерти в 1936 г. продолжал исследования известный русский физиолог И. П. Павлов. Больших успехов добился выдающийся селекционер И. В. Мичурин. Видную роль в развитии советской и мировой науки сыграли Институт генетики АН СССР и Всесоюзный институт растениеводства (ВИР) (руководитель — Н. И. Вавилов).

Однако развитие советской науки тормозила гнетущая атмосфера тоталитарного государства, особенно сгустившаяся в конце 30-х годов. Были репрессированы многие выдающиеся ученые, в том числе Н. И. Вавилов, С. П. Королев и др.

Надолго прервалось нормальное развитие ряда перспективных научных направлений (генетики и др.). Сформировался и получил широкое распространение тип лжеученого (такого, как Т. Д. Лысенко).

Вместе с тем в 30-х годах советская наука и техника создали первоклассные самолеты, на которых наши летчики ставили мировые рекорды дальности и высоты полета. В 1937 г. на самолетах АНТ-24 (конструктора А. К. Туполева) В. П. Чкалов, Г. Ф. Байдуков и А. В. Беляков совершили беспосадочный перелет Москва— Портленд (США) через Северный полюс, покрыв расстояние свыше 10 тыс. км. Вскоре по этой же трассе совершил еще более дальний перелет — до мексиканской границы — экипаж самолета АНТ-25 в составе М. М. Громова, А. Б. Юмашева и С. А. Данилина. Начали штурм стратосферы.

В годы войны плодотворно трудились творцы замечательной советской боевой техники и вооружений. Военно-экономическое противоборство с Германией и ее союзниками было выиграно советской наукой и промышленностью.

Годы войны стали временем смелых и оригинальных технических решений, высокого подъема творческой мысли ученых, инженеров, конструкторов, рабочих. Результаты деятельности Академии наук СССР и других научных учреждений позволили непрерывно расширять производственную и сырьевую базу, работы по конструированию и модернизации военной техники, ее массовому производству.

Еще в первые месяцы Великой Отечественной войны многие научно-исследовательские институты были вынуждены эвакуироваться на восток. При эвакуации академические и другие НИИ сохранили свои коллективы. В 76 институтах, перебазированных в глубокий тыл, продолжали работу 118 академиков, 182 члена-корреспондента АН, тысячи научных сотрудников. Научные учреждения по прикладным и фундаментальным естественным наукам напряженно работали в Казани, по геологии — на Урале, по гуманитарным дисциплинам — в Ташкенте и Алма-Ате. Тематика научных исследований была сосредоточена на трех ведущих направлениях: разработка военно-технических проблем, научная помощь промышленности, мобилизация сырьевых ресурсов, для чего создавались межотраслевые комиссии и комитеты. Так, в конце 1941 г. была создана комиссия по мобилизации ресурсов Урала, курирующая также запасы Сибири и Казахстана, во главе которой стали академики А. А. Банков, И. П. Бардин, С. Г. Струмилин, М. А. Павлов и др. Ученые в тесном сотрудничестве с практиками-инженерами нашли методы скоростной плавки металла в мартеновских печах, литья стали высокого качества, получения проката нового стандарта. Несколько позднее специальная комиссия ученых во главе с академиком В. А. Чудаковым внесла важные предложения по мобилизации ресурсов Поволжья и Прикамья.

Благодаря ученым — геологам А. Е. Ферсману, К. И. Сатпаеву, В. А. Обручеву и др. были разведаны новые месторождения железной руды в Кузбассе, новые источники нефти в Башкирии, месторождение молибденовых руд в Казахстане. Значительным был и вклад ученых-математиков: П. С. Александрова, С. Н. Берштейна, И. М. Виноградова, Н. И. Мусхелишвили. Активно трудились на оборону физики А. Ф. Иоффе, С. И. Вавилов, П. Л. Капица, Л. И. Мандельштам, химики Н. Д. Зелинский, И. В. Гребенщиков, А. Н. Несмеянов, А. Е. Фаворский, Н. Н. Семенов. Ученые А. П. Александров, Б. А. Гаев, А. Р. Регель и др. успешно решили проблему противоминной защиты кораблей.

Большие успехи были достигнуты в области биологии, сельского хозяйства и медицины. Советские ученые находили новые растительные виды сырья для промышленности, искали пути повышения урожайности продовольственных и технических культур. Так, в восточных районах страны было в срочном порядке освоено возделывание сахарной свеклы. Огромное значение имела деятельность ученых-медиков: академиков Н. Н. Бурденко, А. Н. Бакулева, Л. А. Орбели, А. И. Абрикосова, профессоров-хирургов С. С. Юдина и А. В. Вишневского и многих других деятелей медицины, вводивших в практику новые способы и средства лечения больных и раненых воинов.

С 1943 г. в Москве начала действовать лаборатория под руководством И. В. Курчатова, приступившая к разработкам по расщеплению урана. А к концу войны освобожденные из лагеря С. П. Королев, М. К. Янгель, Ю. Б. Харитон начали закладку основ развития ракетной техники, прерванную результате обрушившихся перед войной репрессий.

Развитие науки и культуры в России, как и в целом в СССР, в послевоенные годы сочеталось с ужесточением борьбы с любыми, даже самыми малейшими отклонениями от «задач социалистического строительства».

В 1950 г. в ЦК ВКП(б) был организован Отдел науки и высших учебных заведений.

В 1946 г. Советское правительство значительно увеличило расходы на науку, они выросли в 2,5 раза и превысили расходы предыдущего года. Вторая половина 40-х годов была временем организации целой серии научно-исследовательских институтов, которые вошли затем в золотой фонд советской науки. Среди них были Институт точной механики и вычислительной техники, Институт радиотехники и электроники. Институт прикладной физики, Институт атомной энергии и многие другие. В то же время продолжали существовать и расширяться специальные конструкторские бюро, находившиеся в системе МВД СССР (РСФСР). Открытия, сделанные в этих «шарашках» (как тогда их называли), явились базисом для развития многих научно-исследовательских институтов и создания новых.

Развитие получили в середине 50-х — начале 60-х годов средства массовой информации. Радиовещание охватило всю страну. В 1958 г. в стране действовало уже 53 телецентра, а число телевизоров достигло 3 млн, тогда как еще в 1953 г. телецентров в стране было лишь три, а число телевизоров едва превышало 200 тыс.

В 40-е — начале 50-х годов советская наука и техника достигли целого ряда успехов, прежде всего в области физики, химии, точной механики, но все они были нацелены в основном на военные нужды, способствовали наращиванию военной мощи первого в мире «социалистического государства». В 1949 г. в СССР была испытана атомная бомба, интенсивно шли исследования в области химического и бактериологического оружия.

В то же время отрасли науки, не имевшие прямого отношения к обороне, подверглись жесткому нажиму и даже запретам. Наиболее показательными в этом отношении были гонения на генетику и кибернетику, которые были объявлены науками, противоречащими законам материализма. Это привело к сильнейшему отставанию СССР (РСФСР) в этих отраслях. В августе 1948 г. была проведена печально известная сессия Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук им. В. И. Ленина (ВАСХНИЛ), на которой генетика была объявлена лженаукой и запрещена в СССР. Монопольное положение в сельскохозяйственных науках заняли сторонники академика Т. Д. Лысенко, обещавшего резкое повышение урожайности сельскохозяйственных культур быстро и без серьезных капитальных вложений.

Если в развитии точных и естественных наук вмешательство и диктат партийно-государственного аппарата были тормозом, то для гуманитарных наук они стали просто катастрофой. За первое послевоенное десятилетие в гуманитарных науках не появилось ни одного сколько-нибудь серьезного достижения.

Давление и контроль со стороны партийно-государственного аппарата были настолько велики, что они вытравляли душу из искусства и науки. Художественные и научные установки были не приоритетом творческой интеллигенции, а «привносились в жизнь» с высоких трибун, после чего становились непреклонными истинами. В 1947 г. в дискуссии по философии принял участие член Политбюро ЦК А. А. Жданов, а в дискуссии по языкознанию 1950 г. и политэкономии 1951 г. — сам Сталин. Все это вело к постепенной деградации гуманитарной науки в СССР.

Искусство во многом утратило многовариантность исканий, стало изображать не открытую историю, а иллюстрировать предписанные закономерности, в том числе и такую «закономерность», как непременное обострение классовой борьбы по мере укрепления социализма. Если в 20-е годы с пламенными одами в честь Октября и революции издавались и «Очерки русской смуты» белого генерала А. И. Деникина, и книги монархиста В. В. Шульгина «Дни» и «1920 год», то к началу 30-х годов революция в романах начинала побеждать... совершенно условную контрреволюцию, белых. Это был уже не реализм, а... весьма схематичный «классицизм».

Общество наше стало рисоваться как предельно ясное, «беспроблемное», абсолютно однородное (монолитное). О человеке все чаще стали говорить исходя из жесткого тезиса: «Незаменимых людей нет». Опыт художников русской эмиграции (И. Бунина, И. Шмелева, А. Ремизова), как и серьезные достижения религиозно-философской мысли в эмиграции (Н. Бердяев, Г. Федотов, С. Булгаков и др.), с началом 30-х годов вплоть до 1953 г. игнорировались.

В этих условиях и был провозглашен «основной метод советского искусства» — метод социалистического реализма.

Деформированный «социалистический реализм» резко преувеличивал «податливость», послушность любого исторического материала, отрицая самодовлеющую силу «упрямства» факта, тем более каждой человеческой жизни. Теоретики этого «реализма» стали, например, уже в 30-е годы требовать от М. А. Шолохова скорейшей переделки, «перевоспитания» главного героя Григория Мелихова в «Тихом Доне», прихода его в лагерь красных. Подобные требования — улучшить историю, «обуздать» упрямые факты, «оптимизировать» ее — толкали писателей на компромиссы, на поиски полуправды («Поднятая целина» М. А. Шолохова, «Хлеб» А. Н. Толстого, второй вариант «Молодой гвардии» А. Фадеева). Заставляли создавать не поэтику правды, а «поэтику должного», предписанного. Фактически история и современность начинали «макетироваться» — обставляться героями, лишь символизирующими народ, руководящую роль партии и т.п.

На месте подлинного богатства стилей, манер повествования, золотых россыпей народного языка в 30—40-е годы возник так называемый «нейтральный» стиль.

Через активное воздействие массовой информации, пропаганды, воспитания эта идеология впитывалась в сознание личности и деформировала ее с рождения. Тотальная подмена общечеловеческих ценностей классовыми, вплоть до «классового гуманизма» — не случайно, гуманизм всегда соседствовал с эпитетом «абстрактный» — привела к тому, что мораль, свобода, справедливость, долг, честь, достоинство получили в сознании масс самую искаженную интерпретацию, вернее, она стала как бы двойной: одна — для общества, другая — для дома и своих. Миллионы народных масс были лишены возможности объективной оценки происходящих в обществе процессов², оторваны от реальной власти, поэтому легко поддавались на манипуляции разрастающегося с неимоверной быстротой бюрократического аппарата принуждения. Влияние на людей этой идеологии было столь велико, что из области сознания она стала незаметно переходить в сферу рефлектации. Человек все больше превращался в объект манипулирования, социального принуждения, а репрессии и террор в период сталинизма довершили морально-психологический распад личности, даже при относительном росте образованности.

Надо полагать, однако, что помимо искусства социалистического реализма в его абсолютизированном варианте другие течения развиваются в этот период в недрах общественной жизни, но не выходят на поверхность, а потому в меньшей степени подвергаются деформациям. Однако и их развитие в 40—50-е годы практически останавливается, начинается эра господства очередных «выдающихся» достижений советского искусства.

Полностью, однако, развитие альтернативных эстетических систем не прекращалось никогда. И в 40—50-е годы писали Пастернак («Доктор Живаго» — плод раздумий не одного десятилетия), Ахматова, Зощенко, Платонов. После войны в искусство пришло новое поколение художников — К. Воробьев, Н. Коржавин, К. Левин и др.

Период 40—50-х годов существенно замедляет развитие эстетических альтернатив. Общественная атмосфера, целая серия постановлений второй половины 40-х годов по вопросам культуры, получивших в народе название «ждановских постановлений», уничтожающая критика художников, журналов и т.д. не могли не сказаться и на внутренней, подспудной жизни советского искусства. Да и писать в стол стало небезопасно. Арестованный роман В. Гроссмана, притом в один из самых мягких моментов, — далеко не единственный случай.

Наконец на собрании ленинградского партактива А. А. Жданов выступает с концепцией двухпоточности искусства.